— Великий Ван на Марсе, — сказала она жгучим шепотом. — Он поручил Поднебесную на время своего отсутствия мне. А ты, как мне кажется, забыл об этом…
У Ли Тянга потемнело в глазах. Он понял, что сейчас задохнется.
— Прости, госпожа, — выдохнул он. — Прости своего неразумного слугу.
— Вот так-то, — произнесла Тран Ле Чин, выпрямляясь. Принцесса чуть покрутила перстень на пальце, и боль отпустила, Ли Тянг хватал воздух ртом.
— Ты думаешь, что эта белая обезьяна может быть умнее нас? — продолжала Тран Ле Чин спокойным, чуть усталым голосом. — Только благодаря нелепой случайности он открыл своего Римана-Роха первым. Ты же слышал, что сказал почтенный Су Вонг — он давно вел разработки в этом направлении. И теперь ты, наш верный помощник, говоришь мне, что его мозги могут быть ценнее его тела? Тогда как наукой доказано, что все белые годятся лишь на одно — на удобрения для марсианских оранжерей. Все они живы до сих пор только милостью Великого Вана… Не заставляй нас сомневаться в твоей верности, Ли Тянг.
Она осуждающе покачала головой. Наставник похолодел. Достаточно было одного слова принцессы, чтобы он лишился всего. А уж то, что он сейчас испытал, показалось детской сказкой по сравнению с ночным кошмаром.
— Нет, — сказал Ли Тянг. — Я верен тебе, принцесса.
Тран Ле Чин усмехнулась и пошла вниз, к дороге.
Влад смотрел, как длинный подол яркого платья дочери Вана волочится по траве.
— Меня зовут Ли Тянг, я наставник принцессы Великой Поднебесной, — услышал он голос мужчины в черном и перевел взгляд. Ли Тянг уже поднялся с колен.
— Принцесса оказала тебе великую честь, — продолжал наставник принцессы. — Тран Ле Чин назначила тебя своим пробным мужем. Официально об этом будет объявлено завтра. Сразу после праздника принцесса, а вместе с ней и ты, вернетесь в Пекин. Вопросы есть?
Ошарашенный Влад молчал.
— А что это такое — пробный муж? — подала голос Бронислава.
— Женщина должна быть искусна в ласках, чтобы сделать счастливым своего мужа, — ответил Ли Тянг. — Чтобы научиться этому искусству, главному в жизни девушки, наша принцесса берет себе пробных мужей. По достижении брачного возраста, то есть восемнадцати лет, наша повелительница выйдет замуж за представителя клана, соответствующего ей по положению. Пробные мужья обычно не переживают такого горя… Но иногда их, в качестве ценного подарка, преподносят подругам из родовитых семейств. Однако для этого нужно высоко себя зарекомендовать в глазах принцессы. Все ясно?
На этот раз было ясно абсолютно все. Так чудовищно чисто и ясно Влад еще ничего не осознавал в своей жизни. Они с Брониславой кивнули одновременно, напомнив Ли Тянгу старинных фарфоровых кукол. Наставник принцессы направился вниз по склону, засовывая излучатель в кобуру. На полпути он остановился и сказал:
— Завтра будет произведена стерилизация. У тебя, Влад Никитский, есть аллергия на какие-нибудь лекарства?
Подросток отрицательно качнул головой.
— До встречи, — сказал Ли Тянг.
Влад и Бронислава смотрели, как сухопарая фигура в черном ловко забирается в паланкин.
— Ценный подарок, — пробормотала Бронислава.
— Мне нужен Дитрих, — произнес Влад. — Ты не знаешь, где его сейчас можно найти?
— Я давно его не видела, но помню, что его определили жить в семью Шмидтов, — сказала Бронислава. Рихард Шмидт занимался не наукой, а отношениями между людьми. Бронислава до сих пор с благодарностью вспоминала несколько советов, которые ей дал психолог. — Ну знаешь, Хельга Шмидт из параллельного класса? Беленькая такая?
— Не знаю, — ответил Влад.
— Вряд ли Дитрих еще жив, — задумчиво продолжала Бронислава. — Но зачем он тебе?
И тут она поняла, зачем ее другу, отличнику и изобретателю, понадобился Дитрих Таугер, не учившийся в школе ни дня.
Дитрих Таугер, в первый же день после своего прибытия на Кауаи напавший на Лу Синя. Бронислава вместе с другими учениками находилась в школьном дворике, когда это произошло. Лу Синь подошел к автомату с напитками, оттолкнув Хельгу. У его класса только что закончилась физическая подготовка, и подросток очень хотел пить. Таугер налетел на него сзади — Лу Синь доставал банку ти из автомата с напитками и даже его не видел. Дитрих повалил паренька на землю и хотел ударить головой о край железной коробки. Если бы он попал, то скорее всего разбил голову Лу Синя. Но тот извивался, и Таугер не сумел приложить его нужным местом, а только разбил стекло. Бронислава до сих пор помнила звон, с которым осколки посыпались на землю, — в школьном дворике царила потрясенная тишина. Каждый из учеников регулярно проходил тест на агрессивность, и в школе оставались только те, чьи показатели были в норме. То есть те, кто физически не мог вот так, ни с того ни с сего, напасть на незнакомого человека.
— Моих родителей накажут, если выяснится, что они воспитали неполноценного члена общества, — ничего не выражающим голосом ответил Влад. — Члена, который в состоянии поставить свои личные интересы и чувства выше интересов нашей страны. Члена негодного, который не в состоянии даже…
Никитский замолчал.
— Зачем же сразу сдаваться? — рассудительно сказала Бронислава. — Почему ты не хочешь поспорить? Ты можешь принести большую пользу обществу, откроешь или изобретешь еще что-нибудь.
— У тебя есть личный номер Великого Вана? — спросил Влад тихо.
Бронислава осеклась, вспомнив, как в новостях сегодня утром передавали — Великий Ван прибыл на Марс, провести вместе с колонистами Праздник Цветов.
— Ты знаешь, где живет Хельга? — спросил Влад. — Я у не ни разу не был.
На окнах чистенького, недавно побеленного домика висели занавески в таких уютных голубых цветочках, что сразу становилось ясно — здесь не могут жить плохие люди. Рихард Шмидт, хозяин дома, знал толк в таких вещах. Его последняя монография “Теория отношений в закрытых коллективах” наделала шуму в научных кругах. Но Рихард был не только дерзким теоретиком, но и великолепным практиком, и Берта гордилась своим отцом.
Последний раз Берта навещала родителей еще до того, как забеременела Ли Цином, младшеньким. Тогда семья Шмидтов работала над проектом в Гренландии. Жене И Вана, куратора Ваньчжуйской провинции, приходилось слышать, что в незапамятны времена Гренландия была погребена под щитом ледника, и Берта верила в это. Климат не меняется только в раю, как любил говорить Рихард Шмидт. Но ведь еще раньше, до того, как ледяное полотно накрыло остров, он был зеленым — об этом говорило его название, а Берта понимала не только кантонский диалект, на котором общалась с мужем, но и язык своих предков. Она и сама не знала, почему здесь, в окружении банановых плантаций, апельсиновых и манговых деревьев, вдруг вспомнила о горах, где росли дубы, березы и ясени.
И откуда пришла эта щемящая грусть — сюда, в этот воплощенный рай на земле.
Берта, сидевшая на веранде в кресле-качалке, тряхнула головой, отгоняя странные мысли, и прислушалась к голосам играющих во дворе детей.
— Я убил тебя, проклятый черномазый! — закричал Хун Го. — Земля очищена от выродков!
“Надо будет проследить, чтобы они поменьше торчали перед визором”, — морщась, подумала Берта.
— Я больше не хочу играть за черных, — сердито ответил Рихард. Берте все-таки удалось уговорить мужа назвать второго сына в честь своего отца. Так же, как когда-то ее свекрови Людмиле удалось уговорить своего мужа назвать ребенка Иваном.
— Они всегда проигрывают! — продолжал возмущаться Рихард.
— Тогда давай играть во Вторую Гражданскую Войну Белых, — быстро согласился Хун Го. — Будешь немцем, как наш дедушка!
— Так нечестно, — возразил Рихард. — Ты опять выиграешь!
— Тише, мальчики, — сказала Берта. — Разбудите Ли Цина. Она заглянула в детскую корзинку, где спал сын, с нежностью посмотрела на лысинку на крохотном затылке. Третьи роды дались ей тяжело, несмотря на все чудеса медицины. Можно было, конечно, переложить процесс вынашивания плода на инкубатор. Это стоило не так уж дорого, да и И Ван опасался за здоровье жены. Но Берта не смогла оставить свое дитя с первых минут существования, даже не существования, а предсуществования, наедине с холодной, бездушной машиной. Что бы ни говорили об идентичности условий в утераторах и в живой матке, Берта не верила.
Ли Цин спал, лежа на животе и подтянув ножки под себя. В этой позе он удивительно походил на лягушонка. Малыш научился переворачиваться на животик только две недели назад, и проплешина, заработанная им за то время, когда ребенок еще не мог двигаться, не успела покрыться волосами.
— Хоть бы книжку какую почитали, — добавила Берта. — Отец же купил вам целый ворох манги для раскрашивания. Идите в дом, порисуйте.
Однако вместо топота маленьких ног она услышала голос Хун Го:
— Здравствуйте! А вы к кому пришли?
— Мама! — завопил Рихард.
Обеспокоенная Берта покинула качалку и выглянула в окно веранды. Хун Го стоял посреди двора, спиной к матери, независимо оставив одну ногу. Рихард застенчиво выглядывал из-за качелей, которые повесил к приезду любимых внуков дедушка. За всю свою жизнь в Эль-Хуфуфе Рихард не встречал столько белых людей, сколько за два месяца на этом крошечном острове, и все еще немного побаивался. Около ворот обнаружились два подростка, кудрявый мальчик и девочка лет четырнадцати. Коса девочки, светлая и почти такая же толстая, какую в свое время носил Берта, была перекинута на грудь.