— Вдова, — сказал он. — Колокольчики. Черт возьми, ты должен был быть внимательнее.
— Я не отвечаю за пассажиров после того, как они покинули корабль. Но мне кажется, я знаю, гДe oна.
— В долине? — опередил он меня. — Ты уверен в этом?
— Нет, но один раз я видел, как она шла в том направлении. — Я бросился к двери. — Я приведу ее.
Я побежал прочь от корабля, продираясь сквозь кусил, не обращая внимания на ветви, в клочья раздиравшие мою одежду, не вслушиваясь в музыку, — звучавшую вокруг меня, музыку, возникавшую от моих движений, Я свернул с протоптанной тропинки и побежал в сторону долины. Надо было спешить, я мчался наперегонки с ветром, и когда я добежал, все мое тело было изранено, а одежда превратилась в лохмотья. Я оказался прав. Лора Айхерст, с закрытыми глазами, вытянув вперед руки, шла к краю обрыва.
— Лора! — Я бросился за ней, схватил ее, ударил по лицу.
Она открыла глаза, рот искривился от боли. Я заговорил быстро и громко, стараясь заглушить доносящийся звон, перебарывая желание сосредоточиться и слушать.
— Этого нет на самом деле. Все это иллюзия. — крепко прижимал ее к себе, предупреждая внезапное движение. — Ваш муж?
— Вы знаете? — Она ловила мой взгляд. — Вы знаетe. Правду говорили. Мертвые на самом деле живут здесь, я знаю, что они здесь живут.
— Нет. — Я искал слова, которые могли бы разубедить ее. Сколько раз я слышал их, сотни раз повторяли их Хольман и другие, но все же я с трудом находил их. — Это обман чувств. Приходишь сюда и слушаешь звуки, которые когда-либо звучали, и из них выбираешь те, которые больше всего хочешь услышать. Лепет умершего ребенка, голос мужа, смех и слезы тех, кого уже нет. Человеческое сознание — странная вещь, Лора. Оно воспринимает звуки и наполняет их смыслом, и они уже не то, что есть на самом деле.
— Я говорила с ним, — сказала она. — И он отвечал мне. Я знаю, он здесь.
— Его здесь нет. — Она попыталась вырваться, и я еще крепче прижал ее к себе. Я знал: один неверный шаг, и мы оба упадем с обрыва. — Закрываешь глаза и начинаешь слушать, и слышишь голос, который хочешь услышать. Говоришь — и он отвечает, но все это время говоришь сам с собой. Говоришь и отвечаешь сам себе, а слова и интонацию подбираешь из звона колокольчиков. Это самообман, это еще менее реально, чем фотография или магнитофонная запись. Память подсказывает слова.
— Там мой муж, — настаивала она. — Он звал меня.
Я должна идти к нему.
— Нельзя. — Меня прошиб пот при мысли о том, что лучится, если она вырвется, — Послушайте, слышали ли вы его голос, или думали, что вы его слышите, но вы вошли с закрытыми глазами на звук. Но звук-то шел от кустов. — Я встряхнул ее. — Вы понимаете? От кустов.
Она не понимала.
— Кремний, — сказал я. — Листья, как бритвы. Долина вся ими покрыта, а здесь обрыв. Еще два шага, и вы бы сорвались вниз. — Я схватил ее за плечи и повернул лицом к обрыву. — Мы недаром не водим сюда туристов. Слишком многие вели себя так же, как вЫ, верили, как вы. — Я показал на то место среди бледнозеленых зарослей, где что-то смутно белело. — Мы зовем это место Долиной поющих колокольчиков, а правильнее было бы назвать его Долиной смерти.
Она долго смотрела на белеющие кости. Ветер стих, и лишь нежный звон доносился из долины, и когда она заговорила, ее голое прозвучал громко.
— Вы приходите сюда, — сказала она. — Почему?
— Ради своей мечты. — Я рассказал ей все. — Но теперь я понимаю, что напрасно потерял пять лет. Не повторяйте моей ошибки, не живите прошлым. Надо жить настоящим и будущим. Не стоит терзать себя воспоминаниями. Пусть мертвые покоятся с миром.
— А вы?
— И я последую своему собственному совету. — Еще раз я оглядел сверкающее пространство долины и, наверное, впервые увидел ее. Не то, что о ней рассказывали, не последний приют покинувших нас, не единственное место во Вселенной, куда мертвые приходят, чтобы знакомыми голосами говорить с теми, кто их любит и помнит. Я увидел то, что видел Хольман. Колокольчики- чудо природы, и не более. Каприз эволюции, в них нет ничего сверхъестественного, не больше, чем в любом другом растении.
Когда мы шли обратно к кораблю, Лора улыбалась.
Я понял, почему, — раньше, чем мы вернулись на Землю.
Я забыл, что Хольман — психолог. Я недооценивал себя. Не учел того, что крупных ученых не так уж много.
И правительство, очевидно, все еще нуждалось во мне.
Но им был нужен здравомыслящий человек.
— Все было подстроено, — сказал мне Хольман в последнюю ночь полета. — Я не прошу прощения, врачу не нужно искать оправдания для своих методов лечения. Лора — не вдова. Она актриса божьей милостью. — Он внимательно посмотрел на меня. — Ты удивлен?
— Нет, — честно ответил я. — Я не удивлен. — Умный не поглупеет только потому, что у него в голове слегка помутилось.
У меня было время все обдумать, и некоторые детали прояснились. Намеки Хольмана, обстоятельства, при которых Лора пропала, и даже то, что Хольман дал мне понять, куда она могла пойти. Ей ничего не угрожало, но я-то не знал. Но я получил взамен неизмеримо больше.
Меня ждала Лора.
Названия у этой планеты не было. Она вращалась вокруг звезды, которая в 2830 году лежала за пределами изученного пространства, на расстоянии сорока световых лет от солнца. Звезда эта называлась Ж-3, была чуть краснее Солнца и чуть поменьше. Планета, которая вращается за восемьдесят миллионов миль от своей звезды, малость холодновата на гуманоидный вкус.
В 2830 году случилось пролетать мимо этой планеты некоему Льюису Гридли By. Чем больше расстояния, тем чаще срабатывает закон больших чисел, — и во Вселенной обязательно происходит все, что только может произойти. К, примеру — надо же было Льюису встретиться с… Но мы до этого еще доберемся.
Льюису By уже стукнуло сто восемьдесят, и он вполне мог протянуть до тысячи, — если, конечно, ему не надоест жить, или он не расшибется в лепешку, прокалывая очередную пространственно-временную петлю.
— Впрочем, — иной раз говорил себе Льюис, — долго не протянешь, если придется бывать на званых вечерах с коктейлями, или участвовать в дурацких охотах с призами, когда скучные ленд-лорды толкутся в старинном парке, который раз в десять меньше, чем нужно для этой компании… Или если придется снова пережить любовь на одну ночь, — а то и наоборот, двадцатилетний брак… да если и просто двадцать минут дожидаться кабины нуль-транспортировки, чтобы она взорвалась имено в тот момент, когда подойдет моя очередь. А уж эти люди! Жить века можно только в том случае, сли не придется день и ночь видеть людей…
Когда Льюиса начинали одолевать подобные мысли, он улетал. Теперь это случилось в четвертый раз за его жизнь. Льюис, будучи постоянно недоволен всем на свете, не был приятной компанией не только для друзей, но и для себя самого.
И вот, в небольшом комфортабельном корабле, ои устремился к окраинам исследованного пространства.
И не собирался возвращаться до тех пор, пока не начнет с ума сходить от тоски по человеческому лицу и звуку человеческого голоса.
Во время второго путешествия он вот так же стиснул зубы и решил не возвращаться, пока не начнет безумно тосковать по физиономии кзинти.
Он помнил, что это было очень долгое путешествие.
А так как в этот, четвертый раз, он находился в космосе уже три с половиной месяца, но зубы его все еще стучали при одном воспоминании о голосах людей… Одним словом, про себя он решил: «Пожалуй, в этот раз я подожду, пока не одолеет тоска по физиономии кдат-Лино. Кдатлино — жещцины, конечно.» Немногие из друзей Льюиса догадывались, от скольких забот и хлопот спасали его эти поездки. В полетах Льюис отдыхал от всего, в том числе и от друзей, много читал и слушал музыку, наслаждаясь одиночеством.
Но вот корабль, вырвавшись из сверхпространства в области, свободные от силовых вихрей, приблизился к звезде Ж-3. Льюис, оставив работающим один лишь главный двигатель, включил радар дальнего обзора.
Льюиса не интересовали обитаемые планеты. Он искал контейнеры Рабовладельцев.
Никогда еще Льюису не случалось находить контейнеров. Но тем упорнее он их искал.
Пока корабль шел через систему Ж-3, на экране, словно бледные призраки, проявлялись светло-серые круги планет. Сама звезда Ж-3 выглядела большим серым диском, постепенно темнеющим к центру, где чернота сгущалась до абсолюта.
Корабль благополучно обошел солнце и начал набирать скорость, когда на экране показалось черное пятнышко.
— Да уж, совершенных систем нет, — пробормотал Льюис, сбрасывая скорость. Здесь его никто не перебивал, и он много говорил сам с собой.
Корабль к этому времени вышел в открытый космос.
Льюис довел скорость до предела, обошел вокруг сидтемы Ж-3, затем, приблизившись к тому месту, где он заметил черное пятнышко, сбросил скорость, и наконец остановил корабль.