Вообще-то, окружение и подготовку к началу действий бойцы начали, едва только зазвучал Голос с небес, но Паша, контролируя краем глаза их перемещения, особого внимания этому не уделял. Не несло это опасности ни ему, ни Аньке, можно было чуток ослабить внимание.
А вот его последние слова неожиданно заинтересовали подполковника, и он хищно набросился на Пашу, требуя подробностей. И пока, вместе с Анькой, Паша старательно и детально вспоминал, где именно встретили болезненного вида человека, как именно с ним расправились местные жители, да как выглядел и вел себя этот болезный, основная часть операции началась.
С негромкими, совсем не орудийными, хлопками из длинных стволов в сторону трущоб полетели небольшие, отлично видимые простым глазом цилиндры. Ударившись о землю они заливали всё вокруг удивительно ярким, белым пламенем, смотреть на которое незащищенными глазами было невозможно. И тут же среди полуразвалившихся строений, жалких хижин и землянок раздались пронзительные, на грани слышимости, вопли. Живых людей там оказалось предостаточно, но — теперь их никто не ждал в удобных автобусах со шприцами наперевес, с готовностью помочь, спасти от болезней, химических ожогов, истощения. Теперь уже бойцы с огнеметными ранцами за спинами, длинными струями распыляя напалм, огородили трущобы, в дополнение к спиралям Бруно, огненным непроходимым кольцом.
— Борис Сергеич, — обратился к капитану Вершинину научник, выпытавший, наконец-то, у Паши и Аньки все подробности. — Вы, очень прошу, заканчивайте тут без меня. Вот товарищ такие сведения дал, что непременно проверить надо… в смысле, конечно, не сведения товарища, а обстановку в тех домах, вокруг, ну, из которых жители контактировали с потенциальным носителем…
Капитан понимающе кивнул в ответ на сумбурную речь научника:
— Сколько вам с собой народу надо?
— Парочку помощников — обязательно…
— Сержант Яковлев, — уже в гарнитуру сказал капитан. — Берите свое отделение и бегом к вездеходу. Переходите в прямое подчинение подполковника Смеховца. За его безопасность отвечаете вы. Выполнять.
— Спасибо, — по-штатски поблагодарил научник.
— Здесь вам по своей части ничего не надо будет? — уточнил капитан. — А то как бы потом не пожалели, бывало такое…
— Нет-нет, что тут интересного? — торопливо отказался Смеховец. — Тиф, холера, может быть, сибирка, всё давно известное…
Офицеры, переговариваясь, отошли от машины и двинулись в сторону вездехода, видимо, капитан Вершинин решил лично проконтролировать отъезд мини-экспедиции.
В этот момент Надя, мельком глянув на часы, спросила:
— Ребята, ну вы как? нагляделись на дезинфекцию?
— Да, пожалуй, — согласился Паша, а Анька молча кивнула, продолжая смотреть, как в ярком, беспощадном пламени, смрадно дымя и разражаясь дикими воплями, исчезают трущобы.
— Может, тогда обратно? В гостиницу? — предложила Надя и попросила сержанта: — Кто бы нас подбросил?
Сержант почесал в затылке. Уезжать, лишая связи капитана с бойцами, он не мог, спецавтобусы вообще подчинялись научникам, а у военных только обслуживались и заправлялись. Вездеход уезжает с подполковником. Вот только и остается — бронетранспортер. Его и предложил для поездки немного смущенный сержант.
Надя чуть презрительно фыркнула, мол, тоже мне, нашел транспортное средство для гражданских людей, тем более — женщин, но возражать не стала, понимая, что лучше плохо ехать, чем хорошо идти через весь город, тем более, взбудораженный происшедшей дезинфекцией.
— Чиняев! — вызвал по какому-то новому, до сих пор не использованному каналу связи сержант водителя бронетранспортера. — Сейчас наши люди подойдут, быстро их доставишь к гостинице для гражданских… Да, мухой туда и обратно. И что бы никуда больше, знаю я тебя… А что Голова? И пусть себе сидит, на кой он тут нужен…
Надя вслед за Пашей и Анькой выбралась из машины в тот момент, когда рядом опять оказался капитан. Он вопросительно глянул на девушку, но её объяснения предупредил сержант, бодро доложив:
— Товарищ капитан, я тут для гостей "броник" организовал. Не отпускать же их пешком, что они про нашу армию после этого подумают?
Капитан крякнул и чуть укоризненно посмотрел на сержанта, но тут же махнул рукой, мол, что с таким поделаешь, и пожелал гостям благополучно добраться до дома. Сам же, оглядев продолжающие гореть трущобы, принялся отдавать какие-то приказания действующим в оцеплении бойцам.
Паша уже и забывать начал, когда в последний раз ездил в стальной коробке боевой бронетехники, а для Аньки этот вид транспорта вообще был в диковинку. Вчерашний рейс по пустыне в вездеходе в расчет можно было не брать, машина-то фактически была многоцелевой и в гражданском варианте исполнения от военной ничем фактически не отличалась. Только Надя чувствовала себя под броней привычно. И совсем не удивилась, обнаружив в углу десантного отсека рядового Головина. Тот съежился, увидев гостей, постарался сделаться как можно меньше, была б его воля, заполз бы, как таракан, в какую-нибудь щелку.
Но Надя и тут показала себя коммуникабельной и простой девушкой, отлично понимающей человеческую психологию. Едва только по переговорнику водитель предупредил неожиданных пассажиров, что б держались покрепче, Надя подсела поближе к Голове и завела с ним разговор о простых, гражданских и привычных вещах, о доме, о родителях… "В поварском институте что ли на психологов-то тут учат? — удивился Паша. — Или это у нее природное? От папы-мамы…"
Через десять минут Надя уже все знала о жизненных проблемах рядового Головина, неплохого, но вовсе не приспособленного к армейской службе паренька Лёхи. Знала о том, как начинал он учиться на факультете восточных языков, как любит персидскую поэзию, какой вкусный борщ готовит его мама, как иронично относится к нему отец, железнодорожный мастер.
— Я вообще не понимаю, зачем меня сюда прислали? — уныло и привычно жаловался Головин. — Я же не могу жить по-солдатски, вечно ничего не успеваю, делаю кое-как. Конечно, в армии служить надо, но я же понимаю… какой из меня солдат. И вот — сюда. А тут белуджей и пуштунов жгут. А я им должен объявлять об этом… потому что язык знаю…
— Да ты прям, как гуманитарий какой буржуинский, заговорил, — сурово удивилась Надя. — Вот только соплей тут не хватает. Ты хочешь, что у тебя во Владимире чума появилась? Или что б Москва от холеры вымерла?
— Ну, почему ж? как же они-то туда доберутся? — слабо сопротивлялся Головин. — Да и привитые у нас все, не заболеют…
— Эх ты, — с оттенком превосходства сказала Надя. — Что б туда не добрались, их тут надо останавливать. Когда доберутся, будет поздно. Или ты хочешь жить в одном доме с этими вот… которые женщин за людей не считают и запросто тебя зарежут после сытного угощения только потому, что ты в их аллаха не веришь?
— Ну, да, так и зарежут, — не соглашался Головин. — Наши татары тоже многие в аллаха верят, так ведь — не режут же никого…
— Обрусели все твои татары, — со смехом отвечала Надя. — Давно уж обрусели. И аллах у них ничего не имеет против русских, а здесь иноверец — враг, которого убить за доблесть считают. Думаешь, нас здесь без танков и пулеметов терпеть бы стали? Фигушки…
Казалось бы, несерьезная перебранка между пессимистом и оптимисткой неожиданно дала Паше такую обильную пищу для размышлений, что он, уже возле гостиницы, покидал бронетранспортер в глубокой задумчивости. В этом мире служить в армии оказалось не просто почетно, но и — необходимо, как дышать, как разговаривать. И еще — власть тут вовсе не отличалась терпимостью к врагам и не была зараженной неким интернационализмом или толерантностью. Скорее всего, её отличал высочайший рационализм в пользу собственных граждан и равнодушное спокойствие к бедам других. Вернее, равнодушие относилось к тем, кто от этой самой власти отказывается. "Живёте, как хотите, так и не просите о помощи", — вот так примерно выглядел этот принцип.
Уже в холле, где опять появилась за маленькой стойкой кустодиевская администраторша Нина Петровна, памятливая Надя попросила своих спутников задержаться "на секундочку" и всего через пару минут вернулась с пластиковой кружкой, прикрытой веселенькой разноцветной салфеточкой.
— Спирт, как и обещала, — подмигнула она Аньке. — Обязательно перстенек продезинфицируй. И вот еще что, вы только плохого ничего не подумайте, но если хоть чуть-чуть себя плохо почувствуете, ну, живот там разболится, или температура подпрыгнет — сразу врача зовите. Тут ведь, несмотря на все прививки, всякое случается, а вы, как я поняла, по городу еще вчера без всякой опаски ходили.
— Что было, то было, — согласился Паша.
— Обязательно за собой последим, — пообещала Анька, подхватив кружку со спиртом и устремляясь к лестнице на второй этаж.
И уже в номере, пока Паша раздевался и умывался после прогулки, она достала приобретенный у Йохима перстенек и бросила его в спирт.
Вернувшийся из ванной Паша растянулся на постели, все-таки, комната была не такой уж большой, что бы затеять хождение из угла в угол, и спросил:
— Ты что-то помалкиваешь про телевизор. Может, хоть сейчас впечатлениями поделишься?
Анька достала из спирта перстенек, помахала им в воздухе, выветривая остатки спирта, пристроила за средний палец левой руки и принялась внимательно разглядывать, то полностью вытягивая руку, то поднося её к самым глазам.
— Никогда не замечал за тобой страсти к безделушкам, — проворчал Паша, недовольный, что Анька проигнорировала его вопрос про телевизор.
— К безделушкам, к новостям, к телевизору, к электронному планшету в заштатной столовке, — задумчиво произнесла Анька, а потом протянул Паше руку. — Глянь, как камушек играет. Нравится?
Золотисто-желтый, прозрачный камень в серебряной массивной оправе вызывал любопытство разве что своим цветом. Да и оправа явно была старинной, не чета штампованным новоделам в любом из миров.
— Нравится, — сдержанно сказал Паша, явно не понимая, почему это равнодушная к побрякушкам Анька такое внимание уделяет пусть и симпатичному, старинному, но более мужскому по размерам и форме перстеньку.
— Это гелиодор…Мне тоже сразу понравился… еще там, и давно. Вообщем, Паша, перстенек этот мой, вот только оставила я его несколько лет назад на столе в одной очень неприятной квартирке, с которой всё и началось…
— Дык, а как же он сюда-то попал? — изумился Паша, привыкший доверять наблюдательности Аньки. — Из оттуда, да еще и в Белуджистан…
— Вот так-то вот, Паштет, а ты все про телевизор, новости, электронику, — нервно засмеялась Анька. — Кажется, нам стоит взять у Нади пару литров коньяка и закуски полегче, а то ведь и в самом деле — голову сломать можно.
Паша притоптал в пепельнице окурок сигареты, похмыкал тихонько, прочищая горло, и прихлебнул из стоящего рядом, на полу, стакана коньячок. В голове чуть заметно пошумывало, все-таки вслед за Анькой выпил он изрядно, хотя и вполне приемлимо для его-то весовой категории.
Из встроенных прямо в экран телевизора продолговатых динамиков негромко раздавался сочный цыганский романс, исполняемый маленькой, худенькой девушкой, внешне вовсе не цыганкой, так задушевно и проникновенно, что закрыв глаза представлялся картинный табор, ночной костер, выбрасывающий в черное небо фонтаны искр, отдаленное фырканье лошадей… Слегка сомлевший от музыки и мечтаний, Паша, кажется, нащупал пультик от телевизора и нажал кнопку…