Она притянула меня к себе, трижды поцеловала и, сняв со своей шеи, надела мне через голову маленький медальон на цепочке.
— Он у тебя будет как бы ключом для одной встречи со мной. Иди же, иди.
Когда я уже был у двери, она с усмешкой добавила:
— Да, знаешь, эта дурочка Татьяна, когда заходила ко мне в комнату, туфли украла, лодочки. И как они у меня сохранились, ума не приложу. И шарфик тоже прихватила. Ну да ладно, Бог с ними, теперь они не мне, а ей больше нужны будут.
Потрясенный всем произошедшим, я пошел в свою комнату.
Ровно без пятнадцати двенадцать моя семья и семейство Иришки собрались у изголовья Анастасии Ильиничны. Все стояли, одна Ирочка сидела в своем кресле, слезы капали прямо ей на платьице. Лицо умирающей было искажено от невыносимых болей, которые она испытывала в последние часы. Черные глаза до краев наполнены страданием. Искусанные в кровь губы приоткрылись и едва слышно прошептали: «Подождите минуту, сейчас это пройдет». Она закрыла глаза. Мы молча стояли вокруг, не зная, как помочь. Через некоторое время Анастасия Ильинична глубоко вздохнула и открыла глаза. Они вновь обрели прежний молодой блеск. «Ну, вот и все. Теперь я уже на финишной прямой. Все позади. — Она внимательно обвела взглядом собравшихся, останавливаясь на каждом. — Спасибо, что пришли. Вы все хорошие люди, добрые. Я сейчас вас покину, мое земное время истекает. Но я буду помнить о вас. У каждого из вас своя судьба. По-разному вы проживете жизнь. Будут и трудности, и горе, и радости. Одно помните: хорошее, что вы посеете сегодня, ускорит получение щедрого урожая завтра. Плохие дела, наоборот, откинут вас назад и втянут в новый круг страданий до очищения. Ну вот, пожалуй, я сказала самое главное. — Она помедлила и уже еле слышно добавила: — Каждому да воздастся за дела его! Мое время истекло. Прощайте, не забывайте меня. — Как легкое дуновение ветра прошелестел ее голос. Глаза закрылись.
В это мгновение кукушка стала отсчитывать двенадцать ночи. Ни у кого из нас не было таких часов, но мы не удивились. Все не отрываясь смотрели на покойную. Вдруг лицо ее исказилось и стало менять выражение. Оно превращалось в лицо другого человека. Секунда, и перед нами лежала молодая девушка, очень милая с вздернутым носиком и взбитыми светло-русыми волосами. Первое, что бросилось нам в глаза, было ее перерезанное горло. Все вскрикнули от ужаса. Тут же лицо стало расплываться и переплавляться в иное. Теперь мы видели красивую женщину средних лет с синюшным лицом и обрывком веревки на шее. Маски сменялись все быстрее и быстрее. Мы уже едва успевали рассмотреть черты новых лиц, но ясно понимали, что все они принадлежат женщинам, умершим не своей смертью. Последним образом, задержавшимся подольше, была молодая, поразительной красоты девушка с толстой черной косой. На волосах, шее и плечах ее зеленела болотная тина. Внезапно она открыла огромные черные глаза, оглядела всех, стоящих рядом, и прошептала: «Ну, вот и все, спасибо тебе, Боже!» Глаза ее закрылись уже навсегда. Кукушка прокуковала последний раз. Лицо опять преобразилось. Перед нами лежала Анастасия Ильинична, помолодевшая, спокойная, с легкой улыбкой на губах. Женщины, Ириша и я заплакали. Постояв еще какое-то время возле покойной, мы покинули комнату. Надо было звонить и вызывать «скорую» и милицию. «Скорая» приехала быстро. Врачи осмотрели тело и, составив акт о смерти в результате острой сердечной недостаточности, уехали. В ожидании милиции наши родители нагрели воды, взяли корыто и хотели обмыть тело покойной. Открыв дверь ее комнаты, все застыли, пораженные увиденным. Комната была абсолютно пуста. Покойная, вся мебель и вещи исчезли.
Приехавшая милиция ничему не удивилась, забрала акт о смерти и, опечатав дверь комнаты, тут же уехала.
На следующую ночь мне приснился странный сон. Впрочем, сон это был или явь, я так и не понял. Мне снилось, что я проснулся ночью в каком-то тревожном ожидании. Я чувствовал, что надо выйти в коридор. Потихоньку одевшись, я вышел за дверь. Никого. Тускло горела под потолком лампочка. Я огляделся, и мой взгляд упал на старое зеркало у стены. Из него лился мягкий свет. Я подошел к зеркалу и посмотрел в него. Странно, оно было совершенно чисто, но… оно не отражало. Страха у меня не было, лишь легкое удивление. Меня в нем не было, однако ясно виднелась открытая настежь дверь комнаты покойницы. Я оглянулся на дверь — закрыта. Посмотрел в зеркало — открыта. Что-то меня заставило снять подаренный медальон и открыть его. На абсолютно черном фоне ярко светилась золотая спираль. Было такое ощущение, что она идет из бесконечности, где-то за моей головой переходит в медальон и теряется в его глубине. Спираль была объемная, живая, как и фон, ее окружающий. Повинуясь любопытству, я дотронулся до спирали. Легкий удар, похожий на слабый ток, отбросил мою руку. Медальон с чуть слышным щелчком захлопнулся. Я посмотрел в зеркало. Стекло его стало как тончайшая пленка, похожая на мыльный пузырь, и так же переливалось всеми цветами радуги. Но открытая дверь не исчезла. Зеркало как бы приглашало меня войти внутрь. Не раздумывая, я перешагнул через край рамы, даже не ощутив момент перехода, и вошел в дверь.
Комната была неузнаваема. Окна закрыты тяжелыми бордовыми портьерами. Вдоль стен расположился ряд массивных старинных стульев с гнутыми ножками, обитых черным бархатом. Два таких же стула стояли за большим столом, покрытым черной скатертью. На ней — хрустальный графин, до половины наполненный мерцающей жидкостью. Рядом — стакан. Хотя портьеры были задернуты, а люстра отсутствовала, вся комната освещалась голубоватым лунным светом.
Удивительно, но мне ни чуточки не было страшно. Я словно знал, что надо делать дальше. Медленно подойдя к столу, я взял стакан и поднял его. На стакане ясно была видна процарапанная на уровне одной трети его высоты линия. Я аккуратно налил из графина жидкость точно до этой отметки и маленькими глотками выпил содержимое. Вкус оказался приятный, но немного солоноватый. Внезапно я почувствовал страшное головокружение. Грудь сдавило так, что невозможно было вздохнуть. Все окружающее поплыло перед глазами, и я рухнул без чувств на пол.
Постепенно темнота стала редеть, и вдалеке затеплился слабый свет. Он быстро приближался, заполняя все вокруг. Я увидел все ту же комнату и свое распростертое на полу тело, но сам находился где-то выше него. Может быть, под потолком, а возможно, еще выше. Меня связывала с телом лишь тончайшая серебряная ниточка, похожая на лучик света. Чувство необычайной легкости и свободы охватило меня. Не обращая больше внимания на свое тело, я взлетел вверх и понесся навстречу разгорающемуся сиянию. Казалось, я летел не только сквозь пространство, но и сквозь волны чарующей музыки, победного гимна Свободе и Разуму! Я был счастлив, как никогда в своей жизни. Меня охватило состояние Постижения чего-то ранее недоступного. Как будто я должен сейчас, сию секунду, понять великую тайну Бытия. И тут передо мною возникло пространство, разделенное на две части. Одна состояла из полного мрака, другая — из света. Между ними была переходная зона полумрака. Что происходило в этих частях, определить было невозможно. Мрак и свет соединялись двумя прозрачными коридорами, по которым в противоположных направлениях проносились какие-то силуэты. Я подлетел поближе. Это были, как я сразу понял, души умерших. Одни перемещались из мрака в свет, другие — обратно. У тех, кто вылетал из тьмы, на лицах был неописуемый ужас и страдания.
Затем они светлели и перед зоной света становились радостными и счастливыми. В другом коридоре — наоборот. Выражение счастья у душ, вылетающих их света, постепенно сменялось смертельным страхом. С воплями отчаянья они погружались в ночь.
Как рождественский колокольчик, прозвучал мелодичный голос: «Здравствуй, Боря, вот мы и встретились».
Я увидел рядом с собой полупрозрачное существо, буквально сотканное из света. Это была молодая девушка волшебной красоты, с волосами, заплетенными в одну толстую косу. Ее огромные глаза излучали неземную доброту и мудрость. Наброшенная на белые одежды черная накидка развевалась, как от ветра. Невдалеке парила ее свита из нескольких существ, поровну одетых в черное и белое. Я сразу узнал девушку.
— Здравствуйте, Анастасия Ильинична.
— Здравствуй, Боря. Называй меня просто Анастасия.
— Хорошо, Анастасия. Ты звала меня?
— Да, Боря, звала. Как обещала, хочу показать тебе ближайшее будущее всех ныне живущих людей. Сейчас ты находишься в тонком мире полевых энергий, мире душ, духов, образов и идей. Со временем ты узнаешь, что это такое. Но учти, все, что ты сейчас увидишь, на самом деле таковым не является. Полевая энергия может создавать любые, но не материальные образы. Поэтому ты увидишь лишь схему через образы, общую идею, чтобы смог кое-что понять. На самом деле все гораздо сложнее и недоступно человеческому разуму. Например, я не человек, а сгусток особой энергии, но для тебя я приняла привычный тебе образ. Вглядись в эти сферы. Там, где свет, — добро и счастье, где мрак — зло и страдания. Души умерших, которые нуждаются в совершенствовании, попадают сначала сюда. В свете или мраке они находятся столько времени, сколько добра и зла совершили на Земле, попеременно перемещаясь туда и обратно. Тем самым они могут сравнить и оценить свое будущее посмертное состояние и сделать базовый выбор. Отсюда они опять воплощаются в физические тела на Земле. Принявшие их люди, конечно, не помнят, что происходило здесь, но базовый след сохраняется в структуре души, создавая априорное, то есть не зависящее от житейского опыта понятие нравственности. Этим понятием люди могут руководствоваться или нет в своей жизни. Но затем души вновь попадают сюда, и цикл повторяется. Поддающиеся совершенствованию души находятся все большее и большее время в свете, пока не созреют полностью. Тогда они воссоединяются с Высшим Разумом. Души, которые слабо поддаются развитию или совсем не способны на это, с каждый разом все дольше остаются во мраке. В итоге они перерождаются, перестают выполнять свои функции, и мы их, выражаясь земным языком, дематериализуем, то есть попросту уничтожаем навечно, как брак. В общих чертах я рассказывала тебе об этом еще на Земле, но здесь все воспринимается по-другому.
— Кто ты, Анастасия? — спросил я.
— Я наблюдаю и контролирую процесс очищения и последующего пребывания на Земле определенного числа душ. На мне лежит обязанность и досрочного, в случае необходимости, отзыва из этого числа душ ныне живущих, а также отбор на уничтожение неисправимых. Мои помощники в белом, ангелы света, занимаются вопросами пребывания душ в свете и их воссоединения с Разумом. Помощники в черном, ангелы смерти, — проблемами тьмы, отзыва и уничтожения. И я, и они — души, которые соединились с Богом, — и сейчас мы являемся как бы посредниками между Высшим Разумом и людьми. Мы часть Его, мы с Ним едины, но не слитны. Такими же были и Христос, и Магомет, и Будда, только у них были другие задачи.
— Они там так страдают, — я указал на искаженные лица существ, вылетающих из мрака.
— Тут уж ничего не поделаешь. Страдания являются необходимым элементом очищения и совершенствования. Подумай сам, когда идет процесс созидания чего-либо, то происходит перестройка изначального, матричного вещества — хаоса — в стройную систему, то есть насильственное вторжение в него и изменение. Естественно, это вызывает определенную реакцию. Но это явление временное. Когда строительство заканчивается, то элементы хаоса превращаются в гармонию и испытывают уже чувства умиротворенности, порядка и общности. Также и среди живых людей. Всякое человеческое преступление, если оно не имеет оправдания, должно наказываться в той же мере, в какой было сделано. Это может произойти как на Земле, так и здесь, в эфире. Тем самым создается препятствие для повторения, иначе преступники развращаются, а их души вынуждены длительное время искупать грехи после смерти, страдая во мраке, или вообще уничтожаются. Поэтому помни: справедливое Возмездие — это воспитание, а не наказание.
— Ну вот, Боря, — продолжала Анастасия, выждав минуту, чтобы дать мне возможность усвоить услышанное, — я тебе объяснила некоторые истины, которые отпечатаются в твоей базовой памяти. А тайна, которую я слегка приоткрыла, так и останется тайной, потому что вскоре все события, связанные со мной, вы забудете. Извини, Боря, за некоторые неудобства твоего прибытия сюда.
— Я ведь сейчас мертвый? — догадался я.
— Да, как говорят ваши медики, клинически мертвый, живой к нам попасть не может. Но ты связан с жизнью этой серебряной нитью, она вернет тебя обратно на Землю. Медальон я забираю, он тебе больше не потребуется. Прощай, Боря, мы с тобой еще встретимся, в последний раз, но уже на Земле.
Она взмахнула рукой, и я стал стремительно отдаляться. Мой обратный полет уже не был столь радостен и лучезарен, как предыдущий. Все скрыла серая мгла, а через некоторое время я вообще перестал что-либо чувствовать и осознавать.
Разбудил меня утром, как всегда, будильник. Надо было идти в школу.
Я вспомнил свой сон и первым делом ощупал шею. Медальона на ней не было.
Третью ночь подряд Виктору снился один и тот же странный сон. Будто лежит он посередине футбольного поля, а две команды выстроились, чтобы начать играть. Между ними судья в белой милицейской гимнастерке, перетянутой портупеей, и в фуражке. Лицо белое как мел. Витёк сразу узнал его и удивился. Еще два дня назад, когда ночью брали с подельниками ювелирный, он лично застрелил прибежавшего на шухер «мусора». И вот теперь тот здесь. Жив, здоров. Стоит, строго так глядит на Витька сверху вниз и грозит ему свистком. Узнал он и футболистов. В одной команде его кореша по банде. В другой собралась конкурирующая группа. В руках у тех и других ножи, кастеты, металлические палки, цепи.
У обоих вратарей за спину закинуты трофейные немецкие автоматы. Лежит Витёк, дивится и не понимает, что ему делать, если он один посреди поля. Присмотрелся внимательно и тут видит, что на стуле за своими воротами он сам сидит. Только без головы. Сидит, размахивает руками, а головы нет. И тут понял Витёк, что он сам и есть голова. И что сейчас им будут играть вместо мяча. Страшно ему стало, попробовал кричать, остановить, но где там, ни единого звука не смог издать, лишь широко открывал рот.
Судья дает свисток. Подходит к нему нападающий от конкурентов и со всего маха бьет бутсой прямо в орущий рот. Все завертелось, понеслось. Летает Витёк от игрока к игроку и орет беззвучно, не переставая. Затем освоился и стал даже пробовать команды давать, кому его передавать надо. Вот вырывается вперед капитан его родной братвы, впереди один вратарь. Только вознамерился капитан пробить по воротам, а вратарь спокойно так снимает с плеча автомат и длинной очередью как раз по Витьку.
В этом месте он всегда просыпался в холодном поту. «К чему бы это? Явно не к добру». Потом долго не мог заснуть снова. Душила злоба на соседей за косые взгляды и бойкот, который они ему объявили. Размышлял, как свести с ними счеты. Затем вспомнил соседскую по этажу девушку Вику, студентку-филологичку. Да, классная была баба. Красавица. А уж фигура — закачаешься. Несколько раз подваливал к ней Витёк, и столько же раз она с презрением давала ему от ворот поворот. Вот это снисходительное презрение и бесило его больше всего. Как-то, после очередного конфуза, решил он жестоко отомстить ей.
Налившись с двумя приятелями, Виктор подстерег ее в пустом подъезде дома. Не говоря ни слова, они закрутили ей рот шарфом и поволокли в подвал. Там среди труб отопления они жестоко надругались над ней. Но этого Витьку показалось мало. Злоба и ненависть душили его. Финкой он перерезал ей горло. Затем ночью замыли следы крови, положили Вику в мешок и незамеченными перенесли труп в подвал дома на соседней улице. Все прошло гладко, никто его даже не заподозрил. Вот только после этого отец Вики повесился, а мать лишилась рассудка и попала в психушку, где вскоре умерла. Но эти издержки не волновали Виктора. Он был отмщен — это главное. Витёк стал смаковать подробности той оргии, но помешал резкий телефонный звонок. Он не собирался вставать, однако телефон все звонил и звонил, громко, настойчиво, не давая ни заснуть, ни сосредоточиться. Соседи будто вымерли, мать с сестрой после вечернего возлияния храпели на все лады. «Вот суки, не хотят подходить. Ну, я им за это завтра устрою», — пригрозил Виктор неизвестно кому, надел шлепанцы и вышел в коридор.
Здесь он, пораженный, остановился. Стены коридора были полностью, от потолка до пола, задрапированы черным крепом. Лампа под потолком не горела, но все помещение было заполнено призрачным лунным светом. Телефон уже звонил не переставая. С ужасом Витёк рванул дверь комнаты, намереваясь скрыться. Но она оказалась запертой. Не чувствуя собственных ног от страха, Виктор, озираясь по сторонам, подошел к телефону и снял трубку. Тишина.
— Говорите, — прохрипел он. Молчание. — Говорите же, — почти закричал Витёк уже с отчаянием.
— Чего орешь? — голос был ясный и четкий, но как будто шел из подземелья. — Тебе торопиться уже некуда. Жди.
— Чего ждать? — чуть слышно прошептал он, парализованный безотчетным страхом.
— Гостей, — сатанински засмеялась трубка, и снова в ней воцарилась мертвая тишина.
— Алло, алло, — лепетал Виктор, — каких гостей? Зачем?
Трубка молчала. Волны уже не страха, дикого смертельного ужаса накатили на него, сковали, обездвижили. И тут закуковала невидимая кукушка. Тотчас же медленно и беззвучно открылась входная дверь. Ей навстречу распахнулась дверь опечатанной комнаты. В коридор, низко наклонив голову, вошел высокий человек в черном сюртуке, таких же брюках и лакированных туфлях. На голове его был черный цилиндр, на руках белые перчатки. Лица не было видно за склоненными полями цилиндра. Войдя, человек отступил в сторону, пропуская жуткую процессию. Почти теряя сознание, Витёк видел, как появились и скрылись в комнате еще двое одетых так же мужчин, которые несли большой черный гроб. За ними, раскачиваясь, друг за другом шли фигуры в белых развевающихся саванах. От них веяло холодом и тленом. Виктор вгляделся в лица и понял, что настал его смертный час. Первым с обрывком веревки на шее шел отец Вики. Затем ее мать. Следом милиционер в залитой кровью белой гимнастерке. Замыкала процессию Вика. Одной рукой она придерживала перерезанное горло. Проходя мимо Витька, медленно повернула голову и, посмотрев на него равнодушным мертвым взглядом, отвернулась. Витёк пошатнулся и заорал, но только бульканье и клокотанье вырвались из его рта.
Когда процессия скрылась в комнате, человек в черном поднял голову.
Красные глазные яблоки без зрачков, наполовину выкатившиеся из пустого гладкого черепа, вперились в Виктора. Человек взял железными пальцами Витька за плечо, повернул в сторону комнаты и толкнул вперед. Кукушка прокуковала последний раз.
Комната была обставлена так же, как видел во сне Боря. Только в ее центре высился небольшой помост. Прямо над ним с крюка для люстры свешивалась толстая веревочная петля. За столом сидела Анастасия в белом хитоне и черном плаще. Сопровождающий Витька, оставив того рядом с помостом, подошел к ней и сел рядом. Двое других встали по бокам стола. Остальные сели на стулья. Анастасия подняла голову. Ее беспощадный холодный взгляд полностью парализовал Виктора.
— Обычно мы не решаем дел по ответственности душ коллегиально. Но здесь особый случай. Эта душа, несмотря на многочисленные воплощения и базовые направления, деградирует. Мы должны решить, стоит ли продолжать воспитывать ее дальше или она должна уступить свое место другой и быть уничтожена.
Анастасия подняла руку, и на портьере, закрывающей окна, понеслись объемные и живые изображения фрагментов преступлений, совершенных носителями души Виктора во всех его предыдущих воплощениях на Земле. Вскоре Анастасия остановила показ.
Кажется, вполне достаточно для приговора. Решайте, — она обвела всех взглядом.
— Да воздастся! — прошептал отец Вики.
— Да воздастся! — повторили ее мать и милиционер.