Семкин ее не наказывал, но Анна чувствовала, что это ненадолго. Ясно, что через какое-то время, может через месяц, получка уже не будет дотягивать до назначенного ей номинала.
Впрочем, сейчас производственные проблемы занимали Аню существенно меньше личных. Слава богу, личные дела у нее явно пошли в гору. Добрая половина «Эванса плюс» ухлестывает, добиваясь расположения молодой женщины. Один паренек из Иваново даже секс-символом «Эванса» ее назвал!
Вчера еще один, плотник, приставал. Подошел сзади, пока Аня смотрела свои записи, приобнял и проворковал: «Анюта, как дела?» А сегодня угостил шоколадными конфетами, вкусными, кстати, а потом и говорит: «Мы бы с тобой поладили!» Клеится, паразит. В общем-то, он симпатичный, кандидатура очень даже ничего, один недостаток — то, что он украинец, а там, где был хохол, еврею делать нечего! Хитрющий до невозможности.
А Рафаэль — мужчинка поприятнее, да и поумнее, а то украинский хлопец хоть и гарный, да какой-то примитивный.
Правда, про татар говорят, что они злые, как собаки… Может, врут! Во всяком случае, любовь зла, если суждено, полюбишь и татарина!
Вот как оно рождается, высокое, светлое чувство! Подогревать его и подкармливать надо, а то зачахнет. За последний месяц несколько раз подходил с разными заманчивыми предложениями. Придется, наверное, согласиться, как раз это воскресенье свободно!
Анна еще не успела превратиться в жесткую эмансипе и весьма подвержена всяческим производственным стрессам.
Однажды, когда Семкин что-то наговорил Анне, она попыталась успокоиться, но слезки все равно капали сами по себе. Арсенал способов воздействия на подчиненных, находящихся в распоряжении босса, отличался не только размерами штрафов.
На этот раз Стеклянный критиковал Анну за одну из ошибок, которую она и не могла не сделать, так как ей ничего не объяснили, а прочитать негде.
Семкин выговаривал Михаилу Борисовичу в присутствии, естественно, самой Анны, причем обидно говорил о ней в третьем лице: «Да она вообще не способна усвоить, каким индексам изделий какие типы фурнитуры соответствуют! Вообще не понимает, о чем там речь».
Анна не могла терпеть такую несправедливость. Несмотря на то что она почти никогда за словом в карман не лезла, школа научила, все-таки от такой наглости начальства не нашла в себе душевных сил пререкаться, выскочила, возбужденная, из конторы и оказалась во дворике. Стояла и аккуратно промокала щеки платком, чтобы не остались следы.
Рафаэль — тут как тут. Не будучи в курсе дела, сразу, однако, догадался, в чем причина расстройства:
— Аня, опять этот дурак, Стеклянный, мозги штукатурил? Не переживай! Он ко всем так относится! Плюнь и думай о будущем. Все равно нормальный человек здесь не может работать, и ты не сможешь. Все уходят, рано или поздно! Он просто чокнутый! Его никто не выдерживает. — Раф стоял рядом, очень близко, и это было приятно, и успокаивающе, и где-то даже возбуждающе. Какие-то волшебные флюиды от него исходят.
Гудкова попыталась взять себя в руки и улыбнуться:
— Да нет, ничего, не на такую напал. В принципе, я умею постоять за себя, не знаю, что это я молчала, от неожиданности, наверное. Просто обалдела от его наглости. Обвинил меня, что я не знаю соответствия индексов изделий типам фурнитуры. А кто мне объяснял? Где это написано? Пойду скажу ему…
— Не надо! Это бесполезно! Сейчас ты ему докажешь, что он не прав, обидится, потом еще что-нибудь выкопает! Пожалей нервы, они тебе еще пригодятся!.. Слушай, Аня, может, сейчас и не самое подходящее время, но все же… что ты сегодня делаешь после работы? Может, зайдем в кафе перекусить?
Хоть что-то приятное за целый день!
— Хорошо, сегодня вроде больше машин на погрузку не намечается. — * Аня решила расслабиться, снять стресс после напряженного трудового дня в приятном обществе. А почему бы и нет, этот красавчик татарин кажется перспективным в плане личных взаимоотношений.
Семкин обычно требовал, чтобы после трудового дня администраторы отпрашивались, даже если уходят через час после его окончания. Незаконно и глупо, но не будешь же постоянно спорить с начальником, даже если он дурак!
И все же на этот раз Анна не стала отпрашиваться.
Кафе было уютное. Рафаэль заказал по салатику, горячему блюду и бокальчику вина. Поговорили друг о друге, Анна рассказала о своем неудачном браке, Раф — о себе.
Оказалось, приехал из Пензы. Родители старенькие, мать уже на пенсии, отец собирается. Старший брат на их шее сидит — то работает, то нет. Последнее чаще. Был алкоголиком, но сейчас в завязке.
Квартира двухкомнатная, тесновато. Заработать в Пензе невозможно, разве что если по блату устроишься. А блата у них нет.
Родители в оборонке всю жизнь проработали, а она сейчас в упадке, никому не нужна. Вот и приехал в Москву подзаработать.
Рафаэль был настроен не очень сентиментально. Чувствовалось, что высокое, светлое и чистое для него явно не романтические категории.
В лучшем случае, из анекдота про поручика Ржевского. Без кривотолков предложил снять комнату и идти с ним жить.
Анну уже жизнь побила, в голове помимо романтики есть еще и трезвый расчет. Поэтому она не стала воспринимать предложение в штыки. Просто обещала подумать.
На следующее утро Анну не покидало странное чувство, что произошло что-то необычное. Получилось так, что сегодня она минут на пятнадцать пораньше приехала, с транспортом повезло.
Так до конца и не проснувшись, думая о предстоящей даже не чашечке, а внушительной кружке кофе, молодая женщина поднималась в контору. Обычно шеф был с утра уже на месте…
Открывая в контору дверь, почувствовала сладковатый запах крови, как в мясной лавке, а зайдя вовнутрь, остолбенела. Фильм ужасов наяву!
Посреди комнаты, раскинув руки, в огромной луже крови, слегка потемневшей по краям, на спине лежал труп Семкина. В черепе зияла здоровенная черная дыра, не оставляющая никаких сомнений в произошедшем.
Незалитый кровью правый глаз с изумлением смотрел на Анну. Полуоткрытый оскалившийся рот, щетинистая бледно-зеленая физиономия внушали отвращение. Женщина не отличалась особой брезгливостью, но неожиданное, впервые увиденное кровавое зрелище заставило ее содрогнуться, она почувствовала слабость во всем теле и тошноту.
Анна даже не зафиксировала свое внимание на деталях беспорядка, царившего в конторе, хотя периферическим зрением все видела.
Ящики из столов были вынуты и валялись на полу, нехитрый сейф открыт настежь. Пытаясь сдержать приступ рвоты, повернулась и рванулась на улицу, столкнулась на пути с Михаилом Борисовичем. Глядя на него испуганными глазами, попыталась ему что-то сказать, не получилось, язык не ворочался. Добежала до первого этажа, почувствовала, что приходит в себя.
Михаил Борисович оказался более стойким к подобным зрелищам, сразу же позвонил в милицию, причем, чтобы не следить, в контору не заходил, а использовал свой, сотовый.
Оперативно-следственная группа приехала через сорок минут, из-за пробок, наверное.
Следователь Ершов, крупный щекастый мужчина лет тридцати пяти, выглядел уставшим, несмотря на довольно раннее время. Внимательно осмотрел место убийства и, предоставив группе продолжать шуршать в конторе, принялся опрашивать по очереди сотрудников фирмы «Эванс плюс».
Михаил Борисович Ефремов спокойно рассказал следователю, что он делал в тот вечер, когда ушел с работы, чем потом занимался, что в момент его ухода делал Семкин. После Михаила Борисовича следователь пригласил Анну.
Единственное место, где можно было допрашивать, чтобы никто не мешал, — один из складов, который администратор любезно разрешил занять для этой цели.
Там стоял письменный стол, настольная лампа горела, несмотря на то что было достаточно светло благодаря складским лампам дневного света и пробивавшемуся сквозь неширокие окна естественному освещению.
— Здравствуйте, присаживайтесь, — предложил Ершов.
— Здрасьте, — автоматически ответила Анна, по-женски внимательно, вплоть до деталей изучая представителя закона.
Свет от настольной лампы располагался так, чтобы не бить в глаза ни допрашиваемому, ни, само собой, следователю.
Теперь складское помещение с деревянным письменным столом старой, социалистической, конструкции напоминало несколько смягченный вариант бериевского застенка, много раз виденного в фильмах; оставалось ощущение, что сейчас следователь повернет лампу и направит свет в глаза.
Анна села на табурет и выжидающе посмотрела на визави. Перед ней сидел бледноватый в неярком свете мужчина с небольшим животиком и несколько выпирающими круглыми щеками, из-за чего стриженная бобриком, с еле заметными пролысинами голова была похожа на грушу.
Не красавчик, отметила про себя Анна, хотя для мужчины это не обязательно, главное, что обаятельный — от него веет силой и уверенностью, да и глаза добрые. От изучающего взгляда привлекательной девушки следователь даже немного заерзал, но быстро взял себя в руки.
— Младший советник юстиции Ершов Сергей Эросович, следователь Московской городской прокуратуры, — солидно представился представитель закона. — Мне нужны ваши показания. Будьте добры, назовите свою фамилию, имя, отчество.
Анна назвалась. Следователь сделал пометки в блокнотик обгрызенным карандашом и туг же спрятал их в карман. Странно, все остальное он запомнит, что ли, мелькнуло у Анны. Впрочем, ее это не касается.
А Ершов и не думал запоминать. В кармане пиджака у него лежал двенадцатичасовой цифровой диктофон, который он давным-давно купил за свой счет и всегда использовал при допросе свидетелей, а потом аккуратно копировал файл из диктофона в свой домашний компьютер.