Кое-кто из ваниров бросился было к выходу, но их одноглазый предводитель, опомнившись, рявкнул:
— Стоять! Их всего пятеро! Мы убьем их, и никакой Митра не поможет аквилонским ублюдкам!
Черноволосый шагнул вперед и высоко поднял левую руку, которую до сих пор держал за спиной: сильные пальцы цепко держали за волосы отрубленную рыжебородую голову.
— Фингаст! Он убил Фингаста!
Горестный вопль пронесся над рядами ваниров.
— Да, я убил его, — пророкотал великан, — я, Конан, король аквилонский. Та же участь ждет всех вас, если вы не сложите оружие и не сдадитесь на мой суд.
И он швырнул под ноги седоусого свой жуткий трофей.
Старшина ваниров молчал, склонив голову и что-то обдумывая. Потом отбросил копье и бесстрашно приблизился к королю. Тот опустил меч, приготовившись слушать.
— Фингаст сказывал, что ты бывал в наших землях, — начал одноглазый, — а потому должен знать, что нет худшего бесчестия для ванира, чем сдаться на милость победителя. Тем более, что ты еще не победил. Мыслю, немало твоих людей прячется за дверью, хотя не могу понять, как тебе удалось провести их сюда… Ну да ладно. Предлагаю решить дело старым дедовским способом. Мы выставим своего бойца, вы — своего. Если победит аквилонец — мы сдаемся, если ванир — дружина уходит, сохранив честь и оружие…
— Честь? — усмехнулся Конан. — Вы проникли сюда при помощи низкого коварства, осквернили храм… Да вашего вожака проклинают даже в Ванахейме! Он подло назвался именем моего побратима…
— Это дело Фингаста, — нетерпеливо прервал одноглазый. — Он не посвящал нас в свои планы, обещая лишь богатую добычу. А хитрость — одно из главных достоинств воина! Так ты согласен на поединок?
— Да, хвост Нергала тебе в глотку! Кто из вас хочет потягаться с самим королем?!
— Ваше величество, — зашелестел сзади голос Пресветлого, — это опасно! Пусть Ольвейн…
— Капитан ранен, — отрубил Конан. — Так кто будет со мной драться?
— Он!
Седоусый указал на сидевшего поодаль безбородого здоровяка, который все так же безучастно продолжал раскачиваться, пребывая в каком-то странном забытьи.
— Харлад! Харлад! — завопили ваниры.
Тот, кого назвали Харладом, медленно открыл глаза — мутные, бессмысленные, как у человека после долгой болезни. Губы его дрогнули, из уголка рта побежала тонкая струйка слюны.
Ваниры бесновались, потрясая копьями. Они приплясывали на месте, указывая наконечниками на Конана.
— Этот человек говорит, что вырвал сердце твоему отцу! — выкрикнул одноглазый.
— Этот человек говорит, что спал с твоей матерью! — подхватил неудачливый стрелок.
— Этот человек говорит, что мочился в твой кубок! — заорал молодой ванир, ведавший руны.
Чего угодно ожидал Конан, только не потока этой чудовищной клеветы. Случалось, перед битвой враждующие стороны обменивались взаимными оскорблениями и насмешками, но сейчас его противника натравливали, словно бешеного пса. Зачем? Парень и так был здоровый, и схватка с ним вовсе не казалась киммерийцу пустой забавой…
Харлад вскочил. Лицо его исказилось, на губах выступила пена, а могучее тело свела короткая судорога. В глазах зажегся безумный огонь, и огромными прыжками ванир бросился к королю…
— Берегись, государь, — раздался крик появившегося в зале Афемида, — это берсайк, берегись!
Поздно: Харлад был уже рядом с Конаном. Тот попытался нанести удар мечом, но пальцы берсайка схватили клинок и вырвали его из руки короля, словно это была безобидная тростинка. Затем Харпад схватил киммерийца, поднял и швырнул об пол так, что, казалось, задрожали стены храма. Ваниры торжествующе завопили.
Наверное, любому другому подобный бросок переломал бы все кости и навсегда погасил разум. Но Конан, чье сильное тело испытало удары и пострашнее, лишь на миг лишился сознания. Открыв глаза, он увидел Харлада, кружившегося в двух шагах от него: берсайк бил себя в грудь и жутко выл, распаляясь, чтобы прикончить противника.
— Скажите мне, что он спал с моей Белит, — пробормотал киммериец. Он ясно представил, как этот безумец, страшный и потный, насилует единственную женщину, которую он когда-то по-настоящему любил. Слепая ярость затуманила мозг: исчез король, исчез опытный воин — на ноги вскочил дикий варвар из северной страны, лежащей в долине посреди суровых гор, варвар, готовый вырвать печень врага и упиться его теплой кровью…
Они сшиблись, и на этот раз безумие противостояло безумию, слепая мощь — слепой мощи. Это была битва животных, повинующихся инстинкту убивать, беспощадных зверей, терзающих плоть друг друга.
Несколько раз тело Конана ударялось о каменные плиты пола и витые колонны. Несколько раз с диким воем Харлад отлетал в сторону от удара могучего кулака киммерийца. Казалось, противники равны в своей ярости, и лишь когда оба, истощив силы, упадут бездыханными, окончится эта дикая схватка. Аквилонцы наблюдали за ней молча, пораженные невиданным зрелищем, ваниры потрясали копьями и что-то вопили.
Может быть, это и помогло Конану победить. Крики товарищей все более распаляли берсайка, лишая его остатков разума и чутья. Он кидался на противника, словно слепой, и уже несколько раз промахнулся, оскальзываясь босыми ногами на вощеном полу. Король же мало-помалу приходил в себя, вновь обретая накопленный опыт и боевое искусство. Ему не раз приходилось не только орудовать мечом, булавой или секирой, но и вступать в рукопашную, когда иного выхода не было. А в таких схватках нужно полагаться не только на силу кулаков.
Киммериец вдруг отскочил в сторону и, ударив себя в грудь, выпалил в лицо Харлада:
— Эй ты, недоделанный! Я не только спал с твоей матерью, но и оторвал мужской корень твоему дедушке!
С диким воплем берсайк ринулся вперед, но на этот раз Конан был начеку: он ловко увернулся, ухватил ванира за ногу и шею, поднял и швырнул в центр зала, туда, где пылал Неугасимый Огонь. Описав широкую дугу, тело безумца исчезло в пламени — метнулись белые сполохи, и Митра принял жертву.
На миг воцарилась тишина, потом ваниры, издав боевой клич, ринулись на аквилонцев. Кто-то метнул копье в грудь Конана, но верный Ольвейн успел прикрыть короля подхваченным с пола щитом. Двое стражников отважно вступили в битву, а жрец и магистр предпочли укрыться за дверью.
— Меч! — ревел Конан. — Меч мне!!!
Ольвейн вложил в ладонь короля рукоять меча, успев отбить еще одно копье. Оружие киммерийца обрушилось на нападавших: рогатый шлем ближайшего разбойника раскололся пополам вместе с головой.
Однако силы были слишком неравны: полсотни ваниров на четверых аквилонцев. Вскоре их осталось трое — копье пробило грудь одного из стражников. Конан крушил врагов направо и налево, но силы его после схватки с берсайком иссякали. Рана Ольвейна снова открылась, кровь заливала капитану глаза, и он рубился почти вслепую, поминая по своему обыкновению шляпу Мардука и прелести Изиды…
Ванахеймцы, казалось, готовы были торжествовать победу, когда откуда-то из-под купола раздался крик Афемида:
— К стенам, прижимайтесь к стенам!
Впрочем, он мог бы и не давать столь дельного совета: король и его люди и так были оттеснены вплотную к мраморной кладке. Разбойники старались держаться подальше от острых мечей, пытаясь достать противников выпадами и бросками копий. К счастью, окованные железом щиты, прикрывавшие обычно борта ванирских дракаров, служили надежной защитой успевшим завладеть ими аквилонцам, а единственный лук, из которого искусный стрелок, улучшив момент, мог бы попасть в зазор между щитами, в пылу сражения был сломан чьим-то тяжелым башмаком.
— Нужно прорываться к выходу из зала, — прохрипел Ольвейн, — иначе нам конец…
И тут на головы ваниров полетели камни.
Конан успел заметить, как по окружью основания купола открылись задвижки, и из черных дыр посыпался смертоносный град булыжников. С десяток разбойников, не ожидавших ничего подобного, рухнули с размозженными черепами: падая с такой высоты, камни легко плющили и кололи шлемы. Оставшиеся в живых с криками ужаса устремились к выходу на главную лестницу. Впереди несся седоусый старшина, бросивший оружие и напрочь позабывший о ванирской чести…
Разгром дружины ванахеймцев не занял много времени. Люди графа Монконтора и барона Агизана попытались было помочь бегущим, но были атакованы с тыла отрядом Луки Балагура. Последний, получив через почтового голубя приказ короля, хорошо знал, что ему делать. Часть предателей полегла под стрелами и мечами, другие затворились в особняках патронов, с ужасом ожидая своей участи. Почтенный Офар из Кутхемеса предпочел выпить яд: большой любитель скачек, негоциант понял, что на этот раз поставил не на ту лошадку.
В Нижнем Городе отряд стражников, собравшийся на подворье магистра, с боевыми криками выплеснулся на улицы, посеяв панику среди желтопавязочников, уже праздновавших победу. Многие, налакавшиеся на радостях, были изрублены, некоторым удалось вовремя сорвать повязки и затеряться в толпе. Их долго еще вылавливали, узнавая по гнусным лицам, и вешали на чем ни попадя: на балках сгоревших домов, перекладинах ворот, строительных лесах и даже на вывесках торговых лавок.
Лишь десятку ваниров удалось прорваться через северные ворота прочь из города. Они бежали через пустынную рыночную площадь к своим ладьям, а следом огромными прыжками несся черноволосый гигант с окровавленным мечом в руке — словно демон мщения, жестокий и неотвратимый. Никому из ванов или предателей, даже моливших о пощаде, не удалось избегнуть его карающего клинка.
— Пленных не брать! — несся трубный глас короля, забывшего, что еще недавно он желал чинить допрос и вершить справедливый суд.
Несколько окровавленных тел остались корчиться посреди торга, остальные полегли уже среди скамей так и не успевшей отплыть ладьи. Последним остался одноглазый старшина. Пятясь, он отступал на корму.