Если бы я учуял, что хищников двое и не стал настаивать и рваться вперед, к ненужной в общем мне цели, не моей, а Эвы. И отступил, как должно было — они бы взяли дар небес и ушли. Этот мир бы ничего не потерял — чужой пришел, чужого не приняли и он ушел.
Для них он был пищей, для меня всего лишь чужой целью, поводом получить желаемое, пойдя против закона мироздания.
Если б я не оттачивал пику, пытаясь хоть так, изматывающим звуком заставить очнуться Эверли.
Если б я не ударил пикой в живот самца, а взял его жизнь честно и отдал свою его самке.
Если б…
Двое пришли в этот мир, и двое уже ушли из него.
Двое чужих, но принятых как родные, невольно вытеснили двух родных. Один — один, и можно было бы успокоиться, если б не детеныши. Я знал, что без родителей их ждет гибель. И у меня был лишь один шанс исправить то, что натворил — найти их и воспитать, и тем восстановить гармонию, не дать разрастись той цепи превратных событий, виной которым я стал.
Но дождь, будь он неладен, мешал мне. Я кружил по ночному лесу совершенно слепой и глухой, чувствуя себя более человеком, чем оша. И в эти минуты как никогда понял его, и принял, каков он есть. Вода смывала все запахи и заглушала звуки, притупляя чутье. Она была уже не другом, а врагом и била меня, словно бичевала за совершенное.
Два дня шел ливень и два дня я скитался по лесу в поисках детенышей. Я еще надеялся, я еще жил надеждой, но все было против нее. Кровь самки давала мне силы, раны затянулись, оставляя борозды на лице и теле, но сильнее и глубже была борозда в душе. Эти рубцы со временем сойдут, исчезнут. Это сотворит кровь, сам организм. Чтобы рубец в душе исчез, нужно было иное лекарство — я должен был найти и вырастить хищников, став им отцом и матерью.
Моя эйша оборачивалась то пыткой, то призом, то наказаньем. И я боялся даже думать, куда еще она ухнет меня, на какие высоты возведет. И что принесет в этот мир.
Пожалуй, последнее страшило меня больше всего.
Я бродил, выискивая лежбище с детенышами и обдумывал варианты на случай если не найду их. Эти варианты мне не нравились — строить всегда сложнее, чем ломать. К тому же, сломать можно одному, а вот строить нужно как минимум вдвоем, иначе теряется смысл. Иначе не будет толка. И я был готов, но пары у меня не было — Эверли не в счет. Для нее я чужак, непонятное существо, более вызывающее неприязнь, чем приязнь. Мы никогда не поймем друг друга и будем чураться, как заразы.
В эти минуты я особенно остро сожалел о содеянном. Тандем пары был настолько уникальным, насколько уникальным было мое вероломство. Я убил совершенство, будучи несовершенным и за то мне не было прощения, даже если я найду детей убитых, даже если выращу их. Есть только один способ всего лишь немного загладить проступок — стать таким же совершенством, создать точно такую же совершенную пару и тем восстановить утраченную гармонию.
Но это невозможно, потому что оша и человек совершенно разные. А других здесь нет — только я и Эверли.
Но невозможно строить жизнь на смерти, на смерти можно строить только смерть. Потому что любая жизнь будет обречена.
Когда окончился ливень и еще одна ночь погасила звезды, отдав права свету, я нашел, что искал, но тому не обрадовался. Гнездо хищников было разорено. Я смотрел на скелет, обглоданный до костей и понимал, что попался. Кровь детенышей пропитала листву и землю, оставляя еще одну отметину неправого дела на этой планете, и виной тому опять был я.
Их было четверо, скорей всего еще слепыши — настолько малы были скелеты. Тельца двоих только коснулся тлен. Они были нетронуты и так и умерли прижимаясь друг к другу под раскидистым кустом со спелыми, ярко-малиновыми, как кровь ягодами. Эти скорей всего умерли от голода или страха, может чего-то еще, холода, например, или захлебнувшись в низинке, куда до сих пор стекала вода, омывая тельца. А вот двоих загрызли, съели.
А я даже не знаю как их имена…
Я буду звать их тигы, как зовут себя хищники моей родины, неустрашимое племя чем-то схожее окрасом и видом с этими.
Мне было грустно.
Я сидел и смотрел, как вода покачивает два тельца и думал о том, что натворил.
Шестерых уже не было на этой планете. Не слишком ли большая плата за гостеприимство для двоих?
Если б я взбунтовался и послал в бездну эйшу…
Если б послал в бездну Куратора…
Ничего бы не изменилось. Так или иначе, мне видно суждено было встать во главе глобальных и плачевных событий. Но только сейчас мне стало это абсолютно ясно. И я был не согласен.
Только смерть неизбежна и неизменна, но все же даже тот пробел, что она ставит, можно закрыть, заполнить. Было бы желание и вера.
Мне придется попытаться, придется пойти на жертву и отплатить принявшему нас миру, создав новую идеальную пару. И тем спасти себя, потому что хуже нет быть источником печали, а не радости.
Но может быть, спасся еще кто-нибудь? Как я и Эверли, как тот, который стал добычей самки?
Я нахмурился, обдумывая, огляделся.
Почему эта мысль посетила меня только сейчас? Ведь все просто — шестеро ушли, а двое пришли. Неправильно. В мире гармонии так не бывает, а это мир гармонии. Значит еще четверо, как мы с Эвой, живы, здесь, и точно так же. Нужно всего лишь найти их.
Я пошел на поиски теперь уже людей и думал: а чем я лучше их? Отчего сразу и бесповоротно поставил их ниже, а себя выше? На основании чего? Уровня? Того, что они не оша? Но как выясняется, я, аддон пятого уровня, поступил как аддон третьего и ничем не лучше человека. Мой клан. Моя кровь. Мой организм, мои привычки и наши традиции, все это было противоположно традициям, мышлению, привычкам, организму человека. Но повод ли это считать одного вышек другого? И приходил к выводу — нет, и понимал — не прав.
Мои поступки предстали предо мной в ужасающем свете и требовали перемен, хотя бы в плане осознания, чтобы не повторять ошибок. И примиряли со странностями человека, той женщины, что волею эйши ли, рока, жизни или ханы, оказалась со мной, один на один на всей планете.
Спустившись с небес своего «величия» я отчетливо понимал, что отличительной чертой любого существа, человек ли, оша, бутусван, является повышенное самомнение, и именно оно толкает его в бездну безумия, бед и неприятностей, а с ним, толкает весь мир в хаос. Но этот еще чист и может быть, моя эйша в том, чтобы удержать эту чистоту, сохранить и примирить разных в одном.
Я еще не слышал, чтобы кому-то выпадали подобные испытания, но всегда кто-то и что-то бывает первым. И лучше быть первым в благом, чем в отвратном. Это хоть не заставляет опускать взгляд и не мучает памятью.
Еще два дня я искал останки челноков и хотя бы признаки людей, но все больше укреплялся в понимании, что ищу себя, укрепляю то новое, что дало росток в моей душе и привыкаю к нему, к себе, уже другому.
Все чаще я оглядывался, поедая плоды все больше думал, не голодна ли Эва.
Все дни я не вспоминал ее и совершенно не беспокоился, а тут отчетливо ощутил тревогу. Естественно, ведь я знал законы гармонии и понимал, что природа Х-7 попытается восстановить баланс, и забрать Эву, как я забрал самца у самки, и тем лишить продолжения рода, обречь меня на медленную смерть, как я обрек на смерть малышей убитых хищников.
Никого из людей даже признаков их я не нашел и поспешил обратно. Я не бежал, не стремился особо, потому что знал, что меня ждет, но как эйша, меня звал долг и приказывала вина.
Через сутки, ранним утром я был на том холме, с которого начал свое бесславное путешествие, и меня уже не разбирал восторг, а морщила легкая печаль.
Эву я увидел издали, как и она меня. Маленькая женщина была в панике, вне себя. Апатия ее исчезла без следа, уступая место ужасу и ярости. Эверли помчалась ко мне навстречу и врезалась в грудь. Принялась хлестать по щекам и колотить кулачками в грудь, крича на одной ноте:
— Как ты мог?!! Где ты был?!!
Я слышал совсем другое: мне было жутко без тебя и за тебя. Я думала, ты бросил меня, погиб.
Я просто обнял ее и она притихла, заплакала горько, выливая наружу все, что накопилось за эти дни. Ей было плохо без меня и понимание сблизило меня с ней, зачеркивая все предыдущие, неудачные попытки знакомства, налаживания отношений.
Возможно мы разные, но здесь мы равны.
Возможно мы никогда не поймем друг друга, но это не должно мешать уважению.
Мне стало жаль ее настолько же, насколько ей было жаль меня. Она смотрела на рубцы, виднеющиеся сквозь прорехи потрепанной спецовки, шрамы на лице, что оставили когти благородного зверя, и боялась спросить, боялась сказать слово. Ее воображение рисовало ужасные картины и она не хотела их озвучивать, не могла, онемевшая от них. Я же смотрел на ее заплаканное лицо, глаза полные эмоций и ощущал странное сродство. Нас было двое, всего двое на этой планете. Разные расы, существа которые не могли бы сойтись в обычных условиях, здесь сплелись, принимая это как само собой разумеющееся. Это было на миг, но это было и началом, показательной возможностью открывающихся перспектив, только приложи усилия, пожелай. И моя мысль о возможности создания уникальной пары в ответ на ту, что я погубил, уже не казалась мне бредовой.
— Я не человек, — напомнил ей тихо. Приняла ли она это?
— Да…Ты редкостная свинья, Кай, — поджала губы отодвинувшись, уставилась в мои глаза пытливо, осуждающе и в то же время, сочувственно, с беспокойством за меня.
Потрясающе.