- Нет, - сказал Директор, как бы даже пропустив мимо ушей краткое выступление Игоря, - эта вся болтовня на дурачков рассчитана. Стал бы так из голого принципа упираться. Знаю я вашего брата. Тут что-то еще замешано. Это что – родня твоя? Брат какой-нибудь двоюродный? Почему тогда сразу не сказать? В конце концов, тобой я доволен – зачислил бы родственника. А что до КГБ, так ты их разговорам не очень-то верь. Похоже, ты этого нашего мужика просто врасплох застал. Вот он и не стал скандалить. А раз он санкцию дал, то с меня взятки гладки. Так что на этот случай мне теперь наплевать. Но вот зачем ты так старался, я все-таки, разберусь!
- Да вы хоть слышите, что я вам говорю? Никакого подвоха тут нет! Нет - и все тут! Доходит, наконец, это до вас или нет? Просто не могу я больше на такие вещи подписываться! Неужели понять трудно?
- Ладно, хватит орать, - Директор, не обращая внимания на игорев запал, протянул руку вперед, - давай бумаги и жди тут.
Принял папочку и исчез за дверями.
- Ну что, можно ему что-то втолковать?, - обратился Игорь к директорской секретарше. Та дипломатично пожала плечами и ничего не ответила.
Хотя, по мнению Игоря, для визирования уже разрешенного вопроса хватило бы и полминуты, Директор не появлялся минут пятнадцать. Когда же дверь кабинета наконец открылась и Директор явил себя Игорю и секретарше, на лице его играла добрая и всепонимающая усмешка.
- Ну вот, получай своего кадра. Тоже ведь не с дураком дело имеешь. Сказал бы все сразу по честному, сразу бы и подпись получил. Хоть я бы тогда под КГБ и подставился, чего бы они там тебе ни врали. А то конька-горбунка изображаешь! По комитетчикам бегаешь! Дым коромыслом! А я должен время тратить, допирать, что за комбинации ты затеиваешь.
- Вы о чем? – ошарашенно спросил Игорь, автоматически забирая бумаги из рук Директора, - До чего это вы доперли, если допирать-то не до чего?
- Ладно-ладно… Со мной-то хоть можешь не темнить. Слава Богу, по написанному разбираю. А в бумагах все написано. В общем вали отсюда и не забудь только в кино пригласить, когда выйдет. Повод действительно достойный - каждому про себя охота в кино посмотреть, если возможность есть. Эх ты, герой документалистики!
Игорь безумными глазами посмотрел на Директора, на секретаршу и вышел из приемной, чувствуя себя участником какой-то абсурдисткой пьесы. Впрочем, фигура Директора была бы не зубам даже Ионеску. Правда, не пройдя и десяти метров до лифта, Игорь одернул себя и остановился проверить, действительно ли нужная подпись получена. Он открыл папку. Заявление о приеме, визированное Игорем, лежало прямо сверху. Поперек было крупными буквами написано “ОК (значит, отдел кадров) – В приказ”, и красовалась хорошо знакомая директорская подпись. Игорь пожал плечами и стал листать остальные документы, пытаясь понять, что из содержащегося в них натолкнула Директора на мысль о тайных интересах Игоря в этом сотруднике. Ответ обнаружился на странице листка по учету кадров, где содержались данные о родителях претендента на лаборантскую должность. В графе “место работы родителей” напротив имени матери стояло: “Главный редактор Свердловской киностудии документальных фильмов”! Значит вот где прихотливая фантазия изучавшего каждую строчку этой анкеты Директора решила, что именно желание Игоря увидеть себя героем или хотя бы персонажем очередной ленты свердловских документалистов и явилась причиной его неожиданной активности! Вроде как договорился – я вашего сына к нам в Институт беру, а вы про меня фильм делаете, чтобы на всю страну прославить – а когда дело срываться стало, испугался что и фильм тоже мимо пролетит, вот и дал свечку. Вплоть до КГБ. И ведь что интересно – именно это, в отличие от всех других мотивов, показалось Директору вполне уважительной причиной! Надо же иметь такую логику! Впрочем при его обычном жизненном принципе “ты мне, я тебе” чего-то другого и ожидать было трудно. Вот ведь… Дальнейший мысленный текст Игоря для печати не предназначен.
Хотя, конечно, через некоторое время он успокоился и философически подумал, что, как бы там ни было, а лаборанта он получил. Равно как и науку на будущее – если еще кого-то надо будет нанимать с проблемным пятым пунктом, то непременно выбирать так, чтобы среди родственников если уж не киношник, то хотя бы газетчик или художник обнаруживался! Директор поймет и поддержит, а если какие проблемы, то КГБ заступится. Жить можно!
И ведь жили же…
ИСТОРИЯ ЧЕТВЕРТАЯ.КРАСНАЯ КНИГА ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ПРИРОДЫ
I
Как и положено любому мало-мальски уважающему себя советскому научному учреждению, научно-технический центр, где трудился Игорь, равно как и непосредственно игорев Институт были снабжены целым набором разнообразных подразделений, всесторонне охранявших государственные секреты от любопытных взоров потенциального противника, а самих сотрудников от возможного тлетворного влияния Запада. Отдел кадров заботливо отделял агнцев от козлищ, не позволяя последним проникать на священную территорию НТЦ еще на стадии рассмотрения заявлений о приеме на работу и всех сопутствующих такому заявлению анкет. Первый отдел заботливо информировал сотрудников о том, какие именно сведения не подлежат разглашению в открытой печати, а также осуществлял контакт с КГБ в лице курировавшего НТЦ сотрудника и, как было известно на неофициальном уровне, собирал, фильтровал и направлял по назначению сведения, поставляемые внутриинститутскими стукачами. Иностранный отдел держал под строгим контролем все отношения с заграницей и регулировал как приемы иностранных специалистов, так и становившиеся все более частыми загранкомандировки сотрудников. Экспертная комиссия после консультации с патентно-лицензионной службой давала добро на публикацию книг и статей. Ну, и все такое прочее. Не говоря уже о том, что все эти же отделы и комиссии повторялись по новой уже на уровне министерства. В общем, все были при деле.
Конечно, если бы начать выполнять все требования этих разнообразных служб полностью и неукоснительно, то и опубликованных статей сотрудникам видеть бы не пришлось, и иностранных гостей принимать, и уж, конечно, самим по заграницам раскатывать, но люди как-то приспосабливались, так что в конечном итоге и сами жить могли, и охранительным инстанциям позволяли делать вид, что они все держат в поле зрения своего всевидящего ока, и без их одобрения ни одна мелочь не происходит. Жизнь оказывалась сильнее инструкций. Тем не менее, именно из этого диалектического противоречия между многообразием реальной жизни и попытками поставить ее под постоянный и всепроникающий контроль надзирающих служб рождались типы и ситуации, которые, похоже, безвозвратно уходят сейчас в прошлое. Впрочем, горячиться не будем - как только разные перемены в конце концов ни оборачивались - иногда прямым возвращением к тому, что полагалось давно и навсегда минувшим. Как говаривал галичевский песенный герой: “Культ – не культ, а чего не случается…”
К счастью еще, и весь их научно-технический центр в целом, и игорев Институт в частности, к секретным или закрытым работам отношение имели самое минимальное. Получилось это не само собой (всепроникающая военка, разумеется, не преминула бы попользоваться прекрасно оснащенными лабораториями и уж как-нибудь нашла бы, что именно поручить им в разработку, действуя через руководство министерства), а благодаря усилиям Генерального, который очень хотел стать первым в стране по уровню сотрудничества с развитОй заграницей и понимал, что любая военка влечет за собой секретность, а любая секретность обрастет таким количеством запретов и ограничений, что не только о развитОй, но и о недорАзвитой загранице придется забыть. Вот он через самые влиятельные из доступных ему каналов и оградил свое хозяйство от ненужных сложностей, напирая на то, что открытые работы тоже важны и послужат, под его чутким руководством, укреплению престижа советской науки, а, стало быть, и страны в целом. По слухам, наверху поворчали, но согласились.
В общем, как бы то ни было, работа, а вместе с ней и жизнь, понемногу двигались. Конечно, как полагал Игорь, движение это могло бы проистекать с тем же, если не с большим, успехом и безо всех многочисленных охранительных мер и осуществлявших их подразделений. Но, может быть, такое мнение было отчасти связано с зигзагами его личной судьбы, то посылавшей его – для выяснения особенностей национальной проблемы в Советском Союзе! - к малорослому кагебешному куратору их Института, то выводившей Игоря через двери Первого отдела на высокие этажи министерской иностранной службы в связи с его предполагаемым участием в работе какой-то зарубежной редколлегии, то еще что-то из той же оперы – мог бы и поспокойнее сидеть… Многие другие, особенно, из тех, кто имел возможность сравнить их атмосферу с тем, что происходило в местах, знакомых им по предыдущим работам, считали, что условия у них настолько тепличные и либеральные, что даже и рассказывать кому неудобно. Все сходились, однако, в том, что организацию Генеральный построил уникальную, и в обозримом будущем изменений в ней ждать не приходится.
Тем большим было общее удивление, когда на одном из больших ученых советов, собиравших всю элиту их НТЦ, Генеральный, в очередной раз расписывая их безоблачное настоящее и еще более замечательное будущее, неожиданно сообщил, что замечательность их будущего отчасти связана и с тем, что принято решение о введении в штатное расписание НТЦ нового отдела, а именно Спецотдела, и, соответственно, о появлении новой должности – заместителя Генерального по режиму. Народ слегка подобалдел – как говорится, все у них было, только режима не хватало, но Генеральный быстро растолковал, что такой отдел нужен не столько для того, чтобы закручивать гайки (никто, естественно, не поверил), сколько для координации работы уже существующих Первого, Иностранного и Патентно-лицензионного отделов и для, так сказать, унификации канала связи с вышестоящими организациями, в первую очередь, с соответствующими отделами их Министерства, особенно, с учетом все возрастающего международного сотрудничества НТЦ. К тому же, сам по себе факт создания такого отдела, по словам Генерального, как бы даже повышал статус НТЦ, позволяя больше вопросов решать прямо на месте. И, к тому же, в качестве зама Генерального и спецотдельского начальника Министерство уже утвердило некоего Владимира Фомича Рогова, совершенно выдающегося человека, специалиста и организатора, который будет активно способствовать их общему процветанию.
- Не спрашивай, пьет ли, спрашивай, каков во хмелю, - негромко пробормотал сидевший рядом с Игорем начальник экспериментальных мастерских.
На том и разошлись, размышляя о том, а чем же в реальности предстоит заниматься Спецотделу и этому выдающемуся Рогову и как могут все эти пертурбации отразиться на индивидуальном бытии отдельных сотрудников.
II
Не прошло и месяца после того самого ученого совета, как целая бригада столяров и плотников уже заканчивала переоборудование пустовавшего на первом этаже административного здания большого углового помещения под шикарнейший – в этом мог, заглянув, убедиться каждый любопытствующий, пока доступ туда не прикрыли - кабинет с не менее шикарной приемной и рабочими местами для двух (!) секретарш и мощной дубовой дверью, а в институтских коридорах начали периодически замечать высокого и статного седоватого красавца совершенно кинематографического вида в идеально сидевшем и явно импортном костюмчике и в модном по тем временам узком темном галстуке с яркой алой полоской наискосок.
Поначалу о новом начальнике по специальной части мало что было известно. Разве что ни у кого не возникало сомнения, что приглашен он в их заведение лично Генеральным со всеми вытекающими отсюда правами и полномочиями. Производственные и вспомогательные отделы и институты, которые, в общем и целом, и так практически никаких контактов с подозрительной заграницей не имели, особого интереса к новому заму по режиму не проявили - раз назначен, значит так надо, и нечего лишний раз всеми этими делами интересоваться, себе же спокойнее будет. А вот в игоревом Институте, который благодаря неистовым усилиям Директора и, главное, общей толковости значительной части сотрудников, все заметнее выходил на международную арену, человек, которому отныне предстояло плотно курировать все относящиеся к этой самой арене дела и проблемы, вызывал интерес просто таки исключительный. Особенно, с учетом того, что отныне именно через его кабинет предстояло на финальной стадии проходить - или проползать, или пролетать, это уж как ему заблагорассудится - всем без исключения бумагам и делам: от заявки на посылку факса за рубеж или на проведение телефонного разговора с заграничным партнером и до предложений по организации разнообразных международных конференций, сотрудничеств и программ. Не говоря уже обо всех потенциально возможных в связи с этим командированиях как в дружественные страны Восточной Европы (желающих прокатиться по каким угодно делам в Монголию или Китай как-то еще не возникало), так и в недружественные государства Запада.
Поэтому заинтересованные лица использовали все возможные каналы, и постепенно из добытой по крохам информации начала вырисовываться следующая картина. Владимир Фомич Рогов был человек судьбы совершенно кинематографической. Как выяснилось, в течение чуть не двадцати лет он служил советским разведчиком-нелегалом где-то в Латинской Америке - то ли в Аргентине, то ли в Бразилии, а может даже и в Парагвае, не в мелочах дело - и под видом местного жителя плодотворно трудился на советскую разведку то ли ГРУ, то ли КГБ, кто их там разберет. Потом, по каким-то там их разведческим причинам он, таки, был разоблачен, арестован, судим и даже посажен в их латиноамериканскую тюрьму, но через какое-то время путем сложных комбинаций обменян на кого-то из западных агентов, в свою очередь, арестованных на бескрайних просторах нашей тогдашней страны. В результате он оказался на Родине, которую не видел чуть не четверть века. Прошел все положенные проверки, получил все положенные награды и в чине полковника был выведен, так сказать, за штат, поскольку обратно за кордон ему уже было нельзя в силу появившейся после разоблачения ненужной известности в кругах вражеских профессионалов, а преподавательские места в их системе были уже надежно разобраны теми, кто раньше сел и, соответственно, раньше вышел. Так что в качестве своеобразной и вполне почетной синекуры ему и подобрали пост заместителя Генерального по режиму, отмотивировав, не слишком заботясь о правдоподобии, появление такой должности в штатном расписании общецентровской дирекции непрерывным расширением международных контактов советской науки и техники и необходимостью держать эти контакты под надежным и квалифицированным контролем - как будто отдела кадров и первого отдела вкупе с кураторами из районного и городского КГБ было для такой важной работы недостаточно.
Но, как бы то ни было, Рогов в их заведении появился, и произошла забавная коллизия - человек, который двадцать лет вел свою каждодневную жизнь в относительно демократически устроенной стране с вполне развитой рыночной экономикой и соответствующим укладом, пусть даже и работал при этом на советскую разведку, теперь оказался в самом эпицентре совершенно иных и не слишком знакомых ему с практической стороны норм и правил режимного бытия. Неких последствий из такой ситуации просто не могло не быть.
III
Первый раз с новым режимником Игорь столкнулся, когда ему надо было отправить факс в Амстердам. Нужда в этом факсе была исключительная. Дело в том, что очередная статья из их лаборатории была послана в международный журнал, редакция которого находилась в Амстердаме, и примерно через три месяца после отправки рукописи Игорь получил письмо из редакции, в котором сообщалось, что статья вполне подойдет, и журнал готов ее напечатать, если авторы сделают кое-какие незначительные поправки, перечисленные в замечаниях рецензентов. Если редакция получит статью с поправками в течение двух месяцев, то она сразу пойдет в печать, а если авторы в два месяца не уложатся, то статья будет рассматриваться как новая и снова пойдет на рецензию, но уже другим рецензентам, которые могут высказать и дополнительные замечания, что публикацию, несомненно, отсрочит. Игорь быстро проглядел замечания. Они были пустяковыми, новых экспериментов не требовали, и всей правки было на пару часов работы. Порадоваться, однако, он толком не успел, поскольку тут же заметил, что письмо было ему отправлено как раз около двух месяцев назад, и до истечения опущенного ему на поправки срока остается всего одна рабочая неделя.
В общем-то, удивляться было особенно нечему: проблемы с почтой из-за бугра всегда были большими. Если на посланиях за рубеж отправлявшая их институтская канцелярия ставила свой штамп, из которого следовало, что содержащийся в конверте материал компетентными органами к отправке разрешен и дополнительного внимания бдительных почтовых властей не требует, то послания из-за этого самого рубежа никакого штампа о благонадежности, естественно, не имели. В результате, соответствующий отдел почтового ведомства, являвшийся составной частью государственной безопасности, в полном противоречии с разными там дурацкими законами о сохранении тайны переписки и всякой прочей либеральной чушью, работал с полной нагрузкой, внимательно эту самую переписку читая на предмет вылова нежелательной информации и, в конечном итоге, решая, стоит ли вообще доставлять именно эту корреспонденцию адресату. Учитывая, что в соответствии с естественным развитием событий количество корреспонденции из-за кордона на адреса советских учреждений и даже индивидуальных граждан непрерывно возрастало, а работников в этом читающем отделе, похоже, сильно не прибавлялось, то письма ожидали своего прочтения неделями и доходили (если доходили) до адресатов через самые невероятные сроки. На все жалобы недовольные получали один и тот же стандартный ответ, что задержка почты произошла за пределами границ Советского Союза, и отечественные почтари тут не при чем. Разумеется, все всё знали, но система работала, как было заведено. Отдельные случаи, подобные игоревому, никого не волновали. Кроме, естественно, самого Игоря, которому статью напечатать быстро и без повторной рецензии очень хотелось.
Понемногу поникавшие в советскую бюрократическую жизнь технические новшества типа факса давали ему на выбор две возможности. Во-первых, он мог срочно факсануть в редакцию просьбу о некотором продлении двухмесячного срока в связи с тем, что по не известным ему причинам, письмо дошло до него с сильным запозданием, и отправить исправленную статью авиапочтой так быстро, как только возможно, надеясь при этом, что благонадежный штамп канцелярии не позволит пакету пропасть в почтовых дебрях на обратном пути. Во-вторых, для еще большего ускорения и даже теоретически возможного укладывания в редакционные сроки он мог послать по факсу исправленную статью целиком, тем более что статья была довольной короткой, а оригинальные рисунки в редакции сохранялись и переделок не требовали. Игорь выбрал вариант номер два и пошел к Рогову за разрешением на отправку десятистраничного факса в далекую Голландию.
По начальным временам пребывания Рогова в их конторе попасть к нему было нетрудно, так что Игорь был допущен без промедления и сразу начал излагать свою просьбу поскорее завизировать факс. Первой реакцией нового режимника было искреннее удивление. Быстро просмотрев четвертьстраничную заявку Игоря и пролистав предполагаемую к факсованию статью, он озадаченно спросил:
- А я-то тут причем? Если вам надо статью послать, то это экспертная комиссия решает и Ученый Совет, но никак не я.
- Да нет, - попробовал разъяснить Игорь, - и комиссия и совет уже статью пропустили. И я ее уже отсылал. Просто редакция срочно просит кое-какую мелкую правку сделать для окончательного варианта, а письмо от них где-то задержалось, так что теперь время поджимает, вот я и хочу сразу всю правленую статью им факсануть, а то если почтой, то опоздаю и тогда по новой всё оформлять.
- Тем более! Если все уже разрешено, и просто мелкая правка добавлена, то что от меня-то требуется? Идите себе и шлите.
- То есть как это что требуется? Как это шлите? Виза ваша нужна, что мне можно этот текст в редакцию по факсу отправить. Иначе ведь операторша на факсе материал не примет.
До Рогова, казалось, не доходило.
- А почему не примет - тут же ясно видно, что это чистая наука и поправки к уже раз посланной статье, а не какая-нибудь посторонняя переписка. Пусть сразу и отправляет. Какие еще визы нужны?
Игорь начал слегка заводиться, не переходя, впрочем, границ приличия.
- Послушайте, есть же раз и навсегда установленные правила! Что бы там у меня ни было и как бы это ни было ясно, для отправки факса за рубеж требуется виза от того, кто эту отправку разрешает. Она фиксируется в журнале операторшей. Раньше визу ставил первый отдел, но нам на институтском собрании объявили, что теперь виза должна быть вашей. Я и действую согласно правилам. Не понимаю, почему такое простое дело требует какого-то дополнительного обсуждения!
- То есть вы хотите сказать, что моя виза нужна не только на всякие там переписки, приглашения и контакты с зарубежом по серьезным делам, но и на чисто научные послания, в которых я просто по определению ничего не понимаю? Вы еще мне скажите, что на новогодние поздравления тоже мое разрешение требуется! Кто такую чушь придумал?
Игорь остолбенел.
- Как это кто придумал? Вы и придумали! То есть, я не вас лично имею в виду, а ваше, так сказать, ведомство. Так всегда было. Во всяком случае, я другого не помню. И везде так. Есть виза - можно слать. Хоть науку, хоть поздравление с Новым Годом, хоть еще что.
- Вы что, серьезно?
- Куда уж серьезнее! Так что подписывайте поскорее, а то я и по факсу опоздаю, чем нанесу ущерб пропаганде достижений советской науки в зарубежных журналах.
Рогов совершенно сомнамбулически поставил свою подпись в заботливо указанной игоревым пальцем графе, и уже идя к двери с оформленной по всем правилам бумаге, Игорь все чувствовал спиной ошеломленный и даже какой-то несколько обиженный взгляд нового начальника по режиму, который на знакомых Игорю режимников уж очень не походил. Так что пока Игорь ждал в очереди на факс, а потом и подтверждения того, что факс отправлен и к адресату прошел, у него была возможность поразмышлять о такой странной реакции Рогова на самое обычное дело. Вполне разумная гипотеза, базировавшаяся на том, что было известно в Институте о прошлом нового комитетчика, сформулировалась довольно быстро.
- Конечно, - думал Игорь, - гебешник он и есть гебешник, но учили-то его всем гебешным ценностям и манерам чуть не четверть века назад, так что базисные установки, естественно, вросли в сознание и даже в подсознание навсегда. Но вот после этого ждали только полезных донесений, пока пахал он шпионом на благо Родины в условиях относительной демократии, к которой и привык как к нормальной среде обитания, поскольку подпитки отечественными правилами не проводили за их ненужностью в его латиноамериканской пампе или сельве. Кем бы он там ни был – но уж точно не безработным и не люмпеном, иначе как до нужных секретов доберешься - а для бизнесмена или чиновника и факс, и, скажем, международные телефонные переговоры это повседневная реальность, и, небось, никто и никогда у него разрешений на такие дела не спрашивал, равно как и ему в таких мелочах ни от кого зависеть не приходилось. Вот он и привык. И считает, что так и надо. А к нашим порядкам пока не обвыкся. И удивляется тому, что для всех, по двадцать лет по разным там сальвадорам с аргентинами не мотавшихся, совершенно обычно и естественно. Так, наверное, и под какой-нибудь аргентинский гимн автоматически вскакивал, а к нашему еще прислушивается, пока сообразит, что делать. Скорее всего, так оно и есть. Так что непросто ему будет в течение переходного периода. Но, скорее всего, привыкнет. Да и вышестоящие начальники мозги ему быстро откомпостируют.
IV
Естественно, не только Игорь, но и многие другие начали появляться в роговском кабинете достаточно часто. Во всяком случае, намного чаще, чем, похоже, Рогову хотелось бы. И появления их были, как правило, связаны с такими же мелкими и дурацкими проблемами, как та, что положила начало его знакомству с Игорем. Подписать факс, дать разрешение на телефонный звонок в куда-то там, одобрить прием на дому иностранного специалиста с женой, разрешить переселить недавно приехавшего из откуда-то там визитера из гостиницы, куда его определило на постой Министерство и откуда ему до работы полтора часа в один конец, в гостиницу поближе, и так далее. Каждый может этот джентльменский набор продолжить, куда ему хочется… И хотя, скорее всего, вышестоящее начальство компостировало роговские мозги с той же, если не с большей интенсивностью, что и мозги всего остального населения великого и могучего Советского Союза, но вакцинация, полученная Роговым в результате длительного пребывания там, где правильным советским людям долго делать нечего, свое действие, несомненно, оказывала.
Нет-нет, ничего такого – Рогов, как и положено, выступал на всех ученых советах, призывая к бдительности, тщательной охране государственных тайн как в печати, так и во всяких других местах, строго избирательному подходу как к посылке собственных специалистов на рабочие места за рубеж, так и к приему закордонных посетителей, и к разным другим шагам, направленным на защиту, укрепление и процветание, но звучало это у него как-то не слишком убедительно. Особенно, когда в качестве примеров недостаточной бдительности или нарушенной режимности ему приходилось приводить несанкционированные телефонные звонки зарубежным коллегам или не доложенные вовремя совместные выходы с несоветскими людьми в советские театры или рестораны. Если бы его мог слышать Станиславский, то наверняка бы произнес свое знаменитое: “Не верю!”. Но Станиславский его не слышал, а тем, кто обычно слушал, все это было настолько до фонаря, что даже и говорить неудобно. Потому никто и не замечал затаившейся в роговских глазах некой тоски.