- Ну, братцы, посторожите чуток! Мне очень надо!
Копья, луки, топоры, мечи стояли вдоль стен, готовые к применению. Вот только их владельцы, как мне казалось, применять оружие были совсем не готовы.
- Страшное дело, - покачал головой Ратомир. - Когда дружина от безделья мается...
Инчута мигом взлетел на стену по приставной лестнице. Стражу так приспичило, что, даже не выяснив, кто мы такие, благодарно кивнув, убежал.
- С голоду не помрем - и то ладно, хвала Басре, - сбросив седло у коновязи и отпуская лошадку, воскликнул Парель. Глазами жрец уже принялся поедать теленка...
Велизарий принял уздечки наших с принцем лошадей и отвел их в сторону колодца. Все шло к тому, что лысому в поилке придется искать другую постель.
Подтащив седла к костру, мы уселись рядом с дружинниками княжича.
Во лузях, во лузях,
Во лузях, лузях зеленых, во лузях.
Выросла, выросла,
Вырастала трава шелкова,
Расцвели, расцвели,
Расцвели цветы лазоревые,
Пронесли, пронесли,
Пронесли духи малиновые.
Душевно выводили одетые в сверкающие на ярком солнце пластинчатые доспехи плечистые мужики. По кругу, из руки в руку, от здоровенной бочки в тени главной башни, к нам пришли два наполненных медовым хмелем кубка.
Той травой, той травой,
Уж я той травою выкормлю коня,
Снаряжу, снаряжу,
Снаряжу я коня в золоту узду,
Подведу, подведу,
Подведу коня к родимому свому...
Склонив головы, исторгая, странно трогавший самои корни души, нутряной бас, выводили жалобную девичью песню иссеченные шрамами опытные воители. И словно слезы по судьбинушке неведомой молодки, тяжелыми золотыми каплями, на камни плескалась хмельная жидкость из позабытых в пудовых кулаках чаш.
И мы с Ратомиром, подхватили:
Батюшка, батюшка,
Уж ты, батюшка, родимый сударь мой,
Ты прими, ты прими,
Ты прими-ко слово ласковое,
Возлюби, возлюби,
Возлюби, слово приветливое:
Не отдай, не отдай,
Не отдай меня за старого замуж...
Звук древней песни зайцем прыгал внутри тесного крепостного двора, наполняя сердца тоской по неизбежному, и странной, наперекор, надеждой...
За старого, за старого,
Я старого мужа насмерть не люблю,
Со старым, со старым,
Со старым мужем гулять нейду.
Ты отдай, ты отдай,
Ты отдай меня за ровнюшку.
...А вдруг именно этот стоголосый рев хорошенько подпитых мужиков, коим и дела-то не должно быть до стона чьей-то там дочери, дойдет-таки до ушей жестокого отца.
Уж я ровнюшку, уж я ровнюшку,
Уж я ровнюшку насмерть полюблю,
Я со ровнюшкой, я со ровнюшкой,
Я со ровнюшкой гулять пойду.
- Пейте, ешьте, - украдкой смахнув предательскую влагу с глаз, проговорил сидевший рядом седой воин со знаками десятника на плече, когда эхо от песни осело в тенистые закоулки Ореха. - Командир наш отоспится - поговорите. Умаялся Паркай Панкратыч, в разведку ночью с отроками лазал. Как стемнеет, за стены идем. Не о чем нам боле с мастерами обезумевшими тут рядить...
17
Лысый мужик, нахально занимавший поилку, не желал просыпаться. Дворовый и по плечу трепал, и носяру огромную зажимал, и поилку шатал - все без толку.
- Пятки евойные травинкой щекотни.
- Водой, водой соню-засоню полей. Чай, не рыба, мигом очнется.