— Что за проблема? — не понял Ивл.
— Да это, собственно говоря, не столько проблема, сколько… Понимаешь, пока я спал, мне пришло в голову, что вы тут все несколько не понимаете, с кем имеете дело. Я — Зак Менский, и если вы это понимаете, то должны понимать и то, как со мной надо себя вести. И потому, Ивл… Если ты не против, я предлагаю тебе достать твой меч и попытаться доказать мне, что я не умею пользоваться своей, как ты ее назвал, «железкой».
— Ты вызываешь меня на поединок? — переспросил Ивл.
— Нет, ни в коем случае! Никакой крови, никаких обид… Я просто хочу показать, что если тут кто-то, повторяю, если кто-то собирается смотреть на меня лишь как на сына Квэрта — это будет ошибкой. Я — Зак, и я могу и сам за себя постоять.
— Ну что же… Ты сам попросил, — к удивлению Зака довольно спокойно согласился Ивл, — К бою!
— Ивл, подожди, — попытался его остановить кто-то из собравшихся за столом, до этого лишь выполняющих роль пассивных наблюдателей, — Зак должен знать, что…
— Зак Менский должен получить урок! Но ты, Джэндэр, прав. Зак Менский, я говорю тебе — я один из лучших мечников Отсилаказа, я вхожу в Золотую Сотню, и потому откажись от своих слов! Или тебя ждет лишь позор!
— Посмотрим, Ивл, посмотрим… Ну же, нападай, чего ты ждешь?
— Мастер уступает атаку тому, кто хочет его испытать. Так заведено, так было, и так будет.
— Ну, если это отказ, то как знаешь…
С этими словами Зак не на максимуме своей скорости, но все же достаточно быстро провел классическую атаку, которую Ивл легко отразил не менее классической защитой. После чего атаковал и сам, тоже не особо напрягаясь, Менский смог от выпада легко уйти, и сам нанес ответный… И так, выпад за выпадом, двое противников постепенно и сами не заметили, как перешли на настоящие скорости. А затем и на скорости, простым людям не доступные. Кто больше удивился — сложно сказать. Скорее всего оба. Дайм Стимхэмстэр никак не ожидал в каком-то мальчишке встретить достойного для себя противника. Такое умение, как он считал, постигается лишь путем долгого усердного труда, готов тренировок и поединков с такими же мастерами, и молокосос, который вообще неизвестно какого происхождения, просто не может столько всего уметь. Зак же просто не привык, что где-то еще в мире бывают сильные бойцы. Победивший лагыров, доказавший, что выпускники Боевого Университета в Фионасаре не умеют ровным счетом ничего, он психологически настроил себя на то, что ему нет равных в умении размахивания мечем. Оказалось, что не так. Ивл действительно фехтовал просто восхитительно, быстро, аккуратно, с душой, чувствуя свое оружие, и в то же время не просто повторял стандартные движения, а и строил что-то новое. От тоже наверняка смог бы победить на турнире в Гырыды, однако… Однако, все же, Зак был моложе, и хоть немного, но быстрее. А потому, решив, что бой и так слишком затянулся и близок к ничьей, Менский собрал все те силы, что только и мог наскрести по сусекам своего организма, и устроил последний, настолько бешенный напор, что Ивл просто не смог удержать свой меч. Тот, выскользнув из рук и пролетев пол комнаты, красиво и эстетично почти по рукоятку вонзился в деревянную стену, и главный революционер уже стоял безоружным, наблюдая у своего горла самый кончик острого лезвия.
— Ну что ж, с тобой, честно говоря, было интересно подраться, хотя я бы предпочел более сильного соперника, — несколько лицемерно сказал Зак, вкладывая оружие в ножны за спиной, — А теперь, я думаю, можно и совет начинать. Ну, давай, тут какие-то формальности нужны? Эй, что с тобой? С тобой все в порядке?
— С ним все будет в порядке, Зак, — ответил тот, кого Ивл назвал Джэндэром, — Просто бойцы Золотой Сотни не проигрывают так быстро, никогда не проигрывают. Но ничего, он отойдет.
И действительно.
— Со мной все в порядке, — подтвердил Ивл.
— Ну и прекрасно. Тогда давай, представляй… Хотя нет, чего там, я, давайте, сам себя представлю. Итак, не знаю, успел ли вам об этом сказать Ивл, но я — Зак Менский, сын Квэрта Менского, который, по словам того же Ивла, должен быть вам хорошо известен…
— Мы все знаем и ценим то, что Великий Квэрт сделал для нашего дела, — подтвердил некто, назовем его пока «Третий», потому что «Первый» — Ивл, «Второй» — Джэндэр.
— Ну и хорошо. Так, как я понял, вы тут занимаетесь свержением режима? Это прекрасно, это значит, что мне с вами по пути. Я тоже собрался его свергнуть, и хоть смог бы наверно и без вас обойтись, но если вдруг решите мне помочь — я против не буду…
— Тот, кто называет себя Менским, — вступил Четвертый, — Я прошу тебя не говорить такие слова. Твой отец, хоть его заслуги и неоспоримы, за два прожитых с нами бок о бок года так и остался не понят нашим народом, как и он не смог нас понять. Запомни, ты — чужак, ты хорошо владеешь своим оружием, ты сразил нашего соратника Ивла, но таких, как он, в охране нашего правителя десятки. Там, помимо воинов Золотой Сотни, служат воины Бриллиантовой Десятки, победить которых человеку не по силам. Ты не знаешь ничего и никого, если бы не мы — ни тебя, ни тех, кто идет за тобой, уже не было бы в живых. Мы спасли тебя, и если ты попал сюда — будь готов слушать тех, кто мудрость тебе принесет. Так сказал я, Вильврат Третий.
— За то, что накормили, конечно, спасибо, но вот только мы бы и без вас как-то справились. И не из таких ситуаций выходили. Потому не надо, я не собираюсь быть у вас марионеткой или мальчиком на побегушках, а для меня, похоже, что-то похожее вы и готовили. Ивл, Вильврат, Джэндэр, остальные — я продемонстрировал вам, как я умею «махать железкой». Ну так вот, хотите верьте, хотите нет, но революции я не хуже организовываю. А также выигрываю войны и спасаю мир. У меня явно побольше опыта, чем у вас всех вместе взятых, причем, в отличии от вас, успешного опыта. Потому, давайте так. Или вы отвечаете на все мои вопросы, содействуете во всем, в чем мне понадобиться ваша помощь, и тогда я занимаюсь за вас революцией, или вы отдельно, а я — отдельно.
— Зак, — голос опять подал Третий, — Ты понимаешь, чего ты от нас требуешь? Ты хочешь чтоб мы поверили тому, о ком ничего не знаем, кто для нас чужой, и добровольно подчинялись тому, чьи цели для нас неведомы?
— Да, именно это я и хочу. И вы этого тоже хотите, потому что иначе вы бы не звали меня сюда, не собирали этот совет, не выслушивали меня… А вы это делаете, значит вы сами не можете справиться со своими проблемами, и только я один в силах вас выручить. Тем более, что значит, что вы ничего не знаете? Обо мне вы знаете достаточно — я сын Квэрта, я Менский, не только по фамилии, но и по крови, и по духу. Моя цель — захватить власть в этой стране, причем, признаюсь честно, захватить я ее собираюсь для себя, а не для кого-то другого. Ну и, по возможности, освободить своих родителей, с которыми, по словам Ивла, какие-то неприятности… Хотя они, насколько я знаю, из любых неприятностей могут и сами спокойно выйти.
— Любых, но не этих, — Джэндэр, — Квэрт Менский и его жена пленены Ханским Полком, они — государственные преступники, и если их еще не казнили — это дело недалекого будущего. Их невозможно вытащить из тюрьмы, потому что они сидят в подземельях дворца самого Падишаха, а туда никому нет хода…
— Стоп, я что-то не понимаю… Нет, с подхемельями все ясно, если они мои родители, то как-нибудь выберутся. Но вот только кто тут у вас главный? Хан, падишах, император, король, президент? А то вы его постоянно по разному называете… Есть же какой-то ваш главный враг, я ж так понимаю, что это вполне конкретная личность, и…
— Да, Зак Менский, у нас есть враг, — подтвердил абсолютно очевидную вещь Вильврат, — Но ты даже не знаешь, кто он! И ты хочешь вести нас к победе?
— Я не хочу вести вас к победе, — спокойно и уверенно гнул Зак свою линию, — Я собираюсь свергнуть того, кто тут главный, и мне просто интересно, что это за личность такая…
— Это, Зак, враг, — ответил Третий, — Это, увы, все, что мы и сами точно о нем знаем… Он столь же стар, как и вся наша цивилизация, и его власть столь же крепка, как и сотни лет назад. Он бессмертен, он сидит за высокими стенами и за острыми мечами воинов своего полка, и только такой человек, как Квэрт Менский, мог попытаться противостоять ему.
— Так… Выходит, вы даже не представляете, как выглядит тот, кто вами всеми правит? Очень интересно…
— Мы знаем это, Зак, — продолжал Третий, — Он выходит в народ, он не держит в секрете ни имя свое, ни род свой. Но это имя уже ничего не значит, потому что для поколений и поколений наших соотечественников он — это власть. Он и король, и царь, и хан, и падишах, он называется так, как ему заблагорассудится, а среди людей он известен просто как Великий. Но мы, вступая в наш союз, отказываемся называть его этим именем.
— И как же вы его называете? — не унимался Зак, — Имя у него какое-то есть?
— Его имя — Аж… — начал было Джэндэр.
— Только не говорите, что Ажау Гаст! — взмолился Зак, у которого на эту личность постепенно начинал вырабатываться стойкий антагонизм.
— Нет, его полное имя — Ажау Джуниор Гаст, — несколько удивленно закончил за Джэндэра Ивл.
— Так… — несколько нервно Зак застучал пальцами по столешне, возле которой все это время стоял, — Только этого мне не хватало! И откуда только эти Гасты повсюду берутся? Ладно, это несколько меняет дело… Если он действительно Ажау Гаст, пусть и Джуниор, то так, с наскоку, его наверно действительно с поста не свалишь… Хорошо, — решил, несколько подумав, Зак, усаживаясь за стол, — Я передумал. Я согласен не сразу брать над вами всеми командование, а для начала выслушать вас, разобраться, что к чему, и только потом говорить, что я по этому поводу предлагаю делать. Итак, начнем с начала. Я — Зак Менский, это — Ав, это — Она. Мы с вами хотим одного — свергнуть Ажау, и потому можем стать союзниками. А так как мы в вашей стране еще и дня не прожили, и не особенно представляем, что тут к чему, то если бы кто из вас поведал, что тут вообще происходит… Причем, если можно, поглобальнее, начиная с того, как называется эта страна, откуда она тут взялась, что это за город такой, Отсилаказ, и заканчивая тем, что там произошло с моими родителями и как они умудрились попасться? Если есть какие-то тайны — можете спокойно их пока не открывать, за этот…, - Зак бросил беглый взгляд в окно, и уточнил, — за эту ночь вы все равно не сможете все рассказать. Итак, я вас внимательно слушаю.
Совет недолго посовещался, после чего встал Пятый и поставленным голосом профессионального то ли лектора, то ли актера начал.
— Зак Менский, ты проявил разумное послушание и умеренность, и потому мы расскажем тебе то, что ты хочешь узнать. Мне доводилось уже держать эту речь два года назад, когда Квэрт Менский только собирал нас, и потому я знаю, что тебя будет интересовать. Ты — из дальних земель, и я постараюсь поведать тебе о нашей великой родине…
Чистая правда!
То, что на Окраине и в Великославии, в СОСе и Ропе знали как Южный мир, местные жители испокон веков считали самым что ни на есть центральным миром, да и вообще, просто миром. И они даже не задумывались, что где-то еще может кто-то другой жить. Нет, конечно, они понимали, что есть горы, есть океан, а значит и за ними другие земли, а может быть и другие люди. Но их это совершенно не интересовало — тут жили, и жили слишком хорошо, чтоб о чем-то еще думать. Так было до тех пор, пока людей тут было мало.
Но зато потом, когда людей стало больше, сразу же почти всем стало плохо. Земли тут, как оказалось, не так уж и много, хорошей земли, на которой можно что-то выращивать, и того меньше, не говоря уже о по настоящему плодородной земле, где и высохшая палка давала буйные побеги. И тут же начались войны, сначала между семьями, потом — кланами, ну и наконец самыми настоящими государствами. При этом окончательную победу никто не мог одержать — повсюду кипели страсти, лилась кровь, летели головы, рыцари ради любви совершали подвиги, герои отправлялись в свои странствия… Так продолжалось сотни и сотни лет, тысячи лет, и тогда жизнь в Южном мире не сильно отличалась от жизни в остальных местах.
Все изменилось чуть больше чем две с половиной сотни лет назад — именно тогда был основан Отсилаказ, именно тогда к власти пришел Ажау Джуниор Гаст, именно с тех пор берет свои истоки Империя, которая сначала была страной, потом стала союзом, потом — империей, ну и сейчас просто превратилась в место жизни. То название, которое тогда ей дал Ажау Джуниор, давно уже стерлось из памяти, как и названия всех остальных государств, некогда великих, а ныне забытых даже историками. Тогда, две с половиной сотни лет назад, произошел великий перелом, история перевернулась с ног на голову, и так, на голове, с тех пор и стояла. При этом назвать положение дел «застоем» было бы некорректно — изменения шли, и шли с достойным уважения постоянством. Причем они затрагивали все сферы жизни, социальную и экономическую, архитектуру и искусство, живопись и литературу… И лишь в одном сохранялась неизменность — власть по прежнему, третью сотню лет, в своих руках единолично держал один человек, и пользовался всем, что эта власть ему давала. При этом его, Ажау Джуниора, совершенно не интересовало, как живут его поданные, сколько людей умирает от голода и сколько не знает, как спастись от надоевших до одури пиров. Правитель делал все, что хотел, и… Впрочем, к нему, как к ключевой фигуре всей истории Южного мира, речь еще дойдет в дальнейшем.
Итак, что же представлял из себя мир, сформировавшийся почти три века назад? Сложно сказать, но правильнее всего было бы назвать его страной чудес, или сказочной страной. Потому что все, что тут происходило, иначе как чудесами язык не поворачивался назвать. Тут все было неправильно — бедняки были совершенно счастливы своей нищетой, богатые не стыдились своего богатства, голодные не испытывали ненависти к сытым а одетые к голым. Самыми урожайными были годы, когда случались самые страшные наводнения, заморозки, засухи и прочие стихийные бедствия. Народные волнения поднимались тогда, когда уровень жизни рос, и сами собой успокаивались, когда уровень жизни опять падал. Любой самый последний нищий был готов за любую жалкую тряпку отдать свою жизнь, но право частной собственности блюлось свято, и в самых страшных районах спокойно стояли дома представителей высшего света, правда как правило впавших в опалу. Хоть власть и принадлежала лишь одному человеку, но существовало огромное количество самых разных прослоек дворянства, которое регулярно собиралось на советы и обсуждало планы, к которым Ажау Джуниор все равно никогда не прислушивался. Даже формально правитель не должен был слышать просьбы своих поданных, да и не слушал их никогда, но среди простого люда все равно почитался едва ли не святым, и так, как любили его, многие не любили своих жен, матерей и дочерей. Впрочем, как и отцов, мужей и сыновей.
Хотя, невзирая на всю свою экстраординарность, во многом жизнь Южного мира была очень похожа, на жизнь всех остальных стран. Всех людей тут можно было поделить на несколько основных категорий. Во-первых это, конечно же, крестьяне. Те, кто на своем горбу тянул всю тяжесть обеспечения страны продуктами питания, обладали в Южном мире особым, внекастовым, положением. Они не принадлежали никому, у них не было господ и феодалов, но и им самим не принадлежало ничего, даже их собственные жизни. Они считались собственностью государства, и потому именно последнее и заботилось о них, защищало их права и требовало выполнения обязанностей. Их жизнь была не богатой, но они обладали всем, что требовалось простому человеку для счастливого существования, и потому традиционно были самой надежной опорой трона, аморфно гасящей любые готовые подняться волнения. Расшевелить их было невозможно по определению, они не желали знать ни про что, находящееся дальше их родного куска земли, спокойно отдавали положенный оброк и были всем вполне довольны. Тем более, что государство на них никогда не давило. Ну да продавать что-то, да и вообще покидать родные села и ехать в города, крестьянам было строжайше запрещено. Да и традиционный оброк был действительно не мал, но те, кто занимался его сбором, обязаны были не просто забирать что положено, а и выслушивать крестьян, их беды и невзгоды. И если все крестьяне жаловались на то, что в этом году неурожай, что поле, как они ни старались, поела саранча, то норма оброка уменьшалась, и в то же время на тех же самых крестьян накладывалось обязательство в следующем, более урожайном году все это компенсировать. Не взирая на всю внешнюю нестабильность подобной системы, она прекрасно работала. Никто не старался укрыть где-то в погребах лишнее зерно, потому как все знали — в голодный год с них лишнего не потребуют, а в сытый его все равно собирается больше, чем надо. И никто не отлынивал от работы — если год был хорошим, благоприятным, а кто-то один заявлял, что его десять соток засохли и погибли, то ему не сочувствовали, а требовали как угодно, но выполнить норму. Конечно, потенциально оставалась возможность, что все селяне соберутся, да и решат каждый год говорить, что у них ничего не выросло. Но это уже было нарушением закона, несанкционированные сборища в Южном мире были запрещены, и всех бы их за это тихо и мирно уничтожили, отдав освободившиеся земли кому-то более сговорчивому. Но в целом система работала, причем работала без особых репрессий, стабильно и достаточно успешно, чтоб все остальные граждане страны могли кто хуже, кто лучше, но питаться.
Сами же эти граждане в свою очередь делились на касты, классы и титулы. Причем система деления была настолько сложной, что даже специалисты не могли в ней толком разобраться, а простым людям лишь оставалось верить, что как-то оно да есть.
Начнем с каст. Каждый человек от рождения принадлежал к какой-то касте, и при всем своем желании не мог перейти в другую. Причем они не были свидетельствами ни богатства, ни принадлежности к каким-то особым элитным группам людей. Это было просто свидетельством того, что этот человек, все его родные, родные его родных, ведут свое происхождение от одного древнего рода или племени. Касты были едва ли не единственным, что сохранилось в Южном мире со времен, предшествовавших воцарению Ажау Джуниора. И хоть свое первоначальное значение они уже давно потеряли, а заключалось оно в определении своих и чужых на полях сражений, но в общественной жизни до сих пор играли едва ли не первостепенную роль. Так, например, браки разрешались исключительно в пределах одной касты, самые богатые касты имели специальные советы, которые помогали более бедным представителям той же касты, самые бедные держались вместе, только взаимовыручкой и спасаясь в круговерти жизненных проблем. Те же, кто нарушал кастовые правила, решив, например, связать себя узами брака с представителем другой касты, вообще лишался права принадлежать какой-то касте, становясь изгнанником и изгоем. И если человек из любой касты мог быть как богатым так и бедным, как преуспевающим так и едва сводящим концы с концами, то человек без касты не мог надеяться ни на что, за него никто никогда не вступался, он становился меньше чем никем, а потому правила каст считались самыми нерушимыми из всех правил, что только и придумали люди.
Каждая каста с древних времен сохранила две вещи — название и цвет, или комбинацию цветов. Как уже говорилось, некогда это служило в бою признаком того, что это — свой, а это — чужак. Потому и цвета подбирались максимально контрастными, такими, чтоб и слепой дальтоник их бы никогда не перепутал. Некогда каждый человек из какой-то касты был обязан носить одежку только цветов своей касты. Конечно, это старое правило не было абсолютно строгим, потому как многие просто не могли себе позволить достать столько костюмов одного цвета, да и мода шла вперед, какая ж барышня захочет на каждый бал в фиолетовом платье ходить. Потому были приняты изменения, по которым одежда цветов касты признавалась желательной, но не обязательной. И те, кто не хотел ее носить, мог носить любую одежду тех тонов, которые не принадлежали никакому классу, но все же хоть какая-то деталь одежды была обязана быть именно правильного цвета. Кроме определенной одежды, каждая каста могла иметь свои законы, которым представители других каст не обязаны были подчиняться. Законы эти могли быть самыми разными. Например, членам одной из каст было запрещено пить и есть после захода солнца, другой — выходить на улицу с непокрытыми головами, а одной, маленькой, но весьма значительной, вообще запрещалось держать в руках оружие. При этом, конечно, нарушение этих правил не вело к каким-либо трагическим последствиям. Это не было уголовным преступлением, и единственным, что могло за это последовать, было порицание другими членами касты. Впрочем, если учесть, что все твои родные и близкие из той же касты, и порицание было достаточно серьезным наказанием.
На этом, в принципе, роль каст и заканчивалась. Никто и никогда не мог отказать человеку в приеме, например, на работу, только исходя из того, что он не той касты. Или в доступности образования. Представители разных каст спокойно общались друг с другом, часто вообще не обращая внимания, к какой касте принадлежат их знакомые. К многих каст были советы, выборные органы, куда касты призывали своих самых мудрых и почтенных членов. А у некоторых их не было. Советы могли объединяться, проводить совместные заседания, а могли и держаться в одиночку, решая исключительно проблемы своей касты и не заботясь о том, что там происходит с другими. Каждый представитель касты мог, но не был обязан, при возможности оказывать помощь другим членам своей касты, а мог, и такое случалось, хоть и очень редко, оказать, например, помощь и другой касте. Если обобщить, то касты были данью традиции, но при этом все люди не только знали, к какой касте они принадлежат, а и гордились своей кастой, добровольно придерживались ее правил и даже не задумывались о том, что без каст всем бы стало жить лучше и веселее.
Если касты были чем-то древнем, то классы были изобретением недавнего времени, и вот как раз они и служили показателем успешности человека. Если каст было много, десятки, то количество классов было не таким уж и большим.
Первым по численности и предпоследним по значению из классов был рабочий класс. Государство следило за тем, чтоб каждый его гражданин был обеспечен работой, и потому попасть в этот класс было несложно. Достаточно лишь делать с рождения то, что тебе говорит государство, и ты станешь рабочим. Не больше, но и не меньше. Это были люди низкого достатка, но тем не менее способные обеспечить себе и своей семье сносное существование. Не хуже, чем в селах, особенно если трубиться много и усердно. Класс этот был не только самым многочисленным, а и самым беспокойным. Потому как именно тут было больше всего тех, кто не любил государство, считая, что оно его неверно оценило, и он заслуживает чего-то большего, чем грубая физическая работа. Однако, как правило, такие люди ничего большего и не заслуживали, а потому специальные службы государства и не уделяли им особого внимания, понимая, что без четкого и умного руководства рабочий класс никогда голову на что не надо не поднимет. Жилы представители рабочего класса по всем городам, исключая центр Отсилаказа, ничем особо не были примечательны, кроме разве что своей массовости.
Кого назвать вторым, вопрос достаточно сложный. А потому начнем с низа. Последним по значению был класс нищих — совершенно официальное название. Сюда попадали те, кто не мог справиться даже с самой простой работой, и потому исключался из рабочего класса. Это были неудачники, не способные себе даже на кусок хлеба заработать, и жили они исключительно на подачки, организованные даже не государством, а общественными советами некоторых каст. Государство классом нищих не интересовалось — это были отбросы, не способные принести никакой пользы, но и уничтожать их тоже было не за что. Тем более они вымирали сами, и класс этот пополнялся не за счет естественного прироста, а за счет перехода из других классов. Потому как все дети, рожденные у родителей из класса нищих, государством забирались, отправлялись в специальные рабочие школы, где жили на полном пансионе и учились на нужную в данный момент рабочую профессию. И часто бывало даже так, что потом они не просто шли в рабочий класс, а поднимались и выше по социальной лестнице. Подобным положением вещей были довольны все — и государство, воспитывающее себе правильных граждан, и нищие, знающие, что о их детях позаботятся все равно лучше, чем могли бы они, да и сами дети, живущие не в трущобах, а в хороших и уютных рабочих школах. Не представлял класс нищих никакого интереса и для любых революционеров, так как нищие жили столь плохо, что и мечтать о лучшей жизни им было не по силам. Каждый нищий знал — он сам заслужил такую судьбу, а если и не знал, то догадывался. К этому же классу иногда ошибочно относили и тех, кто не принадлежал ни к какой касте, но это было неверно. Потому что любой нищий все равно знал, что за касту он представляет, и хоть обрывок ткани своего цвета, да носил. Гордясь этим, так как больше гордиться было особо нечем.