- Года тридцать три. - Конечно, женат. Это тот парень, с которым я тебя встретила в прошлую среду, верно?
- Да.
- По виду он явно женат. Выглядит усталым. Давно не стрижен, донашивает свой свадебный костюм. Он хоть раз приглашал тебя в кино?
- Он не любит кино.
Сэди иронически рассмеялась:
- Не любят кино женатые. Боятся, что их кто-нибудь там увидит. А где он живет?
- В Футскрэй.
- Ты знаешь, на какой улице?
- Нет, я никогда его не спрашивала. Конечно, он бы
мне сказал.
- Спроси у него улицу и номер дома, скажи, что тебе хотелось бы как-нибудь написать ему. Пари держу, - он тебя отошьет.
- Никогда он этого не сделает.
- А ты попробуй.
- Обязательно попробую.
Прозвенел звонок. Через пять минут он зазвонит снова, и тогда девушки уже должны будут стоять у своих машин, в ожидании, когда завертятся шкивы и заработают приводные ремни.
Девушки встали и пошли к воротам. У входа образовался затор - задние положили руки на плечи стоявших впереди и, медленно переставляя ноги, двигались, словно узники, устремив взгляд на мрачное здание фабрики, где их ждали пока еще безмолвные машины.
Я стоял позади, рядом с Лилой Хэйл, что-то искавшей в своей сумочке.
- Итак, снова за работу, - сказал я, безнадежно махнув рукой. - А на солнышке так хорошо!
- Еще бы!
- Вы здесь ведь недавно работаете?
- Всего четыре дня.
- Ну и как вам нравится?
- Да как вам сказать, - она помедлила, не зная, стоит ли говорить мне правду: ведь еще неизвестно, как я к этому отнесусь. - Не очень.
- Не очень, - повторил я и добавил: - И мне тоже.
- Но это работа, - твердо сказала она, словно кладя конец своим сомнениям и неудовольствию. ("Раз ты работаешь, а другие нет, - значит, тебе повезло", - говорил ее тон.)
- Работа-то работа, - сказал я, - да только хорошо бы иметь занятие по душе. Вот если бы вы, например, могли выбрать работу по своему вкусу - что бы вы предпочли?
- Я бы стала балериной.
- Вот это да! - воскликнул я. - Подумать только. Это было бы замечательно. А вы когда-нибудь видели балет?
- Нет, но у меня есть книжка о балете, там много всяких фотографий.
- И среди них, наверное, очень красивые?
- Да, балерины такие изящные, воздушные. Можно подумать, что они ничего не весят. Они совсем особенные, непохожие на других.
- Они очень много занимаются, - сказал я.
- Да, и мама тоже так говорит.
- А почему вы не пошли учиться, раз вам так нравится балет?
- Слишком дорого. Но я танцую дома. И уже многому выучилась. Смотрю на фотографии и танцую.
- Правильно, - сказал я. - Танцуйте, как они. Прыгайте и кружитесь. - Я помахал руками. - Как будто у вас выросли крылья. Я могу без конца смотреть на фотографии балерин и мечтать. Иногда я и сам чувствую себя легким, воздушным - как вы говорите, и тогда мне кажется, будто я порхаю на сцене под звуки музыки.
Лила бросила на меня быстрый взгляд. На лице ее отражалось удивление и радость. Мимолетная улыбка преобразила ее лицо.
- И у меня бывает такое ощущение, - воскликнула она. - Как, странно! Подумать только, что и вам так кажется - точь-в-точь как мне.
Она смущенно засмеялась:
- Наверное, это глупо.
- Ничего глупого тут нет, - сказал я.
- Не-ет, - протянула она с сомнением в голосе, а затем решительным тоном заявила: - Я накоплю денег и буду учиться.
Лила на минуту задумалась, оживление ее погасло, и она тихо сказала:
- Только тогда я буду уже старой. В той книжке сказано, что надо начинать учиться с детских лет.
- Вы ведь получаете двенадцать с половиной шиллингов?
- Да, но мама оставляет мне только половину. Последние замешкавшиеся девушки исчезали за дверью фабрики.
- Мне надо идти.
Она побежала вслед за подружками и скрылась из виду.
Я же пошел в свою контору и сел за стол. Глаза бегали по колонкам цифр, но в ушах по-прежнему звенели девичьи голоса; я продолжал слышать их и назавтра, и во все последующие дни, и они словно голос совести определяли каждую мою мысль, каждый мой шаг.