— Для присяжных этого будет достаточно… учитывая другие — тоже косвенные, согласен, — улики. Вы-то прекрасно знаете, сколько обвинительных приговоров было вынесено на основании исключительно косвенных доказательств, верно, Спенсер? Вы-то знаете, что прямые и однозначные улики удается раздобыть не так часто. Далеко не так часто, как это показывают по телевидению, полиции удается обнаружить, скажем, кусочки кожи убийцы под ногтями жертвы и на основании анализа ДНК доказать вину. Вы-то, адвокат, прекрасно знаете, что в девяти случаях из деоп и присяжные выносят вердикт на основании множества косвенных улик, каждая из которых, взятая в отдельности, мало что доказывает, но, собранные вместе, они складываются в такую четкую картину, что у присяжных не возникает сомнений. К тому же не забывайте: мисс Гилмор находилась в палате одна.
Мэнтаг развел руками и повернулся к Виталию.
— Так я хотел спросить… Чтобы разрушить аппарат, мисс Гилмор должна была воспользоваться механическим приспособлением. Молотком, например. Или камнем, на худой конец.
— Ничего похожего, — вмешался Спенсер, — вы не нашли, верно?
— Нашли, — отрезал Мэнтаг. — Не сразу, да. Во внутреннем дворе больницы, в полутора метрах от стены, нашли металлический брусок весом три с половиной килограмма. Тяжелая штука, верно? Выброшен с пятого этажа. Над местом падения — окна женского туалета, просекаете, Дымов? И на бруске отпечатки ваших пальцев. Ваших, а не мисс Гилмор. Она-то, наверно, предусмотрительно надела перчатки, а вы, передавая ей орудие преступления, не подумали…
Виталий молчал. Сказать ему было нечего. Точнее, сказать он мог бы многое — и вчера мог сказать, и сейчас, но все им сказанное могло быть (и будет наверняка!) обращено против него. Наука? Ох-хо-хо, ну что вы, мистер Дымов, со своей наукой, при чем здесь наука, случай предельно ясный, особенно сейчас: мотив есть, вчера еще возможность совершения преступления выглядела сомнительной (откуда у слабой женщины недюжинная сила?), но теперь и это понятно — всего лишь железяка. Очень удачно выброшена из окна женского туалета. Кто мог? Тоже понятно. Эта штука, значит, была у Айши в кармане халата, она устроила все как надо. Когда началась суматоха, прошла в туалет…
— Что скажете, Дымов?
Виталий молчал. Адвокат тоже раздумывал над чем-то, перебирая бумаги. Что там? Схема, план двора, указание места, где нашли брусок?
— Вы закончили, Мэнтаг? — спросил Спенсер, пряча бумаги в кейс. — Если да, я хотел бы поговорить с моим клиентом. Кажется, соседний кабинет свободен?
— Я не закончил, — детектив не спускал глаз с Виталия — то ли хотел понять, что у него на уме, то ли — куда более прозаично — хотел сказать: «Признавайся, черт тебя возьми, не трать мое время…»
— Почему бы вам не признаться, Дымов? — сказал Мэнтаг. — Сэкономите время. Получите послабление.
Спенсер кашлянул. Виталий не смотрел на адвоката, его внимание привлекло темное пятнышко на стене — то ли кто-то кофе плеснул, то ли таракана раздавил. Только Спенсер теперь может сделать хоть что-то. Пойти в больницу, на восьмой этаж, не на шестой, закончить разговор с сестрой Болтон, но сначала нужно объяснить адвокату — чтобы он не просто понял, но проникся… это невозможно, он не специалист, он наверняка насмотрелся глупых телевизионных передач про Вселенную и черные дыры, уши у него закрыты, как и у Мэнтага, очевидные для Виталия явления и знаки он интерпретирует по-своему, каждый интерпретирует подобные явления так, как позволяет психика, за многие века эволюции приспособившаяся к существованию в этом сложном и всегда упрощаемом мире.
Если бы его не арестовали, он мог бы…
Диночка, Дина, Динора… Зачем ты это сделала? То есть понятно зачем, она ему сколько раз об этом говорила, и слова ее, которые могли бы стать свидетельством ее собственного желания и его с Айшей невиновности, записаны в его ноутбуке, который сейчас изучают полицейские эксперты. Может, сказать им пароль, чтобы не мучились? И что? Прочитают они странный его дневник, и ни один здравомыслящий человек не скажет, ничего, кроме «воображение у него богатое». «Конечно, вы это придумали, чтобы у экспертов появились сомнения в вашей вменяемости. Ловко. Мистика, а вы еще ученым себя называете».
— Хорошо, — сказал Мэнтаг. Пока достаточно. С основными уликами вы и ваш адвокат ознакомлены. Поговорите — не здесь, конечно, вас проводят. Задержаны вы на сорок восемь часов, вопрос о продлении срока заключения будет решаться в понедельник. Кстати, Дымов, за это время я постараюсь понять, как вы устраивали фокусы в своей квартире. Помните, вы мне их демонстрировали?
В комнате, где Виталия оставили наедине с адвокатом, не было ничего, кроме пластикового столика и двух стульев. Да, еще камера под потолком — и это называется «разговор наедине».
— Камера на случай, если заключенный нападет на адвоката, — объяснил Спенсер, проследив за взглядом Виталия. — Такие случаи не редки, как ни странно. Звук не пишут, это запрещено, коллегия адвокатов жестко реагирует на нарушения, да их и не было в последние годы, так что говорить мы можем свободно.
— Мистер Спенсер, — что ж, Виталий решил говорить свободно, — я вижу единственный способ вытащить мисс Гилмор и меня. Это доказать, что Дина все сделала сама.
— Гхм… — кашлянул адвокат.
— Поймите… — Виталий старался говорить убедительно и убежденно. Доказать он сейчас ничего не мог, Спенсер и не понял бы доказательств, оставалось — убедить. Чтобы поверил. Как в Бога. Никто не может доказать, что Бог есть. Никто не может доказать, что Бога нет. Но убедить, чтобы поверили, — в этом человечество преуспело. Нужно найти слова. Слова убедят кого угодно. Смотря в чем, однако…
— Поймите, мистер Спенсер, все произошло потому, что Дина, моя жена, находилась в состоянии комы. Это особое состояние сознания, самое, вообще говоря, естественное для разумного существа, поскольку позволяет… или, точнее, составляет единство… вернее, единение, общность с основным состоянием вещества во Вселенной. Послушайте, мистер Спенсер, не было и нет никакого криминала… ну, кроме свойственной женщинам ревности… это есть, Дина всегда меня ревновала, но на этот раз она… у нее не было оснований, да она и сама говорила… Неважно. Давайте я наконец все расскажу с самого начала. Только поймите — начало не в том, что Дина чуть не погибла, и не в том, что у нас так получилось с Айшей. Начало в том, что три четверти вещества во Вселенной находится в так называемом темном состоянии. Это вещество по массе втрое больше всего того, что мы видим, и того, что наблюдают космические обсерватории. Звезды, галактики, квазары, скопления, пыль, газ — это не главное во Вселенной, понимаете, Спенсер? Это лишь четверть массы. Остальное вещество притягивает так же, как и обычное, но в остальном взаимодействует с ним очень слабо. Почти не взаимодействует. Понимаете?
— Нет, — сказал адвокат. Он внимательно наблюдал за Виталием — так психиатр следит за поведением и речами пациента, чтобы точнее поставить диагноз, в необходимости которого у него нет сомнений.
— Что — нет? — переспросил Виталий, почувствовав, как в очередной раз ударился головой о стену непонимания.
— Не понял, — объяснил адвокат. — Давайте вернемся с небес на землю.
— Мы не можем вернуться с небес на землю, — мрачно сказал Виталий, — пока вы не поймете, что именно происходит на небесах.
— Хотите заняться религиозной демагогией? — осведомился Спенсер. — Мистер Дымов, я не знаю ваших соображений, но линию' поведения вы выбрали совершенно неправильную. Вы хотите, чтобы я защищал вас и мисс Гилмор? Тогда оставьте риторику и переходите к фактам.
— Если мы не начнем с самого начала, то ни одного факта объяснить не сможем, вы понимаете это?
— С начала, — проникновенно произнес адвокат, — это с Большого взрыва? Вначале, так сказать, сотворил Бог небо и землю.
— Ну… — Виталий вымученно улыбнулся. — Можно сказать и так.
Если «небо» — это материя в форме поля, энергии, а «земля» — вещество, то сравнение приемлемо, почему нет?
— Мистер Дымов, — адвокат с деланным безразличием рассматривал свои пальцы — будто пересчитывал, — вы, наверно, путаете меня с Мэнтагом. Его вы можете водить за нос, хотя и в этом случае хорошо бы сначала посоветоваться со мной.
— Я никого не вожу за нос! — воскликнул Виталий. Все бесполезно. Каждый слышит только то, что способен понять. Каждый понимает только то, к чему привык. Каждый привык к тому, чему его научили, что стало его личным опытом. Разве каждый не видит и не осознает только то, что способен понять? Заколдованный круг. Спенсер множество раз сталкивался с проявлениями темного вещества в быту — как и все, как любой человек. И столько раз он говорил себе: «показалось, память подвела, не было этого»?
Что сделала Дина? Только то, что бессознательно умеет каждый, но у человека в коме получается много лучше. Как объяснить это Спенсеру? А если не объяснить, адвокат, воображая, что спасает своих подзащитных, будет убеждать суд и присяжных в том, что мистер Дымов страдает психическим расстройством, а мисс Гилмор — болезнью, которая называется любовь, а потому слепо выполняет все, что ей говорит мистер Дымов, страдающий психическим расстройством, в чем суд легко убедится, ознакомившись с показаниями, данными мистером Дымовым на следствии, и задав мистеру Дымову несколько наводящих вопросов.
Никого ни в чем не убедишь. Никого. Ни в чем.
— Вы меня слышите, мистер Дымов?
— Да. Извините, я думаю… Может, мне вообще отказаться от защиты? Мы с вами не понимаем друг друга. Вы не хотите понять, что происходит.
Адвокат помолчал, то ли собираясь с мыслями, то ли впав в нирвану — сидел, закрыв глаза, откинувшись на стуле, ладони лежали на столе. Пальцы свои Спенсер то ли успел пересчитать, то ли счел это занятие столь же бессмысленным, как защита человека, выдающего свои фантазии за реальность, а реальность воспринимающего — как порождение фантазий.
— Послезавтра, — сказал наконец Спенсер, — суд будет решать, отпустить вас под залог или оставить в тюрьме до начала процесса. Скорее всего, на этой стадии у нас ничего не получится. Тюрьма — не рай, но два-три месяца под стражей вам не повредят. Так мне кажется. У вас будет время подумать и изменить манеру поведения. У меня будет время сформировать линию защиты, оптимальную для вас и мисс Гилмор.
— Могу себе представить… — пробормотал Виталий.
— Что вы сказали?
— Ничего. Как вы думаете, мне разрешат пользоваться компьютером?
— Боюсь, что нет. Вы сможете смотреть телевизор, я буду вас посещать. Скорее всего, вас поместят в одиночную камеру, так что проблем с соседями вы будете лишены.
— Айша…
— Нет, до начала процесса никаких контактов. Может, вы все-таки…
Виталий опустил голову.
— Тогда до встречи в суде, — пожал плечами адвокат и поднялся, кряхтя, будто за полчаса, проведенные в обществе Виталия, постарел лет на двадцать. Пижон.
Открылась дверь, в комнату вошел охранник.
— Вы забыли очки, — сказал Виталий.
— Что? — адвокат, выходивший уже из комнаты, обернулся.