Они забрали всех животных из конюшни, не оставив ни одного тем, кому захочется броситься в погоню, - он знал этот прием из матчими. И сам он вдруг оказался в матчими, среди животных в боевой сбруе, вооруженных всадников и всего прочего. Не хватает только знамен и копий... а вот землянину здесь не место, думал он. Я не знаю, как управлять Нохадой, если придется прорываться через толпу, не знаю даже, удержусь ли в седле, если встретится какое-то серьезное препятствие.
И что, скакать верхом через весь континент до Шечидана? Вряд ли. Черта с два.
Чжейго сказала, доверяй Илисиди. Джинана сказал, доверяй Сенеди.
А сейчас мы направляемся на северо-запад, отрезанные, судя по грому взрывов, от аэропорта - отрезанные от связи, от моего персонала, от всего и всех, от всякой помощи, если Табини не послал войска в провинцию Майдинги захватить аэропорт, который удерживают мятежники.
А это значит, что мятежники могут напасть с воздуха - а мы развиваем лишь ту скорость, какую выдержит живая плоть метчейти. Мятежники могут нас выследить и гнать до изнеможения, как им захочется, хоть по земле, хоть с воздуха.
Одна надежда - что у них нет самолетов, оборудованных для прицельной стрельбы. Наверняка, черт побери, они что-то придумали - и никакого не жди тут проклятого биитчи-ги: Мосфейра так сконструировала атевийские самолеты, чтобы предельно затруднить переделку, - да они и сами предпочитали машины более скоростные и с постоянной стреловидностью крыла - но это отнюдь не помешает какому-нибудь толковому атеви приложить к этому делу собственные мозги. На войне нет места тонкости, так было сказано в одном матчими, - а именно войну пытаются развязать здесь два мятежных айчжиин.
Столкнуть Табини с обрыва, развалить Западную Ассоциацию и снова воссоздать её вокруг какого-то другого лидера - например, Илисиди?
А она, дважды забаллотированная хасдравадом, обманула ожидания мятежников?
Можно ли поверить в такое? Боюсь...
От стен Мальгури докатился грохот взрыва.
Брен рискнул ещё раз оглянуться и увидел плюмаж дыма, он поднимался кверху столбом, пока ветер не унес его через западную стену. Выходит, взорвалось внутри, подумал он с нарастающим паническим чувством, повернул голову обратно и увидел самый гребень горы - неровный контур вырисовывался впереди, обещая защиту от ружейного огня, который мог обрушиться на них с земель Мальгури.
И, может быть, наше исчезновение за гребнем остановит атаку на Мальгури, если персонал сумеет убедить толпу и вооруженных профессионалов, что нас там нет, - помоги Господи Джинане и Майги, которые никогда не собирались стать воинами, которые остались с чужаками вроде того человека с автоматом на лестнице, с людьми, которых Илисиди и Сенеди вынуждены были впустить в замок... людьми, для которых древние стены Мальгури, возможно, не такая уж историческая ценность.
Холод обжигал глаза, все расплывалось. Стреляющая боль в плечах приобрела ровный ритм - в такт шагам Нохады, вперевалку поднимающейся на гору. Вон тот скалистый бугор может прикрыть нас от снайперов, если они устроились у обращенной к горе стены Мальгури - но Банитчи и Чжейго об этом позаботятся, обязательно. Впереди возник куст и скала, а за ними - синее небо. Мгновенный безумный ужас, когда сначала Илисиди и Сенеди перемахнули через край, а потом и Нохада опустила нос к земле и прыгнула на другую сторону... Головокружительный, пьянящий топот ног вниз по склону, покрытому неровными камнями и кустами, которые подсознание нарисовало снежно-белыми, но здравый смысл тут же дернулся и вернул коричневые и землистые цвета. Боль скакала вместе с ударами о землю ног Нохады - надорванные суставы, ноющие мышцы - руки и ноги теряли чувствительность от холода.
И ни одного местечка, куда не страшно свалиться. Брен кое-как преодолел момент паники, потом почувствовал гору, спаси, Господи, мою шею ничего, Нохада мчится, но у неё та же логика и те же потребности, что у меня, - и он вцепился в кольцо здоровой рукой и намотал поводья на пальцы более слабой руки, и, с выбросом адреналина, по-иному начал воспринимать бьющий в лицо ветер, возникло гипер-восприятие склона, пришло точное знание, в каком месте, пусть на кратчайший миг, коснутся земли ноги Нохады, перед тем как сделать следующий скачок.
Он мысленно прокладывал путь с горы, пьянея от понимания, это было настоящее безумие, глаза видели маршрут, сердце колотилось все чаще. Уши уловили толчок от взрыва, но взорвалось далеко, а он мчался сломя голову, чтобы догнать всадников впереди - потеряв рассудок. Забыв об ответственности. Упиваясь. Он уже почти догнал Илисиди, но тут Бабс хлестнул хвостом, резко повернул - и Нохада чуть не убилась вместе с Бреном, стараясь поспеть за вожаком.
- 'Сиди! - донесся из-за спины вопль Сенеди.
Брена вдруг затопила на миг холодная паника проснувшегося рассудка, когда он понял, что обогнал Сенеди и Илисиди знает, что это он у неё на хвосте.
Поблизости взорвался камень, просто взлетел на воздух со своего места на склоне. Бабс скользнул в просвет возле узкого водопада и понесся вверх между глыбами размером с дом, все выше и выше в горы.
Снайпер, сказал рассудок. Мы все ещё в пределах прицельной дальности.
Но Брен следовал за Илисиди, теперь уже медленнее, между глыбами они были лучше укрыты, у него восстановилось дыхание и появилось время сообразить, какую он только что сделал глупость, вырвавшись вперед, на место сразу за Илисиди, и теперь Сенеди у него за спиной, а Нохада вполне разумно не захочет сбавить шаг и потерять инерцию на подъеме.
Дурак, дурак, думал он. Совсем потерял здравый смысл на этой горе. Зная, какую несешь ответственность, рисковал головой потому, что её несешь, и ещё из-за всякого такого, чего не можешь делать и не должен... а мне все равно, мне наплевать, и ничего для меня не значили никакие дела в течение этих самозабвенных минут бешеной скачки, когда не было ничего, кроме летящего мгновения, когда я рисковал жизнью - и дьявол забери их всех, к черту Табини, к черту атеви, к черту мать, Тоби и Барб, и всю человеческую породу!
А ведь ты мог погибнуть. Запросто мог погибнуть на этом безумном спуске... Брен внезапно открыл в себе столько горькой, тайной злобы столько ярости, что его просто трясло от нее, пока Нохада уже более спокойным, разумным шагом несла его все выше и выше среди прикрывающих от огня скал. А то, что погнало тебя вниз по горе тогда, не было лихорадочным чувством свободы, как ты себе говорил, это было то, что ты только что пережил: злобное, иррациональное желание умереть и нацелить свою гибель на всех и все, чему ты служил, - вот ты с чем заигрывал.
Несправедливо. Единственный момент в жизни, когда наслаждался чем-то с полным самозабвением. И это оказалось распроклятое желание умереть.
Он терпеть не мог все перегрузки, что давили на него дома, на Мосфейре, все напряжения, порождаемые работой, а больше всего эмоциональные, человеческие. В эту минуту он терпеть не мог атеви, по крайней мере в абстрактном смысле, просто ненавидел их бесстрастное принуждение, их ложь - и бесконечный шизофренический анализ, который ему приходилось выполнять среди них, анализ каждого вывода, каждой эмоции, каждого чувства, которое у него возникало, - и все лишь затем, чтобы решить, возникают эти выводы, эмоции и чувства от человеческого устройства мозгов или же в результате трезвой логической обработки ситуации.
А больше всего он терпеть не мог причинять вред людям, которые ничем ему не повредили. Он больше не доверял своим чувствам. Он был опустошен, высосан до дна, вымотан, ему было больно и он больше не мог разумно справляться с действительностью.
Это была вторая личная истина, с которой он столкнулся - после того мрачного мгновения с пистолетом у лба. И эта истина сказала ему, что пайдхи не справляется с напряжениями, которые вызывает его работа. Что пайдхи перепуган до чертиков и не доверяет людям вокруг себя, и не верит больше, что сделал все правильно - что бы он ни делал.
Ты ведь не знаешь, ты ни черта толком не знаешь, когда имеешь дело с атеви, ты не понимаешь, что у них там происходит на уровне потрохов в данную конкретную минуту, и не потому, что не можешь перевести, а потому, что не можешь почувствовать, не можешь настроиться в резонанс, не можешь даже отдаленно представить, как это все воспринимается изнутри.
Они на грани войны, атеви стреляют друг в друга из-за того, что не знают, как поступить с землянами, а пайдхи разваливается на куски - слишком многое они у меня отобрали прошлой ночью. Может, они совсем не собирались, может, просто не понимали, что делают, а ты можешь сам себя уговорить, ты же знаешь все психологические ярлыки: что слишком много было нерешенного, что даже имелись основательные психологические причины, стоящие за внезапными приступами озноба, страха и нездорового самокопания, и единственный их источник - события прошлой ночи.
И ещё - нет, они не играли в игры прошлой ночью. И угрозы отнюдь не были фальшивыми; Сенеди чертовски умело делал свое дело, и для Сенеди твое умственное состояние не было таким уж весомым фактором по сравнению с ответами, которые Сенеди должен был получить.
Но это ничего не меняет: игра это была или правда, а что-то они растрясли у меня внутри - рикошеты все ещё лупят по душе, которая и без того не была такой уж крепкой и стойкой с самого начала.
Но ты не можешь позволить себе развалиться. Только не сейчас. Забудь все это самокопание и рассчитай тот минимум, который ты должен сказать атеви и людям, минимум, которого хватит, чтобы заставить замолчать винтовки и дискредитировать безумцев, желающих этой войны.
Вот что тебе надо сделать.
Хорошо хоть выстрелов больше не слышно. Беглецы уже выехали за пределы слышимости взрывов - что там произошло в Мальгури? - и теперь перешли на более медленную, более разумную скорость, да и дорога стала полегче, тут можно уже выбирать аллюр и темп - более ровные участки, перемежаемые время от времени то тряскими подъемами, то не менее тряскими спусками по диагонали; направление они теперь держали почти все время на юг, лишь изредка отклоняясь к западу, словно чтобы уйти чуть выше - местность имела общий уклон в сторону аэропорта Майдинги, где развертывались самые неприятные события.
И, может быть, чтобы встретиться с подмогой от Табини, если Табини имеет хоть какое-то представление о том, что здесь происходит... и если верить Банитчи, что Табини действительно знает, в деталях... если Банитчи смог добраться до телефона или если его рация может достать до кого-то, кто сумеет передать весточку через полконтинента.
- Мы направляемся на юг, - сказал он Сенеди, когда тот оказался достаточно близко. - Нади, мы едем в Майдинги?
- У нас есть точка встречи на западной дороге, - сказал Сенеди. Сразу за местом, которое называется Шпили. Там мы подберем ваш персонал, при условии, что они смогли туда добраться.
Это было большое облегчение. И ликвидировало одно из подозрений Брена.
- А оттуда?
- На запад, потом на север, к человеку, который, как мы думаем, нам не опасен. Внимание, нанд' пайдхи!
Дорога сузилась. Тали, метчейта Сенеди, вырвалась вперед, заставив Нохаду вскинуть голову и попятиться. Нохада цапнула зубами удаляющийся круп Тали, но не могла обогнать её в узком проходе между двумя глыбами размером с комнату каждая.
"Подберем ваш персонал", сказал Сенеди. Брену и вправду очень полегчало при этой вести. Все остальное - обогнуть аэропорт, добраться до человека, у которого, может быть, есть механический транспорт - все это звучало куда более здраво, чем мог придумать Сенеди; Брен побаивался, что будет намного хуже. Это уже не пустота, не показанная ни на каких картах, маршрут сворачивает к пунктам, о которых Брен слышал, к провинции по ту сторону горы, в конечном счете на запад - Брен в свое время неплохо вызубрил географию. И - вот это намного надежнее, чем границы между атеви, где отдельные городки и дома тянутся, как туман, от одного ман'тчи к другому, даже на одной улице, - Сенеди знал некое имя, то есть конкретный ман'тчи, и сказал, что это не опасный человек.
Сенеди, при его профессии, вряд ли строит свои суждения на основе догадок. Илисиди может обманывать своих ассоциатов - но айчжиин не имеют ман'тчи перед кем-то более высоким, это в самой природе того, что они есть; её ассоциаты знают это и знают: надо поступать так, чтобы она была довольна.
Чего они, очевидно, не выполнили. Табини сделал свою игру, широкомасштабную и даже отчаянную, отправив пайдхи в Мальгури и позволив Илисиди удовлетворить свое любопытство, задать свои вопросы - идя на риск, что Илисиди может и в самом деле передать пайдхи оппозиции. Табини был явно уверен в чем-то - может быть (мысля как атеви, а не как человек), знал, что игры с мятежниками не смогут удовлетворить Илисиди, или имел в виду перехитрить ее: никогда и не думал, что Илисиди не учует сама, что носится в воздухе. Эта женщина слишком умна и проницательна, чтобы дать себя увлечь фанатикам-нумерологам и торговцам страхом... И если в лице пайдхи Табини послал ей своего рода пробный шар, то Илисиди могла счесть этот деликатный намек Табини (знак, что он предвидел её сползание к мятежникам) достаточно тревожным предостережением; и признать его не высказанное словами мирное предложение более привлекательным в её возрасте, чем рискованная сделка с амбициозной шайкой провинциальных властителей, возомнивших, что могут потягаться силами с мощью землян, с которыми умеет ладить Табини.
Более привлекательным, чем сделка с заговорщиками, которые вполне могут, как заведено у атевийских владык, в конце концов наброситься друг на друга.
Брен понимал, что не те у него теперь отношения с Илисиди и Сенеди, чтобы задавать такие острые вопросы. Ситуация очень щекотливая. Он старался сейчас выдерживать иерархию важности в этой компании: Бабс все время впереди, Тали, метчейта Сенеди, большей частью вторая, а Нохада вступает с ней в политическую борьбу за место номер два каждый раз, как они пускаются бегом, - политическую борьбу, которая не имеет никакого отношения к мотивам их наездников, но может оказаться опасной, если в дело вмешается личная политика наездников, - Брен усвоил этот факт из матчими и понял, что не должен позволять Нохаде соваться в двойственную ассоциацию впереди, когда на клыках у неё боевая медь. Сенеди тебя не поблагодарит, Тали этого не потерпит, а у тебя собственных неприятностей хватает, вполне достаточно поврежденной руки, еле держишься на Нохаде.
Он постепенно приходил в себя после приступа безумия, в той хотя бы мере, что начал представлять, куда они направляются.
Но он не решался высовываться. Помощь Илисиди он получил, но это ненадежная, чисто конъюнктурная поддержка и его самого, и Табини, страшновато ей доверяться... и уж никак не верил Брен, что эта женщина, которую Табини зовет 'Сиди-чжи, не стремится к каким-то личным выгодам, например, к установлению собственной власти в Западной Ассоциации, если не в какой-то иной области.
Вновь и вновь голова шла кругом - никому из них доверять нельзя.
В их языке четырнадцать слов означают предательство, причем одно из них имеет параллельный смысл "выбирать очевидный курс".