- Как там у вас? - перевел он разговор на другое. - С Тумме и директором все в порядке?
И, скользнув по мне взглядом, он вдруг многозначительно подмигнул и спросил:
- Как поживает наша молоденькая санитарка?
Об этом он не должен был спрашивать, нет, не должен был. Я посмотрел на него в упор и тяжело проронил:
- Товарища Уйбопере больше нет.
- Что с ней?
В голосе его прозвучало чистое любопытство, и это ранило меня.
- Или погибла, или попала к фашистам в плен. Он сокрушенно покачал головой. Притворялся,
ей-богу, притворялся. Ему было ни холодно ни жарко. Если бы случилось что-нибудь с Акселем или Тааветом, он проявил бы не больше сочувствия. Я понял это. Как и то, что все его слова и уверения были ложью. Небось немалых ему стоило трудов добыть нужные бумаги.
- Ребята наши все здоровы?
Я не ответил на этот вопрос. Сказал совсем про другое:
- Удивляюсь, что ты уезжаешь в тыл. Честное слово, удивляюсь. Или ты больше не считаешь, что война уже проиграна?
Взгляд его стал холодным.
- Я не намерен опять терпеть твое нахальство. Прощай.
Он захотел повернуться и уйти в вагон. Я схватил его за плечо и рванул к себе:
- А ты не боишься, что немцы дойдут до Волги, до Урала, до Сибири? Отвечай!
От волнения у меня задрожал голос.
- Мальчишка! - прошипел он. - Невоспитанный мальчишка!
Злость моя схлынула. Я оставил его и выскочил на перрон.
Он кинулся за мной. Остановил меня и торопливо произнес:
- Меня ты подозреваешь! А за бандитов заступаешься!
Я ничего не понял.
- Перед твоим приходом тут по вагонам шнырял инженер Элиас. Не удивляйся: инженер Элиас. Лесной брат, о котором ты боишься сказать правду.
Тут до меня дошло. По-видимому, Нийдас еще раз говорил с Ирьей Лийве, которой я соврал, будто не видел инженера Элиаса. Да, теперь мне стало это ясно. Но как Элиас попал в Таллин?
- Элиас тоже собирается эвакуироваться?
Слава богу, что я сказал хоть эти слова, а не уставился на Нийдаса разинув рот. Вполне могло случиться и такое - настолько поразило меня сообщение Нийдаса,
Голос Нийдаса сразу же стал напористым:
- Мы можем думать друг о друге разное, но в отношении классовых врагов должны действовать сообща. Инженер Элиас в Таллине, это точно. И, разумеется, прислан сюда с определенными целями. Надо немедленно информировать соответствующие органы, чтобы этого врага вовремя обезвредили. Минуточку!
Он снова начал рыться в карманах. На этот раз он вытащил записную книжку в кожаной обложке, пролистал ее, вырвал листок и, что-то написав на нем, протянул его мне.
- Позвони по этому номеру. Сообщи, что инженер Элиас, которого ты видел в Вали вместе с бандитами, орудует сейчас в Таллине. Может быть, его сумеют схватить, пока не поздно.
Я посмотрел на листок с оборванным краем, на цифры телефонного номера и, подняв взгляд, тихо спросил:
- Почему же ты сам не позвонишь?
- Эшелон может пойти с минуты на минуту. А телефон здесь только у начальника станции. В присутствии посторонних нельзя вести такой разговор.
Я внимательно посмотрел на него. Откуда взялся а его записной книжке этот номер? С чего бы?
- Ты разговаривал с Элиасом?
- Да. Он увидел меня и заговорил сам.
- О чем?
- Сказал, что ищет товарища Лийве. Но я не поверил.
- Почему?
- Слишком хорошо знаю людей. Соваться головой в огонь ради женщины так бывает только в кино.
Я почувствовал физическое отвращение к Нийдасу. Надо быть ужасной дрянью, чтобы смотреть на людей его глазами. Однако еще один вопрос я задал:
- Ты уже пользовался этим телефоном? Нийдас как-то растерялся.
- А вдруг ты и есть тот самый человек, - сказал я, едва сдерживаясь, из-за которого нашему главному инженеру пришлось бежать из Таллина?
Да, нашло на меня такое прозрение. Я впился взглядом в глаза Нийдаса, чтобы понять, скажет ли он правду или опять соврет. До чего же мне хотелось, чтобы он опроверг мою догадку.
Нийдас не ответил. Словно бы пропустил вопрос мимо ушей.
- Поступай, как тебе подскажет совесть, - сказал он ледяным голосом. Мне казалось, ты вступил в батальон, чтобы бороться с бандитами.
И он с видом превосходства повернулся ко мне спиной. Я уже не сумел бы снова сбить с него спесь. Неужели я всю жизнь буду так теряться от оскорблений? Я мог бы побить Нийдаса, но тогда он почувствовал бы себя мучеником. Я мог бы выпалить ему прямо в рожу, что если я и вступил в батальон из чистого авантюризма, как он дал мне понять, то ведь сам он сбежал из батальона по трусости. Но чего бы я достиг перебранкой? Ничегошеньки. После того как ему удалось обзавестись, нужными бумагами, уже никому не посчастливилось бы смутить его.
Нийдас заставил меня проглотить крючок, который причинял мучительную боль.
Я пришел проводить маму и сестер, но, уходя со станции Юлемисте, думал уже не столько про них, сколько про инженера Элиаса.