- Подними варенье, друг, - сказал я еще и уже не так громко. - Это последняя банка.
Когда брат мой увидел опрокинутое варенье, он завыл и изо всей силы ударил Нгу кулаком промеж лопаток, расторопно встал на колени, вытянул губы трубочкой, собрал языком лужицу сиропа, абрикосы же с благоговейным тщанием сложил в посудину, которую тут же отнес на взгорок, поставил ее так, чтобы она была заметна издали, и лишь потом решился продолжать разговор.
- Ты слышал ЕГО голос?
Нгу не ответил, только крепче вжался в землю, двое сопровождающих не подали признаков жизни.
- Ты слышал Голос, отвечай, Червяк Нгу! Или страх заткнул твою поганую глотку, так легко произносящую непотребные слова? Отвечай?
Задавленный страхом малый пробубнил едва слышно, не поднимая головы.
- Я слышал.
Скала обратил лицо к небу и прокричал пронзительным голосом:
- Хозяин, изложи свою волю!
- Излагаю: те, что из племени Изгнанных, пусть возвращаются в деревню.
- И пусть ждут, да?
- Пусть ждут.
- Пусть ждут и молятся о спасении, да?
- Пусть молятся о спасении, и я явлюсь.
3
Я хотел явиться в тот же день, но Скала резонно заметил, что посланнику неба спешить несолидно. И лучше всего явление отложить до восхода или до заката; брат мой считал, что спектакль должен быть эффектным, иначе люди племени не проникнутся ко мне должным почтением. Я послушался мудрого совета, и мы подались в деревню, когда истаивала нетемная ночь. Долгожданная встреча произвела на меня гнетущее впечатление, поскольку мне стало очевидно, что народ Скалы доживает последние десятилетия, истощенный и уставший. Недалек тот день, когда тощие руки старух разожгут в последний раз Огонь Племени.
Я пришел вовремя.
Живет в деревне "под шапкой", на глазок, человек пятьсот-шестьсот. Я уже упоминал как-то о том, что городище построено концентрическими кругами. Внешнее кольцо, по которому я недавно гонял воинов, - по существу, сточная канава, прикрытая тонкими жердями. Ума не приложу, как я в темноте умудрился обежать этот чертов круг, не провалившись? В те рисковые минуты, как бывает нередко, тело мое было умней головы, теперь же, сопровождаемый почтительной свитой, я с великим трудом пробирался по шаткому настилу.
За вонючей канавой обитают чернь и калеки. Если пользоваться терминологией, скажем, двадцатого века, когда модной стала наука социология, то второй круг населяла неквалифицированная рабочая сила. Некоторые жили семьями. Супруги ночевали в гамаках, подвешенных на верхних перекладинах. Попасть в такие гамаки можно было с помощью веревочной лестницы. Дети и старики слали внизу на ковриках, сплетенных из сухой травы. Жалкое зрелище представляло собой это общежитие - запущенное и грязное. Вероятней всего, эта часть населения страдает больше всего от налета стрекотух. Сейчас, как я понял, затишье, особо же активна неистребимая и мстительная саранча в канун сезона дождей. А когда он начнется?
- Голова, когда начнется сезон дождей?
- Примерно через три месяца, Ло.
- Спасибо.
Третий круг населяли собиратели корней, охотники и рыболовы, наиболее активная и здоровая часть деревни-человек двести. Здесь попадались на глаза матери с грудными детьми, попадались, хотя и нечасто, малые ребятишки. Жизнь и здесь протекала на двух ярусах; в гамаках и на утоптанной глине. Было тесно и смрадно. Но ведь не всегда же деревня закрывается шапкой, не всякий день царит здесь темень - выпадают ведь и благостные моменты, когда греет солнце и теплыми ночами глядит сверху здешнее дивное небо.
Скала строго-настрого наказывал ничего не .спрашивать у свиты, сопровождающей меня ("Ты и без них все знаешь, Хозяин, Расспросы унижают."), потому я молчал, лишь хмурился невольно, и тогда воины, загораживая дорогу, дружно валились на колени:
- Будь милосерден к нам, посланник Вездесущего и Неизмеримого!
Я не отвечал им и показывал рукой, чтобы освободили путь.
...Четвертый круг. Здесь обитали воины. Их было немного, от силы пятьдесят мужчин, и площади им вполне хватало. Убранство и обиход везде, за малым исключением, был почти одинаков, и я в полной мере удовлетворил любопытство. Пятый круг предназначался для холостяков, шестой населяли, девственницы и охраняющие их старухи. Войти в эту запретную зону у меня, признаться не хватило" духа. В тот час, когда я делал нечто вроде инспекторского" осмотра, деревня пустовала, потому как все, и стар и млад, собрались возле центрального столба слушать Пророка. Каждое утро ритуал повторялся неисчислимое количество лет. Народ, как выяснилось, хотел слушать и меня, народ желал знать, зачем я пришел и что принес - смерть или любовь, угнетение или помощь? Я не мог справиться с переполнявшим меня чувством жалости к этим людям, способным, однако, еще надеяться на лучшее. Жалость эта была глубока, потому что я неизбежно соотносил ее со своей далекой и прекрасной Землей, с историей моей цивилизации, с моими предками, преодолевшими бесконечные муки на пути к благоденствию. Я думал: "Мы исследовали и, как могли, записал свою историю, но знания наши о прошлом бездуховны и академичны. Остались даты, остался перечень событий, но не слышны нам стенания праведников, сгоревших на кострах, не слышим мы рыдания матерей, потерявших на войне детей, не видим пламени, сжирающего добрые книги, не слышим свиста пуль, пронизывающих тела. Но ничего, я восполню часть огромной потери - принесу на Землю печальную хронику племени Изгнанных и еще раз докажу наглядно, что мы не имеем права без угрызений совести пользоваться достигнутым, мы просто обязаны вернуть прошлому хотя бы часть своего долга. Не полный долг, только часть его, потому что полной мерой нам никогда не расплатиться. Это невозможно".
- Хозяин! - позвал Скала, идущий сзади. - Уже встает солнце. Ты хотел видеть Пророка?
- Да, хотел.
- Тогда поторопимся.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
1
Утрами здесь часто стоят туманы - белые и большие, как облака. Они качаются в определенном ритме, точно . под музыку. Музыки той не слышно, но она чувствуется: этакий томный скрипичный стон растекается понизу, стелется, течет, как талая вода. Мне вдруг приходит в голову, что ни разу я не слышал здесь пения птиц. "Может, они вообще не умеют петь?"
...Мы Стояли толпой возле центрального столба и наблюдали, как поднимается солнце. Зрелище не столь эффектное, если сравнивать его с восходом на матушке Земле, но все-таки и впечатляющее. На круглой площади молча сидел народ, и лица, размытые сумерками, были обращены к солнцу. Дельный, по-моему, обычай встречать рассвет вместе. Прекрасно! Пульс самого бытия стучит на этой площади.
Тем временем за горбинкой далекого холма незнатко очертилось темно-голубое пятно, его обегал, обволакивал туман, подобно тому, как ручей на перекате обегает валун. От солнца отстрелились два белых луча, пронзили плотную завесь во всю ширь. Еще два луча зажглись, еще... Солнце испускало белые стрелы теперь так часто и так много, что скоро возникло второе пятно, белое и с малиновым окоемом. Вслед за малиновым стали возникать ободки разных цветов и оттенков - полный набор радуги. Туман, словно вздыбленный конь, шевельнул гривой и опал в мгновение ока, покатился на нас, будто штормовая океанская волна: ободки рассыпались и потонули в седой пучине. Гасли эти осколки не сразу - они трепетали, поднимались и падали, как искры, и вот наконец синее светило щедро полило свет. Мы дружно закрыли глаза ладонями. Я прислонился спиной к черному столбу и почувствовал, что нутро его полое и там, внутри, происходит какое-то слабое шевеление. Ага, там поднимается Пророк.
- Хозяин! - сказал Скала шепотом. - Смотри наверх. Я отпрянул от опоры и уставился на маковицу, открытую с одной стороны на манер театральной ложи, и глядел туда, пока в проеме между листьями не показалось длинное пергаментное лицо. Пророк был стар, морщинист, с острого его подбородка стекала небогатая борода. Был Пророк к тому же абсолютно лыс, и голова его напоминала рябое воробьиное яйцо. Старик с потугой открыл глаза, пронзительно черные и монгольского разреза. Сзади Пророка кто-то придерживал за плечи, я видел лишь мощные руки.
Народ, сидевший вокруг столба, кажется, не испытывал ни трепета, ни благости. Я заметил, что кое-кто совсем отрешен от действия и занят своими мыслями. Пожилой воин, опираясь на копье, чесал щепкой ногу, парни пялились на девственниц, сидевших тесно и в окружении сердитых старух. На шее Пророка надулись жилы, глаза, закровянившись, вылезли из орбита грудь поднялась, и он закричал так пронзительно, что у меня защекотало в ушах:
- Помогайте слабым! Слабые в яме. Все.
Листья на маковице задернулись, как занавес, я взялся за столб и опять почувствовал там шевеленье. Внутри столба послышался шорох, будто горошина каталась там в сухом стручке: Пророк спускался в преисподнюю, чтобы подняться опять на восходе. Он, будто петух, исправно несет свою службу. Но где же смысл этого несложного спектакля? Как это все понимать?
- Голова, ты объяснишь мне что-нибудь?
- Мало информации.
"И мне нужна информация. Но поживем - увидим",
- Тебя ждут, Хозяин.
- И чего они ждут. Скала?
- Слова твоего.
2
- Не падайте ниц, люди, - я принес мир! Я скатился с неба, чтобы научить вас добру. Наши страсти мелки по сравнению с вечностью, жизнь коротка и не создана для зряшной суеты. Чтобы понять это, надо иметь знания, способные дать вам пищу в изобилии, и беспечальный досуг. Но для будущего надо поработать. Я не бог, но человек - такой же, как вы. Мой народ живет далеко отсюда, и мой народ послал меня сюда для работы. И я говорю:
"Здравствуйте, братья!"
- Что нам делать теперь? - не поднимаясь с колен, крикнул пожилой воин, который давеча, когда Пророк вещал Истину, чесался щепкой.