Было еще рано, но восходящее из-за дальнего леса солнце уже припекало. День обещал быть жарким.
Ему и впрямь предстояло быть жарким…
Учитель и Хесус молчали, привычно меряя дорогу и стараясь не очень звенеть кандалами. Шаг был строго ограничен длиной цепи, связывающей ноги, — кандалы диктовали скорость.
Охранники весело переговаривались за их спиной. Они обсуждали вчерашний поход в соседнюю деревушку и прелести какой-то Маркиты. Они были спокойны: куда денутся два закованных в железо человека…
Дорога свернула за скалистый уступ.
Лагерь с охраной на дозорных вышках скрылся из виду.
Четверо продолжали шагать по дороге.
Вдруг учитель опять застонал, заохал, замедлил шаг. Разговор яа спиной оборвался. Учитель замолчал, прислушиваясь, сделал еще несколько шагов, повалился в дорожную пыль и задергал ногами.
Растерявшиеся охранники подбежали к нему. Учитель стонал и бился в припадке. Глаза его были закрыты, из горла вырывались нечленораздельные звуки.
Один из охранников попытался приподнять упавшего, но тот оказался чертовски тяжелым. Не разгибаясь, он повернулся к Хесусу и увидел, что его приятель неподвижно лежит в пыли с окровавленным лицом, а заключенный пытается снять с его плеча карабин. Он не успел ничего предпринять, потому что учитель обеими руками вцепился в него. Охранник отшвырнул старика — он был значительно сильнее учителя, справиться со стариком не представляло труда. Хесус использовал момент и взвел курок:
— Руки вверх!
Черный зрачок карабина глядел в упор на растерянного охранника. Он медленно поднял руки. Сзади подошел учитель.
— Никто тебя не тронет, если будешь вести себя тихо, — быстро сказал учитель, забирая у обалдевшего парня карабин, — Бери на плечи своего приятеля и шагай, куда скажем.
Охранник взвалил еще не пришедшего в сознание товарища на спину и двинулся в сторону от дороги, в горы.
У зарослей невысоких колючих кустарников учитель приказал остановиться.
Солнце поднялось выше. На небе ни облачка. Безжалостные лучи его жгли все вокруг. Зной. Духота.
Запряженные в повозку волы лениво передвигали ноги. Возница поминутно щелкал кнутом и, не переставая, бранился. Но привычные волы нисколько не ускоряли шага.
Повозка отчаянно скрипела и еле двигалась, оставляя за собой неподвижное облако едкой пыли.
Без устали ругаясь, возница вытирал лицо большим клетчатым платком. Наконец ему и это надоело. Он замолчал. Лицо его, защищенное от солнца широкополым сомбреро, стало безразличным и задумчивым. Вдруг он услышал близкий голос. Двое вышли из-за скалы и преградили дорогу.
— Куда путь держишь?
Возница встрепенулся. Перед ним стояли жандармы.
— В Сантьяго, — поспешно ответил возница. Он старался говорить как можно вежливее и даже снял сомбреро.
Он знал, что с жандармами нужно быть осторожным. Им ничего не стоит прицепиться к пустяку, побить «грубияна», а то и отправить в каталажку «за неповиновение властям».
— В Сантьяго? Это нам по пути, — сказал один, старый и худой. — Подвезешь?
— Конечно, сеньоры, конечно. С большим удовольствием. Садитесь. Только вот скотина проклятая совсем идти не хочет. Еле плетутся, — указал он кнутовищем на волов.
— Ничего, мы не торопимся, — ответил старый жандарм.
Они сели сзади, свесили ноги, возница щелкнул кнутом, повозка покатилась.
— Как бы сделать, чтобы проклятые волы двигались порезвее? — сказал через некоторое время молодой жандарм вполголоса, так, чтобы возница не слышал.
Это был плотный и сильный парень. Мундир ему явно тесен, сковывает движения, рукава коротковаты.
— Спокойно, Хесус, не волнуйся, — ответил второй. — Привязали мы их крепко. Не развяжутся. А хватятся нас только в полдень, в обед. В запасе часа три-четыре.
Они замолчали. Потом старик снова заговорил:
— Как бы не наткнулись на них раньше полудня. Тогда все пропало. Схватят.
— Вряд ли, — возразил молодой. — Крестьяне не любят появляться там, где бывают жандармы. Видел, как посмотрел нанас возница.
Они снова умолкли.
Колеса отчаянно скрипели. Волы медленно ползли по дороге. Возница умолк окончательно. Даже кнутом не щелкал. Прошел час. Другой. Повозка медленно катилась по дороге. «И чего ато им вздумалось глотать пыль?» — недоумевал возница. Но говорить с жандармами у него не было никакого желания.
Дорога пустынна. Редко кто отправится в путь по такому пеклу. Иногда в стороне от дороги можно было заметить одинокие фигурки крестьян, обрабатывающих свои крохотные участки.
А вот и первые дома окраины Сантьяго. Гвардейцы спрыгнули с повозки, поблагодарили возницу, перебросили через плечо карабины и направились в город. Возница облегченно вздохнул. Наконец он избавился от неприятных попутчиков.
Они спокойно шли по безлюдным солнечным улицам, изредка обмениваясь ничего не значащими словами.
Учитель остановился перед роскошными воротами богатого особняка, огляделся по сторонам и уверенно открыл калитку.
— Вот мы и пришли, — сказал он изумленному Хесусу.
Двухэтажный каменный дом с большими широкими окнами, с просторной застекленной верандой утопал в зелени.
В саду было тихо, свежо и безлюдно. Они прошли посыпанными светлым песком дорожками. Поднялись по отлогой парадной лестнице к массивным резным дверям и вошли в просторный, отделанный бронзой вестибюль с высокими старинными зеркалами. Вестибюль украшали мраморные скульптуры, изображавшие прекрасных обнаженных женщин.
Хесус впервые видел такое великолепие. Он понимал, что таким особняком мог владеть только очень богатый человек. Быть может, миллионер. Когда-то он видел такие особняки, но только издали, сквозь ограду. Он робко ступал по мягкому пушистому ковру. Никто не встретил их.
Налево от себя они увидели полураскрытую дверь. Учитель подошел к ней, заглянул и, с удовлетворением кивнув головой, поманил Хесуса. Тот неуверенно последовал за ним.
Они оказались на просторной веранде. Из сада доносился шелест листвы старинных каштанов да щебет птиц, прячущихся в их кронах. Пенье птиц и шум листвы только подчеркивали тишину и покой. Хесус и учитель в пропыленной и измятой форме цивильных гвардейцев казались людьми, прибывшими из другого мира. Да так оно и было..
В углу веранды спиной к вошедшим, в низком удобном кресле возле маленького журнального столика сидел седой человек с пышной шевелюрой и, покуривая трубку, читал газету.
Он не обернулся на шаги, а просто спросил:
— Это ты, Пилар?
— Нет, это мы, — улыбаясь, ответил учитель.