Саньку этим криком будто подбросило, и он через мгновение оказался рядом с Анькой, жадно и испуганно вглядываясь в темноту. А там, среди столпившихся людей металось нечто огненно-яркое, рассыпающееся трескучими искрами и выло так, что выворачивало наизнанку душу.
— Ань, а что это? — спросил Саня, прижимаясь к сестре.
— Предлагаешь сходить, глянуть? — ехидно осведомилась Анька.
— Да ну тебя, — обиделся брат, но все-таки продолжил, — просто воет уж очень… вот и спросил, а у тебя-то, самой, мурашки не бегают от этого?
Анька фыркнула в кулак и слегка приобняла Саню. Ей тоже резануло по нервам, но здесь, в сухом подвале, далеко от стадиона и "ликвидаторов" Анька чувствовала себя в безопасности, во всяком случае, на ближайшее время, пока кому-то из начальства не захочется загнать подчиненных в канализационную трубу.
Вой резко оборвался, и яркое пятно среди людей исчезло, будто кто-то погасил его.
Анька еще какое-то время всматривалась в метание бледных теней, но потом ей надоело это занятие, и она предложила Саньке:
— Давай вздремнем, что ли? А то я как-то притомилась за эти бега…
Саня тоже чувствовал себя усталым, но еще сильнее усталости ощущался голод, поэтому мальчишка достал из кармана брюк маленькую шоколадку, которую непонятно как сохранил за все это время пребывания на стадионе, разломил ее пополам и протянул часть Аньке:
— Пожуем — и спать…
Анька с благодарностью приняла шоколадку, почему-то вспомнив некстати, что у них с Саней сразу после знакомства сложились братские отношения, будто с детства знали друг друга и имели привычку делиться и не только съестным. Пережевывая немного подсохший шоколад, девушка внимательнее, чем в первый раз, огляделась вокруг, пытаясь найти хотя бы что-нибудь, любую мелочь для сооружения лежанки. Но, похоже, подвал был пуст, а перед тем, как она с Саней выбрались сюда, еще и тщательно прибран. Пришлось пристраиваться кое-как, если не сказать хуже, что как-нибудь, прямо на сухом, но удивительно твердом, хотя и теплом почему-то полу. И просто подсунув под голову руку. Позади Аньки копошился брат, пристраиваясь поудобнее, толкая ее коленями, то обнимая, то отпуская.
Сон долго не хотел дать хотя бы мимолетное освобождение от усталости, неожиданных, неразрешимых проблем последних дней, от тусклого, но назойливого света, проникающего через амбразуру вентиляционной щели в подвал…
"Как хорошо во сне", — с легкой досадой подумала Анька, чувствуя, как затекло всё тело от неудобной позы, как ноет каждая мышца, касавшаяся теплого бетонного пола. Да еще и мальчишка, прижимающийся к ней сзади, ласково, но чувствительно сжимает грудки, бормочет что-то и от воодушевления аж причмокивает, во сне забыв, что сейчас, в хмуро-сером свете наступившего то ли утра, то ли уже дня, на сухом и теплом полу подвала, после проведенных на стадионе нескольких дней, ей как-то было не до сексуальных утех.
— Отстань, Санька, — прошипела негромко девушка, сгоняя с груди ласковые и настойчивые пальцы мальчишки. — Вставать пора, да посмотреть, куда мы вчера выбрались…
И — пока Санька просыпался, потягивался, скрипя зубами от набросившейся на мышцы боли, и разглядывал в новом свете своды подвала, Анька быстро сбросила с себя куртку и юбчонку и энергичными наклонами и приседаниями разогнала застывшую во сне кровь. Пытаясь растянуть вертикальный шпагат у стены, девушка обратила внимание на вожделенный взгляд Сани, какой-то удивительно новый по сравнению с прошлым, когда она также вот, в одних трусишках делала зарядку дома, в присутствии еще и Варлама с Семеном. Скомкав окончание упражнений, Анька поскорее оделась, что бы не дразнить напрасно братишку, и, не говоря ни слова, вновь выглянула в амбразуру у самой земли.
Еще вчера, когда они протискивались через узкий, неизвестно кем сделанный лаз, ведущий от коллектора в маленький тамбур перед входом в подвал, Аньку посетило странное и знакомое ощущение. Да-да, так уже было, когда-то давно, когда она отвернулась от стола, за которым Лёшка-Дракон что-то пояснял соседу Володьке, и прислонилась лбом к холодному оконному стеклу, пытаясь вглядеться в темному дождливой осени. Вчерашняя усталость после побега не дала ей сразу сориентироваться, разглядывая темноту за подвальной амбразурой, да и сейчас видно было неважнецки, улицу затягивало каким-то серым то ли туманом, то ли дымом, но разобрать, что оказались они в незнакомом районе Анька смогла. И это не утешало, рассчитывать на чью-то помощь, увы, не приходилось. Да и еще вопрос: какая же помощь им конкретно нужна? Ну, поесть, да попить — понятно, а дальше? Вернуться домой, где их на глазах всего района увозили "чистильщики"? Это то же самое, что сразу вернуться на стадион. Да и возможно ли это возвращение иначе, чем через обратный поход по коллектору? теперь Анька не могла твердо ответить на этот вопрос.
С улицы явно потянуло гарью, причем — не химической, грязной и ужасно вонючей, когда горят брошенные в металлические баки городские отходы, а какой-то чистой, лесной, будто жгут неподалеку сосновые дрова. И тут же замершая улица ожила, будто только и ожидала пристального взгляда на себя.
— Раз, раз, раз-два-три! — четкий, военный отсчет раздался из дымного тумана и перед глазами Аньки возник строй невероятных, одетых по-киношному солдат или актеров массовки.
Серо-зеленые грубые шинели, брюки-хаки, высокие сапоги, ношенные и запыленные, а на головах неуклюжие помятые картузы с поломанными у многих козырьками и овальными кокардами из потускневшего металла с эмалью. И какие-то длинные, странного даже для Аньки вида, винтовки на брезентовых ремнях, закинутые на спину.
Строй по команде кого-то невидимого за серым покрывалом дымного тумана остановился и рассыпался на маленькие, по три-четыре человека, группки. О чем-то неторопливо беседуя, бойцы закуривали странные длинные сигареты с огромным фильтром, некоторые снимали из-за спины винтовки и упирались прикладами в сухую твердую землю.
Чем дольше смотрела на них Анька, тем больше они ей не нравились, то есть, не то, что бы просто не нравились. Вели-то себя бойцы очень правильно, естественно и по-человечески, вот только так не могли себя вести киноактеры или участники какой-нибудь ролевки, или реконструкторы из исторического клуба. И в одежде своей, немного разномастной, но единообразной они чувствовали себя так, будто носили её всю жизнь, и со своим оружием бойцы обращались, как с хорошо знакомой, давно привычной вещью. И это было неправильно, потому что современники Аньки не могли так себя вести. И пусть это настораживало, не нравилось своей противоестественностью, но вот никакого страха Анька не ощущала.
Почему-то разглядывая толпящихся неподалеку от подвала вооруженных людей в форме, Анька испытала невероятно сильное желание выйти к ним, пообщаться, выяснить, в какой же район города они с братишкой пробрались по вонючей коллекторной трубе. Но тут же девушка сообразила, что появление ее в миниатюрной, едва прикрывающей попку юбочке вряд ли будет воспринято адекватно почти сотней солдат, да еще и таких далеких от привычных Аньке понятий, как должна одеваться женщина. А никакой другой одежды в запасе не было, хотя…
— Санька, снимай штаны, — распорядилась сестра, отвлекаясь от амбразуры.
— Да я всегда рад, — сделав непристойный жест, начал расстегивать ширинку уже оклемавшийся от сна Саня.
Но Анька охладила его любовный пыл:
— Не кобелируй, не идет тебе, лучше раздевайся живее, мне выйти отсюда надо…
Уже посверкивая голыми ногами, Санька подошел поближе к отдушине, что бы передать из рук в руки сестре свои штаны, и заинтересованно принялся рассматривать отдыхающих бойцов непонятной армии. Анька пристроила на какую-то сухую и теплую трубу, опоясывающую подвал на уровне ее головы, свою юбчонку, влезла в просторные и грязные после вчерашней прогулке по канализации штаны брата. "Бродили вчера не один час по уши в дерьме, — констатировала очередную непонятку Анька, — а что от моих туфель, что от Санькиных штанов — никакого запаха, только грязь, да и та явно застарелая…" Она поискала глазами выход из подвала.
"Странно, как же мы его еще вчера не заметили", — подумала девушка, трогая рукой низенькую деревянную дверь, расположенную в низенькой нише в стене совсем рядом с вентиляционной отдушиной, к которой прильнул Саня. Но додумывать было уже некогда, дверь легко открылась, противно проскрипев проржавевшими петлями, и Анька шагнула за порог, в узкий кирпичный колодец с десятком ступеней, ведущих наверх. С каждым шагом усиливался запах дыма и еще чего-то неуловимо естественного, домашнего, знакомого так давно, что уже и забытого.
Стараясь ступать бесшумно и осторожно, что на каблучках было не так-то и просто, Анька медленно приблизилась к стоящей ближе всех группке бойцов, не скрываясь, что бы те не подумали чего плохого, но и не привлекая особого внимания, что бы успеть хоть что-то заметить полезное для себя. Но ничего заметить она не успела.
— Глянь, девка, — сказал один из бойцов, совсем на вид молоденький, едва ли старше Сани, белобрысый и плоховыбритый, но широкоплечий и высокий, с длинной папиросой в руке. Этой вот папиросой он и тыкал в сторону приближающейся Аньки.
Один из бойцов, стоящих опершись на винтовку и спиной к подходившей Аньке, моментально взъерошился, подхватываясь и вскидывая оружие, одновременно дергая затвор, что бы дослать в патронник патрон, и развернулся, направив ствол на Аньку. Правда, тут же, увидев, что девка подходит одинокая, молодая, да еще и без оружия, во всяком случае, с виду, он опустил ствол в землю, не меняя, впрочем, его направления.
— Эй, ты чего? — окликнул Аньку второй боец, постарше, цыганисто-смуглый, с выбивающимися из-под пилотки колечками черных волос. — Ты не тифозная ли часом?
Анька непроизвольно провела рукой по коротко остриженным волосам. "Черт возьми, откуда я-то знаю про тиф и про то, что тифозных стригут наголо?" — подумала она, но тут же справилась с секундной растерянностью:
— Здоровая я, с чего взял про тиф? а волосы состригла — удобнее так…
— Ох, и на язык острая, и сама пришла, — обрадовано вскрикнул цыган и замахал руками, — ну, так идти скорей, а то тут скука смертная, хоть языками почешемся, раз на другое времени нет…
— А чего это у вас на другое времени нет? — спросила Анька, подходя поближе к цыгану и осматриваясь.
Бойцы, курившие и просто разговаривающие друг с другом, начали оглядываться и, замечая девушку, группироваться возле нее. Впрочем, пока все было очень скромно и даже целомудренно по меркам Аньки.
— А ты чего это за вопросы такие задаешь? — подозрительно поинтересовался белобрысый, пытаясь привлечь к себе внимание Аньки. — Сама-то откуда здесь взялась?
— Да вон, оттуда, — Анька кивнула себе за спину в сторону закутанного дымным туманом дома.
— Да там уж лет двадцать, как никто не живет, — нахмурился боец, — да и место это плохое, все знают, а ты говоришь — оттуда? Может, ты и совсем даже не оттуда?
— Глянь, и курточка-то на ней какая, — неожиданно поддержал белобрысого кто-то из-за спины. — Кожа тонкая, как сукно, да и застежка странная, не нашенская…
— А какая была, такую и взяла, — автоматически огрызнулась Анька и — как оказалось — в масть.
— Ты еще на штаны ее глянь, точно не наши, — заржал в голос цыган.
Товарищи, чуток присмотревшись к вымазанным в грязи и измятым брюкам Аньки, поддержали цыганский смех. Вообще, на любой непредвзятый взгляд девушка выглядела очень экзотично: взъерошенные, короткие волосы, давно не знавшие расчески и шампуня, изящная по покрою черная кожаная курточка, кое-где отмеченная непонятными пятнами, безразмерные, мятые и грязные, мужские штаны, из-под которых выглядывают острые носки и тонкие каблучки туфелек.
Невдалеке, там, где, казалось, кончается затянутая дымом улица, раздались непонятные звуки, будто кто-то ломал в руках сухие прутья, щелкающие очень отчетливо и часто. И тут же в воздухе запели, засвистели неизвестные то ли насекомые, то ли просто маленькие камешки, пролетающие над головами.
Но не все они пролетели мимо. На шинели белобрысого вдруг расцвело красное, яркое пятно, и боец успел только странно икнуть, закинув голову, и тут же повалился на бок, как лишенный подпорки манекен.
Окружающие Аньку бойцы сообразили моментально, что оттуда, из-за дымной пелены, кто-то стреляет по ним частными, но нестройными винтовочными залпами из десятка стволов. Да и как было не сообразить, если вслед за белобрысым еще пяток человек кулями свалились на землю, и только один из них шевелился, в агонии суча ногами и вздымая пыль.
Правда, оставшиеся в живых ловко и быстро сами попадали на землю, сдергивая со спины винтовки, выставляя их стволами в сторону, откуда прилетали пули. Залязгали затворы, зазвенели обоймы, возвращаемые после зарядки в подсумки. Анька продолжала стоять, будто вкопанная, ошалевшая, шокированная и ничего не понимающая. Еще бы, впервые она оказалась под настоящим обстрелом, да и оказалась-то случайно, совсем неожиданно. Анька не сообразила, сама ли она упала или кто-то из бойцов успел ударом в спину свалить ее, но пришла в себя девушка уже лежа носом в пыли и вздрагивая всем телом от страха, когда над головой ее пролетала очередная пуля. Но страх внезапности постепенно прошел, и теперь ничто не мешало Аньке рассмотреть, как упавшие бойцы тоже стреляют в ответ, но странно: зачем-то передергивая после каждого выстрела затвор и заново прицеливаясь в ту сторону, откуда летели пули.
И еще — очень странно пролетают минуты боя, казалось, вот только что, мгновение назад, валился на землю окровавленный белобрысый боец, не успевший даже и винтовку-то со спины скинуть, а уже полдесятка его товарищей постреливает в сторону дымной пелены, а позади них слышны дружные уверенные шаги. Анька не успевает оглянуться, но слышит, как позади раздается негромкий, звучный приказ: "Товьсь! Залпом!… пли!!!" И хлесткие, сухие звуки выстрелов покрывают все остальные звуки…