На самом деле ни у меня, ни у Гэмелена не было никакого плана побега. Чем больше мы размышляли, тем безнадежнее казалось дело. Чаще всего мы рассуждали, как конийцы узнали о нашем участии в освобождении Сарзаны.
- Я почти убежден, - сказал как-то Гэмелен, - что только сам Сарзана выдал нас. Все остальные, кто знал об этом, находились на наших кораблях, и никто из наших людей не вступал ни в какие контакты с конийцами, пока они не взяли нас в плен.
- Но какой в этом смысл? Что он с этого получит? Наоборот, если бы его враги считали, что Сарзана настолько могуч, что смог покинуть остров без чьей-либо помощи, они бы больше его боялись, когда он внезапно объявился на Сеневесе.
- Это правда, - согласился Гэмелен. - Надо быть глупцом, чтобы не воспользоваться таким преимуществом. Но Сарзана, как мы уже успели убедиться, вовсе не глуп. Значит, Сарзана или кто-то из его окружения решил, что гораздо важнее будет избавиться от нас.
Слова Гэмелена казались логичными, но как я ни раздумывала, так и не догадалась, зачем Сарзана нас выдал.
Тюремная скука тянулась бесконечно, как песни Аджмера. Мы просыпались каждое утро - если утро бывает без солнца - от бряканья посуды. Оолумп приносил нам завтрак. Меню было такое: несколько жалких овощей, пара неободранных крысиных тушек, иногда - кусок сухого мяса неизвестного происхождения. Если на завтрак были крупа или бобы, из них долго приходилось выбирать песок и камешки. Я сдирала с крыс шкурки и отскабливала от них клочья мяса. Из шкурок и костей мы варили бульон.
Когда был нужен свет, мы делали факелы. Обгоревшие факелы я колола на лучинки для растопки. Мы старались мыться как можно тщательнее. Я постоянно упражнялась, делала наклоны, приседания, устраивала бой с тенью. На дверной решетке я подтягивалась до изнеможения. Таким образом, за время заключения я не только не ослабла, а наоборот, окрепла.
Спалось плохо, даже при усталости после упражнений. Едва только я начинала засыпать, как присутствие чего-то могущественного и злобного будило меня. Я спала урывками - солдаты к этому привычны. Раз в неделю мы окуривали одежду, одеяла и матрасы, избавляясь от насекомых.
Что касается туалета, то пока один из нас оправлялся, другой занимался чем-нибудь, отвернувшись в противоположную сторону.
Гэмелен оказался прекрасным сокамерником. С каждым днем наша дружба росла. Он заменил мне отца и брата. Я доверяла ему свои самые секретные мысли, рассказывала о своих ошибках и неудачах. Он всегда мог дать хороший совет. Однажды я рассказала ему об Отаре, о том, как она умерла, а я так и не смогла забыть ее смерть. Позже это повлияло на мои отношения с Трис. Она очень хотела усыновить младенца, а я этому противилась, сама не знаю почему. Гэмелен объяснил, что я боялась новой привязанности, которая, как мне казалось, будет предательством по отношению к Отаре. Тут я разрыдалась, потому что он был прав, а он обнял меня и утешал, как родной отец.
- Мне кажется, Отара была тебе не столько любовницей, сколько матерью, Рали, - сказал Гэмелен. - Поэтому твоя скорбь по ней сливается с тоской по матери, которую ты любила больше, чем кого-либо.
Я рассказала ему, что мать иногда приходит ко мне, как в тот день в саду, - кажется, сотня лет прошла! - когда Омери пела, и запах сандалового дерева наполнил воздух, а я отвернулась и отвергла ее.
- Послушай, что я скажу, Рали, - тихо произнес Гэмелен, - помнишь, ты рассказывала мне, что тебе приснилось, будто ты убила своего двоюродного брата? - Я кивнула, вытирая слезы. - Так вот, это был не сон, дорогая. И ты это знаешь, иначе это бы не мучило тебя так. Я тогда подумал, что твой магический талант ты унаследовала от матери. Она передала его также твоему брату Халабу, и - в небольшой степени - Амальрику. Тебе досталась львиная доля - наследственные черты лучше передаются от матери к дочери.
- Значит, моя мать была колдуньей?
- Да.
- Не может быть! Она никогда не занималась магией и никогда не общалась с волшебниками.
- Мне кажется, она занималась магией, но отказалась от нее во имя любви к твоему отцу.
Я подумала о жертве, принесенной Гэмеленом, чтобы стать воскресителем, о том, как он теперь сожалеет об этом, и поняла, что он был прав. Тогда я вспомнила легенду о девушке, чьим именем я была названа, и рассказала о ней Гэмелену.
Он долго молчал, а потом сказал:
- Это не легенда, Рали. Это быль.
Внезапно я поняла:
- Значит, та Рали была...
- Твоей прапрабабушкой, - подхватил Гэмелен. - Теперь я понимаю, почему я так настойчиво учил тебя магии. Я чувствовал, что когда-нибудь придет день и придет испытание, которое только ты сможешь преодолеть.
Признаюсь, писец, я разрыдалась.
- Мать всегда говорила, - всхлипывала я, - что "Рали" означает "надежда".
- Да, друг мой, - сказал старый волшебник. - Ты и есть надежда. Наша единственная надежда.
Но дни шли, и надежда тихо умирала. Война с Сарзаной оборачивалась не в пользу Совета очищения. Все их усилия остановить его оканчивались неудачей, и только Оолумп радовался, когда генералы и адмиралы Совета проигрывали одну битву за другой. Тех, кого не убивали во время боя, бросали к нам в темницу, и кошелек Оолумпа толстел с каждым днем.
До нас доходили слухи о зверствах Сарзаны. Он осаждал острова, обрушивал на них магические бури, устрашал жителей ордами демонов, которые совершали неописуемые деяния, а когда острова сдавались, кровь текла рекой. Солдаты Сарзаны убивали, насиловали, грабили и жгли. С каждой новой победой его мощь возрастала, как будто души убитых им служили пищей для его черной магии. Конийские волшебники были так же беспомощны, как и военные. Брошенный в тюрьму генерал рассказал нам, что потерпел поражение, несмотря на то, что шестеро самых могучих магов Конии пытались установить щит для его наступающих войск.
- Они работали над ним несколько дней, а когда он был готов, мне сказали, что ни одна сила, известная богам или людям, не сможет пробить его. Я сам вел в атаку один из флангов. Сначала все было хорошо. Мы отбили их контратаку и снова пошли вперед. Я видел Сарзану на черном коне. С вершины холма он управлял своими войсками. Я приказал лучникам стрелять по нему, посчитав, что если даже они его не убьют, то хоть заставят убраться с холма. Но как только они спустили тетивы, подул черный ветер, и наши же стрелы попали в нас. А мои лучники, вместо того чтобы прекратить стрелять, давали залп за залпом, словно сошли с ума. И ни одна стрела не пропала даром, каждая находила цель - одного из моих солдат.
Битва закончилась, когда войска Совета побежали. По словам генерала, из каждой щели в земле выскакивали волки и рвали на части бегущих.
- Я остался в живых только потому, - сказал генерал, - что подо мной убили коня, и он, падая, придавил меня. Я пролежал под трупом коня всю ночь. - Обе ноги генерала были сломаны.
Потом он рассказал, как ночью приходили волки и пожирали уцелевших. Тут генерал разрыдался. Он всю ночь слышал вопли.
- Несколько храбрых офицеров вернулись, чтобы спасти меня. Ну почему боги не послали мне смерть!
Генерал и сам оказался храбрым человеком. Он не молил о пощаде, когда за ним пришли. Мы слышали, как палачи мучают его. Он почти не кричал, и он так и не попросил пощадить его.
Через несколько дней Оолумп принес весть о еще большей катастрофе.
- Теперь монета мне понадобится скорее, чем обычно, капитан, - сказал он однажды утром, забирая посуду после завтрака. - На воле цены поднимаются.
Я со злобой выругала жадных фермеров и купцов, которые наживаются, случись только какая беда.
- Это происходит с самого начала, - жизнерадостно заявил он. - Старому Оолумпу кажется, что они оказывают народу услугу, так-то вот. Если бы цены не повышались, все продукты просто сметали бы с полок. А так бедным придется поголодать - ничего, они к этому привыкли. А те, у кого есть золото, поделятся им с нами, кому они нужны больше. Понимаете?
Я была в ярости, но так как он был неисправимый негодяй, переубеждать его было бесполезно. Поэтому я просто бросила ему монету.
- Так, значит, дела идут все хуже?
- Верно, госпожа, - согласился Оолумп. - Я слышал, что неделю назад начал дуть горячий ветер. С тех пор он дует день и ночь. Такой горячий, что пшеница сохнет на корню. Даже старики не видели ничего подобного. Здесь, под землей, его нет.
Я кивнула, машинально натянув на себя одеяло. В подземельях Конии всегда зима.
- Но дело не только в ветре, - продолжал Оолумп. - Люди начали болеть. Что-то вроде чумы, как мне кажется. Говорят, мертвецов так много, что всех не успевают похоронить.
- Сарзана! - прошептал Гэмелен.
- Все так думают, - продребезжал Оолумп. - Выходит, он просто дурак. Нападает на Изольду, используя все, что под рукой.
- Кажется, тебе все равно, кто победит, - заметила я.
Оолумп захихикал.
- Я же говорил вам раньше, для Оолумпа настали хорошие времена. Но когда правил Сарзана, было еще лучше. Я бы солгал, если бы сказал, что мне жаль, что тюрьма снова наполняется.
Он опустил в кошелек монету, которую я ему дала, хорошенько потряс его и ушел по своим делам.