С этими словами она направилась к маленькой потайной дверке, прикрытой ярким гобеленом. Ваная последовала за ней, все еще держа в руках горящие светильники
Гостиница оказалась даже хуже, чем можно было предполагать, судя по ветхой хламиде посыльного. Это было деревянное двухэтажное здание с покосившимися стенами, укрепленными бревнами-подпорками. Называлось заведение «Приют толстосума» — очевидно, хозяин обладал некоторым чувством юмора. Перед гостиницей лежал обширный пустырь, покрытый чахлыми кустами и дурно пахнущими лужами.
Весь первый этаж занимала грязная харчевня с длинной стойкой и грубо сколоченными столами, за которыми в полумраке сидели какие-то подозрительные личности. Их бледные лица, словно подсолнухи за дневным светилом, поворачивались за малиновым беретом, пока фаллиец шел к стойке в сопровождении своего мрачного телохранителя.
Конан был зол вовсе не от того, что придется заночевать в таком паршивом месте. Он навидался притонов и похуже, и в обществе самых отъявленных негодяев чувствовал себя, как рыба в воде. Киммерийца злило молчание брегона, который, как он подозревал, до сих пор что-то не договаривал. Было ли недомогание Да Дерга истинным, или он просто придуривался, преследуя какие-то свои цели?
Этот человек, столь легко разделавшийся с записным рубакой Гийломом, к концу их путешествия превратился в почти беспомощного ребенка. Впрочем, его недомогание началось сразу после того, как ладья миновала устье Ледяной и вышла на водный простор Ширки. Брегон предпочитал отлеживаться в шатре, и на все расспросы киммерийца отвечал весьма туманно. Конан так и не понял, отчего Да Дерг, с легкостью перенесший его на несколько месяцев в прошлое, не может вызвать какую-нибудь летучую тварь, которая доставила бы их прямиком к капищу Дивиатрикса. Фаллиец начал объяснять что-то насчет закона сохранения и равновесия сил, но варвар только махнул рукой и заключил для себя, что Да Дерг — чародеишко никудышный и уже исчерпал запасы своих колдовских фокусов.
Последним его достижением было окрашивание иссиня-черной шевелюры Конана в русый цвет. Впрочем, это вряд ли можно было назвать волшбой: брегон просто дал склянку с зеленой жидкостью, от которой у варвара за пару дней отросла борода, а посветлевшие волосы упали на плечи, так что их пришлось заплести в косы на бритунский манер, чему соответствовал и костюм, заранее припасенный Да Дергом. Только после этого Конан вышел из шатра на палубу и показался ладейщикам. Учитывая запоминающуюся внешность киммерийца, предосторожность, конечно, не лишняя: им предстояло пересечь всю Аквилонию, пополняя запасы провизии в Галпаране, Танасуле и других городах, и слухи о том, что кто-то видел государя на ладье торговцев мехами, были совсем ни к чему. Да и в Кордаве, даже спустя многие годы, кто-нибудь из бывших друзей или врагов Конана мог бы признать его и задаться вопросом: отчего это король аквилонский шляется по улицам, изображая простого телохранителя…
Хотя киммериец никак не мог уразуметь, за каким таким нергальим пометом несет их в Кордаву. Джаббал Саг, упомянутый брегоном, был древним богом, жрица которого когда-то помогла Конану в борьбе с некромантом, забравшим власть над древним королем и его страшными каменными воинами. С тех пор минуло более двадцати лет, и киммериец уже забыл многие подробности. Святилище Джаббал Сага находилось на пиктской территории, но намного южнее, чем то место, где следовало искать Арэля. Когда же киммериец напрямую спросил брегона, чем может помочь древний бог в их поисках, Да Дерг ответил, что не знает и следует лишь указаниям светящихся рун фелидов. Послав фелидов вместе с их рунами по своему обыкновению в задницу Нергала, варвар удалился на палубу, чтобы выпустить пар, орудуя тяжелым ладейным веслом.
А потом брегон исчез. Сильный затяжной дождь заставил ладейщиков причалить к лесистому берегу в безлюдной местности на границе с провинцией Тауран. Они сняли парус и растянули его между деревьев, устроив навес, под которым и укрылись, отогреваясь у костра. Да Дерг выбрался из шатра и побрел к кустам, никому ничего не объясняя. Когда некоторое время спустя киммериец заподозрил неладное и направился вслед за брегоном, то обнаружил лишь малиновый берет, лежащий на примятой траве.
Проклиная все на свете, варвар предложил команде немедленно отправиться на поиски. Ладейщики наотрез отказались. Они жались к костру и опасливо поглядывали на темнеющие вокруг огромные деревья, покрытые сизым мхом. Едва сдержавшись, чтобы не расквасить им морды, Конан отправился в лес, держась примятой травы, то и дело натыкаясь на обломанные ветки кустов: кто-то шел здесь напролом с тяжелой ношей. Он старался двигаться осторожно, держа в руке обнаженный кинжал, и все же стрела, впившаяся в землю у самых его ног, явилась для варвара полной неожиданностью.
Сейчас же откуда-то сверху раздался квакающий голос:
— Забыл что-нибудь, белобрысый?
Конан осторожно глянул вверх. Среди ветвей огромного вяза была устроена бревенчатая площадка, огороженная невысокими перилами. Сквозь небольшую бойницу он заметил блеск чьих-то глаз и наконечник стрелы, целящий ему в шею. На соседних деревьях темнели такие же сооружения, и Конан не сомневался, что не менее дюжины лучников готовы превратить его в подобие ежа.
Киммериец убрал оружие в ножны и поднял над головой раскрытые ладони, показывая, что желает говорить.
— Сдается мне, вы кое-кого прихватили на берегу! — прокричал он.
— Прихватили, прихватили, — охотно согласился человек на дереве. — Пташка пестрая, видать, не из безденежных. Мы что, мы не кровожадные, не людоеды какие. От нужды озоруем. Дичи в лесу много, а наконечники для стрел в Танасуле покупаем. Так что, белобрысый, сторгуемся? Всего тридцать тарамов, а?
— Откуда мне знать, что мой господин жив? — сердито проворчал варвар.
Наверху завозились, посыпалась труха, и сквозь квадратный люк вниз медленно поплыл опутанный веревками брегон. Он напоминал муху в паутине и жалко улыбался, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой.
— О Кром! — Конан сжал кулаки в бессильной ярости. — Ладно, я принесу деньги.
Он вернулся к судну, молча миновал сидевших вокруг костра ладейщиков и поднялся на корму. В шатре он приметил небольшой кожаный саквояж брегона, с которым тот покинул дворец Турна. Раскрыв его, варвар разразился проклятиями: саквояж был пуст, если не считать двух свитков пергамента и непонятного металлического предмета, напоминавшего весы без чашек. Конан бросился обшаривать карманы своего королевского камзола, но обнаружил лишь завалявшуюся атласную карточку с гербом маркизы Танасульской и изображением желтой лилии — символа вечной любви. Покидая Турн впопыхах, он не прихватил с собой ни единой монеты, а брегон и словом не обмолвился, что в дальнее путешествие не худо бы прихватить полный кошель золота.
Конан вернулся к навесу и нетерпеливо подозвал кормчего — заросшего до глаз мужчину по имени Скобар.
— Дай мне денег! — повелительно приказал король.
Заслышав эти слова, вся команда поднялась и сгрудилась позади вожака, сжимая деревянные рукояти длинных ножей.
— Мой господин попал в плен к разбойникам, — пояснил киммериец, — его надо выкупить.
— Твой господин уплатил нам за перевозку до Кордавы, включая таможенную пошлину, — ответил, насупившись, кормчий, — но ничего не говорил о том, что придется платить еще и выкуп. Он нам не сват и не брат, так что мы не станем зря транжирить денежки, которых и так не густо.
Киммериец потянулся было к рукояти меча, но тут же убрал руку. Ему ничего не стоило разделаться с дерзким кормчим и всей его командой, но входило ли это в планы фаллийца? Да Дерг не уставал твердить о взаимосвязанности всех событий, определяющих будущее, и так заморочил варвару голову, что тот уже боялся лишний раз чихнуть. Еще никогда он не чувствовал такой зависимости от другого человека. Это вызывало ярость, но холодное покалывание дремлющего в крови яда, время от времени дававшего о себе знать, заставляло быть осторожным.
— Ты прав, — сдерживая желание раскроить кормчему череп, проговорил варвар. — Но, может быть, ты захочешь кое-что у меня купить? Недорого.
Глаза Скобара жадно блеснули, и в сопровождении команды он последовал за Конаном в кормовой шатер. Там и совершилась сделка: кормчий стал обладателем королевского камзола и плаща, отороченного горностаевым мехом, а киммериец отнес разбойникам требуемый выкуп.
Сначала сверху спустили веревку, к концу которой он привязал кожаный мешочек с тридцатью тарамами. Конан ожидал любого подвоха, готовый, если понадобится, взобраться на дерево и вырвать фаллийца хоть зубами, но разбойники оказались людьми чести, и вскоре киммериец уже разрезал кинжалом путы Да Дерга, опущенного на землю.
— Спокойной воды тебе, щедрый бритунец! — проквакали сверху в напутствие.
— Чтоб у тебя между ног отсохло, — пробормотал варвар, удаляясь в кусты и поддерживая под локоть пошатывающегося брегона.
Когда они оказались в шатре и ладья отчалила, Конан мрачно поинтересовался, всегда ли фаллийцы отправляются в путь, не имея ни гроша за душой.
— Извини, — отвечал Да Дерг, укладываясь на меховую подстилку, — наш остров не очень велик, и мы не привыкли к столь длительным перемещениям… Но я полагал, что гирканские монархи всегда имеют при себе достаточно золота, чтобы не заботиться о разных пустяках.
Конан только глухо проворчал что-то невнятное.
— Правда, у меня оставалось несколько золотых, — продолжал брегон как ни в чем не бывало, — но я купил на них у разбойников эту изящную вещицу. Взгляни!
И он протянул киммерийцу круглый невзрачный перстень с каким-то полустертым изображением и непонятной надписью.
— По-моему, он не стоит и пары медяков, — мрачно сказал варвар.
— Не знаю, мне отчего-то приглянулся, — беспечно отвечал фаллиец, словно только что речь не шла о его жизни, — открой крышку.
Конан поддел ногтем небольшой выступ и обнаружил внутри перстня маленького черного жучка, то ли мертвого, то ли впавшего в спячку.
— Похож на короеда, — заметил киммериец. — Подозреваю, что все это неспроста. Об этом жуке тоже поведали светящиеся руны?
— Ничего подобного, — голос брегона был сонным, веки смыкались, он едва боролся со сном. — Но — доверимся Судьбе… Прости, я неважно себя чувствую. Это пройдет, как только мы ступим на пристань Кордавы.
Однако его предсказание, как понял Конан, ступив на зингарский берег, не сбылось.
После встречи с разбойниками путешествие протекало без приключений. Фаллиец почти всю дорогу спал и едва притрагивался к пище. Конан же от вынужденного безделья предался чревоугодию, так что к тому времени, когда они пересекли границу Зингары, прикончил все запасы вяленого мяса и кисловатого вина. Не надеясь, что жадный Скобар поделится с ним съестным, киммериец, воспользовавшись стоянкой, отправился на рынок Тринитина, города, стоявшего в месте впадения Ширки в реку Громовую. Отсюда начинался канал, соединявший две огромных реки: Громовую и Черную, и ладейщики вынуждены были ожидать, пока откроют шлюзы и можно будет плыть на запад, а потом на юг — к Кордаве. На рынке Конан обменял свой добрый меч на гиперборейский короткий клинок, старый и дурной работы. Он получил доплату, прикупил еды и оставил несколько монет про запас.
Их-то он и положил на стойку перед хозяином гостиницы «Приют толстосума», который изумленно таращил глаза на богатое, хоть и грязное платье фаллийца, недоумевая, как это посыльному мальчишке удалось затащить в такую дыру вельможу с телохранителем.
— Найдется комната? — мрачно спросил телохранитель.
— У нас нет комнат, — растерянно забормотал хозяин, — только нары на втором этаже… Но для вас, господа, всего за одну лишнюю монетку я освобожу свою, сам же буду ночевать в каморке под лестницей…
— Да хоть в преисподней, — грубо прервал тот, кого хозяин принимал за бритунца. — Моему господину нездоровится, ему нужен покой и горячая вода для омовения…
— Сколько лет этому зданию? — спросил брегон. Конан с удивлением уставился на своего спутника.
Лицо Да Дерга порозовело, он твердо стоял на ногах, а голос его приобрел прежнюю чистоту и мелодичность.
— Не знаю, — отвечал хозяин еще более растерявшись от неожиданного вопроса. — Я купил эту халупу лет пять назад, но стоит она здесь еще со времен короля Риманендо.