Самый верный способ борьбы с начальством — поставить его в тупик. Что имеется налицо? Акт судмедэкспертизы о времени смерти. Пальчики Сафарова на сейфе. Это, конечно, мощно. А сейчас их прекрасно «дополнят» показания официантки и администратора кафе.
Ершов, мысленно ухмыляясь, включил диктофон и еще раз прослушал свои с ними беседы, потом аккуратно, близко к тексту, составил протоколы допросов, чтобы не вызывать их сюда — времени все равно не было.
Уже через час следователь был в кафе. К счастью, как раз опять оба свидетеля были на месте. Администратор кафе, парень лет двадцати восьми, увидев Ершова, нахмурился и продолжил копаться в своих бумажках, демонстративно не обращая на него внимания.
Поздоровавшись, но уже чувствуя подвох, следователь сообщил, что нужно выполнить некоторые формальности. А именно, подписать протокол недавнего допроса. Администратор, криво ухмыльнувшись, даже не взглянул на бумаги:
— Послушайте, никаких бумаг я подписывать не буду! Не знаю, о чем речь, и знать не хочу. Так что извините!
— То есть как? — взвился от возмущения Ершов. — Вы отдаете себе отчет в том, что говорите? Что такое дача свидетелем ложных показаний или отказ от них? В тюрьму, что ли, хотите?
Парень вспыхнул:
— А вы отдаете? Я что, сдохнуть теперь должен ради этих ваших протоколов?.. Все, больше ничего говорить не буду! Не видел никого! Вот такой протокол — пожалуйста, подпишу!
Ершова, человека эмоционального, аж слегка потряхивало. Терпеть не мог такого наглого вранья! Сгоряча хотел, было, вывести подлеца на чистую воду, продемонстрировав запись диктофона, но здравый смысл остановил. Неспроста же этот тип отказался от показаний, уже припугнуть кто-то успел! Придется оставить камень за пазухой, для лучших времен.
С официанткой, как и следовало ожидать, состоялся аналогичный разговор. Девушка, не глядя на Ершова, твердила, что никого в тот вечер не видела. Приехали! Выходит, начальник, как всегда, прав! Как говорится в статье первой неофициального устава. Даже если он не прав, как сказано во второй статье, читай статью первую.
«А тэпэрь паслушаэм, что нам скажэт тавариш Гудкова», — уже успокоившись и настроившись на ироничный лад, со сталинским акцентом самого себя спросил Ершов.
Должность генерального директора, в соответствии с приказом нового владельца фирмы «Эванс плюс», Семкиной Елены Станиславовны, временно занимал администратор, Ефремов Михаил Борисович.
В сущности, он выполнял те же обязанности, что и до смерти Семкина, но к ним добавились еще и дополнительные. Учитывая, что в последние месяцы перед гибелью Семкин почти все свои обязанности переложил на Ефремова, а сам занимался исключительно новым проектом, таких дополнительных обязанностей было немного. Михаил Борисович чувствовал себя полноправным хозяином.
Ефремов знал практически все о «морально-политическом климате» на фабрике и ее финансовых возможностях. Поэтому немедленно в полтора раза повысил расценки почти на все работы. Увеличил вдвое и получку Гудковой, назначив ее администратором. И не из благотворительных целей, не потому, что «такой добрый».
Как человек, всю жизнь связанный с производством и с людьми, он уже спинным мозгом чувствовал, какой работник полезен для производства и что нужно делать, чтобы повысить эффективность его работы. Поэтому здесь был только трезвый расчет. В новой, более ответственной роли Анна чувствовала себя как рыба в воде.
Ефремов предоставил работнику прокуратуры помещение офиса, а сам пошел по цехам. Следователь начал допрос Анны:
— Скажите, вы подтверждаете, что были с Сафаровым в вечер убийства в кафе?
— Подтверждаю! Но прошу вас, чтобы об этом никто не знал, пока не поймаете убийц! — Анна явно делала над собой усилие.
— Вы чего-то опасаетесь?
— А вы бы не опасались, если бы вас встретил обезьяноподобный тип и пообещал на выбор — исполосовать ножом лицо, или плеснуть кислотой в глаза, или скинуть с лестничной площадки?
Интересное кино. Чувствуется, ребята взялись за дело серьезно, хотят сделать несчастного татарина козлом отпущения, а свидетелей запугать. Откуда, интересно, черпают подробности о следствии?
— Хорошо, обещаю. — Ершов прекрасно понимал, что утечки информации избежать не удастся, но что делать: если строго следовать всем нормам морали, с преступностью трудно тягаться. Так что, как правило, приходится просто обещать, а там как получится.
Анна была симпатична Ершову, поэтому не только ей, но и себе обещал, что сделает все, чтобы эта девушка не пострадала.
Анна подробно рассказала об этом случае. Конечно, она боялась и сотни раз задавала себе вопрос, зачем ей надо ввязываться в их разборки. Но врожденное чувство справедливости и примешанная к этому изрядная порция симпатии к Рафаэлю заставляли не то чтобы неадекватно оценивать опасность, а просто не думать о ней.
Ершов попросил женщину прийти для составления фоторобота, назначил время. Хотя этот, как выразилась Гудкова, человекообезьяна, вряд ли делает погоду.
Основные действующие лица, как всегда, остаются в тени.
Рафаэль, как все нормальные люди, был шокирован убийством шефа, но у него и в мыслях не было, что его самого могут заподозрить, несмотря на произошедший конфликт. Даже когда откатывали отпечатки пальцев.
Сафаров перетаскивал тяжелые мебельные комплектующие, думая о предстоящем свидании. После той встречи с Анной в кафе и последующими за ней еще двумя — кино и опять кафе, только другое, — он понял, что эта девушка создана для него.
Свободная в суждениях и эмоциях, в меру злая. Слишком «добрых» Рафаэль не любил, от излишней дамской слащавости его всегда начинало тошнить. Словом, чувствовал, что она близка ему по духу и мироощущению. А уж, что называется, об основных достоинствах и говорить не приходится. Его сексуальный тип.
В первый раз, когда Рафаэль увидел Анну, он почувствовал, как через него проскочила та самая «искорка». Трудно сказать, задела ли эта искорка и ее, но про себя Раф был уверен. С этого времени возникшее в нем сексуальное влечение к Анне только усиливалось. В ее присутствии парня начинало «плющить и колбасить», как Челентано из «Укрощения строптивого», несмотря на постоянную интенсивную физическую нагрузку.
Грузчиком Рафаэль пошел работать, чтобы «совместить приятное с полезным» — подзаработать деньжат и потренироваться. К тренировкам он привык с детства. Сначала легкая атлетика — два года тренировался в беге на спринтерские дистанции. Не очень-то интересно было, зато бегал быстрее всех, третий взрослый разряд получил, хоть и возраст был даже еще не юношеский, а детский. Потом надоело, решил пойти в самбо, еще два года ерзал по ковру.
Решил, что в жизни это не пригодится, в уличной драке все решается одним ударом, а штурмовать олимпийские вершины желания не было. Перешел в бокс. Вот где нравилось. Сначала часто по морде получал, уходил с тренировки с разбитой физиономией.
Зато чувствовал, как растет мастерство, как совершенствуются физические кондиции. Но перестарался, слишком крепко приложился по груше, получил травму кисти, с которой продолжать тренировки было сплошное мучение. Да и просто бессмысленно — высоких результатов в боксе с такой травмой не достичь.
К тому же родители зудели (сам Рафаэль был с ними согласен), что накапливать удары по башке бесперспективно, можно какую-нибудь гадость, например, болезнь Паркинсона заработать, а зачем это надо? Продержался три года на татарском упрямстве, бросил, хотя уже выполнил норматив кандидата в мастера спорта.
Поступать никуда не было охоты, пошел в армию. Приняли в десантуру, учитывая физические кондиции и спортивные заслуги. Вот где пригодилась отличная физподготовка!
И Рафаэль почувствовал вкус к по-настоящему большим физическим нагрузкам — удивительно, что человеческий организм способен выдержать! Научился разбивать кирпичи разными частями тела. Не всеми, конечно. Кирпичи — это забавно, надо только ударить порезче.
А по человеческому телу по-другому надо бить, у Рафаэля появилось некое чувство удара — какого человека, в зависимости от его физической кондиции, как надо ударить, чтобы либо временно, либо навсегда вывести из строя. Это чувство появилось внезапно, как будто произошел скачок нервной и физической энергии после одного из спарринг-боев.
Уволился Рафаэль старшиной. Предлагали в Рязанское высшее военно-десантное училище, не пошел, хотя соблазн был велик. Напряженная, но интересная жизнь десантника затягивает, льготы к тому же… Но все же строгое подчинение начальникам, причем на всю жизнь, Рафаэль считал не для себя. Да и льготы пока еще только на бумаге. В реальной жизни он видел, как офицеры (точнее, их семьи) мыкаются. Он еще не знал, кем хочет стать, но точно — не военным.
Потом, на гражданке, всегда старался найти работу, связанную с тяжелым физическим трудом. Ему нравилось ощущать приятное утомление в мышцах, чувствовать, как организм восстанавливается после нагрузок. Дважды в неделю, вне зависимости от усталости, ходил в секцию рукопашного боя.
Да и двигательные навыки не хотелось терять, вдруг пригодятся! Был чуть помоложе — время от времени испытывал их на практике: то на дискотеке, то просто на улице. А чем дальше, тем реже; просто перестали возникать такие случаи, когда нужно было применять свои бойцовские способности.
Жениться Рафаэль в ближайшее время не собирался. А какой смысл в такое нестабильное время брать на себя ответственность, плодить нищету? Квартиры нет — работая грузчиком, на нее еще лет сто пятьдесят надо копить, причем все это время не есть и не пить. Одному можно выжить, но с трудом, даже на подружек до получки не всегда хватает. Конечно, надо получать какую-то специальность, не век же в грузчиках и разнорабочих ходить.
Но Рафаэль все время откладывал, находя для этого разные причины, прежде всего материальные. Ведь вот парадокс — отучишься, получишь образование, пойдешь работать — и будешь получать в несколько раз меньше, чем сейчас. Это если по специальности, которая нравится.
Еще в школе у Рафаэля наблюдалась склонность к гуманитарным дисциплинам, по которым отличные оценки он получал легко, без напряжения. И сейчас, после армии, постепенно, несмотря ни на что, созревало желание пойти в педагогический на физвоспитание, со специализацией «единоборства».
В конце концов Рафаэль созрел, но для учебы нужны деньги. Родители старенькие, нажитые за всю их жизнь накопления сожрали реформы. Братишка, жалко на него смотреть, пошел по наклонной плоскости, квасит. Бросает, правда, время от времени. В такой обстановке, в тесной квартирке, где все друг на друга бурчат, а бывает, что и орут, да еще и учиться — нереально. Так что накопить деньжат — и в общагу.
А где можно прилично заработать физическим трудом? Известно где, только в столице. И вот Сафаров уже больше года совершенствует свои физические качества, работая грузчиком на мебельной фабрике «Эванс плюс». Для другого человека это была бы работа на износ, но не для Рафаэля — от физического труда он только крепчает, за год втянулся. Вот только покойный теперь уже босс нервишки трепал.
Без баб Сафаров научился месяцами обходиться. Иногда только, чтобы скинуть переизбыток гормонов, вместе с ребятами снимал б…дей. Обходился с ними аккуратно, как хирург с инструментами, чтобы не заразиться, если что. Спасибо братцу, хоть этому научил.
Ну а с Гудковой — совсем другое дело. Вначале Сафаров Анну рассматривал только как объект сексуального вожделения, даже когда в кафе, в вечер убийства, предлагал пойти с ним жить. Тогда еще сам всерьез не воспринимал свое предложение, болтанул больше для того, чтобы «прощупать почву». Новая помощница администратора в общении тоже была приятна, хотя поначалу разговаривали, естественно, только на производственные темы.
И вот теперь, после трех встреч с Анной, Рафаэль влюбился в нее, что его самого слегка удивляло, так как раньше он за собой такой влюбчивости не замечал. После долгих ежедневных уговоров сегодня Анна наконец сдалась, дала согласие сходить к нему в гости, в его комнату, которую он снял сразу на полгода специально ради нее.
К вечеру Сафаров, перетаскав несколько десятков тонн груза, чувствовал усталость. Правда, он знал, что через пару часиков отойдет. Организм крепкий и тренированный. Ну а если принять душ и сто граммов, на какое-то время, пока не потянет в сон, будет прилив сил.