Еще хорошо бы, если б отец закричал. Наорал на меня так, чтоб аж уши заложило. Выложил бы все, чего я достоин... Да только я знал - не будет этого. Ничего отец мне не скажет. Он вообще никогда на меня или сестер не кричал. Но от этого только хуже - бывает, несказанные слова ранят больше.
Но больше всего я боялся сочувствия. Жалости боялся и утешений. Хватило. Наслушался от князя...
Моя соловая лошадка вдруг остановилась. Сама. Встала, словно по бабки вкопанная прямо в городскую мостовую, и мотала головой на все попытки стронуть ее с места. И в мыслях ее была такая тревога, такая забота обо мне, что и я забеспокоился.
Соскочил с седла, обнял голову соловушки и гладил лоб, вглядываясь в пятна тьмы между домами.
- В детинец бы надобно, - нерешительно пробурчал Велизарий, подъезжая. - А вы тут с кобылой воркуете...
- У тебя часом не найдется меча? - тихонько ошарашил я отрока. - Воров, что в переулке сидят, ножом несподручно будет...
Дворовый тяжело, словно старый или больной, спустился с коня и, покопавшись в седельной суме, показал мне рукоять короткого пехотного клинка.
- Стражу позвать, али вы сами? - даже не подумав повернуться, полубоком, продолжая перебирать вещи в сумке, поинтересовался молодец. - А то ведь так могу гаркнуть, полгорода сбежится. Вы ж знаете...
- Если их трое, - я слышал только троих переминающихся с ноги на ногу, позвякивающих кольцами брони, злоумышленников, - то сам. Четвертого увидишь - кричи.
Терпения им не хватило. Так-то, им бы пропустить нас мимо, да со спины напасть - вернее было б. Но не судьба. Соловушка моя, как пес верный, врага учуяла и предупредила. Вот и не стали они больше во тьме таиться - вышли, длинными мечами помахивая. И посмеивались, мол, мальца срубить дело не хитрое.
- Забавно, - хмыкнул я, невольно заразившись их весельем. - Это ж лихо-то как - прямо в Ростоке...
Выхватил короткий меч и, прямо на полуслове, кувыркнулся из-под головы лошади в ноги крайнего. Полоснул голубой заточкой по суставу и вынырнул у стены, за их спинами. Раненый уронил оружие, упал на колено и впился зубами в ладонь, чтоб не закричать. Шуметь было не в их интересах.
- На куски порежу, - мрачно пообещал один из оставшихся стоять громил. Он больше не смеялся.
Они не были уличными убийцами. Их учили сражаться строем, потому и атаковали они слажено и одновременно. Чтоб противостоять им требовалось быть быстрым. И гибким. Я реально оценивал обстановку - в рубке на мечах мне ни за что не выстоять против двух опытных вояк. Потому и не собирался фехтовать.
Ударив клинком плашмя по руке левого от меня противника, прокрутился вокруг своей оси и оказался от него сбоку. Засапожный нож сам скользнул в руку, а потом и к шее врага. Черная кровь обильно хлынула на грудь и мигом пропитала поддоспешник.
- Крысеныш кусается, - оскалился последний. Подхватил второй меч и кинулся в атаку. Я отступал. Два остро отточенных смертоносных оружия так и порхали в умелых руках.
- Стража!!! - оказавшийся неожиданно близко Велизарий крикнул во всю мощь непомерно раздутых легких. Сила его вопля была так велика, что враг замер на миг и поднял руки, защищая голову. Мой короткий меч нырнул под ремень шлема и застрял в кости черепа.
Я огляделся в поисках следующего. От ворот грохотала подкованными башмаками стража. Четвертого нигде не было.
- Показалось, - развел огромными руками отрок.
Я пожал плечами и простым круговым движением ножа вскрыл горло раненому.
Ну неужели непонятно, кто подослал трех убийц по мою душу? Ну, не ограбить же меня хотели эти трое несчастных! В Ростоке всякий знает - нет у меня милых их сердцам кругляшек. Ни злата, ни серебра. Только лук и имеет какую-то ценность. Да и его не продашь - узнают. Так что не было ничего такого, что мне хотелось бы узнать у плененного вора. Живым он был никому не нужен.
- Ого, - удивился пожилой старшина княжеских дружинников.
- Дык, - гордо воскликнул Велизарий. Впрочем, заслуженно. Последнего, самого опасного душегуба, моя рука покарала. Но ошибиться его заставил вопль моей огромной "тени".
- Там их, у караулки, пока сложим, - почесыванием в затылке провожая исчезающие в объемных карманах дворового материальные ценности поверженных врагов, решил десятник. - Утром штоб князь сказал, чево с ними делать...
- Как хотите, - расслабленно проговорил я. - Я бы со стены их скинул...
Дружинники выпучили глаза, а я спокойно сел в седло и двинул лошадку к детинцу. Мне было потрясающе хорошо. Все сомнения и переживания перегорели в горячке скоротечного боя. Я снова почувствовал себя воином лесного народа, а не побитым мальчишкой из леса.
Всю оставшуюся дорогу насвистывал веселую песенку...
- Где ты болтаешься? - рявкнул мой троюродного племянника кум по материнской линии, Сворк, стоило голове моей лошади появиться в воротах детинца. - А ну подавай сюда уши, негодник...
- Негодника ты в зеркале увидишь, - наверное, я смеялся так, что даже Велизарий баском стал подхихикивать. - Рад тебя видеть...
- А скажи-ка мне, драгоценный мой Арч, - отпуская меня из крепких объятий, оценивающе сощурился Сворк. - Какого демона я тащился в... это место? В лесу медуница в самом соку и мать-и-мачеха зацветает, а здесь и исцелять некого и нечего. Некий шустрый лучник тут уже развлекся...
- Радуйся, - хихикнул я. - Полюбуешься на криворуких стрелков да и домой...
- Ха, - родич чувствительно хлопнул по плечу. - Ты и тут успел! Видели мы, как воинов туземных подучиваешь.
- Надеюсь вас удивить.
- Уже удивил. Иди скорее. Тебя Белый давно поджидает...
Я взглянул ему в глаза в надежде увидеть там предупреждение. В попытке понять, что кроется за этим его "поджидает". Живот тревожно свело, но глаза Сворка смеялись. Я медленно выдул невольно задержанный вдох.
- Тут тебя красавица поджидала, - знакомо хмыкнул отец, когда я, пошатываясь от крепких приветствий родственников, наконец, пробился к нему. - Я уж обрадовался, да кровь дубовицких князей в ней разглядел. Жонка Балора поди?
- Часто приходит, - легко согласился я. С души словно камень свалился. - Просить хочет что-то. Да пока я... болел, не решалась никак.
- Да известно, чего хочет, - погрустнел Белый. - Доведется в Дубровицы попасть, посмотри на князя.
- Доведется ли?
- Скорее всего, - он посмотрел прямо в глаза. Так же, как смотрел тем памятным вечером на тропе с горы Судьбы, выслушав рассказ о мертвой суке и ее щенках. Столько любви и заботы было в том взгляде. Столько гордости и доверия! Бывает и так, что не сказанные слова ласкают лучше сказанных...
- Пошли уже, - подмигнул отец одновременно мне и родичам. - Раз от жен в селище орейское убежали, так пировать будем! А там, глядишь, и время Летящего чествовать настанет.
- Так праздник же только послезавтра...
- Уже? - деланно огорчился лесной князь. Уж ему ли не знать?! - Тем более не стоит терять время!
Веселящейся гурьбой мы двинулись к главному залу.
Давным-давно, еще во времена, когда Спящие ходили по нашей земле, княжьи хоромы выстроили вокруг огромного белого дерева. Старики говорят - боги называли его Светлым Ясенем. И будто бы сами боги принесли сей росток и посадили на месте будущего города.
Под сенью разросшегося древа, сказывают, был разбит прекрасный сад, где вечно цвели прекрасные цветы и птицы не боялись вкушать пищу с рук людей. И именно в честь того, принесенного богами саженца, град и назван был.
Потом боги уснули. Светлый Ясень не пережил первую же суровую зиму. А весной, во время грозы, гигантская молния расколола ствол гиганта. Так, согласно орейским легендам, в брошенный мир, к смерти, голоду и болезням, пришла еще и боль - последний из прощальных подарков Спящих.
Старый Белый и первый Ростокский князь Равор Горестный из пня умершего ясеня приказали вырубить два трона, сидя на которых и провозгласили Ряду. Со временем колючие огрызки покореженных роз вырубили, землю замостили спилами того самого древа и над бывшим волшебным садом построили крышу. Раз в год, перед праздником Ветра, в Росток приезжали завоеватели из Леса, и тогда в Ясеневом зале ставили столы пиры пировать. По Спящим тризну справляли, прощальные подарки проклинали, да тут же и моего ветреного легконогого друга привечали. Сотни горожан да еще столько же гостей из других орейских земель - купцы рядом с воинами, мастеровые с военачальниками, князья с крестьянами - всем по чину было рядом сидеть, как свидетелям Ряды вечной.
С первыми звездами часть крыши над залом снимали - впускали ветер - и тогда сразу становилось ясно: кто празднику рад, а кто с корыстью какой-нибудь в княжий терем пришел. Холод ранней весны мигом выдувал остатки тепла и зубами не стучали только первые - обильно пищу вкушающие да питьем хмельным не пренебрегающие. Иные же, бывало, и трястись начинали.