— Такая?
На кухонном столе лежали бумаги, черновики световой партитуры к очередному спектаклю. Родион взял карандаш и нарисовал на полях фигуру.
— Да, точно такая! — с удивлением подтвердила Маша.
— Это называется трискель, древняя треугольная свастика. Я специально смотрел на днях в библиотеке. Дело в том, что… Только не смейся. Да и не до смеха вообще. Мне этот перстень снится, уже не в первый раз. Только на пальце статуи. Той самой Афродиты, которая померещилась тебе внутри камня в мастерской скульптора. Чертовщина какая-то.
В голове будто что-то щелкнуло, словно выключатель, и внезапно осветилась еще одна область, прежде недоступная. Только теперь Маша соединила два своих воспоминания: мраморную плиту в особняке Антона Петровича и дым над магической чашей колдуньи с Засамарской слободки.
— С нами происходит что-то, чего не может быть… — задумчиво проговорила она.
И добавила к своему рассказу описание визита к женщине-медиуму, о чем сначала не решалась поведать, опасаясь, что Родион действительно сочтет ее сумасшедшей.
— Больше ты ничего от меня не скрываешь? — нахмурившись, спросил он.
— Нет, кажется. Это все, что я сейчас помню.
Маша сыграла убедительно — метод Михаила Чехова предполагает распространение актерских навыков не только на работу, но и на саму жизнь, превращая актера в постоянно работающую фабрику мастерства. Конечно, все, что касалось вчерашнего ночного приключения, этой бессознательной, чужой, спровоцированной какими-то неведомыми силами измены, она тщательно отсеивала, как актер на сцене отсеивает самого себя от рабочего образа.
Родион помолчал, затем заговорил, как бы размышляя вслух:
— Чаша могла закипеть по какой-нибудь простой химической причине: она незаметно бросила туда щепотку подходящего вещества.
— Или там просто дырка в столе, и под этой тяжелой скатертью стояла электроплитка. Я уже думала об этом. Но почему она сразу заговорила о сестре? Как Ванга…
Родион замахал руками.
— Ерунда. С Вангой все ясно: к ней люди шли по предварительной записи, и узнать подробности о жизни того или иного человека легко. Все это штуки болгарского КГБ, для поднятия имиджа страны. Но с нами что-то другое… Допустим, ты просто сказала ей по телефону информацию о себе, о цели своего визита и, разумеется, о сестре…
— Нет! — вскричала Маша. — Я этого не говорила — просто попросила о встрече, и она назначила мне время.
Родион внимательно посмотрел на нее, казалось, в его глазах промелькнула насмешка.
— Ты уверена?
Маша потупилась.
— Разве ты можешь теперь с точностью сказать о себе, что с тобой было на самом деле, а что нет?
Маша молчала.
— То-то и оно.
— Ну, хорошо, — согласилась она. — Мне стало дурно у нее в доме. Наверное, этот дым или пар содержал какое-то наркотическое вещество. И поэтому мне померещилось невесть что.
— В том-то и дело, что померещилась тебе именно Афродита. Та самая, которая не отпускает и меня.
Организатор конкурса имени Афродиты, Виктор Викторович Буров, позвонил на следующий вечер. Маша поначалу растерялась, залепетала, но мягкий доброжелательный голос вернул ей самообладание.
— Хочу сообщить, что ваша кандидатура вышла в финал. Остался последний этап, вы сможете приехать?
— Пожалуй, да, — неуверенно согласилась она.
— Вот и отлично. Приглашение и билет вам доставит курьерская служба. Как записать, на адрес театра или домой?
— Не имеет значения. Скажите, а…
Маша замолчала. Что она должна у него спросить: не подсыпал ли он ей клофелина в бокал?
— Я вас внимательно слушаю, — любезным голосом сказал Буров.
— Другие девушки… — неуверенно произнесла Маша. — Неужели я всех обставила? И будет ли какое-то состязание, выступление на сцене? К чему мне готовиться?
— Разумеется, будет. Лиля вас проинструктирует при встрече, — сказал Буров и голосом, как ей показалось, более интимным продолжил:
— Ну, как вам Москва?
— Замечательно, — рассеянно пробормотала Маша.
— Карусель помните? Лошадку?
— Какую лошадку?
— Серую в яблоках. Которая немножко плачет…
Маша затаила дыхание. Она чувствовала, что наступил какой-то очень важный момент разговора, хотя и не могла сообразить, какой смысл тут имеет лошадка. Допустим, лошадка была, но ее поглотил один из провалов. Признать, что с ней происходит что-то патологическое, значило, быть может, отказаться от конкурса вообще.
— Да, — сказала Маша.
— Что значит — да?
— Да, — спокойно подтвердила она. — Серая в яблоках лошадка.
— Ты ее хорошо помнишь? — В голосе абонента неожиданно прозвучала фамильярность.
Маша оторопела.
— Разве мы с вами на «ты»? — холодно спросила она.
Слишком уж ей был известен этот тон спонсоров, инвесторов, «покровителей»… В конце концов, пусть идут к черту и Буров, и его конкурс. Не позволит она с собой так разговаривать.
— Ох, простите! — донеслось из трубки. — Много работы, много лиц. Я, признаться, не помню, с кем из девушек я на «ты», с кем — на «вы». Забудьте этот инцидент.
И Буров прервал разговор.
Послание принес местный курьер: большой конверт дожидался ее на столе театральной проходной. В конверте была расписанная золотыми узорами открытка (официальное приглашение), билет на самолет до Москвы, взятый по ее паспортным данным, вырезка из газеты с информационной статьей о конкурсе имени Афродиты да еще какая-то памятка с анкетой.