Дачный сад Грачевых в этот вечер казался Ксении Петровне странным, будто залитым не вечерним солнцем, а мертвенно сумеречным светом. Просеянные сквозь полупрозрачные облака лучи не золотили листву, а превращали ее в серебристую, как в лунную ночь. И это днем!.. И оттого все казалось призрачным вокруг.
Ксения Петровна тяжело брела по дорожке, готовая не поверить, что она у себя дома, а не в удивительном параллельном мире, где побывала ее Оленька. И она могла лишь тяжело вздыхать и принимать все окружающее как нереальность, будто все это только чудилось ей.
«А может быть, и на самом деле там, где томится, как в клетке, в собственном мире Альсино, все выглядит именно так? Или это ее больное воображение?»
Никто в семье не переживал Олино несчастье так остро, как ее мать. С трудом поднялась она на веранду и горестно присела у стола.
А по той же садовой дорожке, не обращая ни на что внимания, возвращалась с работы Лена, красивая и холодная.
Она взошла на веранду и поморщилась при виде горестной позы матери.
— И долго это будет продолжаться? — недовольно спросила она.
— Что продолжаться? — подняла на нее мокрые глаза мать.
— Да эти твои надоевшие вздохи. Понять надо, наконец, что Олино горе выдуманное.
— Как так выдуманное?
— Просто больна она, психически больна. Лечить ее надо.
— То есть как это психически больна?
Из дома на веранду вышла бабушка Евлалия Николаевна, сухая, подтянутая, с привычной сигаретой в зубах, и села в свое, как называла Лена, «патриаршее кресло».
— Ну, ну, утешь, а я послушаю, — сказала она и затянулась дымом. — Наш командир в летной школе нарядами вне очереди утешал.
— Дело в том, — назидательно начала Лена, — что никакого параллельного мира в природе не существует. Общение с ними было бы нарушением всех законов физики. Ольга вся во власти галлюцинаций. Ведь воображают же умалишенные себя Наполеоном или Иисусом Христом.
— Что ты говоришь такое про Олю! Нехорошо! Опомнись, — запротестовала Ксения Петровна.
— Говорю, что считаю нужным.
— Так ведь ты же сама провожала Олю вместе с Альсино в полет на этой проклятущей «летающей тарелке».
— Ах, мама! До чего же ты наивна! Это был испытательный полет секретного объекта под руководством моего Юры Кочеткова.
— Вот-вот! Сама же носишь цветы на его могилу. А похоронен он вместе с другими из их экипажа. Так ведь среди них не оказалось ни Оли, ни Альсино.
— Это доказывает, что сбитый объект был космическим кораблем похитителей. А наш аппарат тоже сбили суперракетой. Недаром Оля бредит ею. Экипаж остался цел, но попал в плен. Альсино с Олей избежали этого, но потеряли друг друга, и Оля сошла с ума. Однако сумела, неведомо как, явиться домой. Конечно, и наш сбитый объект, и, может быть, самого Альсино найдут где-нибудь в горах около горячей точки, где велись военные действия. А Оля не может забыть этих карликовых уродцев, даже бесполых, как рабочие насекомые.
— Фу, гадость какая! — плюнула Евлалия Николаевна.
— В газетах об этом верно писали. Помните? Только в одних Соединенных Штатах насчитывается свыше пяти тысяч американцев, пропавших и похищенных космическими пришельцами. Если несчастные еще живы, то находятся теперь в другой части Вселенной, может быть, в клетках зверинцев.
— Тебя и слушать страшно. Но ведь ты сама выступала в защиту Альсино на собрании ученых в каком-то подземном зале, — прервала ее мать.
— Не в защиту Альсино, как «иноземлянина», а разделяя его взгляды и опасения о возможных ядерных войнах, о том, как уродуют у нас Природу, об угрозе глобальной экологической катастрофы… Я выступала как юрист, как адвокат.
— Защищающий кого угодно? — не без ехидства вставила Евлалия Николаевна.
— Я уже сказала, бабушка, что говорила не в защиту человека, выдающего себя за иноземлянина, а в защиту человечества.
— Тебе бы штурвал в руки — и на фронт против космических агрессоров, — насмешливо отозвалась бабушка.
Но Лена спокойно продолжала:
— Он вовсе не одинок в своей пропаганде. Многие ученые и публицисты говорят о том же, но их не слушают те, кому это не выгодно. Ведь не просто отказаться от налаженной, пусть и «вредной» энергетики, от уймы выпускаемых заводами автомобилей, которые покупаются, приносят прибыль. Или отказаться от ядерного вооружения из боязни утраты веса на международной арене. И есть такие энтузиасты, которые хотят убедить людей собственными страданиями и вызывают у себя кровоточащие стигмы, «Христовы раны», стремясь именем Христовым прекратить неутихающие войны, изменить отношение людей к природе, отказаться от неверного направления развития технологической цивилизации. Таков мужественно страдающий итальянец Джорджио Бонджованни, такова и Тереза Неуман, у которой из-за истерического самовнушения тоже открылись стигмы, и плачет она о судьбах людских «кровавыми слезами». Это потрясает многих, но не власть имущих. И я выступила перед учеными скептиками, безучастными к прозвучавшим предупреждениям, а проявившими интерес лишь к биологической сущности Альсино. Мои слова не вразумили их, как и убеждения самого «пришельца», который, надо думать, попал к нам вовсе не из несуществующего параллельного мира, как бредит наша бедняжка Оля. Уверена, этого неудачливого провозвестника отыщут. Юра наверняка сумел бы это сделать! Правда, теперь положение в стране такое, что не до этого. Всюду борьба, и отнюдь не за благо народа.
— Что правда, то правда! — вставила бабушка. — А что до Оленьки, то не буду я гадать, есть там параллельный мир или нет, а о ней скажу: «Молодо — зелено!» Пройдет время, не появится этот Альсинов — влюбится в другого. Природа, она свое возьмет.
— Ах, что вы, Евлалия Николаевна! — в ужасе воскликнула Ксения Петровна. — Разве об Оленьке можно такое сказать?
— Обо всех, Ксюшенька, можно. Обо всех, и о тебе, и обо мне.
— О вас, пожалуй, поздновато, — заметила Лена.
— Ну, не скажи, не всегда ж в бабушках ходила! Еще похлеще тебя была. В военной форме медалями звенела.
На веранду поднялся из сада Сергей Егорыч, только что приехавший в черной «Волге» с работы, торопясь к вечернему чаю: рано облысевший и располневший, он любил порядок во всем.
Разговор с его появлением умолк. Ксения Петровна пошла на кухню. Лена поднялась вслед за нею в свою комнату, и по лестнице застучали ее каблучки.
— Ты, Сереженька, поискал бы Оленьку. Опять ревет, слезы льет где-нибудь в саду. А я пойду Ксении помогу, а то вырастили мы ей помощницу завидную. — И бабушка, хмурясь, взглянула на лестницу.
Сергей Егорыч послушно спустился в сад, расстегнув ворот рубашки, и спрятал снятый галстук в карман.
«Волга» уехала, и за калиткой сада никого не оказалось.
Олю он нашел за беседкой, в зарослях кустарника.
— Понимаешь, папа, — заговорила она, увидев отца, — здесь он совершенно такой же, как в саду у Моэлы, матери Альсино. Правда-правда!
— Ну ладно, все может быть, — примирительно сказал Сергей Егорыч и повел заплаканную дочь к дому. — Чай пора пить. На кухне суета. Чего-нибудь готовят.
— Моэла тоже любила порадовать чем-нибудь вкусненьким. Продукты они получают по трубопроводам, идущим к каждому дому.
— А мы — по талонам или по книжечкам на заказы, — вздохнул Сергей Егорыч. — Когда все это кончится?
— Если б ты, пап, побывал там, совсем по-другому на наш мир взглянул.
— Было бы на что смотреть, — мрачно отозвался Сергей Егорыч.
Пили чай на веранде, как всегда, но разговоров при Сергее Егорыче об Олином горе не заводили, чтобы не вызвать его недовольства.
А вечером, когда серебристая прозрачность исчезла, поглощенная сумерками, в саду, куда спустилась Оля, особенно чувствовался запах жасмина.
Ксения Петровна скучающе уселась у телевизора и вдруг крикнула:
— Оля! Скорее сюда!
Оля, взволнованная, прибежала и увидела на экране красивую женщину, отвечающую на вопросы тележурналиста.
— И чего только не показывают! — прокричала Ксения Петровна.
Но Оля вся превратилась в слух, шепча:
— Они не прекратили полеты? Неужели появились вновь?
Ведущий обращался теперь к телезрителям:
— Вы слышали редкого очевидца события, для Земли немаловажного. Выполняя ваши многочисленные просьбы, разумеется с согласия нашей гостьи, мы постарались восстановить и показать вам с ее участием картину той необыкновенной встречи.
С замиранием сердца Оля увидела ту женщину, стоящую среди деревьев, неподалеку от возвышающихся городских домов.
Из спустившегося на землю дискообразного аппарата с иллюминаторами вышел статный красавец с локонами до плеч, одетый, как и Альсино когда-то, в серебристый скафандр.
«Значит, и у них есть такие!» — радостно подумала Оля.
Женщина, вынув карманное зеркальце, привычно прихорашивалась.
Красавец в скафандре подошел к женщине и, не раскрывая губ, произнес:
— «Мы изучаем ваш мир и нуждаемся в вашей помощи, помощи простых людей».
— Ну конечно! — уже громче произнесла Оля. — Они не говорят, а как и в мире у Альсино, телепатически передают свои мысли. Правда-правда! Я знаю…
— Чудеса! — отозвалась Ксения Петровна.
— «Мы можем взять вас к себе на борт и показать вам иные миры».
— Как бы я хотела быть на ее месте! — воскликнула Оля.
Женщина и уфонавт пошли к аппарату и вскоре скрылись в нем.
Теперь женщина снова появилась в телестудии перед ведущим.
— Телезрителям интересно, что же увидели вы в этом полете?
— Видела, конечно, видела… ну, другие планеты, города там…
— Какие же там города?
— Ну, обыкновенные, сверху не так уж рассмотришь. Мы не спускались к ним. Я из их аппарата не выходила… Похоже, с улицами, с домами, но не очень высокими. Еще поля видела. Должно быть, сеют там, как у нас. И урожаи снимают. Видно, земля, она всюду кормит.
— Что вас поразило больше всего в иных мирах?
— Цветы, очень много цветов. Я их в телескоп тамошний сверху рассматривала. Очень красивые цветы. Должно быть, хорошо пахнут.
— Сколько же времени длилось ваше путешествие?
— А я не знаю. Они угостили меня какой-то настойкой, вкусной такой… Я счет времени и потеряла. И все словно во сне.
— А вы уверены, что не спали?
— Ну вот еще! — возмутилась женщина, передернув плечами. — Я как сейчас помню. А потом… подлетели мы к нашему дому. Знаете, башни такие четырнадцатиэтажные? У них таких не строят. Прямо к моей лоджии. Ну и высадили меня дома.
— Лоджия у вас застекленная?
— Конечно, застекленная.
— Как же вы попали в квартиру через застекленные рамы?
— А не знаю. Они все могут. Оказалась дома. И все.
— Нам еще хотелось бы узнать… — начал ведущий, но внезапно изображение исчезло. Это подошла Лена и решительно выключила телевизор.
— Могу я рассчитывать хотя бы на отдых в родном доме после работы? — заявила она.
— Но, Леночка, Оленьке это так важно! — запротестовала Ксения Петровна.
— Чепуха это, для простаков! А женщине этой надо, чтобы ее на улице узнавали. Прославиться захотела. Все это выдумано и, кроме вреда, никому ничего не принесет.
— Но ведь… — начала было Оля, но Лена повернулась к ней спиной и направилась к лестнице.
— Не спорь с ней, — сказала Ксения Петровна. — Иди уж и ты отдохни. А там видно будет… Не в последний раз… Авось еще покажут.
Оля, вытирая платком глаза, пошла следом за сестрой.
Понять другого — это совершить подвиг души.
Улицы города подобны кровеносным сосудам живого организма. И как движется по ним кровь, разнося животворящую силу кислорода, так и по улицам в такт пульсирующему невидимому сердцу мчатся потоки автомашин. На миг застывают они у светофоров, словно ожидая, пока сердце города сожмется вновь, гоня их вперед. И тогда устремляются вперед легковые автомобили всех марок с бизнесменами, чиновниками или просто пассажирами, едущими по своим надобностям. Все вместе отражают они как бы общую нужду Города. А «животворящую силу» — продукты питания и товары — перевозят грузовики, порой крытые, или холодильники, громоздкие и опасные на проезжей части, не желающие уступать легковому транспорту в скорости передвижения.
Передвижение! Казалось бы, беспорядочное, но направленное, шумное и грозное, отравляющее улицу выхлопными газами.
Множество людей толпами движутся по тротуарам. Старые и молодые, кричаще нарядные, а порой бесцветно одетые, но одинаково спешащие, подобно неведомо зачем торопящимся муравьям в свой муравейник.
В этой толпе горожан шла и Оля с матерью.
Ксения Петровна, взглянув на проезжую часть улицы, сказала:
— Гарью несет! Говорят, в каком-то большом городе полицейские на перекрестках в противогазах стоят. Так у нас скоро пешеходам их в пору надевать.
— Об этом и говорил Альсино! — отозвалась Оля. — Нельзя сжиганием горючего создавать «парниковый эффект», перегревая планету и приближая второй всемирный потоп. Беды обрушатся не только на нас, но и на параллельные миры. Правда-правда.
— А ты все о том же! С тобой ни о чем и заговорить нельзя, все к своему сведешь!..
— Ах, мамочка! Я же никогда не перестаю об этом думать… Ой! — внезапно перебила она сама себя. — Кто это?
Она увидела в толпе 'идущих навстречу знакомое лицо красивой женщины.
— Не знаю, — пожала плечами Ксения Петровна.
— Это она! Она!
— Кто, дружочек?
— Та самая… Она виделась с иноземлянами. Значит, они снова прилетали! По телевидению рассказывала. Ты меня еще позвала!..
Оля, переходя почти на бег, потащила за собой задыхавшуюся Ксению Петровну.
— Это вы? Вы? — прерывающимся голосом спросила Оля, поравнявшись с собеседницей иноземлян.
Та удивленно обернулась.
— Вас брали с собой в полет на «летающей тарелке»? Женщина раздраженно отмахнулась от Оли:
— Ах, оставьте! Надоело! Мне просто прохода не дают.
— Но это важно! Если бы вы знали, как это важно! Правда-правда! — горячо убеждала Оля.
— Я уже от всего отказалась. Говорю, что повторяла слова телережиссера во время инсценировки. Так лучше…
— Голубушка! — вступила все еще задыхающаяся Ксения Петровна. — Но ведь это не так! Скажите!.. Речь-то идет о самом важном… О счастье девочки. Вы поймете, у вас же женское сердце! Разлучилась она навеки с любимым. В параллельном мире каком-то дружок ее остался. Если бы вы могли помочь!..
— Я? — удивилась женщина. — Чем же это, интересно?
— Может, вы еще раз с ними встретитесь. Попросили бы, чтобы ее взяли с собой… не кататься-развлекаться, а в другой мир попасть, к суженому своему. Ох как мне, матери, такое выговаривать…
— Если они обещали вам показать другие миры, то почему бы им не взять и меня с собой? — добавила Оля.
— Знаете, — казалось бы, помягчела женщина. — Если так, надо поговорить серьезно. Но не здесь же, в толчее. Пойдемте, — предложила она и повела мать с дочерью в ближайший парк.
Гуляющих было мало. Скамейки пустовали.
— Меня зовут Марина, — представилась женщина, усаживая Ксению Петровну и Олю рядом с собой. — Я хочу все знать о вашей дочери. Она, кажется, и в самом деле так страдает… По лицу видно.
— Ах! И не говорите!.. Понимаете, Мариночка, как мне трудно. Обращаться с просьбой помочь разлучиться с собственной дочерью… А я в ней души не чаю! Может быть, чувство материнское обыкновенное, а просить приходится о невероятном, во что и верить-то не хочется. А вам, душечка, поверю.
— Понимаю вас, мамаша, но чем я-то могу помочь?
— Скажите, вы и вправду встречались с этими, ну как их… с «тарелочниками»?
— Да, да, — как-то неопределенно ответила Марина. — Я так не ожидала увидеть их аппарат недалеко от дома, прямо у леса. Испугалась до смерти, конечно…
— И говорили с ними? И они взяли вас в свою «тарелку»? И вы летали?..
— Не совсем так… Я уж вам расскажу, как было все на самом деле. А вы, девушка? Вы тоже встречались с ними? Кто этот ваш суженый?
— Альсино! Он их посланец. Предупреждает нас об опасности пути, по которому идет наша цивилизация.
— Это интересно… Да, думаю, не только мне… Вы обо всем узнаете… А где ваш этот самый… Альсино?
— Остался там, в своем мире. Так сложилось, что он не может попасть к нам. А я хотела продолжить здесь его дело. Вернуться же к нему не могу. Вся надежда на вас, Марина!
— А разве аппарат из их мира, на котором вы перелетали, не может доставить вас туда?
— Не может. Они больше не летают сюда. Их сбивают у нас… Правда-правда!
— Какой ужас! Значит, и моих друзей могут сбить?
— Друзей? Вы подружились с ними? — оживилась Ксения Петровна. — И все было так, как вы рассказали по телевидению?
— Не совсем так! Я только участвовала в телеспектакле и говорила, как полагалось, чтобы интересно было. У нас ведь очевидцам не шибко-то верят.
— И вы не летали?
— Никуда я не летала. Мне предлагали, да я как-то не решилась.
— А вы говорили «друзья»! — разочарованно произнесла Ксения Петровна.
— Ну, это я так!.. Сболтнула. Это они внушали о дружбе. Помощь им нужна. Самого обыкновенного человека. Мир наш изучать…. Связь со мной поддерживают… телепатическую. Вот я и знакомлю их с нашим болотом. А сама увязла в нем… Решила, видите ли, покрасоваться на экране!.. Дело женское… И пришлось участвовать вроде как в следственном эксперименте… Неправильно я поступила… Ну и не совсем в себе!.. А вот человека понять… Это я запросто! Глаза у меня на мокром месте… Чувствительная! Потому и к телепатии сгодилась… для них…
— А вы можете попросить их взять меня с собой… в параллельный мир, к моему Альсино? — заволновалась Оля.
— В какой параллельный мир? Они вовсе не оттуда.
— Как не оттуда?
— Они с другой планеты… из далекого созвездия…
— Тогда все пропало! Даже они мне не помогут! — И Оля, не сдержавшись, зарыдала.
— Подождите, не плачьте. Давайте вместе подумаем.
— О чем? — подняла влажные глаза Оля.
— Расскажите все по порядку. Вы тоже с такими встречались? И они вас на своем аппарате куда-то доставили?
— Нет, аппарат у нас был свой и сделан с помощью Альсино. На нем мы туда вместе с ним и попали. Но так получилось, что ему уже больше нельзя к нам. А я вернулась, чтобы продолжить его дело. Аппарат же с нашими коллегами приняли у нас за чужой и сбили. Лучше бы уж я с ними оставалась!..
— Ну уж нет! — запротестовала женщина. — Зачем же так? Надо что-то придумать… И что это за мир такой, куда и попасть нельзя?
— Это параллельный мир. Он рядом с нами, на Земле, только в другом измерении. Если два листа бумаги сложить и предположить, что мы плоские и живем на одном из них, не зная, что кроме плоскости еще есть и объемное, третье измерение, то попасть на другой лист, где есть мир, подобный нашему, мы не смогли бы. Вот почему называют такие миры параллельными.
— Подождите, подождите! «Они» мне внушали, что летели в каком-то там другом измерении. Будто ближе получается. А то до нас добираться — жизни не хватит.
— Они умеют проникать в другие измерения?
— Наверное. А то как бы они к нам прилетели.
— Тогда… может быть, они помогут мне?..
В тот же день вечером Марина позвонила Оле по телефону, и ранним утром обе уже стояли на краю леса, неподалеку от четырнадцатиэтажного дома Марины.
Ночью прошел дождь, и сизая дымка поднималась с земли, застревая в верхушках деревьев, словно упавшее облако.
А с неба, отделившись от облачного покрова, действительно падал сизоватый его клочок. Над самыми деревьями он превратился в нечто дископодобное, все еще похожее на клочок тумана.
Наконец окончательно оформившись в дискообразное тело, это «нечто» приземлилось на краю леса, выпустив три решетчатые лапы.
Оно походило на «летающую тарелку», но такой огромной Оля и вообразить себе не могла.
Вместе с Мариной стояли они, затаив дыхание, у самого крайнего дерева, чтобы им все-таки виден был дом и ощущалась близость людей…
Дрожа от волнения и страха, ждали они, что произойдет.
Из громоздкого аппарата в открывшемся люке показалась нога-тумба, нащупывая перекладины сброшенной лестницы, и начало спускаться… огромное чудовище.
Переваливаясь из стороны в сторону, с виду четырехметрового роста, оно неуклюже приближалось.
Оля не верила глазам. Ей казалось, что она уже видела это чудовище. Ах да! Конечно! Оно напоминало знаменитые статуэтки «догу», что в переводе означало «одеяние, накрывающее с головой».
Их раскопали японские археологи на острове Хонсю и определили возраст в четыре с половиной тысячи лет.
У этих маленьких статуэток, оказывается, были такие гигантские прототипы!.. Древние айны признавали «посланцев неба» богами и лепили с них своих божков для молелен.
Оля рассматривала одеяние страшилища.
По-видимому, оно было в скафандре и герметичном шлеме со щелевидными очками. Надутые, словно автомобильные шины, рукава и штанины выдавали повышенное давление внутри. Заканчивались они не перчатками, а захватами манипуляторов. Нижний обод стягивал, казалось, жесткий серый панцирь с двумя яркими спиралями на груди.
В статуэтке, которую Оля держала в руках, когда она была у писателя и рассказывала о своих злоключениях, ее поразили «смотровые люки» в шлеме и на плечах, со множеством винтов или заклепок по краям. Этого уж никак не могли знать древние айны, жившие в каменном веке.
Писатель, которому статуэтки «догу» прислал в подарок Токийский университет, показал ей письмо Американского агентства космических исследований. НАСА сообщало, что эти статуэтки в основных чертах воспроизводят космический костюм, заказанный калифорнийской фирме и принятый для снаряжения американских астронавтов.
Сомнений не было! К девушке приближалось неведомое разумное существо, защищенное от неблагоприятных для него земных условий.
Но каких же оно ужасающих размеров!..
Марина прошептала:
— Убежим?.. Я никогда их не видела… Только телепатия… Если б знала… Ни за что…
— Что ты! — вцепилась в нее Оля.
Вспыхнувшая надежда была сильнее и страха, и чувства самосохранения.
Внезапно в сознании Оли и Марины возникли словно произнесенные на их родном языке слова:
— «Ваш страх необоснован. Мы пришли, узнав, что вы нуждаетесь в нашей помощи».
— Оч-чень!.. Очень! — пролепетала Оля и привычно добавила: — Правда-правда!..
— «Наш звездолет, — звучало у них в мозгу, — изучает вашу планету с околоземной орбиты. За вами прибыл спусковой аппарат».
— За нами? — испугалась Марина. — Нет, нет! Я не полечу… ни за что на свете!..
— «Мы сохраним с помогающей нам особью телепатическую связь, как и с некоторыми другими восприимчивыми обитателями планеты. А что влечет одну из вас в иные миры?»
Мирно разговаривая, страшилище возвышалось над перепуганными девушками. Страх или упорство приковали их к месту?..
Ни Оля, ни Марина не доставали даже до нижней спирали на гигантском скафандре.
— Мне не нужны чужие миры… Мне бы попасть в наш земной параллельный мир. Вы знаете о нем?
— «Мы изучаем эту планету во всех одиннадцати измерениях. Но больше всего нас интересует внутренний мир ее обитателей. Их взгляды, стремления, чувства».
— Тогда вы должны понять мое горе.
Оля не успела объяснить, в чем ее несчастье. Существо, очевидно, прочло все это в ее мыслях и передало:
— «Особенно ценны для нас чувства разумных существ. И выше всего мы ставим любовь».
— Как вы мудры! Любовь и у нас выше, сильнее всего на свете! Правда-правда!..
— Как бы мне хотелось так полюбить! — вздохнула Марина.
— Вы все, все понимаете! И то, что так мне необходимо… — продолжала Оля.
Ответ прозвучал не только в мозгу Оли, но и, казалось, в ее сердце:
— «Любовь — самое яркое и самое непознаное явление во всей Вселенной. Мы поможем любящей найти любимого человека».
И рука скафандра, приглашая, показала на дискообразный аппарат.
— Не ходи, не надо! — схватила Марина Олю за руку. — А вдруг ты нужна только для исследования? Разрежут на кусочки… и не соберешь…
— «Такая реакция нашей телепатки помогает нам уяснить уровень развития вашего мира», — заключило существо в скафандре.
Марина сгорала от стыда.
Хрупкая земная девушка в комбинезоне парашютистки и «инозвездное чудовище» приближалось к громоздкому спусковому аппарату.
«Скоро я увижу своего Альсино!» — подумала Оля.
— «Не так скоро, как вам хотелось бы», — поняла Оля ответ пришельца со звезд, уловившего ее мысль.
— «Но почему? Ведь параллельный мир так близко?»
— «Он расположен рядом, но в другом измерении, куда перейти способен лишь звездолет».
— «И мы должны поэтому сначала подняться на околоземную орбиту?»
— «Это необходимо».
— «Но если в параллельном мире такие же условия существования, как у нас, то в вашем звездолете, наверное, не так, как на вашей планете»?
— «Рыбам нужна вода, нам — своя атмосфера».
— «И я увижу в звездолете разумных существ без этих ужасных скафандров?»
— «Они встретят радушно».
— «Но как я проживу в ваших условиях?»
— «Они позаботятся».
— «А вы, жители планет у других звезд, не осьминоги?» — боязливо спросила Оля.
Она не знала, могут ли пришельцы со звезд улыбаться.
«Разговор» этот был беззвучен и краток, как и путь до спущенной из люка лесенки. Но произошло нечто странное. Хотя Оле, казалось бы, не внушали этого, но она уже обладала информацией о том, каково провожавшее ее существо, как оно развивалось в процессе эволюции в инозвездных условиях.
В ее сознании запечатлелось все это, как «запоминается» печатный текст у человека, взглянувшего на книжную страницу, обладая даром «фотографического чтения», мгновенно узнавая и запоминая, что на ней написано. Таким неосознанным пока свойством обладают немало людей. И Оля, очевидно, получив мгновенный «телепатический заряд знания», усвоила это, занося ногу на первую ступеньку лестницы и размышляя, как ей дотянуться ногой до следующей такой высокой перекладины. И главное, что она теперь знала, что это все сущее в мире подчиняется единому закону развития и сохранения энергии. И все-все неотвратимо развивается и в живом и в неживом мире, приобретая бесчисленные формы. Все остальные физические и биологические законы вытекают из этого первозакона. Все сущее постепенно меняется, чтобы лучше жить и выжить. Разум мог развиться у живых существ при особо благоприятных условиях и приспособленности к ним. И прежде всего, в созидательном труде, для чего требовались свободные от ходьбы конечности. Мозговое образование удобно расположилось вблизи органов стереоскопического зрения и слуха. Наибольший обзор местности давало прямостояние с передвижением на наименьшем числе нижних конечностей (двух)… Словом, если существо это и не было человекообразным, то на большом расстоянии могло напомнить его. Через несколько мгновений Оля увидит этих пришельцев со звезд! И вдруг ужас обуял ее. Гуманен ли Высший Разум? Не хитростью ли заманивают ее сюда, чтобы она сама поднялась в клетку «инозвездного зверинца»?
В этот ясный, погожий день прозрачный воздух словно исчез. Лишь колеблющиеся струйки змейками поднимались с нагретой земли, выдавая его присутствие.
Сад, казалось, приуныл от жары. Листья на деревьях повисли, и даже ветер не шевелил их. Поникло все. Поник и Альсино.
Тоскливо бродил он по дорожкам материнского сада, а думал совсем о другом саде в ином мире.
Оля и Мохнатик, доставив туда задуманные Олей «Записки иноземлянина», должны были вернуться обратно в неомир в полнолуние, но… бесследно исчезли, и Альсино лишился покоя.
Он выглядел теперь куда старше своих двадцати пяти лет. Осунулся и не походил более на былого атлета, хотя так старательно готовился и физически, и психологически к любым трудностям в другом измерении.
Выработанный годами его характер, казалось, дал сбой. Виной тому была высшая мера наказания. Лишение доверия и отстранение от выполнения Миссии было для Альсино хуже казни…
В Оле, этой хрупкой, но самоотверженной девушке, нашел он тогда опору. И она не вернулась. Было от чего прийти в отчаяние.
К ее возвращению — он хотел доставить ей радость — он собирался восстановить ее любимого Робика. По его просьбе с завода прислали нового биоробота той же серии. Новый биоробот являл собой как бы чистый лист бумаги, на которой можно было записывать все, что угодно. Альсино целый день растаскивал тяжелые камни, похоронившие под собой Робика, пока не удалось из-под них извлечь то, что осталось от самоотверженной биомашины.
Альсино надеялся, что нейтронный мозг Робика поврежден не полностью и с него удастся переписать хотя бы часть информации; он очень обрадовался, когда в расщелине между каменными глыбами увидел уцелевшую голову раздавленного робота.
Придя домой, он обратился к матери, опытному врачу-хирургу, с неожиданной для нее просьбой: пересадить сохранившуюся по счастливой случайности голову Робика на тело нового биоробота.
Моэла заинтересовалась поставленной сыном задачей и, хотя опыта таких операций еще не существовало, согласилась попробовать, тем более что речь шла все-таки о роботе.
Одна из комнат в доме была превращена в операционную. Ведь сложность состояла не в замене деталей, а в хирургическом вмешательстве в организм, пусть искусственного, но биологического существа.
Новый биоробот не обладал никакой информацией, а тем более интеллектом, его пока можно было использовать только как передвижной механизм.
Операция длилась несколько часов. Альсино ассистировал матери, которой, кроме него, помогали еще приехавшие с завода инженеры и врачи ближайшего медицинского центра, заинтересовавшиеся экспериментом.
Когда прооперированный робот встал с операционного стола, Альсино с радостью отметил, что это уже не конвейерная продукция завода, а прежний Робик, воспитанник Оли, в совершенстве владеющий русским языком, на котором она с ним говорила.
Пообщавшись немного с новым Робиком, он понял, что операция удалась на славу и Робик прекрасно помнит Олю, скучает и, может быть, повторяя чувства окружающих людей, беспокоится о ее долгом отсутствии. Кроме того, он как-то сразу разгадал состояние Альсино, не отходил от него ни на шаг, желая помочь, отвлечь от грустных мыслей, всегда готовый воспринять все, что тот пожелает передать ему.
Однажды оба они забрели в дальний угол сада, где Альсино присел отдохнуть на пенек.
Робик остался прежним Почемучкой и спросил:
— Почему торчит из земли только часть дерева?
— Это пень, по нему можно определить, сколько лет было дереву, когда его спилили.
Альсино поднялся и склонился над пнем, Робик последовал его примеру.
— Посмотри, это годичные кольца, нараставшие при жизни дерева и отмечающие время.
— А что такое время?
— Это протяженность любых явлений.
— Здесь тридцать слоев времени, значит, дерево росло тридцать лет?
— Слоев Времени… — повторил Альсино. — Как это точно!
Машинная логика Робика была безупречной и неожиданной:
— Если можно сосчитать по древесным слоям, сколько прошло лет, то почему нет общих слоев Времени, отмечающих все, что происходит везде?
— Ты переносишь наглядную картинку с пенька на весь космос? Хочешь представить некие слои Времени Вселенной?
— Почему этого нельзя сделать?
— Если б такое можно было сделать! Невидимые, но такие же слои эти в некоем силовом «поле Времени» могут существовать, и тогда в них не только отмечается, но и сохраняется запись происшедших событий.
— Программирование, — сделал вывод Робик.
— И если кто-либо вдруг окажется в этих слоях Времени, то повторит, вновь переживет былые события, в них запечатленные. А следом за второй волной Жизни пройдет и третья, где те же события произойдут уже в третий раз.
— Почему события повторятся трижды?
— Потому что столько параллельных миров.
— Параллельных, значит, самостоятельных и непересекающихся? — Робот вдруг высказал такую мысль, что Альсино от неожиданности сел на пенек.
— Как? Как ты сказал? — переспросил он в волнении.
— Я сделал логический вывод. Если в прежних слоях кем-то точно повторяются события, пережитые в давнее время вашими предками, потом эти кто-то, переходя в последующие слои Времени, будут с точностью повторять то, что делали ваши предшественники, то это может иметь место, если эти «кто-то» являются вашими предками.
— Ты хочешь сказать, что наше прошлое существует рядом с нами в другом измерении?
— Иначе не может развиваться жизнь в сопредельных мирах, проходящих прожитые и запрограммированные вами слои Времени.
— Невероятно! — вскричал Альсино, вскакивая с пенька и взволнованно ходя взад и вперед. Он потирал себе виски, стараясь прийти в себя. — Должен признаться, ты ошеломил меня своим «озарением», Робик! — сказал он, останавливаясь перед биороботом и бессильно опускаясь на пенек.
— Озарение — это то, что приходит неведомо откуда. Мой вывод всего лишь следствие математической логики, заложенной в меня еще на заводе.
— Недурное ты получил «начальное образование», — пошутил Альсино. — Итак, ты считаешь, что миры иных измерений, последовательно проходящие через слои Времени, всего лишь части Единого Мира, отставшие друг от друга во времени?
— Это очень важное обобщение. Оно сделало бы честь любому биороботу.
— Но может ли сделать такой вывод человек?
— Почему не может?
— Может быть, и может. И даже нужно, чтобы он сделал! Признать, что три части Единого Мира прокатываются в разных измерениях в некоем «силовом поле» над слоями Времени, как круги на воде после брошенного в нее камня.
— Почему три? — упрямо добивался ясности Робик.
— Великий философ античности Пифагор признавал число три основным во Вселенной. Первое число, делящееся без остатка лишь само на себя. Оно проявляется во многом. Три точки — плоскость. Троекратное ура — восторг. Счет до трех — предупреждение. Три части музыкальной сонаты. В сказках: три богатыря, три сына у отца, трижды закинутый в море невод… Даже в религии — Святая Троица.
— Моя воспитательница говорила о религии и Боге. Зачем ты, Альсино, послал ее в древние слои Времени?
— Ах, Робик, Робик! С тобой говоришь, как с самим собой! Я не подозревал, что побывал в собственном прошлом, где ее встретил. Но там, кто бы ни жил в давнем слое Времени, — наши предки по выдуманной нами с тобой теории. Нас за эту теорию или высмеют, или прославят. Там, на Земле, владеют страшными средствами разрушения. И, даже не применяя их, они губят природу и саму нашу планету. Безумцы эти способны взорвать не только ее, но и все наши миры, как уничтожить взрывом изнутри дерево, погубить их грядущие слои, в которых могли бы жить. И крайний слой неомира тоже…
— Почему неисправность нейронов мозга безумцев нельзя устранить?
— В этом цель и моя, и твоей воспитательницы. Исправить их порочное мышление можно только убеждением.
— А зачем убеждать их в чем-то? Они все равно не смогут сделать того, что не записано в слоях Времени. А если в них нет события катастрофы, то нет и оснований для беспокойства.
— Железный мой мыслитель! Не хочешь ли ты обосновать фатализм? Все, мол, уже записано в слоях Времени? Человек может опустить руки, все произойдет само собой. В народе говорят: «Что кому на роду написано, то и сбудется». А люди все равно всегда действовали, боролись, не полагаясь на предрешенность всего на свете. «На Бога надейся, а сам не плошай».
— Почему?
— В крайнем слое Времени у людей неомира нет впереди прожитого, кем-то записанного на роду или в слоях Времени. У них все происходит впервые, по их воле и старанию. Их поступки останутся запечатленными в слое Времени и будут вновь пережиты людьми следующей волны. Но те, повторяя своих предшественников, всегда поступят как первопроходцы, не подозревая, что случится позже.
— Почему?
— Потому что так поступали их предшественники.
— А если так, то как они могут уклониться от заложенной в слое Времени программы и допустить катастрофу?
— «Недоразвитый» мир переживает критический период развития. Он как бы на распутье. Может пойти, как уже шли предшественники, а может и уклониться от запрограммированного, нарушить запись слоя Времени и шагнуть в пропасть. Вот тогда и погибнут все три мира разом, вернее, все три части Единого Мира. В другом варианте он мог бы существовать.
— А своим вторжением в прошлое ты не повредишь записей в слоях Времени?
— Очевидно, я потому и проникал в прошлое, что это записано в слоях Времени. И без выполнения мной или другими этой Миссии неомир бы не существовал.
Робот напряженно осмысливал сказанное. Потом спросил:
— Почему это происходит только раз? Почему три волны Времени не прокатываются многократно?
— Пифагор учил, что все в жизни повторяется. Он представлял Жизнь в виде колеса: оно всегда возвращается в прежнее положение. Но если для «троекратного мира» есть доказательства, то утверждение Пифагора лишь умозрительно.
— Какие доказательства?
— В «недоразвитом» мире присутствуют представители всех трех миров. Первое — его обитатели. Второе — человекообразные пращуры, снежные люди, бигфуты или йетти, как их там называют. Они проникают из своего измерения и быстро возвращаются обратно в свой пра- мир. И, наконец, третье — наши летающие диски, способные также переходить в другие измерения и возвращаться в неомир.
— Летающие диски? — переспросил Робик. — Они появляются и здесь тоже?
— Конечно.
Робик смотрел на небо вдаль, где виднелись горы.
— Почему горы такие темно-синие, как грозовые тучи, которые показывала мне воспитательница?
— Они, как стены, отгораживают меня от всего самого дорогого.
— А почему ниже их вершин от облаков отделилось пятнышко? — Мудрый нейронный мыслитель снова превратился в маленького Почемучку.
Он раньше Альсино различил в небе летательный аппарат дискообразной формы.
— Это летающий диск.
— А почему он летит к ущелью, словно направляется сюда?
— Я бы сам хотел это знать. Думаю, что даже твои выдумки этого сразу не объяснят. Мать Моэла никого не ждет. Никакого телепатического предупреждения не было.
Летающий диск действительно шел на посадку и вскоре приземлился вблизи калитки сада Моэлы.
Альсино подумал:
«Правы, видимо, предки, сравнивая наши исследовательские зонды с двумя глубокими тарелками, поставленными друг на друга днищами в разные стороны».
Летающий диск выпустил три опоры и уперся ими в землю.
«Три точки определяют плоскость, — подумал Альсино, невольно возвращаясь мысленно к «машинному озарению» Робика. — Однако кто бы это мог прилететь?»
Он послал Робика к Моэле сообщить о нежданном госте, а сам направился к калитке.
Где-то вдалеке горными обвалами громыхал гром. Знойный день в долине как бы предвещал грозу, и она разразилась теперь в горах, и оттуда, как из другого измерения, докатывались угрожающие раскаты, словно рушились поднебесные стены, рассыпаясь камнепадами.
Через открывшийся люк из летательного аппарата вышел старец с длинной седой бородой.
Альсино с удивлением узнал в нем видного историка и одного из судей, вынесших ему приговор.
Более полувека назад Наза Вец был таким же могучим, как Альсино, подготовленным к проникновению в «недоразвитый» мир. И прожил там несколько лет в стране «строящегося коммунизма», изучая жизнь иного мира. Однако, как «подозрительный иностранец» попал в бараки за колючую проволоку и спасся, перейдя в другое измерение, принеся с собой бесценные наблюдения очевидца событий, возможно схожих с пережитыми когда-то неомиром.
С тех пор Наза Вец погрузнел, ссутулился и, опираясь на палку (след его пребывания в застенках), походил со своей бородой на отшельника из старых сказок.
Альсино пошел к нему навстречу, пытаясь завязать телепатическую связь, но старец не отзывался. И лишь подойдя ближе, после приветственного жеста, он обратился к Альсино на русском языке:
— Прости, что навязываю тебе непривычный нам способ общения. Беседа на древнем языке вызовет внутренний настрой и поможет нашей предстоящей работе.
Альсино удивился, но, прочтя мысли старца, понял его и ответил тоже на русском:
— Чем я помогу, мудрейший? Я лишен тобой доверия. Историческое исследование по плечу носителю мудрости прожитых лет.
— Ты позже меня был свидетелем истории другого мира в пору трагических там перемен. Я прошу тебя помочь мне в тяжелейшем труде, который я принял на себя, создавая полную историю нашего мира, притом только на основе документов, археологических находок, а также впечатлений тех, кто сам видел мир, сходный по развитию с нашим в далеком прошлом.
— Взгляд со стороны не всегда безупречен. И впечатления поверхностны. Слишком кратко было мое пребывание там.
— Мы сверим все с археологами и хранителями знаний, — настаивал старец. — Важно воссоздать в образах то, что похоже на наше минувшее, свидетелями чего были и ты, и я.
— Но с того времени у нас прошло столько тысяч лет!
— Тем ценнее будут для нашего труда выводы обо всем, что случилось там при тебе.
Альсино колебался. Ему хотелось отказаться, но уважение к виднейшему историку неомира, пусть и приговорившему его к лишению доверия, подсказывало иное.
Старец, видимо, проник в его мысли и добавил:
— Это мое обращение должно быть доказательством доверия к тебе, которого ты был лишен совсем по другому поводу.
Альсино молча повел старца в глубь сада.
Альсино шел со старцем к ажурной беседке в глубине сада, куда заглядывали ветки соседнего куста с белыми ароматными цветами, напоминая любимый Олин жасмин…
Опять Оля, опять ее Мир! Как близок и дорог он Альсино. Поистине долг его помочь Наза Вецу в воссоздании, как он готов был теперь считать, древней истории неомира. Оба они воочию видели ее в «недоразвитом» мире.
И невольно перед мысленным взором Альсино промелькнули дни на подмосковном заводе, где он руководил созданием аппарата, проникающего в другие измерения.
Какими родными стали ему участники их экспедиции.
Маленький физик-японец все сомневался, как может находиться рядом с ними на той же планете более развитая цивилизация, если нет никаких следов ее деятельности?
Альсино не мог тогда ответить тихому, вежливому и самоотверженному Иецуке. Теперь он сказал бы: «Цивилизация неомира — это цивилизация ваших потомков! Нынешние рудники и шахты — это и есть ее былые разработки полезных ископаемых».
Совсем по-другому относился к необъясненному ортодоксальной наукой лорд Чарльз Стенли. У него все было просто:
— Мне кажется, я не ошибусь, если скажу, что Господь Бог создал все миры и людей на них по образу и подобию своему. Возможно, вы читали в Библии, в главе шестой: «Когда сыны Неба сходили на землю (может быть, мы не допустим ошибки, предположив, что из параллельного мира!), то увидели, что женщины там красивы, брали их себе в жены и входили к ним. И они стали рожать им. С того пошло племя гигантов». Надеюсь, Господь Бог, допуская общение между мирами, позволит и нам перейти в параллельный мир, чтобы заимствовать там то, что предотвратит у нас великие бедствия.
И высокий худой англичанин с аскетическим, гладко выбритым лицом становился похожим на миссионера, идущего сквозь джунгли, неся слово Божье дикарям.
Прямой противоположностью сдержанному англичанину был американец Джордж Форд, жизнерадостный толстяк, дядя Джо. Всякий разговор он начинал с анекдота, порой им самим выдуманного:
— Один джентльмен очень хотел научиться летать, но машинам не доверял. Послушав одного мага-колдуна, он вспорол подушку с гагачьим пухом и обложил им себя на ночь. И во сне летал, как и многие другие. А утром полетел… в разные стороны. Конечно, гагачий пух. Джентльмен только отчаянно чихал. — И дядя Джо первым начинал хохотать, и даже чихать.
Говоря о цели экспедиции, он становился вполне серьезным:
— Лететь туда без гагачьего пуха, конечно, необходимо. Один джентльмен уверял, что в мире существует только единственный закон — закон выгоды. И в самом деле: в живой природе всем выгодно выжить. В мертвой — пребывать в состоянии с наименьшей затратой энергии. Так происходит всюду — от атома до космоса! Вот мы и двинемся, чтобы показать человечеству, какие выгоды оно обретет, переняв все то, что мы увидим в параллельном мире с помощью нашего Альсино. Если, конечно, наша «летающая тарелка» не разлетится, как гагачий пух. — И он весело хохотал.
Незабываемое время! Ставшие столь дорогими ему люди!
А за стенами подмосковного завода происходили события, потрясшие основы общества, которое застал здесь Альсино.
Но они с Олей не касались их. Он не считал себя вправе судить об этом, а у Оли были совсем другие заботы — Альсино, Альсино и еще раз он…
Другое дело Юра Кочетков. Он был человек особый.
Майор безопасности, предшественники которого были причастны к чудовищным злодеяниям и готовились расправиться с «иностранцем» Наза Ведом, честно стоял в грозные дни путча на баррикаде, защищая свободу людей от посланных властями танков. Отважный, решительный, казалось бы, безупречный исполнитель приказов, он проявил себя вдруг с неожиданной стороны…
Дела в ангаре, отведенном для сооружения «тарелки», шли не слишком гладко. Не хватало самых необходимых вещей, вроде конденсаторов, микросхем и других «мелочей», без которых «тарелка» не проникнет в чужие миры. Конденсаторы делались лишь на одном специализированном заводе в Ереване, а электронные блоки — во Львове. А города эти оказались за границей в независимых теперь государствах. Неразумный разрыв деловых связей был губителен для экономики. Но новые власти не считались не только с ее крахом, но даже с начавшимися междоусобицами, лишь бы обрести национальную самостоятельность.
Дядя Джо видел в том нарушение основного закона выгоды и возмущался, теряя свою веселость.
Удивил всех Кочетков. Всегда молчаливый, он вдруг прочитал всем свои сатирические стихи, где единственная рифма звучала надтреснутым колоколом:
Оля тогда подошла и обняла Кочеткова, назвав его «Юра-молодец!».
Работа в ангаре продолжалась, но чем больше близилась к концу, тем труднее становилось завершить начатое.
Производство лихорадило от новых, изрезавших страну «по живому» границ.
Приходилось самим искать выход из самых затруднительных положений.
Старый рабочий Иван Степанович, с присущей русским умельцам смекалкой, стал разбирать объекты военной техники, не востребованные заказчиком из-за недостатка средств. И даже собственную домашнюю аппаратуру.
Недостаток средств чувствовался и в ангаре. «Вверху» не давали обещанных Кочеткову кредитов, не слишком понимая назначение нового «секретного объекта».
Дядя Джо негодовал. Не только Всеобщий закон Выгоды, но и вообще все законы страны и распоряжения вышестоящих органов не выполнялись.
— Один джентльмен, которого уже много лет катали на инвалидной коляске, уверял, что нет ничего неудобнее паралича, — заявлял он отнюдь не обычным жизнерадостным тоном, явно имея в виду нечто, даже отдаленно не напоминающее больного джентльмена.
А на следующий день Кочетков прочел всем свое новое стихотворение, под которым, вероятно, подписался бы и дядя Джо:
Слушатели переглянулись. Англичанин заметил:
— Мне не хотелось бы никого задеть, но Бог, желая покарать кого-либо, лишает его рассудка.
Американец сказал:
— Один джентльмен считал, что он всегда прав, даже когда на автомобиле врезался в витрину модного магазина.
Японец промолчал. Оля покраснела, виновато посмотрев на Альсино.
Вопреки всем трудностям, «проникающий аппарат» все-таки через некоторое время удалось закончить.
Перед стартом, когда экипаж собрался у входного люка «тарелки», Кочетков, словно обращаясь ко всем остающимся, произнес:
Вряд ли кто услышал его, кроме друзей, ведь он своих произведений никогда не публиковал… Его «озарение» осталось закрытым, как и он сам…
А теперь уже нет в живых ни Кочеткова, ни трех его ученых соратников… даже Оли.
Как быстро ни промелькнули эти воспоминания в сознании Альсино, старец уже сидел на скамье в беседке, окутав седой бородой рукоятку палки со сложенными на ней руками, и выжидательно смотрел на него.
— Я вспоминал о своем пребывании в «недоразвитом» мире, который есть не что иное, как наше далекое прошлое. Я там общался с нашими предками.
Старец поднял на него удивленные глаза:
— Что ты хочешь сказать столь неожиданным и, надо думать, малообоснованным утверждением?
— Пусть это только гипотеза, мудрейший. Она появилась в результате общения с искусственным мозгом биоробота, но я убежден, что мы с тобой побывали не в мире, сходном по условиям развития с нашей древностью, а в самом нашем давнем прошлом.
— Обдумаем вместе эту обещающую теорию.
Альсино мысленно передал старцу все аргументы биоробота, который, кстати сказать, стоял у входа в беседку, крайне заинтересованный тем, что там происходит.
— Итак, нам надо считать, что мы побывали у собственных предков? — заключил старец.
— Именно такой вывод необходим. Он побуждает меня дать согласие на совместную работу, задуманную тобой, мудрейший.
— Что ж, — раздумывая сказал Наза Вец. — Это не меняет, а скорее углубляет нашу задачу создания древнейшей истории неомира. И свидетельства очевидцев давнего прошлого могут стать крайне полезными.
— Я рад, что ты не отверг с порога такую теорию, а готов воспользоваться ею в научных целях.
— Тогда обменяемся общими впечатлениями об увиденном в нашем, как ты считаешь, действительно реальном прошлом. Начнем с меня, поскольку я был там за тридцать лет до твоего рождения.
— Я постараюсь дополнить твои впечатления своими.
— Я и сейчас содрогаюсь при мысли о том, как насильственно внедрялись идеи Справедливости в стране, где решили любой ценой перейти на коммунистические отношения. На деле они оказались совсем иными: принуждением, несправедливостью, угнетением и расправой — словом, прикрытой тиранией. Сами по себе коммунистические идеи, конечно, не могут быть этим опорочены. Однако немало пострадавших готовы были неразумно отвергнуть само стремление к светлому.
— Я сталкивался с этим в пору новых потрясений. Но ты побывал в адских бараках «колючепроволочного коммунизма».
— Да, я видел там людей, утративших веру в лучшее будущее. Однако встречал и энтузиастов, ради высокой цели закрывших глаза на лишение не только прав, но порой и жизни близких людей. Они способны были и на подвиги слепого фанатизма с именем своего угнетателя на устах. Для их же вождей, возведших беспринципность в «принцип революционности», главным было разрушение прежнего общества и создание на его руинах чего-то нового, что якобы принесет счастье народу. Такая болтовня о грядущем благе дурманила людям головы и действовала как массовый наркотик. А на деле — принудительный труд, разделение всех на враждующие, неравноправные группы пролетарского и непролетарского происхождения, бездумный отрыв земледельцев от земли и передача ее нерадивым бездельникам, неспособным взять блага Природы. Я видел все это сам. А ты, Альсино?
— Понадобились десятилетия, — ответил Альсино, притянув к себе ветку и вдыхая ее аромат, — чтобы выйти из-за колючей проволоки, поверить в обретенную свободу и народовластие. Слишком велика была ненависть к диктатуре с былым обожествлением вождя. — И Альсино задумался.
Наза Вец проницательно смотрел на него и сказал:
— У тебя возник, как отражение увиденных событий, образ «Маятника Жизни»?
— Ты прочел мои мысли, мудрейший. Маятник всегда стремится в крайние положения. А крайность — это разрушение прежде созданного. Замена старых пороков новыми. Свобода превращается во вседозволенность, даже в разгул преступности. «Хочу беру, хочу убиваю». Право на самоопределение подменяется уродливым национализмом. Самобытный уклад жизни — в провозглашение превосходства коренного народа над другим. Даже способ поклонения Божеству — причина кровавой вражды и ненависти. Потери в междоусобных войнах могут превзойти даже жертвы преступного режима «колючепроволочного коммунизма».
— Да, — вздохнул старец, отодвигая палку, — мир переживал тогда тяжкие испытания, а нам, историкам, так мало об этом известно…
Альсино встал, принялся ходить по беседке и столкнулся с роботом.
— Почему ты не воспользуешься искусственными нейронами мозга? — обратился к нему Робик.
— Что можешь ты добавить к тому, что я скажу мудрейшему? Конечно, мои гипотезы нуждаются в проверке. Это понимает даже биоробот. Пока это лишь предположения, — говорил Альсино старцу. — Анализ истории двадцатого века показывает некоторую закономерность.
— Закономерность может быть выражена мной математически, — настаивал биоробот.
— В самом деле? — насторожился Наза Вец, выпрямляясь на скамейке и опираясь на палку. Он покосился на робота и добавил: — Когда ты уймешь этого маловоспитанного нейронного философа?
— Моя воспитательница еще не вернулась, — тотчас отозвался Робик. — Мы ждем ее.
Наза Вец поморщился:
— Так каковы же твои наблюдения?
— Обнаруживается совпадение событий большого значения с одиннадцатилетним циклом солнечной активности. Одиннадцать — модуль Вселенной.
— Третье простое число после Пифагоровой тройки, лежащей в основе всех простых чисел, — вставил Робик.
— Мы обратимся к тебе, биоробот, как только понадобятся математические уточнения, — раздраженно сказал Наза Вец. — Дальше?
Сделав знак Робику не вмешиваться, Альсино продолжал:
— 1904 год. Неудачная война России с Японией. Четыреста тысяч убитых. Напряжение в обществе. Разряд молнии в виде революции 1905 года. Раскаты грома по всему миру. Через одиннадцать лет — 1915 год. Тяготы начавшейся мировой войны. За год три миллиона убитых. Опять Пифагорово число Три!
— И опять предреволюционная ситуация, как ты, конечно, имел в виду.
— Совершенно так, мудрейший. Потом еще одиннадцать лет. И в них одиннадцать дней, которые на этот раз потрясли мир. Заставили владельцев во всех странах со страхом относиться к работающим. Потом 1926 год — перелом. Сменив умершего вождя, власть захватил тиран. Одолел всех противников. 1937 год — очередной солнечный цикл. Чудовищные репрессии. Уничтожены не только противники, но и былые соратники. И вообще все активные, мыслящие…
— Тогда я и попал в бараки за колючей проволокой, — вставил старец.
Робик молчал, но в его нейронной памяти запечатлевалось каждое слово.
— Еще один цикл, — продолжал Альсино. — Ты уже вернулся в неомир. В «недоразвитом» — нашествие захватчиков. Под знаменами неравноправия и преимущества одной властвующей расы. Десятки миллионов потеряны с обеих сторон. В стране, где ты был, утрачена важная часть промышленности. Повсеместные лишения людей. Женщины, даже дети — в полях, у станков производят и хлеб, и боеприпасы. Лишь в 1948 году солнечный цикл совпадает с выздоровлением раненой страны. Затем еще три солнечных цикла. Страна поднимается со смертного одра до уровня сверхдержавы. Однако 1981 год при внешнем благополучии таил кризис «революционной идеологии подавления всех по-иному мыслящих». Тирании под маской «во благо народа» близился конец. Избавление от диктатуры приводит к «переустройству», которое, увы, закончилось «перерасстройством» всего народного хозяйства. Могучее государство, державшее в страхе остальной мир другой идеологии, неоправданно распалось. Не осталось связующего цемента единства мнений. И оно уподобилось расчлененному организму с отсеченными, нежизнеспособными частями, враждующими между собой. Вначале «общее волеизъявление» внушало надежду на свободу духа. Однако торопливое изменение уклада жизни через одиннадцать лет после 1981-го в 1992 году повлекло ко времени, когда я покидал «недоразвитый» мир, к развалу и параличу обнищавшего общества. Три солнечных цикла понадобилось на оздоровление и взлет страны. Думаю, что не меньше понадобилось, чтобы обрести ей былую мощь и благосостояние, использовав плодородие земли, богатства недр и человеческих душ. Спустя три солнечных цикла к 2025 году можно было бы ждать нового возрождения в этом периоде нашего далекого прошлого. Конечно, это лишь мои предположения, глядя из другого измерения и иного времени. Я не знаю, что произошло в XXI веке…
— Достаточно мудрые предположения, мой друг, хотя и малоутешительны для тех, кому пришлось ждать этого срока в непроглядном тумане минувшего.
Через сад к беседке спешила мать Альсино Моэла. Еще издали она передала:
— «Звездолет из далекого созвездия находится на нашей околопланетной орбите. Передано приглашение на встречу гостей со звезд».
— «Кому из нас?» — поинтересовался Наза Вец.
— «Приглашен Альсино», — отозвалась Моэла.
— «И где состоится встреча?»
— «На океанском побережье у экспериментальной энергостанции искусственного ветра».
«Почему именно там?» — подумал Альсино.
Ведь это место известно только им с Олей. Остальных их товарищей уже нет в живых.
— Сожалею, что наша беседа прерывается столь неожиданным образом, — сказал Наза Вец. — Как я понимаю, тебе надо отправляться туда.
— Да, да! — заторопился Альсино. — И как можно скорее! У нас нет вблизи летающего диска, которым обычно пользуется Моэла, но, может быть, ты, Наза Вец, согласишься доставить меня туда? Я думаю, что встреча со звездными гостями не может не заинтересовать тебя.
— Разумеется, мой друг. Даже в том случае, если бы эта встреча ни в какой мере не касалась меня, я предоставил бы летающий диск, которым воспользовался для полета сюда.
— И ты полетишь со мной?
— Думаю, в пути мы сможем продолжить наш разговор.
— «Я благодарю тебя, Наза Вец, за такое внимание к моему сыну», — передала Моэла.
Наза Вец мысленно заверил ее, что он сам заинтересован в таком полете с Альсино, с которым теперь они уже крепко связаны общим замыслом.
Альсино меж тем нашел Робика и сказал ему, что тот будет сопровождать его.
Наза Вец удивленно посмотрел на него, но, прочтя охватившие Альсино надежды, лишь покачал головой.
Моэла провожала Наза Веца, Альсино и… Робика.
Наза Вец восхищенно рассматривал гигантскую трубу, уходившую в небо с крыши кубического здания энергостанции. Внизу, перекрывая все строение, в облаках она превращалась в желтую ниточку.
Альсино беспокойно бродил по прибрежной скалистой гряде, разделявшей беспредельную ширь океана от приподнятой над ним степью, похожей на огромный океан трав, граничащий с горизонтом. Там, у самой кромки, где степь сливалась с небом, Альсино увидел крохотное пятнышко. Вскоре оно превратилось в летающий диск. Обогнув трубу, он приземлился неподалеку от Наза Веца и Альсино и вблизи оказался громоздким летательным аппаратом со сплошным иллюминатором по ободу.
Из открывшегося люка, опираясь на загнутый вверху посох, сошел на землю седобородый старец в длинной белой одежде, напомнив Альсино апостола из древних религиозных сказаний.
Еще издали он телепатически приветствовал Наза Веца и Альсино, а подойдя ближе, неожиданно обратился к ним на древнем, известном ему как выдающемуся речеведу неомира языке — русском.
— Прежде всего хочу спросить вас, — заговорил он, — не могу ли я чем-то помочь вам в задуманном труде?
Он, конечно, прочел в мыслях Наза Веца и Альсино, что объединяло их, и так выразил им свое одобрение.
Но величественный старец, если и прочел еще одну, промелькнувшую в голове Альсино мысль, то, скорее всего, не понял ее. А Альсино, услышав русскую речь в устах знатока древних забытых языков, понял!.. Понял, что они с Наза Вецем несомненно побывали в далеком прошлом, когда люди говорили на этом языке!..
Однако, считая неуместным обсуждать здесь свои гипотезы, заговорил совсем о другом:
— Помощь ваша важна и бесценна. Но мы только наблюдаем и изучаем недоразвитый мир. А он, раздираемый конфликтами, нуждается в нашей помощи. Нравственность его предельно низка, допускающая массовые убийства в «узаконенном беззаконии» непрекращающихся войн…
— Ты говоришь истину, но, вероятно, знаешь, как встречают там наши исследовательские зонды?
— Ставя высокие задачи, нельзя отступать даже при большом риске. Их ядерные устройства неизмеримо страшнее…
— Ты прав, Альсино! Об этом необходимо еще подумать нам в Высшем Координационном Совете.
— Корень зла — это власть. Притом чаще к власти стремятся именно те люди, которые ставят себя выше закона, стараясь убирать со своего пути тех, кто хочет создать законы, обязательные для всех.
— У нас нет законов, мы соблюдаем лишь традиции, — ответил Председатель. — Но даже и теперь бывают расхождения между «Хранителями традиций» и нами, координаторами, не знающими власти и насилия, а действующими лишь с общего согласия.
— Как? И у вас бывает несогласие?
— Совсем недавно мы с «Хранителями традиций» разошлись во мнениях, как поступить с пришельцами из параллельного мира, вместе с которыми ты прибыл к нам. Наш совет готов был принять их. «Хранители же традиций», ссылаясь на былые обычаи, настаивали отправить их обратно.
— Подобные разногласия в недоразвитом мире случаются между парламентом, издающим законы, и президентом, их выполняющим.
— Потому-то я и вспомнил об этом. Нам тогда пришлось пойти на «встречу согласия», где по главной нашей традиции в случае недоговоренности обе стороны теряли уважение к самим себе и уступали свое место другим. Мы договорились, что пришельцы, уже знакомые с нашей энергетикой, могут перенести ее принципы в свой мир, не углубляясь в другие наши знания. Словом, их следовало убедить добровольно вернуться обратно.
— И вы убедили их!
— Да. И не могу себе этого простить, — жестко закончил Председатель.
Потом взглянул на Альсино и сказал:
— До встречи инозвездных гостей еще осталось некоторое время, погуляй, если хочешь, в поле. А мы с Наза Вецем обсудим твои мысли.
Альсино был рад предложению Председателя. Ему хотелось побыть одному в ожидании того, чего он хотел больше всего в жизни, хотя и понимал всю безнадежность попытки связать Олю и появление гостей из далеких созвездий…
Он был взволнован предстоящей встречей и тем, что, лишенный доверия, решился высказать Председателю неодобрение решения Высшего Совета прекратить всякие контакты с недоразвитым миром.
Получив согласие старцев, он отправился в расстилавшееся перед ним поле.
Там его объял мир запахов и тишины.
Тишина была полной. Полной и поющей! Да, да! Он слышал «песню тишины». Она слагалась из далекого шума прибоя, стрекотания несчетных насекомых вокруг.
В океане за спиной был полный штиль. То же самое можно было сказать и о его степном двойнике. Стихший ветерок даже не колыхал былинок. Если они и качались, то из-за местных кузнечиков, забравшихся по ним.
Чтобы разглядеть их поближе, Альсино склонился к самой земле и с наслаждением вдыхал ее сырой, свежий запах, и душистость трав, и аромат цветов. Это были Олины цветочки, с которыми она впервые встретила его.
И он стал собирать их.
Солнце прорывалось в просветы облаков, и все разом вспыхивало, весело искрясь и словно неслышимо звуча. Альсино подумал, что в музыке семь тонов складываются в чудесные мелодии. В солнечном свете семь цветов радуги. Так нет ли музыки света?
Но вместе с этой не слышной никому другому солнечной мелодией он услышал и далекий голос Наза Веца и одновременно телепатический призыв Председателя, зовущих его вернуться.
Он вернулся к старцам. Они взглянули на букетик, отлично поняв, кому он так «безнадежно» предназначался.
В небе к яркой черточке энерготрубы приближался спусковой модуль чужезвездного корабля. Он тоже был дискообразным, но кольцевой обод лишь обнимал цилиндрическое тело аппарата.
— Посадочный модуль звездолета, — определил Председатель. — Но почему-то не завязывает с нами телепатической связи, хотя со звездолетом она была устойчивой.
Непостижимо огромный аппарат, по сравнению с которым стоящие рядом диски казались чуть ли не пуговицами, осторожно спустился на землю, выпустив три ажурные опоры.
Между ними открылся люк й из него появилась лестница.
Альсино затаил дыхание. Кто ступит на нее?
Но из люка высунулась безобразная нога-тумба, нащупывая первую перекладину.
Потом выбралось и само страшилище. Встав на землю, оно возвысилось над нею метра на четыре.
Переваливаясь из стороны в сторону, оно начало приближаться к людям, неуклюже передвигая слоноподобные ноги.
— Странно, — заметил Председатель. — Мне никак не удается завязать с нашим гостем телепатической связи.
Альсино вышел несколько вперед.
— Может быть, тебе удастся это сделать, — сказал ему вслед Председатель.
Но страшилище молчало.
Остановясь перед Альсино, оно вдруг отбросило свою голову, вернее, герметичный шлем за спину, и в горловине гигантского скафандра показалась белокурая головка девушки.
— Оля! — радостно воскликнул Альсино.
Оля, неумело расстегнув передние застежки, с трудом выбралась наружу и села на плече продолжавшего стоять жесткого космического одеяния, на ней был знакомый Альсино легкий комбинезон.
— Альсино, милый, — послышался ее голос. — Помоги же мне!.. Ты знаешь, какая я трусиха и как боюсь высоты.
Альсино даже без обычного напряжения, утратив вес, легко взмыл в воздух. Поравнялся с Олей и схватил ее в объятия. И она тоже, словно от счастья, стала невесомой.
Некоторое время они недвижно висели над землей, не спеша опуститься.
Наконец, счастливые, они предстали перед приветливо улыбающимися старцами.
— Как я рада вас видеть! — воскликнула Оля. — Я так мечтала об этом. — Правда-правда! — Потом, обернувшись на продолжающее стоять страшилище, сказала: — Конечно, скафандр ужасный! Но другого у них не было. И они наполнили его необходимым мне воздухом. У них ведь совсем другое…
— Спасибо им, — сказал Альсино.
— Еще какое спасибо! — воскликнула Оля. — И вдруг спохватилась. — Ой, что же это я! Со звездолета увидели в океане надвигающийся на этот берег тайфун. А телепатической связи из-за помех нет. Они считают, что ваша энерготруба не выдержит. Надо спасать ее!..
— Странно, — сказал Председатель. — Здесь тысячелетиями не бывало тайфунов. Потому и энерготрубу здесь поставили. Но служба Погоды явно запаздывает с вызовом спасателей. Я пойду на станцию, чтобы перекрыть теплый воздух в трубу. Она осядет, как предусмотрено.
— А я на летающем диске заменю спасателей. Положу трубу аккуратно на землю.
Председатель кивнул, и Альсино бегом направился к диску.
— Ой, как же ты!.. — начала было Оля, но замолчала, глядя ему вслед.
Председатель пригласил всех укрыться от надвигающегося урагана в здании станции.
Уже из ее окна они наблюдали, как быстро поднявшийся в воздух диск направлялся к вершине трубы, уходившей в облака.
Вскоре он стал невидим, окутанный ими. И с земли нельзя было рассмотреть, как Альсино, подобно выходившим в открытый космос былым космонавтам, пользуясь потерей веса, выбрался из люка, держа в руках конец троса, закрепил его за последний обруч на трубе. Он чувствовал, что она уже оседает. Это Председатель, стремясь облегчить задуманную Альсино операцию, велел роботам перекрыть доступ воздуха в трубу. Она обмякла и повисла на тросе, закрепленном на диске.
Альсино вернулся в летательный аппарат, и робот-пилот под его руководством повел диск по дуге окружности, которую успел вычислить не оставшийся равнодушным Робик.
Поднебесная труба стала клониться, как бы падая, удерживаемая осторожно опускающимся диском.
Она походила на стрелку исполинских часов и медленно передвигалась по небу, пока не легла на землю.
Тишина, так радовавшая Альсино в поле, исчезла. Шквальный ветер завывал за окном станции. Он налетел и опрокинул инозвездный скафандр. И «страшилище» рухнуло на землю.
Председатель позаботился, чтобы роботы освободили крепление трубы на крыше, и из машинного зала стало видно потемневшее небо. Но крыша над головой Оли зашевелилась. Порыв урагана сорвал ее и бросил в поле. Если бы труба вовремя не была снята и уложена на землю, ее постигла бы горькая участь.
— Хороший урок, — сказал Председатель. — Нужна аварийная автоматика.
Борясь с ураганом, виляя и раскачиваясь прилетел и приземлился диск спасательной бригады. Из люка выскочил инженер и с ужасом подумал, что ураган уже все разрушил и труба валяется на земле. Он застыл, словно окаменев, и ветер завладел его длинными кудрями.
Оля выбежала наружу и подбежала к нему. Тот недоуменно смотрел на нее. А она объяснила, как ее Альсино спас энерготрубу, успев проделать работу запоздавших спасателей.
Инженер был молодой и чем-то походил на Альсино. Ветер готов был повалить их обоих с ног.
Оля завороженно смотрела на разгневанный океан. На нем вздымались пенные гребни валов, буйно бьющихся о скалистый берег.
Даже до Оли долетали брызги. Она представила, что неистовый океан злобно гонит рядами диких взбесившихся чудовищ с седыми гривами. И должны они или сокрушить скалы, или разбиться о них. Безжалостным полководцем был океан, и ни одна волна, ни один штурмующий берег ряд не вернулся обратно. Белогривые фаланги обреченных волн бежали только на неприступные скалы.
Но понял Океан, что так ему сушу не взять, и, почернев от ярости, стал он коварно разливаться по небу грозовыми тучами. И понесся совсем низко, едва не срывая пену с гребней волн, чтобы пройти над ненавистными скалами и сверху обрушиться на сушу…
Диск спасателей стоял косо на неровностях почвы, и ураган опрокинул его.
— «Мои роботы! Мои роботы!» — восприняла Оля немой ужас инженера.
Он хотел бежать к своему диску, хотя ветер сбивал его с ног.
Оля схватила его за руку и, «спасая спасателя», потащила его в здание энергостанции.
Труба легла по направлению дующего ветра, и он врывался в ее отверстие у основания, и впервые энерготруба продувалась не искусственным, а ураганным ветром. Он вздувал ее бока и вылетал из нее в километре отсюда.
«Там Альсино! Что с ним?..» — волновалась Оля, всматриваясь через окно станции в помутневшую даль.
Наза Вец без слов понял ее беспокойство, даже отчаяние и постарался успокоить, уверяя, что с таким человеком, как Альсино, ничего не случится. К тому же он защищен внутри диска.
Но оказался не прав.
Незадолго до этого, едва уложив трубу и не отцепив даже троса от трубы, он, думая лишь об Оле, снова взмыв воздух, помчался над трубой к видневшемуся в километре отсюда зданию энергостанции.
Но ураган встретил Альсино в пути и понес его обратно. Под ним мелькали ребра сказочного змея (его обручи жесткости). Пролетая над своим уже перевернутым диском, он видел, как робот пытается выбраться из люка.
Бешеный ветер сыграл с Альсино злую шутку. Он не только разлучил его с Олей, но понес его теперь над голубоватым полем, где они шли с нею вместе… После встречи с Археологом. Его роботы раскапывали здесь погибший десятки тысяч лет назад город.
В котловане ветер закружился неистовым вихрем и, как подхваченную бумажку, со всего размаха бросил свою живую ношу на руины.
Только отсутствие веса спасло Альсино. Обладай он прежней массой, он неминуемо разбился бы. А сейчас, уцелев, застрял между двумя сходящимися оплавленными стенами. И не мог шевельнуть ни рукой ни ногой… Но все тело болело от ушибов. В особенности грудь, затрудняя дыхание.
Но голова его поворачивалась, и он мог видеть очищенную роботами улицу былого города. На противоположной его стороне виднелись стены разрушенных зданий. А выше, над краем котлована, зловещая эскадрилья черных туч словно вновь несла былые снаряды смерти.
Сверкнула и ослепила молния. Сотрясающим все взрывом грянул удар грома. Оглушил.
А потом яркие вспышки и раскаты таких же взрывов последовали нескончаемой вереницей, словно несчастный город притягивал к себе гнев Небес с их карающим огнем.
Молнии сверкали и высвечивали на мостовой металлические пятна раздавленных непомерной силой, расплющенных машин.
А на противоположной стороне, на стенах, возникали… тени!
Это были страшные тени, кажущиеся белыми на фоне темного камня! То появляясь, то исчезая, они как бы двигались…
Альсино явственно различал силуэт женщины, ведущей за руку ребенка. Они испарились десятки тысяч лет назад, а сейчас словно шаг за шагом приближались к Альсино.
Он содрогнулся. А шквальный ветер бросил на него камень со стены.
И Альсино, потеряв сознание, уже не ощутил обрушившегося бомбовым ударом ливня.
Что кому на роду написано.
На Бога надейся, а сам не плошай
Разбрызгивая лужи от недавнего ливня, Оля бежала вдоль уложенной на равнине энерготрубы.
Будто округлые стены диковинной крепости тянулась она по полю, поднимаясь до уровня трехэтажного дома.
«Где же конец этой Китайской стены?.. Там Альсино. Что с ним?»
Оля побежала, не дождавшись, пока биороботы устранят после урагана повреждения на летающем диске Председателя. Труба, уходившая в облака, казалась неимоверно длинной, а на земле километровая дистанция вдоль нее для бегуньи не преграда!
Наконец Оля увидела перевернутый диск. Под ним лежал биоробот-пилот. Видимо, его придавило опрокинувшимся диском. Вспомнился Робик, спасший ее. Груда камней над ним.
«Но где же Альсино? Может быть, успел выскочить?»
С трудом пробралась она в приоткрытый люк. По стенам — панели с циферблатами, пустые кресла… и никого внутри кабины.
«Значит, выбрался! Ураган мог унести его далеко. Что, если он лежит, несчастный, с поломанными ногами? И некому помочь!»
Колючий холодок прополз по Олиной спине.
«Найти! Во что бы то ни стало найти!»
Она всматривалась в местность поблизости. Всюду ровные поля с примятой мокрой травой. Оля стала соображать, откуда дул неистовый ветер? Конечно, с моря! Над ним собирались тучи, нагрянув вместе с ураганом, неся сумерки в разгаре ясного дня.
«Надо идти от берега, как они шли здесь с Альсино когда-то».
Все дальше и дальше уходила Оля от перевернутого диска, но ничего не находила, как ни всматривалась в каждую выпуклость на полегшей от ливня траве.
Уже теряя надежду, увидела она вдали пятнышко, приближающееся к ней.
«Что это? Не человек ли? Или это возвращается Альсино?» — обрадовалась она и побежала навстречу, замахала руками, закричала.
Но человек, если это был он, совсем не походил на статного Альсино. Куда меньше ростом. Несет что-то…
Совсем задохнувшись от бега и волнения, Оля остановилась, вглядываясь в приблизившуюся фигуру, и поняла, что видит перед собой биоробота с грузом.
А еще через мгновение разглядела, что биоробот несет бессильно свисающего на его руках человека.
Ужас объял Олю: «Неужели это Альсино, подобранный роботом?»
Робот заметил девушку, остановился и положил свою ношу на влажную траву.
Для Оли все роботы казались одинаковыми, но лежащий человек несомненно был Альсино!..
Она бросилась к нему, она гладила бледное лицо его, пытаясь уловить хоть слабые признаки дыхания, а биоробот бубнил почему-то на русском языке:
— Его проносило над нашим диском, когда я выбирался наружу. Я установил направление полета и вычислил траекторию…
— Да при чем тут траектория! — сквозь слезы воскликнула Оля. — Жив он?
— Отсутствует необходимая аппаратура для такого определения.
Оля нащупала пульс, почувствовала его слабое биение. Но грудь Альсино не поднималась.
— Искусственное дыхание! Помогай мне! — приказала Оля роботу, прильнув губами ко рту Альсино и вдыхая в его легкие воздух, одновременно ритмично нажимая его грудь.
Сообразительный робот помогал ей, бесстрастно сообщая:
— Рассчитанная траектория позволила отыскать его в котловане, где раскапывали старый город. Его зажало между двумя разрушенными стенами.
Один «спасательный поцелуй» возымел действие. Альсино задышал.
И только теперь, утирая влажный лоб, Оля спросила робота:
— Откуда ты взялся? И почему знаешь, как со мной говорить?
— Знание русского языка было заложено в меня для восприятия воспитания, — объяснил робот.
— Я воспитывала Робика. Бедняга, спасая меня, погиб в камнепаде.
— Моэла по просьбе Альсино восстановила меня к возвращению моей воспитательницы. Это была уникальная операция…
— Ты Робик?! Не может быть!..
Оля внимательнее вгляделась в робота, и он вдруг перестал быть для нее одной из биологических машин. Оля узнала в нем своего Робика. Радость засветилась в ее заплаканных глазах, прогоняя из души ужас отчаяния и одиночества. Словно лучший друг пришел ей на помощь в самую трудную минуту. Да это так и было.
— Робик! Нужно вернуть Альсино к жизни!
— Я думаю, что снижающийся диск доставит сюда людей, способных оказать необходимое содействие, — произнес Робик, указывая на приземляющийся диск Высшего Координационного Совета.
Вышедшие из него Председатель и Наза Вец с помощью Оли и Робика осторожно перенесли Альсино в кабину.
— Сожалею, что не смогу сопровождать вас, — сказал Председатель. — Меня ждет встреча с нашими звездными гостями, а столь необходимого нам сейчас Альсино вручаю вашей заботе и врачебному искусству Моэлы. Наза Вец заменит меня, оставаясь с вами.
И Председатель, кивнув на прощание, отправился к виднеющемуся вдали зданию энергостанции. Высокий, в белом одеянии, с посохом в руке.
Громоздкий диск, унося Альсино, Олю, Наза Веца и, конечно, не отстающего от них Робика, поднялся в воздух. Он полетел к горному краю, где в живописной долине приютился домик Моэлы…
Окаймленная горами долина казалась Оле чудесной.
Синие громады — как ограда сказочного мира. И все здесь волшебно! И пышные ветвистые лесные великаны, выросшие у Моэлы в саду; и принесенные ими тени дремучей чащи; и солнечные лужайки между ними с мягкой зовущей травой; и цветы! Особенно цветы! Всех семи цветов радуги! И Оле хотелось услышать их музыку красок, о которой Альсино рассказывал ей.
Но то, что рассказал он теперь, подведя ее к пню с годичными слоями роста дерева, показалось ей более чем сказкой! Некие слои Времени в ином измерении. И в них жизнь неомира программирует события последующих волн Жизни.
— Это как же? Выходит, я попала в свое будущее к далеким потомкам? И ты… — начала она.
— Хочешь сказать, я — твой праправнук через множество поколений? И это невероятно, потому что противоречит закону причинности: причина не может быть прежде следствия, яйцо не появится раньше курицы?
— Ну конечно! Я ведь для тебя прозрачная! — вздохнула Оля. — И подумать ничего нельзя!..
Альсино с улыбкой разъяснил:
— Сама Природа поставила грань между реальностью и абсурдом. Людям не проникнуть в ближние слои Времени. Этим исключается такая нелепица, как дети, живущие раньше своих родителей.
— Это даже смешно! — попробовала шутить Оля. — Совсем как у Марка Твена. Он решил, что «сам себе дедушка». Правда-правда!
— Забавно. Но он был близок к истине. Если не дедушка, то неизмеримо далекий предок может оказаться человеком из будущего. Проникая в другое измерение, переходя из одного сопредельного мира в другой, он перенесется на сотню тысяч лет. Множество последующих поколений исключат кровосмешение близких родственников, и парадокс «сам себе предок» сделается реальным.
— Пришельцы из будущего станут собственными прародителями? Разве это возможно? — став серьезной, спросила Оля.
— Я думаю, что так и было. Незабвенный лорд Стенли приводил цитату из Библии: «Сыны Неба сходили на землю и увидели красивых дочерей человеческих, и брали их себе в жены, а те рожали им детей. С тех пор пошло племя гигантов». И через сотню тысяч лет потомки этих гигантов вполне могут «сынами Неба», попасть в отставший во времени сопредельный мир и там найти красивых дочерей человеческих, вроде моей прелестной Оли. Попав в свое прошлое, они замкнут круг кольцевого развития всего сущего. И все это будет запечатлено в слоях Времени, как программа для новых волн Жизни.
— Это все так серьезно и непонятно, что я просто буду считать себя, по Марку Твену, собственной бабушкой. Ты прости меня, глупую.
И Оля лукаво улыбнулась.
— Увы, он не учел, что нельзя физически внуку попасть в близкие дедушкины слои Времени.
— Физически? — насторожилась Оля. — А если мысленно?
Альсино внимательно посмотрел на нее:
— У тебя появилась весьма любопытная мысль!
— Ты так думаешь?
— Конечно! Если человек не может перейти в ближние слои Времени, то его информационный луч проникнет.
— Информационный луч? — повторила Оля.
— Как я сам об этом не подумал! Ты помогла мне еще лучше Робика! Если допустить такое, то многое становится ясным.
— Многое?
— Например, предчувствие людей твоего мира. Это, очевидно, не что иное, как непроизвольное заглядывание информационным лучом в ближний слой Времени, угадывание там запрограммированного.
— Я предчувствовала, что непременно увижу тебя! Правда-правда!
— Теперь можно объяснить предсказания ваших пророков, дельфийских пифий, наконец, сверхъестественные прорицания вашего провидца Нострадамуса, о котором я у вас читал.
— Как я догадалась про Нострадамуса? Я привезла с собой его книжку пророчеств. Они сбывались и могли бы пригодиться такому историку, как Наза Вец. Он так увлеченно рассказывал мне о себе…
— Вот это поистине удивительно! Ведь телепатической связи между сопредельными мирами нет. Ты не могла знать о нашем с Наза Вецем замысле. Книжка Нострадамуса может оказаться очень полезной.
— Я буду рада! Если позволите, я буду помогать вам. Но почему ты говоришь «ваши пророки, ваши прорицатели»? А разве в неомире их не было?
— У нас их и не могло быть. У людей неомира события происходят впервые. Впереди нет запрограммированных слоев Времени. Нам некуда заглядывать информационным лучом. Только в прошлое. А это — память.
— Но если все записано в слоях Времени, то должны быть там записи о библейских пророках, о Нострадамусе?
— Очевидно, запись событий в слоях Времени пунктирна. Там запечатлены основные этапы развития. И ваша волна Жизни в какой-то мере живет сама по себе. Вы можете заглядывать в грядущее. И что самое опасное, даже уничтожить его бездумными действиями. Иначе мне не зачем было бы появляться у вас.
— Но тогда мы не встретились бы!
— Но теперь мы вместе! И я предложу Наза Вецу часть нашего исследования прошлого связать с четверостишьями Нострадамуса. Они затрагивают сбывшиеся события истории. И о каждом из них можно написать новеллу, отразив в ней дух эпохи и ее героев.
— Замечательная задумка! Как мне хотелось бы вместе с вами переноситься во времена Генриха II и Екатерины Медичи, когда жил Нострадамус, в пору Великой французской революции, показать Наполеона, его славу и крах. А потом мировая война, революция в России, тяготы и достижения народа вопреки всем гонениям. Период насилия, его перенес сам Наза Вец. Наконец, мое время, когда кончилась эра «тирании во благо народа».
Новые испытания наступили для него. Как жаль, что мы не сможем увидеть, каково теперь там. Мне так хотелось бы разделить участь моих родных и современников! Но только с тобой!..
— Увы! Высшая мера, вынесенная судом, закрывает мне доступ туда.
Оля вздрогнула и изменилась в лице.
— Что с тобой, родная? — спросил Альсино, хотя уже знал причины ее возбуждения.
Оля смотрела на него расширенными, округлившимися глазами-незабудками:
— Ты сказал, что у вас в неомире нельзя заглядывать в новые появляющиеся слои Времени.
— Они не только пусты, запрограммированы. Их просто еще нет. Они появляются по мере жизни нашего мира.
— Значит, не только пророчества, а даже предчувствия невозможны.
— Надо думать, так… Но это не относится к логическому прогнозированию развития событий.
— А что же тогда со мной? Я уверена, что знаю, будто сейчас случится что-то важное, изменяя все. Я предчувствую, Альсино. И я даже боюсь. Правда-правда!
— Все хорошо! Вот идет Моэла. Ты все поймешь… Моэла, высокая, стройная, с красящей ее строгое лицо сединой, горделиво шла по саду, разыскивая молодых людей.
— Что же случилось? — спросила Оля.
— Как я понял маму, нечто очень серьезное. Сейчас мы снова увидим старых знакомых, — твердо ответил Альсино.
— Кого, кого? Я ведь не всегда могу читать твои мысли.
Подошедшая Моэла «передала» то, что до глубины души взволновало Олю:
— Как, снова будет суд? Наза Вец прилетит сюда?
— «Таков полученный мною совет Председателя, переданный после его свидания с гостями со звезд».
Оля поняла ее, но не полностью.
— Разве за одно деяние можно судить дважды?
«Оценивать деяние можно до тех пор, пока не приблизишься к Истине», — прозвучала в сознании Оли мысль Моэлы.
Вслед за Моэлой появился Робик.
Как всегда, робот первым увидел снижающийся летающий диск. Он опустился недалеко от калитки, и из него вышли Наза Вец и Музыкант.
Оля прошептала:
— А я ведь хотела захватить для него наши музыкальные записи и забыла.
Моэла ласково взглянула на нее.
В отличие от первого суда, Альсино и Олю не пригласили в дом, где в одной из комнат собрались три судьи Верховного суда под председательством Моэлы.
Моэла даже не пустила в дом Робика, и он, скучный, если так можно сказать о биомашине, скитался по дорожкам сада.
Неведомо как, но он воспринимал волнение, охватившее Альсино и Олю.
Ожидание было мучительно долгим.
И вдруг из домика Моэлы послышались звуки.
Музыкант исполнял первый фортепьянный концерт Сергея Рахманинова.
Словно ветер пролетел над верхушками деревьев, напоминая недавний ураган. Это были вступительные виртуозные пассажи.
Затем послышалась оркестровая запись мелодии, отозвавшаяся в сердцах молодых людей, словно она была написана именно для них.
Из дома вышли Моэла и Наза Вец.
— Что? Что? — спрашивала Оля.
Альсино изменился в лице, побледнел, потом вспыхнул румянцем.
— Наза Вец! — бросился он к старцу. — Как жаль, что мы не сможем работать вместе над твоим замыслом. Появились такие увлекательные возможности.
И оба они отступили в тень дерева, молчаливо обмениваясь мыслями. Моэла пошла к Оле.
— «Милая моя доченька! — ласково звучало в мозгу Оли. — Только радость отмены приговора и возможность вам с Альсино вернуться в твой мир могут утешить меня. А я мечтала наслаждаться вашим счастьем».
— Как?! — воскликнула Оля. — Мы с Альсино вернемся к маме, папе, бабушке, увидимся с Леной и со всеми, с кем мне было так трудно расстаться?
— «Да, родная. Перед тобой и твоим другом встают великие задачи во имя спасения всей нашей Планеты. И я горжусь, что вы будете бороться за грядущее».
Оля не могла удержаться от слез и бросилась на грудь Моэлы. Та гладила ее волосы и тоже полными слез глазами смотрела на воспрянувшего сына. Он напоминал атлета, готового поднять небывалый груз.
Альсино повел Олю в дом.
— Вот видишь, — шептала она. — Я предчувствовала все! И сама кляну себя за это.
— Почему?
— Потому что это опровергает твою теорию о первичности событий в неомире. Я же увидела, заранее увидела, что произойдет что-то очень важное.
— Милая моя Оленька! Здесь двойное счастье!
— Двойное?
— Во-первых, ты не опровергла теории слоев Времени.
— Как же так? Ведь я почувствовала грядущее.
— Ты почувствовала, — но нечто, еще более важное для тебя. Ты восприняла телепатическое обращение Моэлы.
— Значит, я могу… как вы?..
— Ты сможешь и читать мысли не только у меня, и телепатически общаться с людьми. В этом нет ничего удивительного. Ведь в вашем мире сколько угодно людей, обладающих такими свойствами.
— Это верно. Еще Циолковский говорил, что нет в мире ни одной семьи, где хотя бы раз не произошло телепатического общения. Правда-правда! И я стану такой же, как вы все.
— Думаю, что раньше мне предстоит стать таким же, как все вы в твоем мире. И вместе с твоими соплеменниками мы будем бороться за нравственность, за отказ от войн, за спасение Природы и предотвращение любых катастроф.
— Вот теперь я счастлива вдвойне, как ты сказал! И Оля плотнее прижалась к Альсино.
Моэла, идя следом, с улыбкой наблюдала за ними.
Вот мы и горим желаньем послушать мудрецов.
Все чудесным было вокруг этим ранним утром: и тенистый лес за спиной, и яркое поле в цветах, открывшееся за поредевшими деревьями. За бугром прятались уютные домики с двускатными, так поразившими когда-то Альсино, крышами.
Они с Олей шли, взявшись за руки, и начали спускаться по пологому склону в овраг, к укрытой кустами Светлушке. Там из сруба по металлической трубке стекала в речушку ключевая вода.
Они испили живой водицы и, как дети, побежали по тропинке, ведущей к полю. Их обдало медвяным запахом душистых трав, которым так упивался, проникнув сюда из неомира, Альсино.
Шли по дорожке с выбитыми колеями.
— Как хорошо, что мы пошли прогуляться по местам нашей первой встречи! — говорила Оля. — Помнишь, нам здесь встретилась Лена/
— Она и сейчас идет нам навстречу, — заметил Альсино. — Отведет тебя в сторону и станет убеждать, что я «насекомообразное»…
— Ты смеешься. Это хорошо! Очень хорошо! Правда- правда! — радовалась Оля.
Лена и на самом деле шла по дорожке им навстречу.
— С добрым утром, непоседы! Куда вас унесло в такую рань? Там папа вас разыскивает. Удивлен, куда вы исчезли.
— Мы сейчас, сейчас! — ответила Оля, и они с Альсино, все так же, держась за руки, побежали к даче.
Лена посмотрела им вслед и сказала вслух, ни к кому не обращаясь:
— Никак не понять, кто же сошел с ума? — Потерев виски и поправив волосы, она заторопилась на электричку.
Оля и Альсино вбежали на знакомую дорожку между клумбами, заботливо ухоженными Олиной мамой.
Евлалия Николаевна увидела их из открытого окна, куда выпускала дым неизменной сигареты. С поразительной для ее лет быстротой спустилась по лестнице раньше, чем счастливая пара подбежала к веранде.
— Ну как, озорники? Небось парашюты прятали в лесу?
— Наш «парашют», бабушка, сам спрятался в другом измерении, — ответила Оля, повиснув у нее на шее.
А та ворчала:
— Никогда не пойму ваше другое измерение. Чертовня да и только! Ну, идите, коли так. Сам вас дожидается. Поговорить желает.
Вышла Ксения Петровна:
— Куда же вы это не завтракая запропастились? Проходите, проходите! Сергей Егорыч вас ждет. Он наверху, в кабинете, готовится к предвыборной речи. Кому ж, кроме него, в Государственной Думе заседать? Всегда не жалел себя на работе.
Сергей Егорыч сидел за своим огромным письменным столом, едва уместившимся в мансарде. Увидев вошедших, откинулся на спинку кресла и закурил.
— Прибыли, наконец! С какими идеями?
— Идеи все те же, папуля! — говорила Оля, целуя отца в подставленную, еще не выбритую щеку. — Масштабы иные!
— Масштабы обсудим. Ты, доченька, пойди вниз. Побудь с мамой. А мы с господином Альсино побеседуем.
Едва за Олей закрылась дверь, Альсино сказал:
— Мне придется повториться, Сергей Егорыч. Опасность, нависшая над нашими мирами, осталась прежней. И, очевидно, надо снова все начинать с нуля.
— С нуля, говорите? Что ж, но в новых условиях ваши задачи должны прозвучать по-новому. Мало одних слов, мало, уважаемый!..
— Конечно, одних слов недостаточно, — согласился Альсино.
— Вот именно! Нужны действия! — начал Сергей Егорыч воодушевляясь все больше. — Хочу подчеркнуть, что на сегодняшний день своими силами нам не решить поставленных задач. Без помощи извне нам не обойтись.
— Извне? — переспросил Альсино.
— Вот именно! Извне, от более развитой космической или вашей «иноземлянской», господин Альсино, цивилизации. Нам с вами надо совместно поставить вопрос о прибытии сюда нескольких тысяч, цифру мы уточним позже, ваших специалистов. Но не с пустыми руками, как прибыли, не обижайтесь, но несколько наивно, вы в наш загородный лес. Мы готовы ждать ваших соплеменников с готовыми деталями будущих энергоустановок, которые будут здесь собираться в агрегаты. Следуя вашим разумным предостережениям, надо отказаться от всякого сжигания горючего. И я, торжественно, даже не докурив сигареты, при вас в последний раз кладу ее в пепельницу. Подаю пример всем людям и всей нашей энергетике. Чтобы ни изо рта, ни из заводских труб или глушителей автомобилей не выбрасывались дымные продукты сгорания…
Альсино не без удивления слушал Сергея Егорыча, отметив, что в мыслях своих тот уже видел создание специализированного министерства, где займет пост по меньшей мере заместителя, а то и самого министра.
Сергея Егорыча уже невозможно было остановить. Он вещал, как с трибуны, и даже поднялся с кресла, заложив руку за спину:
— Начнем с особенно опасных атомных станций. В нашей стране они составляют семнадцать процентов, а в некоторых зарубежных — до семидесяти процентов энерговооруженности. Хочу отметить, что, по меткому определению отца атомной энергетики Игоря Васильевича Курчатова, каждая АЭС подобна тлеющей атомной бомбе. На сегодняшний день мы все сидим даже не на пороховой бочке, а на ядерном снаряде без предохранителей, способном взорваться с силой нескольких термоядерных устройств, из-за возможной аварии или диверсии маньяка, обладающего минометом в чемодане. Его мина подорвет или реактор, или хранилище ядерных отходов, которые, вообще-то, некуда девать. Последнее подчеркиваю особо.
— Вы совершенно правильно оцениваете глобальную опасность, — согласился Альсино. — Но опасность катаклизмов не будет снята, пока ваше общество не созреет настолько, чтобы отказаться от войн, на которых узакониваются убийства, пока не запретит всякое вооружение, способное наносить людям вред.
— У нас, господин Альсино, есть международные организации, стремящиеся найти компромиссы между враждующими сторонами. Религии помогают умиротворению.
— Но порой, если не ошибаюсь, кровавые столкновения происходят на религиозной почве.
— Да, это так. Но нам полезны проповедники, несущие разумное слово, слово Божье, как вы, господин Альсино, и повсюду. Нельзя замыкаться лишь на нашей стране.
…А на веранде женщины садились к столу за утренний завтрак, в ожидании, когда мужчины завершат обсуждение государственных вопросов и спустятся к ним вниз.
— Радость-то какая! — говорила Ксения Петровна. — И ты совершенно в этом уверена? Уверена?
— Да что тут сомневаться? Ребенок и ребенок! Вполне даже нормально, — заметила Евлалия Николаевна.
— Это будет необыкновенный, замечательный ребенок! Дитя двух миров!
Оля только краснела, смущенно глядя в пол.
Сергей Егорыч, забыв о завтраке, уже связывался с «верхами», со своим выборным блоком и с Министерством иностранных дел.
Альсино со смешанным чувством надежды и сомнения поглядывал на суетящегося Сергея Егорыча. Что ж делать? Они здесь почти все такие, и дело придется иметь с ними. Грачев хоть на его стороне, союзник. Но какими окажутся другие? Найдутся ли повсюду такие, как лорд Стенли, дядя Джо, Иецуке?.. Или незабвенный Кочетков?