* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
Гибель острова, вместе с которым погибли не только прекрасные дворцы, но многие уникальные механизмы (потеря которых была невосполнима), смерть многих товарищей, исчезновение, казавшегося ранее неистощимым, источника энергии… Все эти беды в совокупности оказались слишком тяжким бременем для большинства из нас. Несколько особо упрямых подвижников, вместе с последователями из людей удалились в Южную Америку, что бы с нуля, пусть в меньших масштабах, попытаться построить «идеальное» общество. Увы, единственным неясным свидетельством их существования к нашему времени остаются легенды ацтеков:
«Давным-давно, – говорили ацтекские мудрецы испанскому монаху Саагуну, – во времена, которые уже никто не помнит, появился в этих краях один могучий народ... Долго бродили до того люди в поисках земли обетованной... Сначала в большом числе они прибыли на своих ладьях к северному берегу. И место, где они бросили свои лодки, называется Панутла (совр. город на побережью Мексиканского залива, в северной части штата Веракрус). Тотчас же двинулись они по краю вод... Они шли не по своей воле. Их вели жрецы, сам Бог указывал им дорогу... Наконец, добрались они до местности Тамоанчан[33] и основали там свое царство».
Именно их стараниями, говорит легенда, были заложены основы той блестящей цивилизации, влияние которой испытывали на себе все другие великие народы доколумбовой Мексики: тольтеки, ацтеки, сапотеки и майя. – Народ странных пришельцев назывался «Ольмеки»… (Впрочем, в других индейских преданиях говорится, что в названной области издавна обитали племена ольмеков – Ольмек по-ацтетски означает житель страны каучука и происходит от слова «Ольман» – Страна каучука, «Место, где добывают каучук». И если верить легендам прочих индейцев, то ольмеки первый цивилизованный народ Центральной Америки – издавна живший на южном побережье Мексиканского залива.)
Что же касается остальных…
Отчаявшись, мои товарищи бросили всё… все начинания – ушли, укрылись в недрах Последнего Оплота, заморозили себя – свои тела до лучших времен.
Были изъяты из обращения практически все изделия, изготовленные с нашей помощью; все, за исключением редких предметов, либо случайно, либо в результате катастрофы выпавших из нашего поля зрения – уничтожены все материальные свидетельства нашего существования. Так, что предпосылки к нижеприведенному выводу, сделанному современными учеными, цитирую:
«Современной наукой было установлено, что сходные культуры, в том числе и самые сложные, могут появляться совершенно независимо друг от друга в различных областях земного шара. При равенстве хозяйственного и общественного уровня, приводит к независимому, или конвергентному, возникновению сходных черт культуры. И при решении вопроса о наличии каких-либо торговых или культурных связей между двумя географическими удаленными областями всегда следует помнить об этом. Сказать, что в Мексике и в Египте стоили пирамиды, поклонялись солнцу и пользовались иероглифическим письмом, как это делают диффузионисты — значит по сути дела не сказать ничего. Солнцу поклонялись в той или иной степени все древние народы мира. Пирамиды в разное время строили в Месопотамии, Камбодже, Египте, Европе и по всей Америке. Иероглифическое письмо было широко распространено в древности от Средиземноморья до Китая. Что касается пирамид, то в стране ольмеков каменных колоссов, похожих на египетские, вообще не оказалось. Пирамиды Теотихуакана и Чолы, на которые любят ссылаться сторонники трансатлантических влияний, построены где-то в конце первого тысячелетия до н. э., тогда как строительство знаменитых пирамид фараонов совершенно прекратилось уже ко второму тысячелетию до н. э., а единственная ступенчатая постройка Египта, похожая на американские, — «Пирамида Джосера» — вообще возведена в начале третьего тысячелетия до н. э. Велики их различия и в стилях орнаментации, строительной техники, материалах, конструкции и даже в назначении. Иероглифы майя, клинопись египтян и вычурные китайские письмена, если их сопоставлять даже чисто внешне, настолько не похожи друг на друга, что не может быть и речи об их общем происхождении, хотя все они отражают примерную одну и ту же ступень в развитии письменности» – во многом, и вполне сознательно, были созданы нашими усилиями.
Я же не считал, что построенный нам мир – плох. Да он – не устроен и жесток, да – человечество творит бесконечный кровавый беспредел; но порой его лучшие представители способны создать Чудо, либо свершить ПОСТУПОК, остающийся в веках примером самоотверженности и героизма. Так что я остался единственным из НАС на целых два материка (Африка и Евразия), правда – теперь уже простым наблюдателем.
Может, несколько не вовремя, но я хочу сделать небольшое отступление. Я часто употребляю термин Энергия, Вы, я полагаю, уже догадались, что этот термин обозначает, всяко что угодно, но и не привычное для нас электричество. Как бы вам пояснить (ага, объяснить то, чего и сам не понимаю – шутка юмора). Без математических выкладок (которых я и сам пока не знаю), которые большинству людей еще и непонятны и совершенно неинтересны – многие ли из нас действительно знают откуда берется электричество, какие законы природы позволяют ему существовать, и многим ли обывателям это интересно узнать! – То-то же. А здесь все несколько сложнее и… проще – надо либо быть научным гением, что бы с ходу суметь увидеть иную систему постулатов, описывающих устройство вселенной, встать на иную точку зрения, либо изначально быть воспитанником нашей цивилизации.
[интермедия…]
Вообще, с точки зрения моих предков (и, отчасти – моих) современная мне человеческая цивилизация развивается по ложному пути. Поясняю: мы не понимаем материю, мы прилагаем немалое усилие что бы заставить материю служить нам вместо того, что бы уговорить ее совершить необходимое нам действие и дать ей требуемое количество энергии на совершение искомого действия – это же так просто. Основой нашей цивилизации всегда была, и еще остается палка, поднятая нашим первопредком, и употребленная им на дело: для отковыривания от земли особо упрямого камня. И принцип колеса – поскольку, похоже, камень лежал на склоне, и после отковыривания, провожаемый недоуменным взглядом экпериментатора, ускакал от него черти знают куда. Со временем источник энергии: мускульная сила – был заменен энергией ветра и плененной воды, потом воды и огня (паровые двигатели), потом огня (двигатели внутреннего сгорания), затем энергией атомного распада. И наконец, современный человек вплотную приблизился к освоению термоядерной энергии, но… Но, принцип применения полученной энергии – принцип рычага и колеса – не изменился ничуть. Да он стал сложнее: системы блоков, храповые механизмы, маховики, дифференциал, Мальтийский механизм, ременные и зубчатые передачи и так далее, и тому подобное. И все это – с огромным перерасходом сил на преодоление трения и инерции косной материи. Единственная почти идеальна машина, созданная человеческой инженерной мыслью и достойная упоминания – по моему мнению, это электрический трансформатор напряжения с его КПД в девяносто восемь процентов. А что бы вы сказали о машине, излучающего некое поле, способное напрямую изъять кинетическую энергию у (каждого атома) одного небесного тела, передать ее, с потерями в те же два процента, сквозь космическое пространство другой такой же машине, способной «перелить» ее в другое небесное тело. И вот один метеорит почти по идеальной спирали (не следует забывать о влиянии на него массы всей остальной галактики) плавненько падает навстречу светилу, а межпланетный кораблик так же плавно от него удаляется. (Но, – ранее я уже упоминал об этих механизмах.) Так что факт остается фактом: если в добывании энергии мы добились некоторых успехов, то в ее применении поступаем не чуть не оригинальней палеантропов. Искусней – да, по новому – нет. И даже использование той же электроэнергии – полная аналогия с водным потоком. Судите сами: ток электронов по проводам – та же река, только миниатюрней, в которой ширина русла – сечение провода, разница высот между истоком и устьем – разница потенциалов, количество воды в русле – сила тока, а дальше пошли шлюзы, водохранилища – полупроводниковые затворы, вентили, индуктивности, и конденсаторы и так далее, и тому подобное. Принцип тот же, только в роли исполнителя нашей воли не громоздкая молекула, а одна из ее малых составляющих – электрон. (Я полагаю, современное увлечение миниатюризацией, это и благо, и зло: охотясь за светляками, можно ненароком забыть о звездах – но чего это я, речь не об этом.) Мы помешаны на механике, на трущихся поверхностях. С такой к ней страстью – чудо что у современной цивилизации есть реактивный двигатель, хотя это заслуга, отдаленных предков китайцев (которые и жили и мыслили вообще-то абсолютно иначе, чем современные люди), де еще некоторого количества энтузиастов, которые пронесли идею через века – до времен, когда до нее все-таки дозреет научное общество в целом. И только в последнее время впереди забрезжило некое ответвление от той широкой, накатанной, но весьма бесперспективной колеи, оставленной для нас колесом подталкиваемым рычагом. И надежда, что наша цивилизация заметит эту тропку, ведущую к ИСТИННОМУ величию, есть. Я говорю о Квантовой механике в глобальном смысле, о создании квантового компьютера в частности – вернее о задачах, которые так или иначе придется решить научному сообществу на пути его создания. Ведь что может быть лучше прямой, от частицы к частице, без использования различных преобразований, передачи энергии-состояния. Я с полным основанием полагаю, что для достижения приемлемых результатов и по снятию итогов вычислений с квантовых систем, и по их масштабируемости, придется если и не полностью отказаться, то сильно ограничить влияние этих двух главных фетишей нашей цивилизации. Образно говоря: не ЗАСТАВЛЯТЬ, но ПРОСИТЬ измениться. И я уверяю вас, что как только товарищи ученые научатся «просить» они разберутся и с масштабируемостью квантовых систем, и с их управляемостью, научатся не разрушая квантового состояния системы снимать промежуточные показания с них, наладят управление. А там уж недалеко и до реализации недостижимых прежде глобальных идей: не заставлять с помощью рычага катиться упирающийся камень куда нам надо, а просто «попросить» его переместиться в требуемую точку пространства и дать необходимую для этого энергию. И камень покатится сам, даже если этот камень – целая планета. Тем более, что под рукой такой великолепный источник энергии как наше Солнце – черпай, не хочу. М-м-да, похоже настоящей революцией в умах станет не пресловутый Интернет (хотя он и поспособствует широчайшему и взрывному по темпам распространению революционных идей), а проникновение идей квантовой механики из среды ученых-романтиков в повседневную жизнь рядовых инженеров-прагматиков (вместе с всепланетным распространением квантовых компьютеров) как основы технологического процесса: тут придется учиться мыслить по-другому, и сильно по-другому. Ведь сейчас эта малопонятная научная дисциплина если и изучается студентами, то большинством из них постольку поскольку – до последнего экзамена, а дальше можно очистить голову от столь диких идей, и жить дальше в нашем, таком привычном мире Колеса и Рычага (Именно с большой буквы!). Но, одно дело, когда квантовая механика – всего лишь разминка для пытливого ума, но совершенно неприменима в «обычной» жизни, а другое – ее всеобъемлющее проникновение в повседневность современного «образованного» обывателя. И мне почему-то кажется, что у нас есть еще лет пятнадцать-двадцать передышки – времени, в течении которого нас ждет только увеличение Мегагерцев, Мегабайт, и количества ядер на кристалл, – то есть, не будет происходить никаких КАЧЕСТВЕННЫХ ИЗМЕНЕНИЙ в нашей жизни в сфере компьютерных наук и информационных технологий, ну потом... Последующая за тем эпоха окажется не менее интересной, чем вторая половина двадцатого века (и надеюсь, менее кровавой, чем первая половина того же столетия)…
Впрочем, кое-какие подвижки в человеческом сознании в этом направлении я уже наблюдаю, – но хватит рассуждать на отвлеченные темы. Вернемся к основной канве повествования:
…А потом, – я просто жил. Сменялись года, столетия, эпохи – а я жил. Путешествовал, любил женщин, воевал… иногда правил. Легенда про Вечного Жида – проклятого, не способного оставаться на одном месте более трех дней, появилась из-за меня – порой я возвращался в полюбившиеся места до того как умирали помнившие меня люди. Эти столетия никак не отложились в моей памяти – я не стремился управлять народами (хотя иногда и приходилось это делать), не стремился определять пути развития научной мысли (бывало, я встречался с великими просветителями – но только, что бы покутить в хорошей, умной компании). Но невозможно вечно бегать от смерти. Хотя существу не бессмертному, но неспособному умереть от старости, можно попытаться конечно укрыться, спрятаться, жить неприметно и тихо в попытке избежать свидания с ней, но вряд ли это получится ОЧЕНЬ долго. А уж мужчине, ведущему активную жизнь в неустроенном, бурном человеческом мире – значит весьма активно нарываться на встречу с ней. Так и я…
Отряд из пяти верховых неспешно продвигался к небольшой горной крепостице. Четверо из них не выделялись ничем: островерхие шлемы, кривые сабли, круглые щиты, и копья с бунчуками (здесь, в горах, совершенно бесполезные), легкие кожаные доспехи, с нашитыми бронзовыми пластинами и небольшим круглым нагрудным зерцалом, кожаные же штаны, да сапоги усиленные металлом – типичная экипировка монгольского конного воина среднего достатка. А вот пятый путешественник, ехавший впереди отряда, и по видимости являвшийся его главой, этот сразу привлекал к себе внимание. Свободно накинутый, по причине прохладной погоды, простой халат, скрывавший под собой кольчугу мелкого плетения – ее присутствие выдавал только кольчужный капюшон небрежно откинутый за спину. Открытый легкий шлем – в Киеве и окрестных землях такой кличут мисюркой. Ниже – пояс с шелковыми вставками, на котором вольготно расположились: слева – китайский легкий прямой меч «Дзянь», украшенный кистями, справа же – дамасский кинжал. Штаны тонкой кожи и сильно поношенные, но еще крепкие сапожки с загнутыми носами, стачанные башмачниками благословенного Багдада. Да и в более мелких деталях внимательные глаза нашел бы смешение стилей многих народов: кольца на пальцах, обереги, вышивка на одежде… Все его вещи были смешением обычаев и стилей, бытовавших среди очень разных народов, населявших огромные пространства, разделенные месяцами, а порой и годами конного, речного, морского пути… и соединенные воедино гигантской дорогой, со всеми ее петлями, ответвлениями и рукавами, которую отдаленные потомки с пафосом будут именовать «Великий Шелковый Путь». Но все эти разноплеменные вещи, надетые на одного человека не выглядели нелепо. Может быть потому, что каждая из них была маленьким произведением искусства, и все они были подобраны гармонично прочим деталям его облачения. Это разнообразие вместе выглядело скорее как овеществленная память, вехи на другом великом пути, пути – именуемом жизнью. Воистину, только Великий Воин отважится пройти столько дорог.
В принципе, дел в это каменном мешке ни у одного из всадников не было. Да и тропа, хоть проходила у самых стен этой твердыни, но никаких явных препятствий не содержала. Обозу, либо каравану здесь было бы, конечно, не пройти, но опытным всадникам налегке – вполне по силам. Их путь лежал дальше. Там за горами у моря их ждали сотни дорог – уже хоженых и новых, способных при удаче привести к неведомым племенам и новым богатствам. Так что, пятерке спутников несложно было миновать крепость. Лишь просьба старого друга, владевшего этой твердыней заставила их свернуть с тропы и постучать в ворота.
Некогда, младший сын местного властителя ушел из родного селения в поисках славы. Жизнь в горах жестока – отец, два старших брата, и лучшая часть дружины погибли в засаде. Слабые женщины – его мать и сестры с оставшимися воинами не смогли удержать родовое гнездо. Смерть храбреца, бросившегося мстить кровникам, была бы скорой и бесцельной, если бы не... Командир телохранителей, под началом которого служил молодой джигит, сдержал первый порыв безумца. Он убедил владыку дать юноше отряд воинов, и сам возглавил его. Так младший сын не желая того стал князем… и круглым сиротой, ибо гордые женщины его рода предпочли смерть рабству. Но наша повесть не о его жизни... И теперь, спустя годы и годы князь писал, что уже стар, и чувствует, что время его уходит, и просил, если случится такая возможность, повидаться с ним – заехать в гости в последний раз. И если друг уже не застанет его, что же – помянуть его в его доме по обычаям предков. Увы старик не дождался приезда дорогого его сердцу гостя, и в воротах всадников встречал его сын – младший сын… История повторялась. Но теперь некому было мстить – черная оспа враг невидимый и страшный, входит в дом незаметно, но забирает с собой любого, кто приглянется. От гордого древнего родового древа, вознесшегося над этой скудной каменистой землей, и так едва уцелела одна ветвь – и от той теперь боги отняли лучшие побеги… А вечером был поминальный ужин. Угрюмо воины пили вино, поминая хозяев этой твердыни, вспоминали деяния предков молодого князя. А ночью за Воином пришли княжеские телохранители. Воин… Воин убил многих, но одурманенный подмешанным в вино зельем не смог сохранить свободу.
Глава Рода – огромная власть на этих землях, способная развратить почти любого. Когда-то он был совсем мальчишкой… старая насмешка, невпопад сказанное сегодняшним гостем слово черной тенью легли ему на сердце. Слишком горд, что бы забыть, слишком пылок что бы простить. И славословия в честь предков лишь распалили пламя его гнева, погребшего под собой даже тень здравомыслия, заставив забыть древнейший обычай – жизнь гостя священна. А вино, подливаемое в этот злой душевный пожар, не позволило вспомнить, что существование его самого – заслуга казнимого им человека… Наутро над стенами твердыни вознеслись пять пик с нанизанными на них головами, тела же убитых властитель приказал сжечь. Воронье… воронье собралось на пир, хриплым карканьем оглашая окрестные скалы. Но даже в посмертии, Воин оставался велик – он не достался этим падальщикам. Гордый Орел спустился с небес, дабы забрать останки Воина в горние выси…
Вот такая вот печальная история моей смерти. Повесть о дружбе, повесть о предательстве – без выдумки. Правда и только правда. И заметьте – никакого спиритизма, никакой отлетевшей души, наблюдавшей за мучениями тела, и прочего бреда. В отличии от большей части жизни, ПОСЛЕДНИЕ ДНИ я помню замечательно, и это сделано намеренно: вдруг следующему мне захочется отомстить за смерть предыдущего… если не обидчику, то хотя б его потомкам. В той же части, где описывается события ПОСЛЕ моей смерти – частью знание, частью просто реконструкция событий. К примеру, что сотворят с моими бренными останками, убийца рассказал сам и с подробностями, и, помню, был весьма разочарован, когда я не впечатлился от обещанного мне СТРАШНОГО надругательства над моим трупом. (А мне главным было, что бы хоть какую-то часть тела не сожгли. А иначе мое воскрешение оставалось бы под бо-о-ольшим вопросом!)). А после расчленения… Если бы мои глаза выклевал заурядный ворон – он птица мудрая, в горы просто так не попрется, это пернатое все ближе к земле, к долинам, к людям. Я б уже через пять лет жил, а еще через четыре раза по столько же – приперся бы к этому придурку в гости, полюбоваться перепуганной рожей этого морального урода. А орел живет высоко, летает далеко. Вот и сомлела птичка, грызомая паразитом, аккурат над краем ледника, домой возвращающись. Так и провалялся мой зародыш в замороженном виде в птичке несколько столетий, как раз до вызванного людьми Глобального Потепления (спасибо техническому прогрессу). А уже когда столь оригинальная страховка от внезапной кончины оттаяла, начался процесс моего возрождения, который тоже прошел с бо-ольшими осложнениями. Уж слишком нынче развита медицина – в раз сыщет заведшуюся в теле пакость. И если ее не вырежет добрый дядя Хирург, то точно отравит не менее добрая тетя Гельминтолог. Так что паразиту пришлось неимоверно расплодился и захватил немалый ареал обитания в попытках зацепиться за человека. Не знаю, какой такой барышне и в каком водоеме «повезло» подхватить эту гадость и не додуматься сходить к доктору. Единственные кто приходит на ум, это какая-нибудь бедолажка из горного аула – и медицина современная им не шибко доступна, да и внебрачные дети в традиционной мусульманской семье ой как не приветствуются. Так, что родила бедняжка меня где-нибудь на выселках, подальше от чужих глаз, да и подкинула добрым людям… В общем, бессмертие в состав моего организма хоть и входило, но оно было какое-то неубедительное. Так что впредь, хотелось бы обойтись без повторения подобных экспериментов.
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
.
Я как-то читал, что человеческие ученые добрались-таки до одного из внутриклеточных механизмов, блокирующих бесконечное количество ее делений – один из этаких регуляторов продолжительности человеческой жизни. Вернее не так – эта последовательность, определяет, с какой интенсивностью клетке позволено делиться, с каждым новым делением от нее отщипывается кусочек, и скорость деления соответственно падает. Зависимость опять же не линейная, и определяется не только этим параметром, но и функциональной принадлежностью самой клетки. (Кстати, в опровержении известной пословицы: нервные клетки восстанавливаются, и при определенных условиях – весьма интенсивно.) Эта последовательность, конечно, не определяет длину человеческой жизни непосредственно, но она точно обуславливает, с какой скоростью обновляются клетки Homo – с какой скоростью восполняются потери, и зарастают травмы. Любопытно, что ученые мужи (и дамы) уже успели поковыряться в этом механизме, добившись пока правда только весьма сомнительного полууспеха – при любой попытке восстановит этот участок цепи до начальных размеров, клетка начинает весьма интенсивно и бессистемно делиться, ведя себя по сути как раковая. И это правильно: (с религиозной точки зрения) Эволюция, оставляет каждому существующему виду право на выживание – право на изменение сообразно меняющимся условиям окружающей среды. Удачные, с точки зрения сиюминутной выгоды, мутации приживутся, неудачные соответственно исчезнут вместе с носителями – этот основополагающий закон каждый из нас еще в школе изучал. Так что интенсивная смена поколений – залог выживания вида в целом! И это правильно и с практической точки зрения, клетка живого существа – образование весьма хрупкое, легко повреждается, и потому бесконечная цепочка последовательных делений (без каких-либо качественных изменений) может привести к весьма… неоднозначным результатам. Но МЫ то поставили себя выше эволюции, НАД ее законами вечного изменения. И поэтому, не смотря на внешнее сходство с человечеством (фенотип мы почти не трогали) в нас нет ни человеческой вариативности, ни приспособляемости. Но, если при сравнении видов, Человек гораздо изменчивее нас (а значит, потенциально – успешней), то при сравнении отдельных индивидов явное преимущество уже на нашей стороне. Наша иммунная система, к примеру, ни при каких условиях не потерпела бы присутствия в организме инородной ткани, так что донорство для нас неприемлемо. С другой стороны, наше тело способно залечить повреждения несовместимые с жизнь обычного человека, более того – любые случайные изменения, либо повреждения клеток на генном уровне отслеживаются и исправляются гораздо четче и быстрее, чем это происходит у человека (если вообще происходит). Так, что хоть клетках особей моего вида присутствуют подобный человеческому счетчик делений, но он функционирует иначе. Вот и получается, что комбинирование этих возможностей позволяет продлить наше существование очень надолго. В итоге выходит, что мы свое бессмертие как вида, променяли на бессмертие индивидуальное. И я полагаю, что этот обмен для разумного существа весьма выгоден. Ведь высшее проявление сознания – наука, позволяет внести порядок туда, где ранее царил хаос и правила случайность.
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
В ночь на четвертые сутки моего ожидания, разразилась чудовищная гроза. Мне даже стало несколько не по себе. Один в лесу, в трех днях хода от ближайшего жилья – и такая засада с погодой…
Потом, уже под утро, случился некий момент… момент дезориентации в пространстве и, кажется, даже кратковременной потери сознания, и в себя я пришел уже совсем не в обычном мире. По крайней мере, стоянку я разбивал в сосновом бору, а очухался в таком миленьком березнячке – на первый взгляд. На взгляд второй, он не казался уже столь милым. На третий – березняком. Судите сами. По первому впечатлению, вы оказываетесь в картинно очаровательном, пронизанным светом и березовым духом лесу, настолько вольно раскинувшемся вокруг, что ствол каждого дерева обласкан в косых лучах утреннего, еще красноватого света. Красиво. Если вы несколько более внимательны к окружающей реальности, чем какая-нибудь восторженная, экзальтированная девица, то заметите, что каждую березку по комлю, в полуметре от земли, опоясывает несколько рядов внушительных шипов более приличествующим акациям. А этакое строение родного всем нам дерева весьма нехарактерно для современной российской действительности. А если не полениться и поковыряться в земле (что я и проделал – не поленился, поковырялся) то выяснится, что корни той, той и вон той березки, во-о-он тех кустиков, а так же травки это все окружающей объединены в общую систему, центральный узел которой отбрасывает толстенный побег куда-то вглубь земли.
А еще у меня присутствовало стойкое ощущение, что я когда-то здесь уже бывал. Да что я говорю: я (в прошлой жизни), конечно посещал эту аномалию, но… Вы когда-нибудь, через много лет возвращались в город, в котором когда-то немало пожили? Какие-то места, где бывал часто, помнятся прекрасно, но город ведь живет собственной жизнью, где-то строится, где сносится, где-то ветшает, а где-то и приукрашается. И потому хорошо запомнившиеся места, хоть и предстают перед тобой в совершенно другом виде, но ориентироваться в них все же возможно. Что-то посещалось не так часто, и теперь есть немалая вероятность вообще не найти дороги, а добравшись до памятного места, где это нечто когда-то располагалось, не обнаружить там искомого объекта. Ну а виденное мельком, вообще забывается, и ты вспоминаешь, что бывал уже здесь, только наткнувшись на какой-нибудь уцелевший с тех пор приметный ориентир. И это в городе – искусственном объекте, в развитии, подчиняющемся определенным законам, и спустя каких-то пару-тройку десятилетий. Моим же самым свежим воспоминаниям об этих местах было куда больше тысячелетия. Так, что из содержимого моей памяти могли пригодиться только общие сведения о местной топологии, и, возможно, некоторые результаты как поведенческого, так и биохимического исследований этого странного биологического образования, именуемого мною: «Лес».
Вдоволь налюбовавшись местными диковинами, я решил все же двигаться вперед. Насколько я помнил, это милое местечко делили между собой две сущности. С одной я уже познакомился и даже дал ему имя. Со второй мне еще предстояло встретиться. В силу местных законов, ветер в ближайшие дни тут, в зависимости от времени суток, будет дуть исключительно в двух противоположных направлениях. Так что заблудится мне не грозило. Лес (да, так я и стану называть окружающее меня существо) в принципе был невелик, я без труда пересек его за каких-то полтора часа. Когда деревья вокруг ощутимо поредели, я выбрал «березку» поудобней и повыше и вскарабкался на нее. Передо мной предстало… Там, за Лесом – открытое, ровное пространство, вот только нельзя было даже предположить сколько его, оно колыхалось, изгибалось, шло волнами, визуально – то сокращаясь, то неимоверно растягиваясь. И вдали, но все же в пределах видимости, его ограничивало марево межпространственного перехода – подобие стены, казавшейся местами прозрачней тончайшего газового платка, участками она мутнела до тонов старой пластиковой пленки. Эта стена колыхалась, казалось, по ней гуляли волны нездешнего, неземного ветра. Чудилось, этот ветер находил прорехи в этой завесе, проникал сквозь ее рваную ткань, и свободно разливался по самой равнине. Набрав разгон над пустошью, он подхватывал с ее поверхности такую безобидную, такую эфемерную на вид серую дымку, и бросал ее на заросли Леса. И под воздействием этой субстанции Лес погибал. Видно было, что ОН сопротивлялся атаке. От благостной картины «Березовая Роща пронизанная теплом и светом» не осталось и следа: синие, сиреневые, голубые щупальца, отращиваемые Лесом буквально за несколько минут, пульсировали, ежесекундно менялись, пытаясь противостоять вторжению, но поникали, чернели и рассыпались в пыль, под напором новых и новых воздушных волн напоенных этой серой смертью. Лес отступал… Я спустился с дерева: пока я находился в не пораженной заразой части Леса, и бояться мне было нечего, но мне все же было сильно не по себе. Мне действительно было неуютно, видя как проигрывает этот почти всемогущий гигант. Я с содроганием представлял себе, что случится с моим телом, если костюм, в который я был одет, окажется даже не неисправен – просто если хотя бы одна-единственная живая спора проникнет сквозь систему его фильтров. В прочем, не смотря на кажущуюся слабость Леса, эта битва, на сколько мне известно, с переменным успехом длится уже два тысячелетия. И полагаю, если не вмешаются сторонние силы, сравнимые по мощи с бьющимися гигантами, будет длиться еще вечность. У них была почти вечность… а вот мое время стремительно утекало: мне надо было идти вперед – пересечь остатки Леса, пресечь поле, дойти и пройти сквозь межпространственный барьер. И к этому переходу на грани жизни и смерти нужно было еще и подготовиться. Не без колебаний я остановился в прифронтовой полосе. Переться через Пустошь в обычном противогазе мне что-то стало стремно, а ничего оригинальней, чем усилить его фильтр обрезками Лесных веток, мне в голову не приходило. При чем ветки, как я понимаю, нужно было брать здесь – в измененной зоне уже приготовленной Лесом для противодействия Лишайнику. Так, что пришлось мне снимать шлем и приступать к работе. Угу, умный мальчик, очень умный – нет что бы сначала нарубить и измельчить ветки, а потом скидывать шлем, я поступил строго наоборот. Итог очевиден: при рубке побегов, брызнувший из-под ножа сок попал мне в лицо, угодил прямиком в полуоткрытый (от усердия) рот. Удивительно, я ждал любых печальных последствий вплоть до быстрой смерти, но вместо этого вдруг ощутил прилив сил, подъем настроения, даже какой-то намек на эйфорию. Не раздумывая, заполнил бежавшей из рассеченного стебля жидкостью одну из фляжек – кто знает, возможно наступит момент, когда у меня не останется своих ни сил, ни храбрости, и, для выживания, придется воспользоваться заемными и тем и другим.
Закончив усиливать фильтр противогаза обрезками растений, и нахлобучив шлем на свою не шибко умную голову, я вновь двинулся в путь. Сначала перебрался через завал сизых, слабо колышущихся щупалец, за тем преодолел серую, склизкую и расползающуюся под ногами массу уже погибших «деревьев», и вышел на пустошь. Под ногами мерзко захрустела черная, жирно блестящая корка, по внешнему виду похожая на шлак (впрочем это и был шлак – останки Леса, практически всухую переваренные его врагом). Из-под лопающейся под моим весом корки вырывался пепел, и, взбитый моими же шагами, поднимался в воздух, подхватывался ветром и тянулся вслед за мной черным-пречерным шлейфом. Впрочем, это непотребство длилось едва два десятка шагов, а дальше начиналось серое нечто, уже виденное мной с вершины дерева – серая поверхность, серый от поднятой пыли ветер.
Выйдя на пустошь, я едва успел сделать полсотни шагов, как почувствовал сначала затруднение дыхания, а за тем и все признаки удушья. Видимо, уж очень велика была агрессивность пропитавшей воздух отравы, так, что слишком стремительно разрушающиеся ткани Леса начали закупоривать фильтр противогаза… В общем, мне не хватило смелости переться через Пустошь прямо сейчас. Однако достало благоразумия, что бы чуть задержаться, и заполнить капсулы наконечников трех свободных спец стрел смертоносной жизнью, процветавшей на этом поле. Столь смертельный инструмент мог стать весьма весомым аргументом в мою пользу в любой драке. За одно я сподобился вблизи разглядеть этого убийцу. Крохотные резные листики вились замысловатыми узорами, кое-где собирались в миниатюрные розетки, серенькие… ну очень хрупкие и трогательно беззащитные на вид. Внешне это нечто очень напоминало эдакий бледно-серый лишайничек, селящийся у нас, в средней полосе России на древесине разного рода, и при чрезмерном распространении, иссушавшем за несколько лет порой целые деревья. Вот и название этой субстанции искать не надо – само нашлось; отныне эту прожорливую гадость так и стану именовать «Лишайником»… В общем, после этих изысканий я едва добрался до Леса; еще чуть-чуть и задохнулся бы к Едрене Фене – но оно того стоило.
Мои дерганья туда сюда (назовем их благородно – разведка боем), так вот, разведка боем оказалась все ж небесполезна. Я пополнил собственный арсенал, и за одно убедился, что за столетия моего отсутствия, радиационный фон на Пустоши хоть и снизился, но оставался все еще весьма далек от безопасного. Впрочем, теперь на Лишайниковом Поле и обычный человек мог бы себе позволить провести половину суток, не опасаясь подхватить лучевую болезнь. Так, что единственное, что мне теперь оставалось: дождаться смены ветра, и уж тогда, под прикрытием контратакующего Леса, попытаться пересечь Пустошь. А пока, я решил вернуться в центр Лесного массива, и уж там почистить фильтр противогаза, переупаковаться, и немного отдохнуть.
М-да… Межпространственный переход – любопытно, что сделав несколько шагов сквозь эту дымку, ты можешь мгновенно оказаться за тысячи километров в «Большом» мире. Весьма интересный способ передвижения – быстрый, удобный. А если представить, что эти два куска пространства, здесь выглядящее почти единым целым, разнесены в реальном мире на тысячи уже не километров, а световых лет. Интересная возможность. Жаль, что пока мне элементарно не хватает знаний, что бы ее обдумать.
Лес.
Неизвестные, но, весьма любопытные существа, вторглись в него. На возможную разумности этих созданий указывало сложное поведение, не укладывающееся в рамки простой пары раздражитель – условный (или безусловный) рефлекс. Кроме того, в отличии от Него, эти существа пользовались несложными механическими приспособлениями, тем не менее, при более пристальном изучении, обнаружившими сложный химический состав и весьма упорядоченную структуру, стремящуюся к некоемому эталону (весьма приближенно по Его меркам – но тем не менее).
Аналитический отдел мозга, принявший сигнал первичной рецепторной сети, немедленно взял под непосредственный контроль охотничий участок Леса, в котором обнаружились столь интересные существа, и принялся ловить их всеми доступными в этот сезон средствами. Механических ловушек на данном охотничьем поле не располагалось, но и биохимических средств контроля было более чем достаточно, что бы надежно обездвижить любопытные объекты.
Лес всегда захватывал и поглощал любую новую органику, исследовал ее, и в случае хоть какого-то превосходства этих образцов над уже входящими в собственную структуру аналогами, делал их частью себя и перестраивался Сам, что бы наиболее эффективно использовать обретенные таким образом возможности. Но сейчас… Что-то смутно знакомое, родное, но утраченное в давней катастрофе, породившей Лес в нынешнем его виде, присутствовало в этих существах: в структуре и химическом составе выделений, распространяемых их телами, в биоизлучении их нервной системы. Пока непонятно что, но оно БЫЛО, и Лес решил понаблюдать за существами еще. Еще один отдел Его мозга, непосредственно ответственный за обработку поступающей извне информации, перенаправил существенную часть своих ресурсов на обработку данных, поступающих от этих существ, и принялся сопровождать их.
От этих размышлений меня отвлек чей-то крик – протяжный, панический – и чисто инстинктивно, на автомате, прихватив наличное оружие, я бросился на помощь. Что сказать – идиот, поскольку современные люди обычно бегут В ПРОТИВОПОЛОЖНУЮ от опасности СТОРОНУ. Тем более уж кого – кого, а людей здесь быть не могло В ПРИНЦИПЕ – просто не выжили бы без серьезной подготовки, материального обеспечения и определенных знаний… Оп-па – ЛЮДИ, вернее людь, тьфу ты, человек – парень, если быть точным; и если я этому парню сейчас не помогу, он станет трупом парня, и мое предположение о том, что живых людей здесь нет – станет верным. К парню стремительно неслось… НЕЧТО ОГРОМНОЕ. А этот и-ди-от застыл в ступоре – да парня заклинило от страха! Черт, черт, черт: лук при мне, стрелы – вот они. Выстрел – гадость, эта гигантская тварь бронирована! Пальцы нащупали в колчане спецстрелу с разрывным наконечником, второй выстрел – уже лучше, от этого шифоньера на ножках полетели ошметки плоти. (Да дьявол, почему этот парень не убегает!) И решающая стрела – надеюсь яд Лишайника свалит эту тварь. Свалил – но за мгновение до того как отрава подействовала, эта туша подмяла человека. Все? Нет, не все; всего сапиенсов оказалось пятеро: два парня, две девушки, и теперь уже бесполое, остывающее тело – как их занесло-то в эти потаенные места?! Парни в шоке, девчонки в истерике, трупу уже все равно. Да, и с собой мне что-то тоже надо делать, слишком резко начались неприятности – я не был к ним готов. И заполучил, соответственно, в организм лихую дозу адреналина. Ручки-то трясутся, а этим товарищам только покажи, что и мне страшно – вмиг разбегутся. И решай потом: то ли, рискуя жизнью (и теряя время), разыскивать этих покойников ходячих, то ли бросить их, и повесить на совесть вину еще за четыре смерти.
Рассказывая бодрым голосом какие-то справочные сведения – что-то про Лес, что-то про этих тварей (надо-ж, от стресса и память прорезалась) – я сделал обход места трагедии, мимоходом прирезав нечто мелкое и шустрое – наездника и компаньона этой гигантской животины. Дрожь в коленках не утихала, и утихать не собиралась, и к ней прибавился еще и шум в голове, явный предвестник обморока. А мне еще предстояло как-то договариваться с Лесом, и по поводу дезинфекции этой лужайки, и по поводу жизни этих «туристов». Впрочем, боль отрезвляет, и пробив руку шипами местной «березки», я стремительно отошел от предобморочного состояния, стал воспринимать действительность как и за полчаса до описанных событий, то есть – кристально четко. Честно сосредоточившись я с убегавшей кровью передал Лесу предложение: жизни этой четверки в обмен… в обмен… А в обмен я перенесу кусочки леса сквозь межпространственный переход и помогу им укорениться на соседней платформе. Спустя полминуты, когда голова начала кружиться от потери крови, как-то исподволь, во мне проснулась твердая уверенность в том, что отныне Лес для нас безопасен, а соки текущие по его ветвям – целебны. Лечебные свойства этих соков мне и пришлось тут же проверить, уж слишком велика (даже для меня) оказалась кровопотеря за время нашего с Лесом диалога.
Итак, два парня, две девушки. (Итого у меня на шее, фигурально выражаясь, повисло четыре человека.) Особенно хороша была темненькая – даже сейчас, после произошедшего кошмара. Если б только не ее взгляд, непрерывно направленный на меня – точь-в-точь как у человека, въяве обретшего недостижимую мечту (или у телка, нашедшего наконец мамку) – мне бы было гораздо комфортней. Светленькую барышню, как и парней, ее утешавших, с того места, где я занимался мазохизмом, разглядеть было несколько сложнее. Но как минимум она выглядела миловидно, парни же казались достаточно крепкими… НЕТ, шансов, что я хоть кого-нибудь из них ЖИВЫМ доведу до выхода – мизер. При всем моем старании увеличить эти шансы, все равно – мизер. И все же я попытаюсь довести их до выхода, но… пусть для меня они останутся если не безымянными, то безликими – точно. Я еще не готов ХЛАДНОКРОВНО терять окружающих меня людей, и хочу хоть как-то облегчить бремя памяти… Ну а пока, эту компанию фатальных неудачников надо приставить к работе – и мыслей паникерских будет поменьше, и вероятность выбраться из этой истории – всяко больше. И первым пунктом в нашем плане, как это ни печально, стояли похороны… Вторым – подготовка к переходу через Лишайниковую Пустошь.
Лес.
Он стремился захватить заинтересовавши его существ мягко и незаметно, не нанеся им сколько-нибудь заметного урона. Недостатком избранной тактики было то, что после начала воздействия, жертвы еще какое-то время сохраняют самостоятельность. Так, что одно из созданий, проявляя активность, попалось существу-охотнику пребывавшему неподалеку. Невелика потеря вроде бы – одна особь. Но… странная реакция на сигналы тревоги, испускаемые погибающим существом – прочие особи, вместо того, что бы попытаться избежать встречи с хищником, кинулись навстречу гибели. Лес недоумевал недолго: группа, потеряв всего одно существо, убила агрессора – хотя, исходя из предварительной оценки биологических параметров противостоявших сторон, из них не должно было уцелеть никого. Они умертвили хищника дистанционно, еще раз подтвердив свою (в некоторой степени) разумность.
А потом, одно из существ прикоснулось к Нему, (намеренно?) повредило свою наружную оболочку, и тем самым предоставив в Его распоряжение весь объем, необходимых для исследования материалов…Структура ДНК существа напоминала… она несла на себе участки явно искусственного происхождения. Она безусловно ранее была Ему неизвестна, и тем не менее структура привнесенных извне изменений – сам почерк каковым эти изменения были совершены был Лесу известен. И Он и это существо были сотворены одним демиургом. Получалось, что ЭТО создание было из тех давних времен, когда зародился сам Лес. Ведь Он не помнил своего начла – лишь смутные образы извлеченные им из самых древних (и наиболее поврежденных) запасников памяти иногда тревожили Его сознание. Некогда, Лес тщательно скопировал в собственную память все данные из древних, еще неорганических хранилищ памяти – все, вплоть до бесполезных обрывков, и шифров не имевших ключей. И информация, считанная из этого существа, дополнила эти, до сих пор бессмысленные обрывки, позволяя хоть как-то прикоснуться к временам собственного зарождения.
Лес…
Тем временем это пока непонятное, но явно полноценно разумное и способное к общению существо, предложило интересное. Три законченных фрагмента Леса оно намеревалось в целости перенести через земли, занятые стихией смерти – Врагом, в битве с которым Лес изнемогал с самого рождения. За это оно предлагало не поглощать себя и тех пятерых существ меньшего разума, что были рядом с ним – много так нужной Лесу животной органики поменять на слабую надежду осуществления давней мечты, ранее казавшейся вовсе несбыточной и невозможной. Лес колебался недолго – Он согласился. Он сообщил ответ, хотя мозг предложившего сделку создания, был плохо приспособлен для общения подобным образом; известными же этим существам средствами коммуникации Лес пока не обладал.
И еще, эти создания за чем-то опустили под землю, прямо в объятия Его корневой системы подобного себе. Конечно, данное существо было сильно повреждено в недавней стычке с хищником, но ведь ничего не мешало Лесу починить его и изучить получше?
Ужас, ЧТО мы общими усилиями сляпали из одной ихней (или – еёшней?) палатки. Было бы смешно, если бы не было так грустно – даже мой костюмчик смотрелся прилично на фоне этого шоу уродов. Но! Главную задачу: защиту людей при переходе через Пустошь – эти костюмы, при удаче, должны были выполнить, а марафет наводить, при столь критичном недостатке времени, было глупо. Все пару часов, пока эта четверка работала, я развлекал их рассказами – и сам «вспоминал» местные причуды, и туристов просвещал. Ну и за одно, из подручных материалов, собрал каждому из них по паре сандалий (спасибо папе за его уроки). В общем, время проходило и нескучно, и с пользой. Только вот жаль было, что этого времени было так мало, и оставалось все меньше и меньше. Так что, едва упаковав ребят в некое (весьма отдаленное) подобие костюмов химзащиты, мы тронулись в путь. Идти было не сколько далеко, сколько неудобно и медленно, все же эти чудеса сермяжной мысли сильно уступали моей экипировке в удобстве и подвижности. Да и физическая форма девушек была, мягко говоря, неудовлетворительна.
Когда первая паника прошла я принялся искать реальные пути решения нашей маленькой проблемы. Вообще, я собирался провести на соседней платформе, в имеющихся там пещерах, неделю. За одно и обследовать их в поисках перехода к Последней Базе. (Не – Последняя база звучит некрасиво. Пусть лучше будет Последний Оплот, или Приют.) Припасов у меня было не слишком много, но на запланированное время их бы хватило, в обрез, но – хватило. А через неделю, как раз, когда на платформе, на которой мы в данный момент находились, вновь установилась бы хорошая погода, открывалось большое окно домой. Теперь же, когда я понял, что я не брошу здесь таких… неприспособленных товарищей, время автономности, с учетом их припасов, падало раза в два. А это значило, что у нас (у меня) было всего три дня, что бы отыскать дорогу к Последнему Оплоту, где были укрыты и Сфера Знаний… да и тела нас Изначальных хранились там же. Очень хотелось взглянуть на существо, которым я уже давно не был, но осколки памяти которого все еще хранились в моей голове. А потом мы должны были уйти… со сложностями… с риском, возможно – кровью… попытаться попасть через очень узкое (и по пространственным, и по временными рамкам) окно в наш мир, при кошмарных погодных условиях. То есть, если нам улыбнется удача… Ха! Нам нужна была не только улыбка, а голливудский оскал в тридцать два зуба в ее исполнении, и активное махание вслед шелковым платком, что бы наш путь была таким же гладким и недолгим, как этот платок.
За столь невеселыми размышлениями мы добрались до опушки Леса. Положение тут изменилось кардинально. Лес распылял по ветру со своих ветвей такие объемы аэрозолей, что этот шлейф был видим невооруженным глазом. Он медленно воспарял над опушкой, подхватывался ветром и уплывал к пустоши, что бы уже там помутнеть, потяжелеть и опуститься на ее поверхность, сковывая серую смерть Лишайника, обугливая ее до черноты асфальта. Лес уже отвоевал несколько метров потерянного за первую половину дня пространства, и спешил до очередной перемены погоды захватить как можно больший кусок спорной территории. Вот любопытно: догадывается ли Лес, что пытаясь уничтожить ВЕСЬ Лишайник, БЕЗ ОСТАТКА, он совершает серьезный стратегический просчет. Ведь заливая ВСЮ Пустошь дефолиантом он и удобряет и поливает столь ненавистного врага. Дожди здесь большая редкость, а извлечь хоть что-то питательное из голого камня способна лишь столь сложно организованная структура, как Лес. И не является ли агрессия Лишайника просто раздражителем, инстинктивным стремлением разжиться за счет Леса поливом и питанием, в отчаянной попытке выжить на этих каменистых засушливых землях. Может стоить намекнуть Лесу воздержаться от ответных действий, потерпеть пару недель: ну подумаешь, потеряет он за это время несколько гектаров пространства, за то большая часть Лишайника гарантированно погибнет от бескормицы. И останется Лесу одним массированным ударом прикончить остатки заразы растущей на ранее потерянных землях. Нет, пока не стану вмешиваться. Вдруг своим вторжением, по неведению я сделаю только хуже. Ведь мне не известны толком возможности ни одной из противоборствующих сторон. Ни пределы живучести спор Лишайника, ни границы прочности его оппонента А вдруг потеря даже столь незначительного (по его меркам) пространство настолько ослабит Лес, что он будет способен больше сдерживать экспансию этой заразы. Или вдруг, в случае окончательной победы над извечным врагом, без постоянного противостояния его агрессии, Лес деградирует и выродится? А учитывая, что только благодаря его усилиям существует данная платформа. (Да, да – это органическое чудо, в незапамятные времена, своей необъятной тушкой поглотило местный Генератор Состояния, и досконально изучило его. И теперь – то ли подкармливает его прожорливое тельце невесть как добываемой энергией, то ли вообще, изобрело и построило в самом себе органический аналог этой штукенции.) И мне не улыбается следующий раз, когда захочется навестить Последний Оплот, плыть на Бермудские острова, либо лезть в Амазонскую сельву (не говоря уже о путешествии на полюс холода в Антарктиде). Так, что будем собирать данные, потом считать и думать, еще раз думать, а уж только потом решать – советовать что-либо Лесу, либо благоразумно промолчать. Кстати, недавнее мысленное общение с Лесом, что-то существенно изменило в моем восприятии этого гиганта, и теперь, к примеру, я просто знал, какие его побеги для нас безвредны, а какие лучше не трогать. С более существенными, но менее очевидными последствиями прошедшего столь странного диалога между нами, еще предстояло разбираться, но это было задачей будущего. А уже осознанных возможностей хватило как раз, что бы без колебаний наполнить пару фляжек лесным соком и заполнить обрезками его побегов как фильтр встроенного в мой шлем противогаза, так и импровизированные фильтрационные камеры, вшитые в костюмы моих нечаянных спутников. Ну и отобрать, разумеется, пяток побегов, способных не только пережить дорогу, но и успешно укорениться на новом месте. После принятия «на грудь» нехилой порции лесного сока, мы вышли в Пустошь. Ребята, с такого питья, конкретно «поплыли», я же хлебнул этой гадости всего пару глотков, и потому оставался более-менее адекватен.
По зрелому размышлению, я решил идти первым. Самого здорового парня (по имени Саша), нагрузил посильнее и поставили вторым. Следом за ним следовало бы идти девчонкам (Ольге, Наталье), но темненькая (Наташа) принялась дурить. И поскольку времени на ее уговоры не оставалось совсем, пришлось согласиться с ее желанием идти замыкающей, пропустив вперед второго парня (Владимира). Хотя у меня и не было глаз на затылке, что бы следить за туристами, пришлось рискнуть и согласиться с тем, что один из слабейших членов группы идет замыкающим. Сначала я полагал идти чуть наискось к ветру, забирая несколько вправо от кратчайшей линии, соединяющей Лес с границей Платформы. Так же намечалось, что мы пойдем не след в след, а эдаким уступом: каждый, со смещением на шаг-два влево от маршрута впереди идущего. Эти меры предосторожности несколько удлиняли путь, который нам предстояло преодолеть, но так ядовитая пыль, поднимаемая с земли каждым нашим шагом, относилась бы ветром в сторону от колонны, а не оседала бы на товарищах, топающих сзади. Я бы обдумал еще много важных и ценных мыслей, и придумал бы немало способов предохраниться от смертоносного воздействия Лишайника, но тут мы вышли в открытое поле из-под, хоть и жидковатой, но все же тени, отбрасываемой Лесом. Солнечный жар ощутимо навалился на плечи, сдавил голову, выжигая из организма умные мысли. Да и все внимание теперь поглощало отслеживание препятствий под ногами, в попытке банально не споткнутся о помехи, скрытые под толщей Лишайника. Да еще мне предстояло высматривать неровности в этом пухляке не только под собственными ногами, но и на семь-десять шагов влево от себя. А я не супермен, и в глубь земли мой взгляд не проникает. Камни, хоть сколько-то выступающие над этой живой пылью я еще мог как-то заметить, но небольшие рытвины, скрытые под ее поверхностью – разумеется нет. Да и видимость сквозь забрало шлема, мгновенно покрывшегося мелкой пылью, сразу же сильно ухудшилась. И это у моего мотоциклетного шлема, насколько я понимаю, специально спроектированного так, что бы что бы в максимально возможной степени нивелировать подобные неблагоприятные эффекты. Что же говорить о лицевых пластинах самоделок, напяленных на головы моих спутников – наверняка, товарищи студенты почти ослепли. К тому же, каждому пробивать свою собственную колею в этом пухляке, непринужденно засасывающем ногу по самую щиколотку, оказалось трудновато. Так что вскоре «туристы», понукаемые моими жестами, встали на мою тропу и вытянулись вслед жиденькой цепочкой. Вот только теперь, что бы порождаемое нашими же шагами пылевое облако нас не задевало, мне приходилось еще сильнее забирать вправо от кратчайшей прямой Лес-Граница Платформы, тем самым серьезно удлиняя путь. Хорошо, хоть поверхность этого поля была некогда вылизана огнем чудовищного взрыва – камни тогда долго текли и плавились, не в силах устоять перед столь неистовым жаром. И хотя с тех пор прошло достаточно много времени, еще и при весьма агрессивных погодных условиях, что бы сплошная корка спекшегося камня к нынешнему времени успела сильно потрескаться, а местами и вовсе искрошиться, но это было всяко лучше любой другой возможной альтернативы, при данных обстоятельствах. В общем, мелких препятствий под ногами почти не оставалось, а крупные сильно выдавались из-под слоя Лишайниковой пыли, были хорошо видны и нам не угрожали. Только вот времени на этом смертоносном поле (и под этим яростным солнцем), из-за этих экзерсисов, мы провели слишком много – я всерьез начал опасаться за ребят – их самодельные костюмы из голимого брезента, были много хуже моего (хоть и самодельного, но собранного в приличной мастерской, а не сшитого впопыхах на коленке в полевых условиях). Но студенты там, сзади, одурманенные Лесным соком, механически – неспешно, но неутомимо переставляли ноги; перли и перли вперед как заведенные. И вообще – описывать нашу дорогу, весьма неблагодарное занятие. Что яркого можно найти в монотонном переходе, тупом передвижении по голой, безжизненной, ровной как судьба мелкого клерка, поверхности. Ну сделали мы одну остановку: сошел я разок с черной тропы, выжженной Лесом, в плоти извечного врага. Углубился на несколько шагов в гущу живого Лишайника, заполнил одну из колб его активной плотью вперемежку со спорами – вот и все разнообразие в пути, иных отклонений от заданного маршрута мной не предполагалось и не предвиделось. А потом…
Понять не могу, как мы проглядели этот роковой камень – три человека перешагнули его без затруднений, а четвертый – споткнулся. Упасть в полный рост, плашмя, без страховки на твердокаменную поверхность и так чревато увечьями. А тут еще и туча смертоносной пыли, облепившей пострадавшего с головы до ног. Но ничего, с помощью друзей Владимир (а это был Владимир) поднялся на ноги. Девчонки отобрали у него рюкзак, и так – налегке он все же сумел ковылять дальше самостоятельно. Правда скорость передвижения еще упала, но это было уже несущественно – через десяток минут мы все же достигли межпространственного перехода. А дальше: потеря ориентации в пространстве на пару мгновений, секундное головокружение – и вот мы уже стоим в полусотне шагов от каменной осыпи, ведущей, как мне помнится, на невысокое плато. Восхождение тоже не заняло много времени – склон был довольно полог, без неприятных сюрпризов, да и ребята еще оставались под воздействием Лесного сока. И хотя Владимиру на последней четверти пути наверх и стало несколько хуже, но с моей и Александра помощью он справился с подъемом.
Некогда, именно здесь располагалась наша центральная лаборатория – самая-самая и по энерговооруженности, и по обеспеченности оборудованием и материалами, что в конечном счете и позволило ей пережить Первую и Вторую катастрофы без фатальных последствий; лаборатория, в конечном итоге ставшая Последним Приютом для уцелевших и выживших.
Из-за своей стратегической важности (ведь именно здесь хранилась Сфера) этот комплекс, даже на самом пике нашей экспансии на Землю, не лишился ни одного из собственных источников энергии. И по тому, когда наступила Вторая Катастрофа он выстоял (в отличии от второстепенных лабораторий и вспомогательных комплексов) под прессом взбесившегося пространства, стремящегося стереть из реальности ВСЕ следы нашего присутствия. Только вот, что бы не сжечь функционирующие в запредельном режиме энерговоды, пришлось сильно уменьшить мощности, подаваемые на Генераторы Состояния, стабилизирующие тот несчастный клочок пространства, что прилегал к внешним границам базы. Так, что и по здешней земле успело пронестись несколько волн искажений, наложивших на пространство причудливую вязь изменений. Нынче, эти полудохлые генераторы питались почти исключительно остатками лунного излучения, что точно не улучшало безумный пейзажик, раскинувшийся вокруг нас. (Насколько я понял из общения с Лесом, именно он, частью используя древние механизмы, частью изобретя их органические аналоги, поддерживал в стабильном состоянии платформу на которой сам располагался.) Вообще, пространство вокруг напоминала трехслойный бутерброд: нормальное пространство-Платформа-База; мы как раз ползли по начинке, и только я знал, что где-то есть еще один хлебушек, накрывающий конструкцию сверху. И мне предстояло как-то извратиться, и попасть в этот самый «хлебушек». Но не будем о грустном… В общем, в итоге второй катастрофы, центр плато, где некогда располагался корпус лаборатории, опустел. То есть Лаборатория все еще оставалась здесь, но была для нас невидима и неощутима. Этакая Платформа в Платформе – некое подобие всепланетно известной нашей национальной куклы Матрешки. Так что вместо базы, перед нашими глазами предстала слегка подтопленная дождевыми водами выемка под ее фундамент, технологические туннели, выплавленные в скале, да скальная площадка под более не существующее выносное оборудование и парковку для летающей техники. При чем, поскольку лаборатория изначально была все же космическим объектом, кое-как приспособленным для работы на планетарной поверхности, да и строили ее отнюдь не люди, то и выемка под фундамент – в сущности тривиальный и вполне вроде бы узнаваемые объект – напоминала человеку все что угодно, но не себя саму. Поясняю: столь массивному и сложному по форме конструкту, каковым являлась База (по форме кстати она отдаленно напоминала фасолину[34]), что бы банально не развалиться под собственной тяжестью в поле постоянной гравитации, требовалось куда больше трех классических точек соприкосновения с поверхностью планеты. В идеале, предполагаемое место посадки должно было бы полностью повторять рельеф нижней трети Базы – что, как вы понимаете в природе отыскать довольно затруднительно. Так что квартирмейстерам пришлось сильно постараться, что бы пристроить Последний Оплот на планете с максимальным комфортом для его обширной тушки. В конце концов, они подыскали-таки каменное ущелье (высшее качество – сплошной базальт и мизер посторонних включений), сильно расширяющееся от основания к устью, и увенчанное в этом самом основании массивной скалой. Скалу и боковые стенки ущелья вчерне обработали, придав им «правильную» форму, излишки камня раздробили и сбросили на его дно. Потом внутреннюю поверхность получившейся заготовки раскалили до температуры плавления базальта. А когда камень потек, База всей массой опустилось в это каменное ложе, с таким расчетом, что бы одной из торцевых стенок опираться на скалу, венчавшую ущелье. Масса жидкого камня, вытесняемая ее немалой тушей, заполнила пустоты и неровности между днищем Последнего Оплота и дном ущелья – излишки выплеснулись, заливая допуски оставленные между бортами Базы и стенами ущелья. Таким образом Последний оплот оказался надежно вмурован в каменную толщу. Позже, от внешних люков базы, оказавшихся глубоко под землей, были проложены вышеупомянутые технологические туннели, быстро заполнившиеся всякой всячиной, и разросшиеся со временем в обширную сеть коммуникаций. Местная скала (для столь ограниченного пространства так просто – гора), позже была искусственно сформирована – от нее было отсечено все «лишнее» добавлено «недостающее», и со стороны она стала напоминать куб с длинной стороны порядка полукилометра ( и с прислоненной к нему осьмушкой бублика). Верхняя ровная площадка (полкилометра – нехило) использовалась под выносное оборудование, для парковки транспорта, и для отдохновения и любования пейзажем. А теперь попытайтесь представить, как, после всех этих экзерсисов, может выглядеть ущелье, после внезапного исчезновения Базы. Во первых, после того, как База и платформа оказались в разных пространственных слоях, скальная стена, столь долго служившая опорой для Последнего Оплота, из-за внезапно перераспределившихся нагрузок, частично обвалилась. В результате чего бывшее ложе Базы оказалось изрядно засыпано камнем. Добавим еще эрозию камня, из-за весьма агрессивной окружающей среды, протекавшей здесь гораздо стремительней, чем в естественных условиях. Все же минуло три с половиной тысячелетия, с момента второй катастрофы, и мелкие местные катаклизмы за истекшее время серьезно поработали над пейзажем. Так, что котловина предстала перед нашими взглядами отнюдь не в лучшем виде, и все же было заметно, что это образование искусственного происхождения. Но вот что оно такое когда-то было, без обладания известной мне информацией, понять оказалось уже невозможным. Так, что моим спутникам предстояло немало поломать голову, соображая, что это за хрень такая раскинулась вокруг них, и все равно – вряд ли бы они додумались до правильного ответа.