Стрельба тем временем прекратилась. Все прекратилось. Он сполз пониже, прижимаясь спиной к стене тупика и прислушиваясь, стараясь унять сиплое дыхание и перестать трястись.
Стало так тихо, что слышно было, как ветер гоняет листья среди развалин.
Что же это за место? - спрашивал он себя; повернув взгляд вдоль прохода, он не увидел ничего, кроме полоски ночного неба над головой, кроме старых кирпичей, едва заметных в свете звезд, кроме травы да мостовой под ногами. Он прислушивался, прислушивался, он все спрашивал себя: куда же это привела нас Илисиди, и почему же Банитчи и Чжейго не понимали, что это просто старые развалины. Ощущение такое, словно провалился сквозь дыру во времени - в какую-то личную дыру, где не слышно движений, которые, как ему казалось, он должен слышать, только время от времени сиплый звук собственного дыхания да шелест листика, скользящего по мостовой.
Ни звука самолетного мотора.
Ни звука человеческих шагов.
Но не могли же все погибнуть. Они наверняка прячутся, так же как я. Если двинусь дальше, могут услышать в такой тишине, а сейчас не поймешь, кто устроил засаду, - только, очень похоже, раз те просто начали стрелять, то им неважно, убьют они или не убьют пайдхи, а вот это уже больше похоже на людей из аэропорта Майдинги, которые несколько часов назад сбрасывали бомбы.
Значит, Илисиди и Сенеди ошибались, а Банитчи был прав, и враги уже заняли здешний аэродром, если тут вообще есть какой-то аэродром.
Сию минуту никого нигде не слышно. Это может означать большие потери, а может означать, что просто все сидят тихо и ждут, пока шевельнется противник.
Атеви видят в темноте лучше, чем люди. Для атевийских глаз в этом проходе вполне достаточно света - если кто-то сюда смотрит.
Он перекатился на четвереньки, встал и тихо-тихо прошел в глухой конец прохода, в тупик; снова сел и попытался думать - потому что если добраться до Банитчи, до Сенеди или любого из охранников и если принять, что это не только мои враги, но и враги Илисиди, - тогда есть надежда, что кто-то знает, куда идти (сам-то я ни черта не знаю); и имеет оружие, которого у меня нет; и обладает военным искусством, которым я не обладаю, а потому сможет вывести нас отсюда.
Можно попробовать двинуться вниз, выбраться обратно в лес - но дураки они будут, если не следят за воротами.
Допустим, удастся сбежать в дикую местность... нет, есть ещё городок, о котором они упоминали, Фагиони - только мне никак не выдать себя за атеви, а Сенеди - или Илисиди, кто-то из них, - говорил, что если мятежники захватят Уигайриин, то и Фагиони окажется опасным местом.
Можно попробовать выжить на подножном корму и просто идти, пока не доберешься до какой-нибудь политически прочной границы - но ботанику я изучал черт-те сколько лет назад, попробую одну ягодку, другую - а после нарвусь на что-то неподходящее и отравлюсь.
И все же, если ничего лучшего не подвернется, это какой-то шанс человек может некоторое время жить без пищи, пока есть вода для питья, и наверное, придется рискнуть - но у атеви ночное зрение намного лучше, и слух довольно острый, так что сейчас даже шелохнуться рискованно.
Дальше: Банитчи должен был видеть меня впереди, на лестнице, и если Банитчи и Чжейго ещё живы, есть хотя бы небольшая надежда, что они меня найдут. В конце концов, следует помнить, что я представляю ценность для всех - и для тех, кого сам хочу найти, и для тех, с кем встречаться никак не желаю.
А мои собственные ценности... к сожалению, ничего не удалось. Компьютер я потерял. Куда девался человек с моими вещами - понятия не имею, не знаю даже, жив он или мертв, а пойти искать не могу. Что за чертова каша...
Он обхватил себя руками под дождевиком, который хоть немного сберегает тепло, но совершенно не греет в тех местах, где тело опирается на холодные от дождя кирпичи и булыжник.
Чертова каша, и во всей этой неразберихе несчастный пайдхи не представляет из себя ничего, кроме обузы, - и для Илисиди, и для Табини.
И сидит сейчас несчастный пайдхи, морозит себе задницу в тупике какого-то древнего прохода, откуда некуда деваться, даже если услышишь приближающуюся облаву, и спрятаться некуда, и систематическое прочесывание территории наверняка тебя обнаружит, если так и будешь сидеть и ничего не делать, - может, попробовать хотя бы вернуться назад, спуститься к тому месту, где в последний раз видел Банитчи и Чжейго... и где наверняка охраняет ворота одна сторона или другая.
С атеви даже один на один голыми руками не справиться. Найти бы где-нибудь отвалившийся от стены кирпич...
Если...
Он услышал, что кто-то двигается. Застыл, затаив дыхание, пока через несколько секунд звук не прекратился.
Завернул дождевик вокруг себя поплотнее - не дай Бог, пластик зашелестит. Потом, придерживаясь рукой за стену, чтобы не скользнули и не шаркнули онемевшие от холода ноги, он поднялся и пошел, тихо и быстро относительно быстро, ноги как ватные, не побегаешь - пошел к выходу из прохода, больше тут идти некуда.
У выхода по-прежнему лежало тело охранника. Брен потрогал его, чтобы удостовериться, что не бросил раненого, но тот уже был холодный.
Мертвец - вот мой единственный товарищ. Но все же в этом проеме старинная кладка образует укрытый уголок, где достаточно места, чтобы втиснуться и спрятаться мелкому по здешним меркам землянину, и есть трещина, через которую можно видеть дорогу за чахлыми сорняками.
Он не понял, откуда донесся легкий шум, от вершины холма или снизу. Не успел задуматься - а уже застыл камнем и затаил дыхание.
И вот тогда он увидел через трещину человека - в руке у того было оружие, он обыскивал дорогу и внимательно поглядывал по сторонам - и был этот человек без дождевика и не в такой куртке, как носили люди Сенеди.
Кто-то из оппозиции, точно. Осматривает каждый закоулок. И вот-вот доберется до моего.
Брен глубоко-глубоко вдохнул, откинул голову назад, уперся затылком в кладку и отвернул лицо в сторону, в тень. Спрятал белые человеческие руки под мышки. Он слышал, как шаги приблизились, подошли очень близко, остановились - чуть ли не на расстоянии вытянутой руки. Брен догадался: обыскивает труп охранника.
Господи, ведь у охранника было оружие - а я даже не подумал... С той стороны, где мятежник обыскивал тело, слышалась негромкая возня, потом раздался какой-то щелчок. Брен не решался повернуть голову. Сидел совершенно неподвижно, пока мятежник не осмотрел проход до самого конца. Луч фонарика прошелся по стенам в тупике, где совсем недавно прятался Брен... Он сидел в своем узком укрытии, тихо, неподвижно, и старался не дрожать - а мятежник тем временем возвращался обратно, только теперь присвечивал себе фонариком.
Луч погас совсем недалеко от Брена. Мятежник выключил фонарик - может, боялся снайперов - и, переступив через труп охранника, пошел дальше вниз.
Пронесло, подумал Брен и сделал глубокий неровный вдох. Когда удалось уговорить себя, что мятежник далеко, он присел и поискал на убитом охраннике оружие.
Кобура была пуста. Пистолета не оказалось ни возле рук, ни под телом.
Вот черт, подумал он. Конечно, я ведь не привык думать об оружии, это не моя стихия, а потому допустил глупую и, не исключено, роковую ошибку. Я действую против профессионалов и, наверное, продолжаю совершать ошибки, например, сидел в тупике, из которого невозможно выбраться, и даже не подумал о пистолете убитого, пока его не забрал мятежник; они все делают правильно, а я до сих пор все делал неправильно, кроме того, что успел спрятаться и они меня не поймали.
Я не знаю, куда идти, не представляю себе, где что, кроме вот этого места, но теперь буду умнее, решил он, по крайней мере, выберусь из тупика; и, пожалуй, быть за спиной у облавы лучше, чем впереди.
Он встал, плотно закутался в дождевик, чтобы быть темнее, и пошел.
Однако в тот же миг услышал голоса дальше по дороге и с колотящимся сердцем нырнул обратно в свою щель.
Он не знал, куда девался тот одиночный мятежник. Совершенно не представлял, что творится сейчас там, снаружи - то ли облава повернула в обратную сторону, то ли изменила цели. Он не знал простых вещей, прекрасно известных профессионалу вроде Банитчи, не умел подкрадываться и двигаться бесшумно, а потому решил, что единственное доступное ему преимущество - это терпение; просто оказаться терпеливее их и отсидеться в укрытии, которого один обыск уже не обнаружил. Приборов ночного видения у них нет - земляне не передавали атеви технику, которую те наверняка сразу применили бы как оружие. Атеви не используют животных-ищеек, кроме метчейти, и Брен понадеялся, что у противника метчейти нет. Он уже видел, как был разорван в куски человек.
Он стоял в тени, пока мимо прошла вторая, более многочисленная облава, пока они тоже обыскали убитого почти у него под ногами и тоже послали человека осмотреть проход до самого конца. Они негромко говорили между собой, некоторые слишком тихо, не расслышать, остальные громче - и речь шла о численности их врагов, и они согласились, что вот этот - третий убитый.
Потом они ушли вниз по склону, в сторону ворот.
Намного позже Брен услышал какие-то голоса в той стороне, потом, судя по тону, приказы. Голоса смолкли; какое-то время ещё слышалось движение людей, и в конце концов он увидел ещё нескольких, чужих, идущих к воротам.
Так. Этот путь закрыт. За ворота уже не выйти. Если кто-то из отряда Илисиди ещё жив, то наверняка не задержался там, внизу, это можно понять. Там концентрируются силы для броска вперед, и Брен представил - в пределах своей неподготовленности и наивности, - что сделал бы он сам: продержал ворота на запоре до утра, а потом прочесал всю территорию при дневном свете.
Он набрал побольше воздуха, ещё раз посмотрел сквозь сетку травы, растущей в щелях стены, и снова выбрался на дорогу, кутаясь в пластиковый дождевик, и устремился к следующему подходящему укрытию, проему в стене немного дальше.
Там оказался другой переулочек. Он свернул туда, выискивая где-нибудь небольшую темную нору, в которую обыскивающим не придет в голову заглянуть даже при дневном свете. Человек ведь может влезть туда, где взрослый атеви просто не поместится. Можно забраться в такое место, куда мятежник не пролезет, - и, может быть, не сообразит, что для землянина там достаточно просторно.
Он прошел по переулку, два раза повернул, опасаясь, что вот-вот уткнется в тупик, как в том, первом проходе, а потом увидел впереди открытое место - ровную площадку, синие огни, холм и большой дом, раскинувшийся террасами на этом холме, со своей собственной стеной и белыми огнями.
Уигайриин, сказал он себе, а потом разглядел и самолет в дальнем конце полосы, в тени, с темными иллюминаторами и выключенными двигателями.
Значит, Илисиди не лгала. И Сенеди тоже. Действительно был самолет и ждал их. Но где-то что-то сорвалось, враг ворвался в Уигайриин и захватил его, как и предполагал Банитчи. Да, Банитчи был прав, а его никто не послушал, и вот теперь я здесь, в этой каше.
Банитчи сказал, что Табини выступит против мятежников, - но в небе висит корабль, а Табини не может поговорить с Мосфейрой, если только оттуда не прислали Диану Хэнкс, а Хэнкс, будь проклята эта баба, ничем не сумеет помочь ни айчжи, который сражается за сплочение своих сторонников, ни населению, которое видит, как распадаются в тревоге привычные ассоциации, ни айчжиин меньшего ранга, которые пытаются занять такое место, чтобы пережить падение шечиданского айчжи. Хэнкс прямо говорила Брену, что деревенские ассоциации не имеют значения, он доказывал обратное, а Хэнкс отказывалась понимать, почему он так твердокаменно убежден, что с ними надо считаться.
Ну так вот вокруг доказательство, что считаться ой как надо.