— Конан?! — выдохнул он изумленно.
— Прочь с дороги! — проревел киммериец и ударил палкой по крупу лошади. Та заржала и снова поднялась на дыбы, удерживаемая натянутыми поводьями.
— Отойди, варвар, — раздался сзади властный голос Хозяйки. Ее носилки были уже рядом. Киммериец отступил в сторону и застыл с безучастным лицом, скрестив на груди могучие руки.
— Ах, это вы, любезный дон Эсанти, — проворковала Зана, раздвинув кисейные занавески. — Отчего я не вижу вас у себя?
Дон Эсанти вежливо приподнял шляпу и пробормотал что-то невнятное.
— Вы, кажется, встречали раньше моего телохранителя?
— Я обознался.
— Ну что ж, бывает. Когда много путешествуешь, часто путаешь лица. Но вы, мой дорогой, уже давно вернулись в цивилизованный мир, так что не следует дичиться общества. Тем более, когда партия «фиолетовых» одерживает победу за победой. Ваш подарок превзошел все ожидания, и я хочу вас отблагодарить!
И донна дель Донго томно повела обнаженными плечами.
Дон Эсанди еще раз дотронулся до шляпы, пробормотал: «Непременно!», дал лошади шпоры и скрылся в боковой улочке.
Этот случай не произвел на варвара ровно никакого впечатления и вскоре вовсе изгладился из его памяти. Все потекло своим чередом: от склянки до склянки, от одной страстной ночи до другой — бесконечный мутно-розовый поток времени…
И все же Судьба готовила Конану не тихую заводь, не мертвое тинное озеро, а гремящий водопад и новую стремнину. Как выразился однажды Да Дерг: «Человек предполагает, а Богиня Банну располагает».
Оргии на вилле дель Донго становились все более необузданными, Хозяйке пришла фантазия заставить уродцев принимать в них участие, так что даже на ставшего почти бесчувственным киммерийца нет-нет да и накатывала волна омерзения. Теперь многие гости нюхали порошок Черного Лотоса, погружаясь в прострацию и полностью лишаясь рассудка. Двое утонули в бассейне, какой-то капитан неизвестно почему задушил молодого «литератора», а весьма почтенная дама в порыве лотосовой страсти пыталась отдаться леопарду и была изодрана в клочья. Жертвы веселья были тайно увезены и сброшены в море с чугунными ядрами на ногах, так что официально числились пропавшими без вести, но Зана стала опасаться, что кто-нибудь из сенаторов может заслать в ее дом соглядатаев. Эти опасения выразились в том, что Хозяйку почти перестали видеть трезвой.
Раз, после очередного заседания наследников дела Авванти, окончившегося, как обычно, грандиозной попойкой, Зана привела в опочивальню мужа. Или дон дель Донго привел жену — Конан так и не понял. Оба едва держались на ногах, поддерживая друг друга и глупо хихикая. Зана повалилась на ложе, а Палипсио сумел устоять на ногах и заинтересованно уставился на безмолвного телохранителя.
— Ка-а-акой мужчина-а! — протянул он томно. — Это кто у тебя, дорогуша?
Он тысячу раз видел киммерийца, повсюду тенью следовавшего за хозяйкой виллы, но сейчас, по уши налившись розовым майскугом, то ли забыл его, то ли просто придуривался.
— Нравится? — с трудом ворочая языком, спросила Зана. — Это у меня раб… король Аквилонии, Конан-варвар.
— На-а-адо же, ка-а-ароль! — пропел дель Донго. — А естество у него тоже королевское?
И он протянул руку к набедренному поясу киммерийца.
Это была его роковая ошибка.
Конан совершенно безучастно отнесся к тому, что Зана назвала его подлинным именем. Ему было глубоко наплевать, кого она привела в свою спальню. Он готов был безропотно потакать всем ее капризам и терпеть от нее любые унижения. Но только от нее, Хозяйки, и ни от кого другого.
Палипсио даже не успел понять, что произошло. Он просто взвился в воздух и, нелепо размахивая тонкими руками, пролетел десяток шагов, отделявших место, где он только что стоял, от широкой кровати под балдахином. Сиятельный дон впервые в жизни опустился на брачное ложе. Он опустился на него спиной и обильно залил атласное покрывало кровью, хлеставшей из разбитого носа.
Это падение мгновенно отрезвило Зану. Она схватила мужа за плечи и принялась отчаянно трясти, отчего кровь потекла еще гуще. Потом Зана соскочила с постели, подбежала к телохранителю и принялась яростно колотить кулачками в его широкую грудь.
— Ты, — визжала она, брызгая слюной, — идиот! Ты убил его! Ничтожество, что я теперь буду делать? Муж не оставил завещания, а по местным законам я могу наследовать состояние только по его воле! Я теперь нищая, нищая!
В этот момент дон дель Донго застонал и сел на постели, зажимая руками расквашенную физиономию.
— Хвала Иштар! — воскликнула Зана. И, яростно глянув на киммерийца, добавила: — Ты провинился, раб! Ступай к Стино, передай, что я приказала запереть тебя в холодную.
Следующее утро Конан встретил в каменном мешке, прикованный цепью к железному кольцу в стене.
Не больше двух шагов в длину и столько же в ширину, камера, тем не менее, была высокая, словно колодец. На высоте пятнадцати локтей темнели два небольших отверстия величиной с суповую тарелку. Одно из них выходило наружу и днем пропускало свет, тускло освещавший помещение. Второе всегда оставалось черной дырой — оттуда тянуло холодом. Возможно, это был вентиляционный люк.
Впрочем, пленник не обращал внимания на эти детали. Он сидел на каменном полу, обхватив колени, безучастно уставившись в одну точку. Киммериец не помышлял ни о бегстве, ни о своей будущей судьбе. В голове было пусто, как в заброшенном склепе, ни единая мысль не посещала варвара вот уже несколько дней.
Поначалу он испытывал легкое беспокойство, не получив очередной порции радужного зелья, и даже потряс прутья решетки, отделявшей камеру от коридора. Прутья были частыми, но не слишком толстыми, и в другое время Конан мог бы попытаться их выломать. Но сейчас воля к борьбе оставила варвара: без напитка Родагра он с каждым часом становился слабее и слабее, силы уходила из тела, словно вино из прохудившихся мехов, а вместе с ними исчезали последние мысли.
К вечеру Конан превратился в сидящего неподвижно истукана, лишенного всяческих желаний и способности двигаться. Жирная крыса осторожно подобралась к его ноге, обнюхала пальцы и принялась взбираться вверх по голени. Достигнув колена, она встала на задние лапки, поводя усами и недоуменно глядя на человека, не сделавшего ни малейшей попытки прогнать ее прочь. Заподозрив неладное, крыса с обиженным писком скрылась в своей норе и больше не появлялась.
О существовании Конана словно забыли. Несколько раз светлело окошко под потолком и снова угасало к вечеру. В коридоре царила тишина, никто не приносил пищи, никто не спешил напоить пленника. Да он и не испытывал ни голода, ни жажды и, если бы те, кто отправил его в темницу, просто исчезли, он просидел бы в каменном мешке в полной неподвижности, пока плоть его не обратилась в прах.
На исходе пятого дня в коридоре раздались шаркающие шаги босых ног и в сопровождении дюжего стражника появился Мамба. Он принес склянку с лекарством и миску с едой. Когда стражник отпер дверь камеры, чернокожий раб с поклоном протянул то и другое киммерийцу.
Конан не шевельнулся. Мамба растерянно глянул на стражника, но тот только презрительно пожал плечами. Тогда чернокожий поднес хрустальный сосуд к самому носу пленника…
Волна запахов принесла сонм видений: черная галера в устье огромной реки, стройная женщина на палубе, огромный крылатый демон в разрушенном, окруженном джунглями городе… Битвы, кровь, летящие ядра и абордажные крючья… Прекрасный грот на острове посреди океана и еще одна женщина, соблазнительная, коварная… Потом возникло зеленоглазое лицо Заны, и Конан, мотнув обритой головой, стряхнул наваждение.
— Лекарство, господина, — услышал он голос чернокожего и покорно выпил зелье.
По всему телу разлилось благотворное тепло, одеревеневшие мускулы вновь стали упругими.
— Зана… — хрипло выдавил варвар.
— Хозяйка скоро позовет тебя, господина, — сказал Мамба. И, наклонившись к уху киммерийца. добавил шепотом: — Она снова хочет сильный северный мужчина.
— Зана… — повторил Конан, но стражник уже прокричал что-то грубым солдатским голосом, и чернокожий поспешно удалился, шаркая пятками. Загремел засов, лязгнул в замке ключ, и снова наступила тишина.
Неужели она снова нуждается в нем? Неужели он снова сможет служить ей, охранять ее и дарить ей радость любви?! Что может быть прекрасней доверия самой восхитительной в мире женщины!
Конан поднялся, разминая затекшие мышцы… и застыл, услышав вверху негромкий шорох.
Подняв голову, он заметил что-то светлое в отверстии вентиляционной шахты. Предмет появлялся оттуда, словно жало из пасти змеи. Миг — и он упал к ногам киммерийца, глухо ударившись о камни. Это был короткий гиперборейский меч в потертых ножнах, который он когда-то обменял на рынке Тринитина. Оружие отобрал у него Стино, прежде чем отправить провинившегося телохранителя в «холодную» по приказанию Заны.
Киммериец машинально поднял свое оружие и снова глянул вверх. Из отверстия показались две маленькие ступни, потом появились стройные ноги, и вот уже гибкая фигурка повисла, уцепившись за край люка. Неведомый лазутчик бесстрашно разжал пальцы и спрыгнул с опасной высоты на каменные плиты. Только тогда Конан узнал Ванаю — рабыню, которая умела изображать статую. Она встала перед ним, бесстрашно глядя на варвара снизу вверх своими черными, блестящими глазами.
— Ты… — выдавил Конан. — Зачем здесь?
— Надо быстро уходить, бежать, — сказала девушка, — Зана очень злая, нехорошая. Она хочет погубить тебя, уничтожить.
Ее речь представляла собой причудливую смесь разноязыких слов, но киммериец, знавший множество языков, хорошо ее понял.
— Убирайся, — сказал он. — Хозяйка — лучшая из женщин, и я служу ей.
— Ты говоришь так, потому что тебя опоили, обманули, дали зелье, лишающее воли. Бежим, Конан, иначе ты погибнешь.