Говард возблагодарил небо и секретаршу, соединившую незнакомую женщину с начальником отдела оперативных инвестиций. Такое самовольство категорически запрещалось, и при любом другом случае Говард Баро, покой которого секретарша была нанята охранять, непременно попенял бы ей за это. Но сейчас… Завтра же он вручит ей букет и чек с премиальными. За интуицию тоже надо платить.
— Ты сказала, что ты моя сестра?
— Нет, я попросила соединить меня с мистером Баро. И все.
Будут премиальные! И букет будет.
— Снежинка, как же я рад тебя слышать. Как ты меня нашла?
— Листала «Чикаго трибьюн», а там твоя фотография.
И не просто фотография, мог бы добавить Говард, а снимок с вечеринки в клубе «Эльдорадо», на которой было объявлено о помолвке Говарда Баро с наследницей многомиллионного состояния, американкой в девятом поколении, обворожительной Мэри Хиггинс.
— Поздравляю.
— Спасибо, Кристи. Боже, сколько же мы не виделись!
— Давно. Ты очень изменился, Говард. Ты уже совсем взрослый.
— Еще бы! Я уже почти старый.
— Как мама?
— Ничего. Ты знаешь, отец умер.
— Да, я знаю.
— Но ты не приехала на похороны.
— Я была далеко. В Непале.
— Где?
— В Катманду. Когда вернулась, все было позади. Мама наверняка уже успокоилась, да и не нужно было ей мое сочувствие. Нет ничего отвратительнее неискренних соболезнований посторонних людей.
— Ты преувеличиваешь. Мама тебя любит.
— Она меня забыла, Говард. А ты?
— Что ты, Кристи. Ты для меня… Ты где сейчас?
— В Чикаго.
— Когда мы увидимся?
— Ты действительно этого хочешь?
— Конечно!
— Знаешь, я ведь потому и позвонила. Хотя набирала номер и боялась: вдруг ты не захочешь со мной разговаривать?
— Как тебе такое в голову пришло! Ну, называй свой любимый ресторан. Мы такую пирушку закатим!
— С рестораном не получится. Ты лучше приезжай ко мне.
— Адрес!
— Знаешь больницу святого Патрика?
— Ты больна?
— Приезжай, Говард. Спросишь внизу, тебе подскажут, как меня найти.
— Я уже еду, Кристи!
Ждать лифта он был не в силах. Помчался по лестнице. В подвальном гараже прыгнул в свой «Мустанг» и вдавил в пол педаль газа. Как он не снес шлагбаум на выезде? Как не врезался в одну из возмутительно медленно крадущихся по улицам машин? Как не сбил какого-нибудь наглого пешехода? Ну, разве что чудом.
Через двадцать минут Говард был у больницы святого Патрика. Подбегая к стойке регистрации, он вдруг подумал, что не знает фамилии Кристины, она же наверняка замужем. Но вариантов не было, и поэтому он спросил у медсестры, поднявшей на него усталые, но все же профессионально внимательные глаза:
— Простите, Кристина Баро… Я могу ее увидеть?
— Одну минуту. — Пальцы девушки забегали по клавиатуре компьютера. — Да, конечно. Правое крыло. 76-й бокс.
— Благодарю вас. А где это?
— Налево по коридору, потом через переход и по лестнице на третий этаж.
Он побежал. Коридор, переход, вот и правое крыло. Дверь, светящаяся табличка над дверью. Он замер. Его губы шевелились, повторяя одно-единственное слово:
— Хоспис. Хоспис. Хоспис.
Его попросили посторониться. Два санитара в светло-зеленой униформе прошли мимо него. Один мужчина нес тонкую папку, другой — черный пластиковый мешок.
— Да, пожалуйста, — он отступил в сторону. — Простите.
Говарду понадобилось несколько минут, чтобы собраться с духом и приклеить к лицу улыбку. Лишь когда это удалось, он открыл дверь и стал подниматься по лестнице.
Бокс № 76. Он посмотрел через стекло, врезанное в дверь. Кристи в палате не было. На кровати, с капельницей, подсоединенной к худой руке, лежала седая женщина, лицо которой покрывали пигментные пятна. Наверное, медсестра ошиблась или произошел компьютерный сбой. Надо спуститься, надо устроить скандал…
Тут он увидел глаза женщины. Она смотрела на него.
Говард отворил дверь и вошел:
— Здравствуй, Кристи. Вот и я.
Глаза женщины наполнились слезами.