— Может быть, он прилетел из Индии. Он говорил мне, что у них там есть чудесные машины, — сказал Аристотель.
— Пусть он попытается сделать мне пару крыльев, если останется жив, после того как его допросят в Пелле, — сказал Аттал. — А еще лучше парочку для моего коня, чтобы он смог обогнать Пегаса. А пока… взять его и связать!
Солдаты двинулись на меня. Я не рискнул сдаться из опасения, что бни отберут мое ружье и я буду совсем беззащитен. Я рванул край туники, пытаясь вытащить пистолет. Драгоценные секунды ушли на то, чтобы отстегнуть ремешок, но я вытащил ружье раньше, чем кто-либо успел до меня дотронуться.
— Назад, или я ударю вас молнией! — закричал я, приподнимая ружье.
В моем мире люди, зная, сколь смертоносно это оружие, испугались бы. Но македонцы, которые раньше его никогда не видели, взглянули на него и продолжали приближаться. Аттал был совсем рядбм.
Я выстрелил в него, затем повернулся и застрелил солдата, который пытался схватить меня. Выстрел из ружья сопровождался вспышкой света, напоминающей молнию, и оглушительным грохотом, подобным близкому удару грома. Македонцы закричали, Аттал упал, раненный в бедро. Я вновь повернулся, пытаясь прорваться сквозь кольцо солдат, и в голове моей промелькнула мысль, не попытаться ли мне завладеть лошадью. От сильного удара в бок у меня перехватило дыхание. Один солдат ткнул меня копьем, но пояс смягчил удар. Я выстрелил в него, но промазал второпях.
— Не убивайте его! — завопил Аристотель.
Часть солдат отступила, как будто собираясь бежать, остальные взмахнули копьями. Долю секунды они колебались, то ли боялись меня, то ли их сбил с толку крик Аристотеля. В других условиях они бы пропустили его слова мимо ушей и слушались приказа своего начальника, но Аттал лежал на траве, в изумлении разглядывая дыру в своей ноге.
Один солдат уронил копье и пустился бежать, но тут искры посыпались у меня из глаз от удара по голове, и я почти без памяти свалился на землю. Воин взмахнул копьем как дубинкой и стукнул меня древком по макушке.
Раньше чем я успел прийти в себя, они навалились, пихаясь и пинаясь. Кто-то вырвал ружье у меня из рук.
Я, должно быть, потерял сознание, потому что помню только, как лежу в грязи, а солдаты сдирают с меня тунику. Аттал, опираясь на солдата, стоит надо мной с окровавленной повязкой на ноге. Он кажется бледным и испуганным, но настроен решительно. Тот, второй, в которого я стрелял, лежит неподвижно.
— Так вот где он держит свои дьявольские приспособления! — сказал Аттал, указывая на мой пояс. — Снять его.
Солдаты возились с пряжкой, пока один из них в нетерпении не разрезал ремешки кинжалом. Золотые мoнеты в моем кошельке вызвали крики восторга.
Я завозился, пытаясь подняться, но двое солдат опустились коленями мне на руки, чтобы удержать меня.
Слышалось постоянное бормотание. Аттал, глядя на пояс, сказал:
— Он слишком опасен, чтобы оставить его в живых. Кто знает, может быть, даже связанный, он поднимется в воздуя и исчезнет пря помощи волшебства?
— Не убивай erol- попросил Аристотель. — Он мог бы научить нас многим полезным вещам.
— Нет ничего полезнее безопасности государства.
— Но он может своими познаниями принести пользу государству. Разве не так? — обратился Аристотель к персу.
— Прошу тебя, не вспугивай меня в это, — ответил Артавазд. — Это не моего ума дело, — Бели он представляет опасность для Македонии, его следует немедленно уничтожить, — сказал Аттал.
— Маловероятно, что он сейчас может причинить какой-то вред, — возразил Аристотель, — однако очень вероятно, что он может быть нам полезен.
— У него предостаточно возможностей навредить нам, — сказал Аттал. — Вы, философы, можете позвот лить себе проявлять терпимость по отношению к интересующим вас чужеземцам, но если от него можно ждать беды, то за дело беремся мы, солдаты. Не так ли, Артавазд?
— Я сделал то, о чем меня просили, и не скажу больше ни cлова, — сказал Артавазд. — Я — простодушный персидский вельможа, и мне недоступны ваши гречeские хитрости.
— Я могу увеличить мощь твоих армий! — крикнул я.
— Не сомневаюсь, не сомневаюсь также и в том, что ты можешь обращать людей в камень заклинаниями, как Горгоны взглядом, — Он вытащил меч и попробовал острие большим пальцем.
— Ты лишишь его жизни просто по невежеству своeмy, — завопил Аристотель, ломая руки. — Пусть по крайней мере царь рассмотрит это дело!
— Не по невежеству, — сказал Аттал, — а как убийцу. — Он указал на мертвого солдата.
— Я пришел из другого мира! Из другого века! — закричал я, но Аттал был непоколебим.
— Пора покончить и c этим, — сказал он. — Поставьте его на колени. Возьми мой меч, Главк, мне с ним не совладать, я еле стою на ногах. Наклони голову, милый мой варвар, и…
Не успел Аттал договорить, как он, и все остальные, и все вокруг меня исчезло. Я снова испытал ту острую боль и ощущение, мной выстрелили из чудовищной пушки…
Я увидел, что лежу на прошлогодних лиcтьях, окруженный отливающими перламутром стволами тополей.
Свежий ветерок шевелил листья так, что видна была их нижняя серебристая поверхность. Для человека, одетогo в одни сандалии, было чересчур холодно.
Меня отбросило обратно в 1981 год по нашему летосчислению, в год, из которого я отправился в путешествие. Но где я? Я должен, был быть неподалеку от Национального института в Брукхейвине, в мире, где всe подчинено высокоразвитой науке. Но здесь от нее не было и следа; вообще ничего, кроме тополей.
Охая, я поднялся и огляделся. Я был весь покрыт синяками, изо рта и из носа текла кровь. Я мог ориентироваться только по отдаленному гулу прибоя. Дрожа от холода, я заковылял на звук. Через сотню-другую шагов я вышел из леса на песчаный берег. Вероятно, это было побережье острова Севанхаки, или Лонг Айленда, как мы его называли, но точно определить было трудно.
Вокруг — никаких следов присутствия человека; лишь берег, изгибавшийся вдали и исчезавший за мысом; с одной стороны лес, с другой — океан.
Что произошло, недоумевал я. Может быть, наука в результате моего вмешательства развивалась так быстро, что люди уже истребили друг друга в кровопролитной войне? Философы моего мира допускали такую возможность, но я никогда не относился к этому серьезно.
Начался дождь. В отчаянии я упал на песок и замолотил кулаками. Должно быть, я снова лишился чувств.
Первое, что я осознал, был знакомый стук копыт.
Подняв голову, я увидел, что всадник уже прямо надо мной. Я ничего не-слышал раньше, потому что песок заглушал удары копыт.
Я не поверил своим глазам. На мгновение мне показалось, что я все еще в античном мире. Всадник был воином, оружие и доспехи напоминали античные. Сначала мне показалось, что шлем на нем как у древних греков. Когда он подъехал ближе, оказалось, что это не совсем так, гребень был сделан из перьев, а не из конского волоса. Предличник скрывал почти все лицо, но оно казалось смуглым и безбородым. На всаднике была рубашка, обшитая металлическими пластинами, длинные кожаные штаны и низкие башмаки. С седла свешивались лук и маленький щит, за спиной на ремне болталось тонкое копье. По большому седлу и стременам на лошади н понял; что это не могло происходить в древнем мире.
Пока я в оцепенении смотрел на всадника, он направил на меня копье и заговорил на непонятном языке.
Я встал и поднял руки над головой, прося поводы.
Всадник, размахивая копьем, повторял свой вопрос все громче и громче. Я мог только сказать «Я не понимаю» на всех известных мне языках, но ни один из них не был ему знаком.
В конце концов, он объехал вокруг меня, прорычал какую-то команду, указал в направлении, откуда он прискакал, и подтолкнул меня древком копья. Я, хромая, побрел по песку; дождь, кровь и слезы текли по моему лицу.
Остальное Вы знаете более или менее подробно. Я не смог вразумительно рассказать о себе, поэтому сахем Линейна Вейотан Толстый сделал меня своим рабом.
Четырнадцать лет я работал в его поместье, кормил свиней, рубил хворост. Когда Вейотан умер и выбрали новего сахема, я был уже слишком стар для такой работы, да и покалечен побоями Вейотана и его надсмотрщиков.
Узнав, что я немного смыслю в грамоте — я, несмотря нa свою несчастную судьбу, научился говорить и читать пo-алтонкински, — преемник освободил меня и назначил. Теоретически я могу разъезжать, где захочу, но я не воспользовался этим правом. Я слишком стар и слаб, к, не перенесу тяготы путешествий в этом мире, а, судя пo всему, другие страны не более цивилизованы, чем эта.
Кроме того, несколько человек приходят на мои лекции по естествознанию и и стараюсь внушить им мысль о достоинствах научного метода. Возможно, я сумею заронить в их души маленькую искру, раз уже мне не удалееь сделать это в 340 году до Рождества Христова.
Когда я начал работать в библиотеке, я первым делем постарался выяснить, что привело мир к современному состоянию. Предшественник Вейотана собрал значительную библиотеку, которая при Вейотане пришла в запустение; часть книг погрызли крысы, другие погибли от сырости.