— Несколько минут назад вы назвали Машу моей женой. Я не говорил вам об этом. Откуда же тогда вы знаете, что мы поженились?
— Да ваша жена сама мне и сказала! — радостно воскликнул Антон Петрович.
— Когда?
— Около часа назад.
Разумеется! Можно было и самому догадаться: ведь Маша рассуждала так же, как и он, и единственный человек, который мог прояснить загадку татуировок, был именно этот колдун.
Антон Петрович с удивлением посмотрел на Родиона.
— Так вы не вместе? Признаться, я подумал, что вы меня на измор берете. Пока один ждет в машине, другая врывается, потом она уходит, появляетесь вы… С теми же вопросами, про стигматы.
— Она не говорила, куда собирается пойти?
— Нет, Зевсом клянусь! Впрочем… Думаю, она отправилась на кладбище.
— На какое, зачем?
— Она спросила меня, где похоронили супругу Бурова.
— И где же ее похоронили?
— На кладбище Донского монастыря, — с расстановкой произнес Антон Петрович, и стало окончательно ясно, что он повторяет эти и многие другие слова во второй раз…
У хозяина машины, которую Родион взял еще в аэропорту, сегодня был явно счастливый день. Родион попросил его ехать как можно быстрее, и машина понеслась, рискованными маневрами преодолевая пробки. У каменных ворот кладбища он отпустил машину насовсем, хотя водитель был не прочь продолжить катание.
Родион вошел под тяжелую тень кладбищенских деревьев, все звуки города исчезли, уступив место тихому и равномерному пению птиц. И тут Родион будто попал в свой сегодняшний сон…
Это было то самое кладбище — чугунные ограды, вросшие в старые древесные стволы, звездные белые цветы, нависающие над узкой аллеей скорби. Цветущие ветви жасмина легко сбрасывают в пыль крупные капли росы… Нет, это не было каким-то дежа-вю или обратной памятью — вокруг него был точно такой же пейзаж, что приснился ему сегодня ночью. Он даже не стал наводить справки о похороненной здесь женщине. Родион был уверен, что сам найдет могилу. Странное чувство причастности вело его по аллеям, как если бы снова шла впереди, придерживая ветви, фигура, похожая на греческую богиню… В какой-то момент его сердце сильно забилось, и он понял: это здесь.
Тут будто бы какой-то хмель отпустил его, и он остановился. Перед ним была свежая могила, вычурное надгробье, готические буквы. Родиона бросило в дрожь. С отполированного овала на него смотрела Маша, его жена. Немного другая прическа, чуть более полные щеки, другой тип косметики… Сходство было разительное: кто знает, сколько еще на свете точно таких же лиц — в Европе и Америке, неизвестно где?
Кузнечик спрыгнул с нижнего уступа надгробья, где стояла глиняная ваза с засохшими цветами. Высокая плоская плита напоминала фасад собора и будто приглашала войти внутрь, помолиться, неизвестно за что и кому. Золотые буквы, казалось, плавились на солнце.
БУРОВА ЛАДА ОЛЕГОВНА
Живой тебя представить так легко,
Что в смерть твою поверить невозможно
Родион обратил внимание на дату смерти — 14 февраля. Где-то не так давно уже фигурировала эта дата, в каком-то разговоре… Родион потер лоб, стараясь вспомнить. Валентинов день — это ясно. Ну и что?
И тут какая-то тень скользнула по залитой солнцем плите. Родион оглянулся. Перед ним стояла Маша.
Они обнялись и поцеловались, сделав это так просто и буднично, как и подобает супругам. Маша опустила глаза:
— Я ужасная дура, скрытная, невыносимая…
Перебивая друг друга, они рассказали о своих приключениях сегодняшнего дня. Маша пережила несколько часов ужаса и недоумения. Сидя в самолете, она порой серьезно думала, что она Дарья и есть.
Кто ты — Маша или Даша?
Этот детский вопрос, который всегда задавали посторонние, неожиданно встал перед нею самой.
Если вспомнить всю свою жизнь… Ведь большая ее часть была неразрывно связана с Дарьей, и многие воспоминания были у них общими. В этих мысленных картинах она всегда видела себя и другую девочку. Но кто была другая и кто — она?
Добравшись до момента гибели родителей, Маша ужаснулась, ей показалось, что она сейчас сойдет с ума. Если она Дарья, то почему помнит, как в ту ночь Маша сидела в шкафу, сидела и смотрела, как мама стоит посередине комнаты на цыпочках? Воспоминание действительно было смутным, как будто не ее. Раньше она думала, что ужас, испытанный в те часы, вымел подробности из ее памяти. А что, если она не пережила это сама, а всего лишь слышала от сестры, от Маши, в то время как она сама — действительно Дарья?
Родион слушал ее рассказ, и ему становилось не по себе. И все это испытание она пережила по его вине: ведь он не поверил ей, оттолкнул от себя, заставив в одиночку бороться, отправиться в Москву…
Маша прилетела в столицу и сразу кинулась в логово колдуна. Все было расставлено на свои места: он объяснил, откуда взялись татуировки. Теперь пришел черед проверить еще одну мысль, мысль, которая посетила ее в тот момент, когда в отделении милиции, в дверном проеме показалась Дарья, вернее, та женщина, которая выдавала себя за Дарью.
— Что значит — выдавала? — перебил Родион. — И почему ты сразу не поделилась со мной своими соображениями?
— Я была не права. То, что мне пришло на ум, было совершенно диким. Мне хотелось это проверить. Помнишь, та женщина в гостинице пошла в душ? Я заглянула к ней, будто к своей сестре…
— Почему — будто?
— Потому что у нее не было никаких татуировок! Как выяснилось, в отличие от меня. И никаких следов татуировок тоже не было.
— Кто ж эта женщина, если не Дарья?
Маша развернулась и указала на памятник.
— Вот она кто, и здесь прямое доказательство. Видишь дату ее смерти? Четырнадцатое февраля.
— Валентинов день.
— И день смерти моей сестры.
Родион помолчал.
— Значит, ты притворялась, что узнала ее?
— Не перед тобой — перед ней. Мы всегда были втроем, я не могла тебе рассказать. Да и не хотела сразу, потому что ты мог изменить свое поведение и она бы что-нибудь заподозрила. Мне было трудно тогда, в гостинице. Лада же думала, что я приняла ее за свою сестру, и была спокойна.
— Зачем же она вылезла из окна?
— Да потому, что услышала, что к нам в номер вошел Буров. Его голос. Я специально его вызвала, чтобы он уличил ее.
— Но он не уличил!
— Это как раз самое странное.
— Не уличил, потому что не успел увидеть.