- Такие двери с наскока не собьешь и между решеток не пролезешь, говорит он с усмешкой.
Он сразу вызывает у меня расположение. Тем, что угадывает мои мысли, что у него хватает силы улыбаться, что он видит во мне товарища. И я иду на откровенность:
- Идиотство - сидеть и ждать чего-то. "Идиотство" не совсем верное и уместное слово, оно
ие выражает тех чувств, которые заставляют меня исследовать двери и окна. Просто я не придумал слова поумнее.
Незнакомец соглашается:
- Само собой, идиотство.
- Мощный амбарчик!
- Своими руками в позапрошлом году новые двери навесил, - говорит он. - Доски сосновые, толщиной а два с половиной дюйма, да еще планками обшиты. Вот ведь какая чертовщина, сам для себя каталажку соорудил!
- Ты плотник?
Я не смог сказать ему "вы". Язык не повернулся, уж очень он свойский.
Парень улыбается. Чтоб не унывать, попав в такой переплет, надо быть или дубиной, или человеком сильной воли.
- У меня, брат, девять ремесел, голод - десятое. Могу и стены и печи класть, стропила подводить, лошадей ковать, торф резать и лес валить. Нашему бывшему волостному старшине, который вместе с капитаном Ойдекоппом перебаламутил у нас народ и велел вытащить меня ночью из постели, я своим рубаночком клееный платяной шкаф смастерил, с тремя дверцами. Ты сам откуда?
- Из Таллина, из батальона истребительного.
- Про батальон лучше никому не заикайся. Батальонов этих пуще всего боятся, жуть как ненавидят!.. Харьяс, тот самый старшина, про которого я говорил, и Ойдекопп совсем задурили народу голову своими разговорчиками. Дескать, истребительным батальонам приказано сжечь деревни и хутора, а крестьян - высылать и расстреливать. Словом, истреблять все подряд, чтобы немцам досталась одна выжженная пустыня.
Я как можно спокойнее и равнодушнее сообщаю:
- Они знают, что мы из Таллина, значит, им и про батальон известно.
Парень говорит понимающе:
- Вот почему они вас так измолотили.
- Волостной старшина - это такой невысокий пузатый старикан с усами?
- Он самый. Серый барон, хитрец из хитрецов. Такого нам напел, что мы чуть было в председатели исполкома его не выбрали. Да в Пярну не разрешили. Ничего себе представитель рабочей власти: восемьдесят гектаров земли!
Я показываю взглядом на людей вокруг, часть которых все еще дремлет, а часть - проснулась и занимается кто чем придется.
- За что их сюда приволокли?
- Ааду Харьяс и ему подобные сочли их красными. Примерно с треть просто новоземельцы. Нашего председателя исполкома расстреляли. Меня тут недавно милиционером назначили. Но не успел я и в мундир влезть, как уже власти лишился.
Последние слова смешат его самого. Но тут же лицо его темнеет.
- Сам виноват, - говорит он. - Надо было посты расставить. Я уже в самом начале войны затребовал из Пярну винтовки, но нам ничего не прислали. Посоветовали вооружиться охотничьими ружьями. Не захотелось затевать эту канитель с двустволками, решили ждать винтовок. Вот и угодили сюда, Только и двустволки не помогли бы, с ними против английских винтовок не попрешь.
- У нас и винтовки были, и гранаты, - бормочу я. Он вглядывается в мое лицо и советует:
- Ступай-ка ты к своим и посиди. Надо тебе сил набраться.
Я смотрю на него растерянно:
- Для чего?
- Хотя бы для того, чтобы пойти на расстрел с поднятой головой.
Только теперь осознаю с полной ясностью, какая участь нам грозит. Я все еще по-детски надеялся, что нас оставят, пожалуй, в живых, раз не прикончили сразу.
Кажется, я не сумел скрыть, как тяжело на меня подействовали его слова, потому что он поспешил смягчить их:
- Погоди... Может, оно не так еще и страшно, как кажется. Небось в Пярну тоже не сидят сложа, руки, пока тут враждебный элемент бесчинствует.
Я молчу.
Милиционер дает новый совет:
- Если у кого из вас есть партийный или комсомольский билет, заройте в землю.
Но я пропускаю совет мимо ушей, меня занимает другое. Я задаю вопрос, вертевшийся все это время у меня на языке:
- А что это за люди, которые захватили исполком и от которых мы должны... прятать свои билеты?
- Всякие. Кто из местных, есть и такие, кого тут раньше и в глаза не видали.
Я не унимаюсь:
- Значит, бандиты - это просто хуторяне?
- В большинстве все же те, кто побогаче, хотя не только, - соглашается милиционер. - За мной пришли два бывших кайтселийтчика*: один на почте служит, у другого хутор в двадцать пять гектаров, а третьим был бывший констебль.
* Кайтселийт - "Союз защиты", реакционное объединение зажиточны* землевладельцев в буржуазной Эстонии.
- А всего бандитов много? - спрашиваю я опять.
- Кто их считал? Человек двадцать - тридцать с винтовками. Это главные гады. Ну и столько же, пожалуй, прихвостней. Хотя черт его знает. Война лишила людей разума.
Больше я не выспрашиваю. Хватит с меня и услышанного. Впрочем, нет, я хочу узнать еще одну вещь. Его имя.
Мое желание не на шутку удивляет собеседника:
- Вахтрамяэ. Юулиус Вахтрамяэ.
- Соокаск. Олев Соокаск.