— Думаю, я смогу помочь тебе обойтись без грабежа, — перебил Сантидио.
— У тебя есть деньги?
— Их не хватит, чтобы купить приличное судно. Но есть выход. Я знаю, что ты отличный наездник. А умеешь ли управлять квадригой?
— Колесницей с четверкой лошадей? Не очень, но если надо, могу подучиться.
— Есть еще несколько дней, думаю, ты успеешь. Во всяком случае это последний шанс — и твой, и наш.
— Чей это «наш»?
— «Белой розы». Да-да, братство все еще существует, тайно, конечно. Мы пытаемся не допустить возвращения тирании. А такая возможность в последнее время стала вполне вероятной. «Фиолетовые» все время выигрывают и уже провели несколько законов, восстанавливающих некоторые привилегии аристократии. А недавно молодой король (с подачи Бенидио, конечно) объявил Большие Бега. Если наследники Авванти снова победят, Сенат распустит партию «зеленых», и «фиолетовые» смогут принимать любые самые реакционные законы.
— По-моему, ты этого и добивался, когда дарил кофитке своего краба, — буркнул Конан.
— Добивался правления просвещенной аристократии, а не безумной извращении! — гневно воскликнул Сантидио, оттолкнув кубок и расплескав вино на скатерть. — Я специально держался подальше от виллы дель Донго, но благодаря Ванае постоянно был в курсе всех событий. Зане удалось забрать единоличную власть над «фиолетовыми». Ходят слухи, что она уже охаживает юного Элибио. С ее энергией и коварством эта женщина может свалить дона Бенидио и захватить власть над всей Зингарой!
Киммериец содрогнулся, представив, что произойдет в этом случае и какие законы станет насаждать кофитка в прекрасной южной стране.
— Но почему ты предлагаешь участвовать в заезде мне? — спросил он. — Как только я поднимусь наверх, всякий захочет получить две сотни золотых, назначенных за мою голову.
— Если партия «зеленых» объявит тебя своим фаворитом, ты попадешь под защиту закона и получишь личную неприкосновенность, — значительно произнес дон Эсанди. — Даже Бенидио не сможет тронуть тебя и пальцем. Прилюдно, конечно. Базилас выдохся, он не выдержит четырнадцати кругов, даже приняв порошок…
Конан непонимающе уставился на зингарца.
— Ну, — объяснил тот, — я отломил кусочек от панциря краба и оставил у себя на крайний случай. По-моему, этот случай наступил. Выпив настой, приготовленный на сей раз без всяких стигийских ухищрений, ты ощутишь мощный приток сил и придешь к финишной мете первым. Равновесие в парламенте сохранится, а ты получишь денежный приз, достаточный, чтобы купить самую быстроходную на всем зингарском побережье галеру!
— Заманчиво. А как вы объясните замену наездника?
— Ничего объяснять не придется, это право любой партии. В преддверии Больших Бегов «Фиолетовые» тоже отстранили своего мужелюбивого Скалидо.
— И кто же его заменил?
— На сей раз квадригой «фиолетовых» будет управлять донна Зана дель Донго.
Воцарилась тишина, только журчала вода где-то за дубовыми панелями.
— Хорошо, — сказал Конан, — согласен. Одно условие. Никакого зелья принимать я не буду.
Король Зингары Элибио с густо напудренным лицом, в золотом обруче короны, украшенной бриллиантами и турмалинами, нетерпеливо поерзывая и украдкой бросая в рот земляные орешки, томился под сенью опахал в своей ложе, устроенной над конюшнями кордавского ипподрома. Король только что проделал утомительный путь от своего дворца в изукрашенных дорогой инкрустацией и платиновыми венками носилках, над головами сенаторов и придворных, приветствуемый толпами народа, затопившими все улицы на пути к вожделенной арене.
Юный Элибио не понимал, зачем нужны эти пышные странные шествия, когда он, король, оказывался как бы на задворках процессии. Впереди выступали жрецы и военачальники, которые несли статую женщины с огромными распростертыми крыльями — богиню победы Вакату. Впрочем, и они не были первыми: их предваряли женщины в белых одеждах с укрепленными на спинах зеркалами, от которых во все стороны разбегались солнечные зайчики и, попадая на статую богини, заставляли ее сиять яркими сполохами. Народ преклонял колени, бросая под ноги идущих живые цветы.
Затем, приплясывая и фиглярствуя, следовала толпа ряженых. Здесь были почтенные горожане, переодетые селянками, с венками на пышных буклях, пьяненькие лавочники в картонных гладиаторских латах с деревянными мечами в руках, юнцы, корчившие из себя философов в широких плащах и плетеных сандалиях, с посохами и приклеенными козлиными бородками… Дряхлый старик вел на поводу осла под чепраком, попоной и рыцарским седлом, в котором восседал голый толстяк с медным тазом на голове. Тут же несли в портшезе медведицу, наряженную знатной дамой, вели на цепи обезьяну, одетую в шафрановую тогу жреца Митры, верхом на палках с приделанными лошадиными масками скакала конница босоногих мальчишек. Все это возбуждало хохот толпы, который смолкал лишь когда появлялась королевская гвардия.
В черно-золотых кирасах, блестя на солнце оперенными шлемами, гвардейцы проходили мимо толпы со скучающими лицами, гремя щитами и ножнами длинных шпаг. Народ безмолвствовал, отдавая должное почтение защитникам короны.
И только потом появлялись королевские носилки, с которых юный Элибио, утомленный жарой и шумом, вяло помахивал своим подданным, снова преклонявшим колени. Он облегченно вздыхал только наверху, в своей ложе, когда статуя Вакаты, благодаря хитроумной системе скрытых тросов, взлетала по специальному желобу на вершину обелиска, установленного посреди большой, в тысячу шагов длиной и двести восемьдесят шириной арены.
Ипподром обрамляли стены с тремя этажами арок, причем противоположная королевской ложе и конюшням под ней стена плавно изгибалась, так что в плане все сооружение напоминало вытянутую подкову. С внутренней стороны стен тянулись трехъярусные трибуны, а поверху шла еще галерка, на которой обычно устраивались мальчишки и публика победнее. Посредине арену разделяла невысокая стенка, по краям которой стояли два обелиска — меты. Между метами развевались стяги — фиолетовый, зеленый, желто-голубой, красный и оранжевый — стояли вазы, витые колонны и скульптуры. Вокруг этой стены и проходили скачки.
По правую руку от королевской ложи помещались сенаторы, слева — придворные. Юный король скучал, наблюдая за церемонией открытия игр. Сегодня, в день Больших Бегов, она была особенно пышной и утомительной. Сначала прошли трубачи и барабанщики, предводительствуемые капельмейстером с украшенным конскими хвостами и колокольчиками бунчуком в руке. Затем на арене появилась колесница, запряженная восьмью белыми конями, которой правил низенький толстяк в белых развевающихся одеждах с золотым венком на голове. Это был Торфир Младший, победитель соревнования поэтов, посвящавших свои стихи богине Вакате. Он обогнул арену и остановил коней в полусотне шагов от обелиска с крылатой богиней на вершине. Простирая к ней пухлые ручки, поэт весьма выразительно прочел элегию, из которой король разобрал только несколько строф:
Остальные слова Торфира утонули в шуме трибун: приверженцы разных партий разминались, опробуя свои дудки, трещотки и бубны. Докричав стихи до конца, поэт тронул коней, подъехал к королевской ложе и снова натянул поводья. Элибио в это время наклонился за орешками, сидевшему рядом седому вельможе пришлось тронуть его за плечо. Король, досадливо морщась, поднялся и бросил вознице небольшой кожаный мешочек, который, звякнув, упал возле колеса повозки. Торфир, бросив вожжи, полез его поднимать.
— Всегда одно и то же, — капризно сказал король, усаживаясь, — хоть бы один поймал свою награду! Это, в конце концов, скучно, дон Бенидио! Нельзя ли начинать прямо с заездов?
— Народ любит зрелища, — отвечал седой вельможа, — а мы, ваше величество, в первую очередь должны думать об интересах народа. Так что потерпите еще немного. Думаю, сегодняшние бега сполна вознаградят вас за вынужденную скуку.
Шестнадцатилетний Элибио страдальчески поднял глаза и приготовился стойко нести свою королевскую ношу.
На арене тем временем появилась процессия музыкантов в пестрых одеждах и акробаты на лошадях, чьи гривы были украшены султанами из птичьих перьев. Раздался звук тамбуринов и флейт, рыдание зурн, щелканье тимпанов, тонкий перезвон альудов — вся эта буря струнных и духовых вызвала ответную какофонию на трибунах. Акробаты стояли в седлах, держа в руках флаги партий и вращая огненные обручи на длинных спицах, кони шли танцующим шагом, кивая головами, как бы приветствуя публику.
— А сейчас, ваше величество, произойдет нечто особенное, — шепнул дон Бенидио королю. — Я решил включить в программу весьма необычное развлечение, которым тешат себя обитатели маленьких городков на севере Зингары в дни сельских праздников. Если оно вам понравится, мы можем ввести его в обычай.
Ворота левой входной арки на закругленном участке стены ипподрома открылась, и внутрь повалила толпа простолюдинов в серой одежде. Это были здоровые парни, собранные по приказанию могущественного сенатора в городках и селениях между реками Громовой и Алиманом. Они бежали, сломя голову, поднимая облака пыли, то и дело оглядываясь через плечо. Когда последний из толпы миновал арку, показались преследователи: пятнадцать разъяренных быков гнались за людьми, подгоняемые болью от острых шипов в укрепленных на их спинах бронзовых досках. Они бежали, раздувая ноздри и угрожающе опустив к земле длинные острые рога. Расстояние между стадом и толпой сокращалось, и вот уже бежавший последним парень, подброшенный ударом рога, взвился в воздух и, перелетев через спину первого быка, упал под копыта остальных. Его тело превратилось в кровавые ошметки и скрылось в клубах пыли. Многие из удиравших бросились врассыпную: одни — к трибунам, другие пытались спастись, взбираясь на низкую стенку, разделявшую арену.
Толпа обогнула ближнюю к королевской ложе мету и понеслась в обратном направлении. Человек десять были затоптаны, тело еще одного неудачника повисло, пронзенное насквозь, на длинном роге вожака стада.
Когда простолюдины достигли правой арки в выгнутой стене ипподрома, ее створки распахнулись и, пропустив бегущих, тут же захлопнулись. Появились всадники с длинными пиками и выгнали быков через боковой проход. Служители укладывали на носилки убитых и раненых под неистовые вопли зрителей, пораженных столь опасным и кровавым зрелищем.
Глаза юного короля сияли. Он восторженно хлопал в ладоши, забыв о своих орешках.
— Хочу, чтобы это повторялось на каждых бегах! — воскликнул Элибио. — Слышите, дон Бенидио? Я так хочу!
— Рад, что зрелище вам понравилось, — отвечал сенатор, чуть улыбаясь, — мы узаконим его парламентским решением и утвердим постановлением Сената.
— Сенат, парламент, — сердито пробурчал король, — надоело. В других странах высший закон — воля монарха! А над нами весь мир смеется!
— Скоро все станет на свои места, — заметил дон Бенидио. — Вы знаете, ваше величество, что Сенат собирается распустить партию «зеленых», которые обычно вставляют нам палки в колеса, если они проиграют Большие Бега. А они непременно проиграют.
— Конечно, — пылко воскликнул король, — квадригой «фиолетовых» сегодня управляет блистательная Зана дель Донго, а эта женщина не знает поражений! Но я слышал, «зеленые» тоже сменили фаворита?
— Да, их колесницу поведет некий бритунец по имени Бастан.
— Кажется, он чем-то обидел донну Зану?
— И заслужил наказание. Когда он потерпит поражение, и партия Карико перестанет существовать, мы сможем схватить его и предать суду. Однако, ваше величество, арена уже свободна, пора подавать знак к началу заезда. И не забудьте, как в прошлый раз, благословить присутствующих скипетром.
Элибио, приосанившись, поднялся. Вскочили на ноги и зрители, приветствуя короля громкими криками. Юный монарх простер в их сторону золотой жезл с маленьким изображением богини Вакаты на конце и уронил вниз белый платок.
Поднялись железные решетки конюшен, расступилась стража и, словно ураган, на арену вылетели колесницы, блистающие золотом и слоновой костью…
За несколько дней, оставшихся до бегов, Конан овладел управлением квадригой. Его несколько удивило, что в небольшую и не слишком тяжелую двухколесную повозку впрягали четверку коней, выстроенных в один ряд. Такая упряжь была не слишком удобна. Киммерийцу казалось, что гораздо разумнее поставить коней парами друг за другом, как это делали в Аквилонии, запрягая животных в четырехколесные карруки, предназначенные для дальних путешествий. Но Сантидио объяснил, что такова традиция, и упряжь зингарской квадриги, согласно правилам, не может быть иной.
— Правила, — ворчал Конан, — все ваши выдумки служат только одному: затруднить простое дело. Почему, скажи, борясь с каким-нибудь Цукавой, я не могу треснуть его по башке, а на ипподроме обязательно гонять четверку лошадей, запряженных нелепым способом, вместо того чтобы, не мудрствуя, покрыть нужное расстояние верхом?!