Ветер стал холоднее. Гончая повела носом в направлении ветра и побежала вперед.
- Флосси! - крикнул он. Собака, убежавшая уже ярдов на тридцать, оглянулась на него, нагнула голову и зарычала. После этого она умчалась прочь.
Вокруг он видел только заснеженный лес. Тропинки не было. Наконец он услышал лай Флосси и пошел на него.
Когда он увидел собаку, она стояла у небольшой проталины и скулила. Льюис смотрел на нее сверху, со скал, окаймляющих ложбину. Собака взглянула на него, заскулила опять и прижалась к одной из скал.
- Иди сюда, Флосси, - позвал он. Собака легла, виляя хвостом.
- Что там?
Он спустился в ложбину и пошел к проталине - маленькому кружку влажной земли.
Собака гавкнула. Льюис посмотрел на нее: она смотрела на ели, растущие в дальнем конце ложбины. Потом пошла туда.
- Флосси, стой!
Но гончая дошла до первого из деревьев, поскулила еще раз и скрылась среди ветвей.
Он звал ее. Собака не возвращалась. Ни звука не доносилось из-за густой хвои. В тревоге Льюис посмотрел на небо. Тяжелые облака неслись на юг, двухдневная оттепель кончилась.
- Флосси!
Собака не появилась, но среди ветвей он поразительное. Там вырисовывалась дверь вершенная оптическая иллюзия, какую он видны даже петли. Иглы создавали полное подобие полированной древесине.
Это была дверь в его спальню.
***
Льюис медленно пошел к двери. Скоро он уже мог коснуться ее гладкой поверхности.
Она призывала открыть себя. Стоя в мокрых ботинках под холодным ветром, он знал, что к этому его вели все загадочные обстоятельства его жизни, начиная с 3 года, - к этой двери, за которой крылось неведомое. Если он думал о истории с Линдой, как Дон о истории с Альмой Моубли, - как о истории, не имеющей конца, то конец был здесь, за этой дверью. И Льюис уже знал, что она ведет не в одну комнату, а во многие.
Льюис не мог отказаться от вызова. Отто, ждущий его у костра, был чем-то слишком далеким и тривиальным, чтобы помнить о нем. Да и все годы в Милберне представлялись Льюису теперь, когда он принял решение, долгой чередой бесполезного, унылого существования, из которого теперь ему показали выход.
Он повернул медную ручку и шагнул в неизвестность. Перед ним была его спальня, но не нынешняя, а та, которую они с Линдой занимали в отеле, согретая солнцем и заполненная пышными исполинскими цветами. Под ногами шуршал шелковый испанский ковер. Льюис обернулся, увидел закрытую дверь и улыбнулся. Солнце ярко светило через двойные окна. Поглядев туда, он увидел зеленые газоны и ступени, ведущие к морю, которое сверкало вдалеке. Он подошел к большой кровати, застланной синим бархатным покрывалом.
Тут дверь отворилась, и Льюис, все еще улыбаясь, повернулся к своей жене. Он пошел к ней, протягивая руки, и остановился, лишь увидев, что она плачет.
- Дорогая, в чем дело? Что случилось?
Она подняла руки, на них лежало тело маленькой короткошерстной собаки.
- Один из постояльцев нашел ее в патио. Они все шли с ленча, и, когда я подошла, все стояли и смотрели на нее. Это ужасно, Льюис.
Льюис нагнулся над телом собаки и поцеловал Линду в щеку.
- Ничего, Линда. Но как она там оказалась?
- Они сказали, что кто-то выкинул ее в окно... О, Льюис, кто мог это сделать?
- Я в этом разберусь. Бедная моя! Подожди минутку, - Он взял собаку из рук жены. - Не волнуйся.
- Но что ты хочешь с ней делать?
- Закопать в розарии.
- Правильно, дорогой.
Он с собакой пошел к двери, потом остановился.
- Как прошел ленч?
- Нормально. Флоренс де Пейсер пригласила нас сегодня на обед. Как ты себя чувствуешь после своего тенниса? Тебе ведь уже шестьдесят пять.
- Нет, нет, - Льюис с изумлением посмотрел на нее. - Я женат на тебе, а, значит, мне пятьдесят. Ты меня раньше времени состарила.
- Извини, дорогой. Я что-то заговорилась.
- Скоро вернусь, - и Льюис вышел.
Вдруг мертвая собака выскользнула у него из рук, и все изменилось. Навстречу ему по холму шел его отец.
- Льюис, я должен с тобой поговорить. Твоя мать тебя избаловала. Ты ведешь себя в этом доме так, будто это отель. Шумишь по ночам, - отец опустился в кресло напротив Льюиса, потом встал и подошел к камину, продолжая говорить. Выпиваешь. Я не ханжа, но не собираюсь с этим мириться. Я знаю, что тебе шестьдесят пять...
- Семнадцать.
- Ну семнадцать. Не перебивай. Ты считаешь себя достаточно взрослым. Но распивать спиртное в этом доме ты не будешь. Лучше проявляй свою молодость, помогая матери в уборке. Отныне эта комната на тебе. Ты должен чистить и мыть ее раз в неделю. Тебе понятно?
- Да, сэр.
- Хорошо. Теперь второе. О твоих друзьях. Конечно, мистер Джеймс и мистер Готорн славные люди, но возраст и обстоятельства разделяют нас. Я не могу назвать их друзьями. Кроме того, они принадлежат к епископальной церкви, а от этого один шаг до поповщины. И они богаты. Мистер Джеймс один из богатейших людей штата. Ты понимаешь, что это значит в 8 году?
- Да, сэр.
- Это значит, что ты не можешь на равных общаться с его сыном. Как и с сыном мистера Готорна. Мы прожили жизнь достойно и честно, но мы небогаты. Если ты будешь продолжать общаться с Сирсом и Рики, ты научишься у них привычкам богачей. Осенью я собираюсь отправить тебя в Корнелл, и ты будешь там одним из беднейших студентов. Эти привычки могут только погубить твою карьеру. Я всегда жалел, что мать из своих средств купила тебе машину.
- Он обходил комнату уже по второму разу. - Люди уже сплетничают о вас троих и об этой итальянке с Монтгомери-стрит. Я знаю, что сыновья духовных лиц подвержены греху, но.., у всего есть предел, - он остановился и серьезно посмотрел в глаза Льюису. - Ты меня понял?
- Да, сэр. Это все?
- Нет. Вот, смотри, - его отец держал в руках мертвую короткошерстную собаку. - Она лежала во дворе церкви. Что если прихожане увидят ее? Нужно срочно от нее избавиться.
- Я закопаю ее в розарии, - сказал Льюис.
- Пожалуйста, поскорее.