— Да! И помогу! — заверил Вадим Олегович. — Но я тебе забыл сказать: я с завтрашнего дня уже в Сбере не работаю. Я в другой банк перехожу. Выжили меня. Интриганы. Крысы!
Тут Михаил Степанович молча размахнулся и так ударил Вадима Олеговича кулаком в челюсть, что тот вылетел на палубу (стоявший у дверей Николай Алексеевич едва успел отступить в сторону). Пытаясь устоять на ногах, представитель банковского мира попятился, попятился и кувыркнулся через борт яхты — только подошвы вверх мелькнули. Послышался шумный всплеск воды.
— Доехал, Коля? — спросил, увидев Атапина, Михаил Степанович. — А я вот — переговоры провел.
— Вижу, — Николай Алексеевич вздохнул и спросил молодого человека в фартуке: — А ты, юнга, видишь?
— Что, Николай Алексеевич?
— Ну, как бы человек за бортом. Или мне им заниматься?
— А, конечно. — Андрей выскочил на палубу и метнулся к корме, где находился красный спасательный круг.
А Николай Алексеевич шагнул внутрь помещения и прошел в кают-компанию, к длинному столу, и сел во главе него.
Через некоторое время подошел Михаил Степанович, грузно сел на стул рядом и уставился в стол, заставленный закусками. На другом конце стола светился монитор ноутбука; в качестве заставки во весь экран было помещено фото российской атомной субмарины. Если бы на фото посмотрел знаток, он определил бы, что это лодка из серии «Золотая рыбка» — одной из последних серий, запущенных в строительство при Советском Союзе. На экране монитора около десятка ярлыков папок располагались по левому краю и не умаляли величественного вида атомохода, стоящего в открытом море.
Вошел Андрей.
— Помог банкиру не утопнуть? — спросил его Николай Алексеевич.
— Да он сам вылез, до причала-то, до лестницы, всего три гребка, — ответил юноша. Он вышел, но быстро вернулся с чистой тарелкой, рюмкой и вилкой с ножом, которые учтиво разложил на столе перед Николаем Алексеевичем.
— Спасибо, Андрюша, — сказал тот.
Тут взгляд Атапина упал на двуствольное ружье, которое просто стояло в углу комнаты, рядом со шваброй — щеткой для пола.
— А почему ружье не в сейфе? — спросил Николай Алексеевич, глядя на двустволку.
— Не знаю, — ответил Андрей и посмотрел на Михаила Степановича.
— Да я его туда поставил. Чтоб не забыть почистить, — сказал Михаил Степанович. — Постреляли немного с этим банкирчиком.
— Убрать в сейф? — спросил Андрей.
— Нет, — сказал Атапин. — Тебе же однажды было сказано: оружие не трогай. Не твое это дело — значит, лучше даже не касайся.
Андрей взялся за бутылку водки и хотел было налить ему, но Николай Алексеевич отстранил рюмку, сказав:
— Нет, не хочется. Лучше квасу принеси. Жарко.
Тут в его кармане зазвонил мобильный телефон. Атапин вынул аппарат, табло высвечивало: «Мама».
— Алле, мам, я слушаю. Алле! Мама, я тебя не слышу. Мам, я сейчас перезвоню, хорошо?.. А? Кать, ты? А чего ты с маминой мобилы? Как перепутала? Ты у нее в больнице сейчас? В смысле — куда она ушла? Ты в смысле… ушла?.. — Атапин враз потемнел; помолчав, он продолжил: — А когда это… случилось?.. Подожди, она же мне перед этим звонила. И тебе тоже? И я не мог к ней приехать… И с утра она мне звонила… Значит, никто к ней не приехал — ни я, ни ты… А вчера ты у нее была?.. И я вчера думал, что завтра… Ладно. Понятно. Ты сейчас куда, домой? Я к тебе подъеду. Ты давай там, держись.
Николай Алексеевич залпом выпил кружку кваса, которую к этому моменту успел принести Андрей. Затем уставился на экран ноутбука с подводной лодкой и бессмысленным взглядом смотрел на нее, пока монитор не перешел в режим сохранения энергии и не погас.
Ночью Николаю Алексеевичу снился сон. Было так. Он лежит на спине и смотрит в синее небо, руки полусогнуты вдоль тела, прямые ноги вместе. Он лежит, словно на ките, на атомной подводной лодке между громадными задраенными люками ракетных шахт. Лежит в одних черных плавках, и, хотя солнце яростно печет, Атапин не расслаблен, он не растекается от зноя по черной поверхности лодки, он одеревенел. Или лучше — ометаллел. Головой к носу атомохода он лежит тяжелым железным якорем — ни самому не сдвинуться, ни другим не поднять.
Океан спокоен, в покатые бока субмарины время от времени тихо поплескивают мелкие волны.
— Атапин, ты что, не слышал?! — доносится чей-то крик со стороны рубки. — Кончился праздник экватора — тревога! Срочное погружение!
Николай Алексеевич не откликается.
Изредка шлепаются о лодку волны.
Океан вокруг такой же неохватный и до самого горизонта такой же головокружительно пустой, как небо над ним.
— Николай, мы все уже в лодке! Николай! Под воду уходим!
Подлодка начинает двигаться вперед, разгоняясь и одновременно погружаясь.
С рубки слышится отборная матерщина, затем что-то лязгает — видимо, люк.
Лодка набирает ход и быстро погружается, вот уже вода почти добралась и до Николая Алексеевича, бурлит и пенится совсем близко. Но он не двигается. Так и лежит. И очень скоро Атапин, как будто магнит, прилепившийся к корпусу субмарины, пропадает вместе с ней, и только шлейф вспененной воды остается на поверхности океана.
И Николай Алексеевич несется и несется на спине рукотворного чудовища сквозь толщу вод, по-прежнему невозмутимо глядя сквозь воду туда, где небо. И небо с белым пятном солнца в зените быстро темнеет, потому что стремительно увеличивается глубина погружения…
Чем заканчивался сон, Атапин наутро вспомнить не мог, хотя почему-то очень хотел — ему это казалось важным. Время от времени в последующие дни потерянные обрывки сновидения вновь всплывали в его памяти, и всякий раз Николаю Алексеевичу удавалось лишь немного продвинуться в восстановлении картины.
— Я рекомендую вот этот гроб, — произнес мужчина в черном костюме и галстуке, указывая на один из гробов позади себя, которые в окружении всевозможных венков с лентами были выставлены в просторном зале.
Стены зала и потолок безвестный дизайнер задрапировал темно-серым материалом.
— Светлый клен, очень хорошее лаковое покрытие, — пояснил мужчина Атапину, который вместе со своей сестрой Екатериной в этот момент приблизился к нему. На Николае Алексеевиче была серая сорочка и черный костюм. Екатерина, женщина чуть младше Николая Алексеевича, была одета в черное длинное платье.
— Наиболее оптимальное соотношение по цене и качеству, — продолжил служащий похоронной конторы. — Поэтому я и рекомендую его. Но, конечно, посмотрите, пожалуйста, остальные. Вот подальше есть дуб. Еще дуб, с резьбой. Дороговато, прямо скажем. Дальше бук, тоже с резьбой и с позолотой, это совсем уж по цене… Хотя решать вам. А вон, с другого края то, что подешевле, из прессованной стружки. Можете не спешить, смотрите, думайте.
Служащий тактично удалился и встал у окна. Екатерина прошлась вдоль ряда гробов, в то время как Атапин, стоя на месте, лишь голову за ней поворачивал.
Наконец сестра подошла к брату. Неслышно подошел и служащий, обозначив свое приближение покашливанием.
— Определились? — спросил он Николая Алексеевича.
Тот промолчал.
— Мне кажется вот этот, который вы показали, кленовый, — сказала Екатерина.
— Вы тоже так считаете? — спросил служащий Атапина.
Но Николай Алексеевич и на этот раз не ответил. Он молча смотрел на кленовый образец и не двигался. Сестра посмотрела по направлению его взгляда и сказала служащему:
— Да, мы решили, этот подойдет.
— Ну, раз так, наверно, пойдемте к столу, там все оформим? — служащий вновь обратился к Николаю Алексеевичу. И снова без какой-либо реакции со стороны Атапина.