— Ты заметил? — В голосе кофитки зазвучали гневные нотки. — Дрянь! Так я ее проучу…
Она вскочила с ложа и, не прикрывая наготы, подошла к стене, на которой висела длинная плеть с костяной ручкой. Сорвав ее, Зана подбежала к каменному выступу и хлестнула по спине девушки, еще и еще…
— Ты сошла с ума! — удивленно воскликнул киммериец, приподнявшись на локте и наблюдая за странными действиями хозяйки. — С каких это пор наказывают плетью бронзовые изваяния?
— Но ты сам сказал, что она подсматривает, — отвечала Зана, продолжая поднимать и опускать плеть. — В этом доме мне подвластны все, даже безмозглые статуи!
Ее волосы растрепались, в глазах зажглись странные зловещие огоньки, и Конан никак не мог поверить, что только что эта женщина вызывала в нем бурю страстных чувств и казалась воистину прекрасной. Он вскочил с постели и перехватил руку донны дель Донго.
— Перестань, ей больно!
Он сам поразился своим словам, но тут же нашел им объяснение: зрачки девушки, которую он поначалу принял за бездушный кусок металла, расширились, глаза увлажнились. Казалось из них вот-вот хлынут слезы.
— Она не чувствует боли, хоть и живая, — недовольно сказала Зана, — и отпусти мою руку, варвар!
Конан приблизился к каменной полке и заметил едва видные багровые полосы на спине девушки, которые стремительно светлели и исчезали. Ее прекрасные, широко распахнутые глаза, казалось, молили о пощаде.
— Ей больно! — решительно повторил киммериец.
— Так ты мне не веришь? — насмешливо воскликнула хозяйка виллы. — Смотри!
Она взяла со столика длинную костяную булавку и вонзила ее в плечо девушки. Острие вошло в тело на пядь, но ни один мускул не дрогнул на лице рабыни, только зрачки стали еще больше. Зана извлекла булавку — ни капли крови не выступило из ранки, которая быстро затянулась, не оставив на бархатистой коже ни малейшего следа.
— Ее можно бить, колоть, поджаривать на медленном огне — она не будет кричать и молить о пощаде, — довольно произнесла Зана. — Она способна часами изображать статую, глотать иголки и жидкий огонь, ходить по стеклу и горящим углям, а также пролезать в такие узкие отверстия, куда не протиснется и ребенок. Достойный экспонат моей коллекции уродов!
— Уродов?! — сердито перебил Конан. — Даже не обладай она столь удивительными способностями, любой ценитель женской красоты даст за нее немалые деньги.
— Ах вот как! — глаза Залы яростно сверкнули. — С каких это пор северянам стали нравиться чернокожие замарашки? Уж не собирается ли доблестный Бастан выкупить рабыню? Впрочем, ты прав, эта девчонка может украсить любой самый изысканный интерьер. В качестве светильника или вешалки для шляп. Правда, глаза ее выдают, надо с ними что-то делать. Может быть, вставить стеклянные?
Несчастная рабыня вздрогнула так, что затрепетало пламя лампад, а ее мучительница весело расхохоталась.
— Это шутка, деточка, всего лишь шутка! Сейчас ступай прочь. Ты плохо справилась с моим поручением. Отправляйся к Стино, скажи ему… Ну, ты сама знаешь что.
Девушка покорно спрыгнула с каменной полки, оставив на ней светильники, и удалилась, высоко подняв худенькие плечи.
— Беда с этим народом, — проворчала Зана, — ничего, кроме плетки, не понимают. Кстати, милый мой бритунец, тебе пора принимать лекарство.
Она кивнула на большие песочные часы, стоявшие на столике возле кровати, и хлопнула в ладоши. Сейчас же появился Родагр со своей склянкой и протянул ее Конану.
Киммериец медлил. Почему он должен слепо доверять этой женщине? Откуда ему известно, что радужная жидкость — противоядие, а не приворотное зелье, на которое очень похоже своим действием? Впрочем, у него нет выхода, надо попробовать пить лекарство некоторое время и посмотреть, станут ли возвращаться приступы смертельного холода. Против же любовных напитков Конан особо не возражал: многие аквилонские дамы испробовали на нем всевозможные смеси, добиваясь в лучшем случае кратковременной вспышки страсти. Ни корни путомола, ни сушеные жабры акулы, ни толченые коготки кролика, убитого горбуном в полнолуние на кладбище стрелой с серебряным наконечником, ни даже кровь регул, подмешенная в вино, не помогли приворожить сердце короля ни одной из соискательниц. Что ж, он не прочь потешиться с привлекательной хозяйкой виллы дель Донго, а если ее питье окажется всего лишь средством, разогревающим кровь, он в ближайшее время покинет Кордаву и отправится в земли пиктов на поиски заброшенного капища.
Конан одним глотком выпил радужную жидкость. Мир изменился, наполнившись тишиной и покоем, все заботы отступили куда-то в даль, и странным уже казалось, что он всерьез собирался куда-то плыть, кого-то искать, за что-то бороться… О Митра, каким глупцом он был до сих пор! К чему эта вечная погоня за удачей, славой, богатством, властью? Его, словно ничтожную щепку, долго носило по бурному морю жизни, но вот утлое суденышко с названием «Конан» достигло вожделенной тихой гавани. Там, за прибрежными рифами, осталось бушующее необъятное море, полное смертельных опасностей, страданий и разочарований. Так неужели он упустит возможность бросить якорь, сойти на берег и навсегда поселиться на тихом берегу в крытой пальмовыми листьями хижине, возле подножия поросшей чудесным лесом горы? Наслаждаться тишиной, покоем и любовью!
Да, любовью и покровительством самой прекрасной и могущественной женщины в мире! Она оградит его от всех неприятностей, она будет заботиться о нем, любить его, баловать, словно малого ребенка, потакать всем его прихотям, доставлять ни с чем не сравнимое наслаждение… А он в знак благодарности будет ласкать ее прекрасные ноги и предаваться сладостным, упоительным мечтам!
Если бы еще час назад какой-нибудь «литератор» приписал ему подобные бредни, варвар только расхохотался бы в лицо глупцу, а то и наградил хорошей оплеухой за подобные выдумки. Но сейчас эти мысли казались естественными и наполняли душу щенячьим восторгом…
— Иди сюда! — услышал он манящий шепот и, словно слепой, двинулся на этот зов сквозь розовый полумрак.
На этот раз он не чувствовал себя завоевателем и впервые позволил женщине распоряжаться собою в постели.
Зана уложила его на спину и уселась верхом, сжав коленями бедра варвара. Она наклонилась вперед и коснулась соском его губ. «Поцелуй меня!» — услышал он и покорно поцеловал ее груди. Зана довольно засмеялась и откинулась назад. Жаркая дрожь пробежала по его телу, когда он почувствовал ее обволакивающую теплоту и понял, что находится полностью во власти Хозяйки. Ему хотелось прижать ее к себе, слиться с ней, раствориться в огненных волнах соблазна, но могучее некогда тело онемело, и он недвижно лежал на атласном покрывале, раскинув руки и тяжело дыша. Зана начала стремительно двигаться, подобно наезднице в бешеной скачке, даря ему сладкие мгновения, словно милость ничтожному бедняку.
Она то замирала, доведя его до полного изнеможения, то вновь возобновляла яростную атаку, откидываясь назад или склонившись к самому его лицу. Длинные пряди ее черных волос обжигали прикосновениями, словно жала стилетов, ногти, покрытые перламутровым лаком, глубоко вонзались в кожу. Она возбуждала до невозможности, до самого предела, и все же каждый раз отодвигала вожделенный миг с поразительным умением опытной женщины.
— Ты мой, мой, — шептала она, — ты останешься моим, сколько я захочу, ты станешь выполнять все мои капризы и служить мне, подобно верному псу! Я победила тебя, варвар!
Эти слова, еще недавно повергнувшие бы Конана в слепую ярость, звучали сейчас блаженной музыкой. Что может быть восхитительней служения прекраснейшей из женщин! Что может быть упоительней этого сладкого плена?! Да, он готов стать ее верным псом, ее рабом, ее вещью, это величайшая милость, которую он заслужил и которую должен оправдать. Милость, дарующая ни с чем не сравнимое наслаждение!
Он потерял счет времени. Светильники погасли, только яркие южные звезды освещали спальню через квадратное отверстие в потолке. Несколько раз появлялся Родагр, приносивший свое зелье, и Конан с жадностью выпивал радужную жидкость, снова и снова погружаясь в теплые волны блаженства. Хозяйка безраздельно властвовала над ним, заставляя выполнять все свои самые изощренные прихоти. Переспав с сотнями женщин, киммериец всегда придерживался в постели определенных правил, присущих его суровым соплеменникам. Он и представить не мог, что любовные игры могут быть столь разнообразны и причудливы. За одну ночь он постиг искусство, описанное в толстых трактатах Востока. Утро застало его лишенным сил, словно после изнурительной битвы, из которой он на сей раз вышел отнюдь не победителем.
Когда первые лучи солнца осветили опочивальню виллы дель Донго, утомленная Хозяйка возлежала на атласных подушках, потягивая вино из поданной чернокожим Мамбой чаши. Конан сидел на полу, скрестив ноги, и монотонно покачиваясь. В руке он держал пустую хрустальную склянку из-под радужного зелья, которое только что принял.
Зана смотрела на этого сильного, отлично сложенного мужчину с нескрываемым торжеством. Теперь он в ее власти, и она вольна распоряжаться им, как хочет.
— Эй, варвар, — позвала она.
Киммериец поднял голову и взглянул на нее помутневшими голубыми глазами.
— Ты все еще мечтаешь о море?
Он отрицательно мотнул головой, светлые волосы разлетелись и упали на широкие плечи.
— Я спасу тебя от яда и подарю жизнь, — сказала Зана, — но за это ты заплатишь дорогую цену. Согласен?
Он кивнул.
Донна дель Донго торжествующе улыбнулась и протянула мужчине стройную, словно вырезанную искусным мастером ногу. Киммериец бережно взял ее своими огромными ладонями. Лишь на миг где-то в глубине сознания мелькнуло желание схватить ее за щиколотку, вывернуть, заставить женщину закричать… Это видение тут же померкло, и он нежно поцеловал ее пальчики, похожие на белые фасолины.
Зана вспорхнула с постели и достала из резного шкафчика предмет, тускло блеснувший медью. Подошла к варвару и чем-то щелкнула у него под подбородком.
Это был рабский ошейник с цепью, за которую непокорных невольников приковывали к стене темницы.
Время утратило свое деление на дни и ночи, превратившись в сплошной мутный поток, наполненный розовой мглой. Он жил от выпитой склянки до следующей, с каждым разом все сильнее и нетерпеливей желая вкусить радужного зелья. Холод мировой Пустоты больше не возвращался, киммериец чувствовал себя способным своротить горы. У него хватало сил ночи напролет заниматься любовью с Заной, а днем охранять ее в доме и на улице. Цирюльник сбрил его волосы и бороду, и, раз глянув на себя в зеркало, Конан равнодушно отметил, что его покрытое шрамами лицо приобрело неподвижность театральной маски. Какая разница! Главное — это безопасность Хозяйки, ее желания, ее капризы… Он безропотно выполнял все приказания, испытывая упоительное чувство беспрекословного подчинения, и начинал беспокоиться лишь тогда, когда Зана слишком долго не звала его к себе.
Во время многочисленных сборищ в гостиной виллы дель Донго он неподвижно стоял за спиной владелицы, вооруженный своим коротким гиперборейским мечом, одетый лишь в короткие холщовые штаны, скрестив на груди руки, подобно другим наемникам. Но, в отличие от чернокожих, он служил не за деньги. Он был вещью, всецело принадлежащей Хозяйке. Его не интересовали разговоры «фиолетовых», их политические планы и интриги, он равнодушно смотрел на оргии, когда напившиеся гости придавались плотским утехам прямо на столах, на полу и в бассейне. Зана не была исключением, она имела множество любовников и часто приказывала своему телохранителю присутствовать в ее спальне при любовных играх с другими мужчинами. Киммериец был подобен статуе: он равнодушно взирал на жаркие объятия любовников, следя лишь за тем, чтобы в пылу страсти кто-нибудь не причинил Хозяйке боли или иных неудобств. Впрочем, Зана предпочитала причинять боль другим. Несколько раз она брала киммерийца с собой в подземелье, где была оборудована настоящая камера пыток. Безжалостная красавица испытывала здесь верность любовников: за свои ласки она подвергала их многочисленным испытаниям, способным вызвать у нормального человека чувство ужаса и гадливой брезгливости. Она прекрасно владела плетками, бичами, розгами, раскаленными щипцами, знала, как пользоваться дыбой, колесом, жаровнями и другими многочисленными приспособлениями для истязания плоти. Здесь же наказывали провинившихся рабов, но этим занимался экзекутор Стино.
Впрочем, одну рабыню Зана предпочитала истязать самостоятельно. Это была девушка, умевшая изображать статую и ходить по горящим углям, которую Конан видел в опочивальне Хозяйки в их первую и самую страстную ночь любви. Рабыня безропотно и молча сносила наказания, довольно жестокие, так как Зане очень хотелось испытать предел ее выносливости. Неглубокие раны на теле невольницы быстро затягивались, не оставляя следов, но когда Хозяйка сломала ей клещами палец, девушка потеряла сознание, а в душе варвара шевельнулось что-то похожее на жалость. Заметив, что его голубые глаза на мгновение прояснились, Хозяйка велела рабам унести девушку и больше никогда не пытала ее в присутствии киммерийца.
Невольница вскоре оправилась, Конан снова видел ее в опочивальне Заны, прислуживающую днем, изображавшую светильник ночью. Иногда «статуя» оживала, до смерти пугая очередного любовника Заны, что очень ее смешило. Киммериец смотрел на эти представления равнодушно, как и на все остальное, что не касалось впрямую его обязанностей.
Единственное, чего не могла добиться от него Хозяйка, так это участия в групповых игрищах, когда в ее постели оказывались сразу два-три мужчины. Варвар отказывался к ним присоединяться: он просто застывал и не реагировал на призывы и насмешки Заны. После таких ночей та непременно отыгрывалась, заставляя своего телохранителя выполнять самые изощренные свои желания.
Конан давно забыл, ради чего он начал принимать радужное зелье, забыл о своем прошлом, о предостережении в записке брегона, о самом фаллийце и его острове, забыл о заброшенном капище и юном Арэле, которому предстояло обрести Подлинное Имя, обо всем, кроме Заны и хрустальной склянки, которую несколько раз в день приносил ему Родагр.
Раз, сопровождая свою госпожу в город, он шел впереди носилок, расталкивая толпу и нанося удары упругой палкой по спинам зазевавшихся прохожих. Внезапно из-за угла выехал всадник в расшитом золотом камзоле с круглым воротником, украшенном серебряными шариками. Лошадь, чуть не налетев на киммерийца, взбрыкнула, и всадник едва удержался в седле. Уже подняв палку, чтобы огреть животное и освободить дорогу, варвар вдруг замешкался. На какой-то миг из темных глубин прошлого всплыло воспоминание: толпы вооруженных людей, зарева пожаров и этот человек, что-то страстно выкрикивающий, стоя на треснувшей бочке…