— Ничего… — пожал он плечами. — Алло, комиссар — это я, Мэлс! А это — всего лишь костюм, — оттянул он щепотью лацкан. — У вас один, у меня другой. Просто костюм — и ничего больше, понимаешь?
Катя посмотрела через его плечо на Полли, женским чутьем безошибочно выделив ее из других девчонок. Перевела тяжелый взгляд на Мэлса.
— Ты хуже врага, Мэлс, — тихо сказала она. — Ты предатель!
Она молча отвернулась. Обе компании разошлись в разные стороны.
Мэлс оглядел балалайки, домры, духовые инструменты, развешанные на стенах музыкального магазина.
— А саксофон у вас есть? — спросил он мужиковатую продавщицу в огромном кружевном воротнике.
Та остолбенела, глядя на него круглыми глазами.
— А пулемет не надо? — басом ответила она и отвернулась, оскорбленно поджав губы.
Старичок за прилавком нотного отдела чуть заметно кивнул Мэлсу.
— Если не ошибаюсь, вы покупали у нас вальсы в переложении для трубы? — вполголоса спросил он, осторожно глянув на продавщицу.
Мэлс кивнул.
— Для хорового исполнения могу порекомендовать «Колхозные просторы», музыка Айвазяна! Торжественная мелодия, душевные стихи… — повысил голос старичок, снимая со стеллажа нотную тетрадь. — Вы прилетели с луны, молодой человек? Саксофон — запрещенный инструмент. Новых просто нет, старые годятся в металлолом, да и те наперечет. Сходите на «биржу», может, вам и повезет… — он быстро чиркнул что-то на последней странице. — «Просторы» — рубль семьдесят! В кассу, пожалуйста…
На «бирже», в переулке у проспекта Мира, толпились музыканты — стиляги и цивильно одетые, юнцы и седые лабухи. Между ними деловито сновали барыги:
— Комсомольская свадьба — балалайка, баян, ударные…
— Юбилейный вечер на суконной фабрике — фортепиано, скрипка, баритон…
Мэлс подошел к компании стиляг.
— Чуваки, где тут сакс можно купить?
Они изумленно оглядели его с головы до ног, засмеялись, как удачной шутке, и отвернулись.
Мэлс побродил между компаниями музыкантов. Откуда-то сбоку к нему подкатился Нолик.
— Саксом интересуетесь? — уточнил он, глядя в сторону.
— Да…
Червонец перекочевал в его подставленную лодочкой ладонь.
— Не подойдет — я не виноват… — предупредил Нолик.
Он отвел от компании старого лабуха с жидкими седыми волосами до плеч и тяжелым пропитым лицом, шепнул на ухо, указывая глазами на Мэлса, и исчез.
— Молодой человек, — прогудел лабух низким хриплым голосом. — Угостите пивом инвалида музыкального фронта…
В пивной лабух жадно припал к кружке, играя большим кадыком на дряблой шее. Блаженно зажмурился, на глазах распрямляясь и обретая былую стать.
— Первый раз меня взяли в восемнадцатом за буржуазный танец танго. Теперь я играю его на партийных торжествах. В двадцать третьем меня сняли с эстрады нэпманского кабака, где я играл джимми. Сейчас его танцуют вместо физзарядки. Просто удивительная страна. Кларнет — правильный инструмент, а саксофон приравнен к холодному оружию. Баян можно, аккордеон — нельзя… — он посмотрел на Мэлса. — Молодой человек, вы мне симпатичны, и вот что я вам скажу: не суйте голову в пасть голодному зверю, — патетически сказал он. — Не повторяйте моих ошибок, если не хотите прийти вот к такой минорной коде, — указал он на себя. — Подождите десять лет, когда джаз будут играть на детских утренниках!
— Мне сейчас надо, — сказал Мэлс.
Лабух картинно развел руками:
— Если бы молодость знала, если бы старость могла!.. У меня есть саксофон. Он не вполне исправен, но при желании… Приходите завтра… Не откажите в любезности — еще пять декалитров этого не в меру разбавленного напитка…
— А можно сейчас? — нетерпеливо сказал Мэлс. — У меня деньги с собой.
— Нет, — покачал головой лабух. — Приходите завтра, и, пожалуйста, — оглядел он наряд Мэлса, — постарайтесь мимикрировать под окружающую расцветку.
— Что? — не понял тот.
— Оденьтесь во что-нибудь незаметное.
— Почему? — удивился Мэлс.
— Видите ли… — замялся лабух. — Есть одна небольшая проблема… а вам придется нести его через весь город…
В своей нищей каморке с выцветшими афишами над кроватью лабух достал с антресолей футляр, сдул с него толстый слой пыли. Мэлс с восторженной улыбкой взял инструмент с бархатной подкладки, нажал на клапана, осмотрел…
— А это что?.. — спросил он с вытянувшейся физиономией.
Около раструба красовался массивный фашистский орел, зажавший в когтях свастику.
— Это — небольшая проблема, — пояснил лабух. — Инструмент трофейный, из оркестра военно-воздушных сил. Так вы берете?
— Да, — твердо сказал Мэлс.
Он нес сакс по людной улице, как шпион рацию, — искоса бдительно поглядывая по сторонам, широким кругом обходя мелькающие в толпе милицейские мундиры…
Ночью он, мокрый от пота, с душераздирающим скрежетом скреб напильником свастику. Сдувал опилки, безнадежно смотрел на неподдающегося, только чуть поцарапанного орла, и снова принимался за работу.
Мэлс поставил пластинку на проигрыватель, опустил иглу — сквозь шипение донеслись звуки джаз-банда. Он прибавил громкость, взял саксофон и, дождавшись, пока вступит Чарли Паркер, начал подыгрывать. Он сбивался и терял ритм, но упрямо продолжал играть.
Когда мелодия закончилась, перенес иглу на начало… И еще раз… И еще…
Скосив глаза вниз, на клапана, он вдруг увидел рядом сверкающие черным лаком туфли. Поднял взгляд: напротив, у проигрывателя стоял негр с саксофоном в руках и, склонив голову, насмешливо щуря глаз, слушал его игру.
— Чарли?.. — спросил изумленный Мэлс.
— Charley Parker, yes, — кивнул тот. — More drive, guy!
Он щелкнул пальцами, задавая ритм. Вступив одновременно, они играли, глядя друг на друга смеющимися глазами, потом Чарли прервался, требовательно указал на Мэлса — и тот выдал сложное соло. Паркер подмигнул и показал большой палец…