Теперь предстояло достать корабль. Дон Эсанди не стал посвящать соратников в подробности, сказав только, что в его руки попал древний манускрипт с указанием местоположения таинственного острова в Западном море, куда он и намерен отправиться, ибо тамошние обитатели, если верить тексту, обладают секретом тайного оружия, которое может пригодиться «Белой розе» в ее борьбе с новой тиранией. Деньги были собраны, а Паш-мурта вызвался быть посредником и отправиться на Барахские острова: покупка судна в Кордаве непременно вызвала бы подозрение дона Бенидио, распорядившегося следить за портом сразу же после того, как Сенат объявил о введении прямого королевского правления в Зингаре.
Сантидио, переодетый в восточное платье, встретился с работорговцем в укромной таверне и заключил договор, по которому Паш-мурта получал десятую часть добычи, захваченной в предстоящей экспедиции. Убежденный, что попавший в опалу дворянин собирается стать корсаром, работорговец не слишком верил в успех его предприятия, но, так как вкладывать собственные деньги от него не требовалось, охотно заключил сделку, памятуя о своем обыкновении «класть яйца в разные корзины». Он отбыл на Барахские острова с попутным судном, получив инструкции купить у Красных Братьев самую надежную и быстроходную галеру, провиант и оружие для отряда.
Собрать команду вызвался желтозубый Бандерос. Узнав, кем на самом деле был тот, кого он считал бритунцем, бандит сначала прослезился, а потом поклялся самой страшной клятвой быть преданным Конану до гробовой доски и умереть за него при первом удобном случае. Пока же случая не представилось, Бандерос отправился в трущобы сколачивать ватагу закоренелых негодяев, готовых отправиться хоть в пасть к Нергалу, лишь бы подальше от опостылевшей Кордавы.
Конан устроил смотр отряду в одном из полуразрушенных зданий Преисподней. Семь десятков крепко сбитых молодцев являли собой зрелище довольно живописное: некоторые щеголяли в лохмотьях (не столько по бедности, сколько из принципа), другие носили золотые цепочки и перстни с крупными драгоценными камнями, были среди них и безработные моряки в шароварах и выцветших куртках с позументами, с тяжелыми серьгами в ушах, и респектабельного вида карманники, промышлявшие в базарной толпе и в силу своей профессии вынужденные ничем не отличаться от добропорядочным горожан, затесался среди прочих даже один сутенер с напомаженными волосами… Старшему из этих людей было за пятьдесят, младший еще не брил усов. Все они ненавидели «кураторов», которым вынуждены были платить мзду за возможность заниматься своим незаконным ремеслом, и отлично понимали, что теперь, когда дон Бенидио стал единовластным правителем Зингары, ничего хорошего ждать не приходится. Среди свирепых, хитрых и жадных рож выделялось печальное лицо немедийца — Эвраст напросился в поход, опасаясь, видимо, остаться один в чужой стране, и Конан не стал возражать: вольному воля…
Киммериец обратился к своей команде с краткой речью, сказав, что поход будет опасным, но добыча возможна богатая. Он потребовал беспрекословно выполнять все приказы и не задавать лишних вопросов.
— Кто забыл, что значит повиновение вожаку, пусть лучше отправляется обратно в свою лачугу и копит денежки на отмазку подонкам в сенаторских мантиях, — сказал он, уперев в бока огромные кулачища, — те же, кто любит вольный ветер и доверяют своему клинку, могут последовать за мной.
— Виват капитан! — восторженно проревели бандиты. — Да здравствует наш Бастан!
Для них он был Бастаном, авантюристом без роду и племени — Конан строго-настрого приказал Бандеросу держать язык за зубами. Впрочем, он не возбранил желтозубому поведать головорезам, что их новый предводитель прошел огонь и воду, бороздил волны всех морей и отправил на Серые Равнины людей больше, чем все они вместе взятые. Так что здравница бандитов в его честь была вполне искренней.
Людям Конана предстояло порознь добраться до Барахских островов и найти в Бухте Черепа галеру Паш-мурты. Кто-то из них отплыл на баркасах под видом рыбаков, другие нанялись матросами на попутные суда, третьи, знакомые с ремеслом контрабандистов, отправились ночью на краденых лодках, имея в запасе мешочек с монетами на случай встречи с фазелами береговой охраны. Со своим капитаном они должны были встретиться в условленном месте, о котором знал только Бандерос и куда он должен был привести галеру.
Покончив с делами, Конан и Сантидио отправились к северной границе в форт Эльпас. Дон Эсанди воспользовался своими связями, вступил в тайные сношения с сенатором Фроско, симпатизировавшим «Белой розе», и тот устроил так, чтобы королевскую почту в Эльпас сопровождали чиновник с щегольской клиновидной бородкой и здоровяк-форейтор с покрытым шрамами лицом. Они благополучно добрались до форта, сдали почту и… исчезли, украв лодку и отправившись вверх по течению Черной реки.
Беглецы не знали, что дон Фроско был схвачен людьми дона Бенидио и под пытками признался во всем. В погоню отрядили стражников под началом Паралито, который поклялся не возвращаться живым без пленных. К чести сержанта, свою клятву он исполнил. Родагр, уже давно получивший тайный приказ жрецов Сета пробраться на поляну вяза и похитить чудесный росток, вызвался в провожатые, ссылаясь на то, что ему якобы известно местоположение убежища «Белой розы» в пиктских землях. Он дорого заплатил за свою самонадеянность, став подкормкой для живых кустов, окружавших Зачарованное Место.
Распрощавшись с кузнецом Гевулом, Конан и Сантидио поплыли вниз по Черной, однако в пяти лигах от Эльпаса, где их наверняка схватили бы, свернули в неширокое русло, убегавшее сквозь девственные чащи на запад. Этой речки не было ни на одной зингарской карте, она вытекала из Черной в укромном месте, скрытом густыми зарослями водяного папоротника. Сантидио узнал о ее существовании от сестры, когда они беседовали, ожидая, пока коваль кончит трудиться над своим чудесным мечом. Река текла под уклон и где-то впереди впадала в Западное море.
Они плыли в полной тишине, опасаясь привлечь внимание пиктов, доверившись течению и лишь изредка отталкиваясь веслами от берегов или плавучих коряг. И все же на второй день угодили в сеть, перегородившую русло. Тут же невесть откуда появились пиктские однодеревки и окружили их лодку: низкорослые воины с раскрашенными лицами молча сжимали в руках дротики, короткие луки и каменные топоры.
Конан потянулся было к оружию, но дон Эсанди быстро сорвал с шеи медальон Дестандази и показал его пиктам. К ним приблизилась однодеревка, в которой сидел полуголый человек в головном уборе из птичьих перьев — вождь племени. Он внимательно осмотрел изображения солнца и луны на обереге, потом прижал к сердцу заскорузлую ладонь и сделал знак своим воинам. Все так же молча пикты убрали сеть и исчезли под нависавшими над водой ветвями.
На следующий день Конан и Сантидио достигли побережья. Пройдя вдоль моря пару лиг на север, они оказались в условленном месте. Здесь, возле небольшой бухты, когда-то стоял одинокий форт зингарского вельможи, скрывавшегося в этих диких краях от мести стигийского колдуна Тот-Амона. Зингарец погиб, дом его сгорел — и сейчас еще возле леса виднелись развалины стен и почерневшие, полузанесенные песком рухнувшие бревна частокола. Где-то неподалеку скрывалась в зарослях скала с пещерой, в которой Конан шесть лет назад обрел драгоценности Кровавого Траникоса — величайшего из бараханских пиратов прошлого. Эти сокровища помогли ему овладеть аквилонским троном, когда мятежный пуантенский граф Троцеро, взбунтовавшийся против короля Нумедидеса, разыскал киммерийца на этом пустынном берегу и предложил ему возглавить восстание…
Горелая Бухта, как ее теперь называли, пользовалась дурной славой, капитаны торговых и военных кораблей обходили ее далеко стороной, что было на руку морским разбойникам, которые укрывались в ней от преследователей или заходили сюда, чтобы подлатать свои посудины — на берегу валялись доски, обрывки снастей, ржавые котлы и другой хлам. Бандерос, плававший когда-то на каперском судне, хорошо знал это место и заверил Конана, что приведет корабль к сгоревшему форту без всяческих проволочек.
Однако киммерийцу и его спутнику пришлось ждать три дня, прежде чем к берегу подошла длинная диера с гологрудой женщиной-рыбой на носу. Чуть ниже фигуры, словно грозный рог, торчал таран: прочная балка с тремя острыми выступами, обшитыми бронзой. Две мачты несли четыре паруса: два нижних, черно-желтых, из полос кожи и крепчайшего шелка, и верхние, красные, сверкающие, точно языки пламени. Полукруглая корма спокойно возносилась над лазоревой гладью залива, на противоположном конце возвышалась, протянувшись вперед, носовая часть с капитанской каютой. От кормы до носа судно имело более пятидесяти шагов, в ширину — около семи. Борта диеры были выкрашены свежей желтой краской, чуть ниже верхнего ряда весельных отверстий шла красная полоса. Нижние отверстия были законопачены, что позволяло выходить на судне в любую погоду. Называлась эта щеголиха «Дочь морей».
Войдя в бухту, на диере убрали паруса. Железные якоря, укрепленные на кабестанах по правому и левому борту, с плеском упали в воду. К берегу полетела шлюпка.
Бандерос по своему обыкновению сначала обнял Конана за талию, потом пустился в объяснения своей задержки, вызванной, по словам желтозубого, исключительно его добросовестностью.
— Какая оснастка! — восклицал он, приплясывая у кромки волн и указывая грязным пальцем на «Дочь морей». — Мы сменили весь такелаж и рангоут, будешь доволен, капитан! Я заставил своих лентяев пройтись на веслах. Многие поначалу завязивали весла, но, получив пару раз их ручками по зубам, освоились с делом, так что теперь штиль нам не страшен. Среди команды десяток настоящих мореходов, способных управляться со шкотами — сможем идти любым галсом…
— Ладно, — проворчал Конан, — сам посмотрю, так ли хороша эта посудина и так ли умелы твои люди. А чья это рыжая шевелюра на юте? Похож на ванира…
— Отгар, наш рулевой, — сказал Бандерос довольно, — я взял его на Барахских островах…
— Что-о? — взревел Конан. — Это ты клялся мне в верности? Я же приказал не брать пиратов!
— Послушай, капитан, — бандит отступил на пару шагов и на всякий случай положил ладонь на рукоять кинжала, — всему есть свой резон. Этот Отгар, хоть и проплавал с барахцами полных три года, за своего Красные Братья его так и не признали. Я пил с ним пиво, он ел мою соль. Этот ван отличный парень. Кроме того, он единственный может управляться с рулевыми веслами: их на диере два, они скреплены весьма хитрым приспособлением. Да и пиктское побережье он неплохо знает, не раз ходил на север. Я не люблю ванов не меньше твоего, но Отгар уже давно покинул землю отцов и плевать хотел на их обычаи… Он ненавидит изгнавших его сородичей почище нашего.
— Надо совершить что-то очень дурное, чтобы стать изгоем среди ваниров, — проворчал Конан. — Ладно, что сделано — то сделано. Глаз с него не спускай.
Когда шлюпка доставила их на корабль, киммериец первым делом осмотрел судно изнутри. И тут выяснилось, что чрево «Дочери морей» вовсе не блистает свежестью и новизной, как ее борта и верхняя палуба. Спустившись в нижнюю часть, где сохранились лавки, на которых когда-то сидели гребцы второго ряда, заваленную сейчас оружием и провиантом, Конан обнаружил, что шпангоуты, хоть еще и достаточно крепкие, изъедены в некоторых местах жучком, а доски наскоро залитых варом переборок местами подгнили. Обшивка судна изнутри повсюду носила следы ремонта, хотя барахские корабелы явно больше заботились о внешнем виде «Дочери морей», чем о прочности ее корпуса.
— Паш-мурта хорошо уразумел, что значит красиво упаковать товар, — сердито сказал киммериец сопровождавшему его Бандеросу, — как будто не рабами торгует, а женскими цацками.
— Это лучшее судно, которое удалось найти, — стараясь придать как можно больше убедительности своему голосу, отвечал желтозубый, — не стали бы пираты продавать нам свои боевые галеры!
— Ладно, — сказал Конан, чтобы не терять время, — мачты действительно крепкие и паруса новые. Шпангоуты мы укрепим распорками, а переборки заменим.
— Дались тебе эти переборки, — заворчал зингарец, — что толку, все равно в них двери.
— Двери забить, переборки законопатить, — оборвал его Конан, — если вода поступит в один отсек, остальные будут держать нас на плаву. Оружие и припасы поднять на вторую палубу.
Остаток дня и весь следующий команда рубила на берегу деревья, строгала доски и варила в котлах смолу. Многие, непривычные к такому труду, роптали, но, получив несколько пинков и затрещин от Бандероса и капитана, смирились и довольно быстро справились с делом. Больше всех старался рыжий Отгар, который, как оказалось, неплохо владел плотницким ремеслом.
В носовой каюте Конана ждала еще одна неожиданность: перетряхивая постельное белье, там хлопотала Ваная.
— Я решил взять ее с собой, — несколько смущенно пояснил Сантидио, — извини уж меня, аристократа, но мне нужна служанка. Да и кто знает, не пригодятся ли нам ее необычные способности…
Оказывается, он отправил девушку с Паш-муртой, который на Барахских островах сделал вид, что продал свою рабыню Бандеросу, хотя многие пираты давали за нее приличную цену. Торговец «черным углем» был не глуп и понимал, что гораздо разумнее держать слово в расчете на обещанную десятину добычи, чем получить немедленную выгоду и навлечь на себя гнев Сантидио. Дон Эсанди ожидал возражений и даже гнева киммерийца, но после плавания на «Тигрице» Конан не разделял бытовавшего среди многих моряков убеждения, что женщина на корабле — к несчастью, поэтому он только хмыкнул, вызвав краску на щеках своего друга, и удалился наблюдать за работами.
Наконец все было закончено, и, покинув Горелую Бухту, «Дочь морей» стремительно полетела по волнам, словно желтая птица. Дул устойчивый юго-западный ветер, наполняя паруса, вздымая барашки волн, неся с собой жаркое дыхание неведомых мест, где, как утверждали некоторые, находился непреодолимый для мореходов Огненный Пояс. Ветер держался более десяти дней, так что Отгар укрепил рулевые весла, в которых пока не было надобности, и, оставив присматривать за ними самого молодого из команды, присоединился к игрокам в «мельницу».
Конан отметил, что ванир быстро пришелся по душе большинству головорезов: особо не задираясь, спуску он никому не давал и заслужил всеобщее одобрение, накостыляв по шее бывшему сутенеру, который отпустил в его адрес какую-то неосторожную шутку. Отгар довольно чисто говорил по-зингарски и за словом в карман не лез, веселя своих новых товарищей грубыми прибаутками. Дон Сантидио почти не показывался из каюты, ссылаясь на жару, но киммериец подозревал, что причина совсем в другом, и предпочитал спать на мостике, подстелив свернутый брезент и бросив под голову плащ. Большинство команды тоже спало на палубе: внизу стояла духота и запах смолы, которой тщательно обмазали переборки. Только немедиец и еще несколько человек, страдавших морской болезнью, сидели на второй палубе на скамьях для гребцов, время от времени высовывая головы в отверстия для весел и опорожняя желудки. Однако и они вскоре оправились и поднялись наверх — все, за исключением Эвраста, который никогда прежде не видел моря и пугался его необъятности.
Все было спокойно на борту «Дочери морей»: бывалые моряки исправно несли вахту, Отгар ночью не отходил от рулевых весел, предпочитая отсыпаться днем и отлучаясь с юта не иначе, как поставив у рулей дежурного. В корзине на верхушке передней мачты всегда сидел кто-нибудь из команды, высматривая чужие корабли, остров или скалу, не нанесенные на карты. Но морская гладь оставалась пустынной, ветер все так же наполнял паруса, диера скользила вперед под негромкий плеск воды за кормой.
Помимо драки ванира с сутенером за все время случилась только еще одна стычка. Спор вышел о дельфинах, стайками плывших рядом с кораблем. Один из моряков утверждал, что бог пучин Даон превратил в этих рыб пиратов, дерзнувших напасть на его дворец, стоящий, как всем известно, на стеклянном острове посреди океана. Безусый юнец, промышлявший на рынках Кордавы изъятием кошельков у зазевавшихся граждан, возразил, что дельфины не могут происходить от пиратов, ибо это существа добрые, благоволящие к людям, и что знаменитый поэт Арионис, чьи стихи он знает наизусть, раз, не желая попасть в руки морских разбойников, прыгнул в воду и был спасен дельфинами.
— Не стали бы они помогать человеку, которого хотели вздернуть на рее, если бы сами когда-то были пиратами, — заключил воришка. — Я точно знаю, что эти рыбы когда-то были благочестивыми рыбаками.
— Много ты понимаешь, грамотей, — ощерился моряк. — Да если хочешь знать, я сам старый корсар. А ну-ка, кину тебя за борт и посмотрю, станут ли спасать тебя мои родичи!
Он ухватил воришку за шиворот, и тот сразу же впился в дубленые щеки пирата острыми ногтями. Моряк взвыл и сдавил противнику шею. Дело могло кончиться плохо, если бы не подоспел прогуливающийся рядом Сантидио. Он оттащил юнца и на всякий случай показал забияке-матросу свой изящный кинжал.
— Оба вы неправы, — сказал дон Эсанди миролюбиво, — во-первых, дельфины не рыбы, они вскармливают детенышей молоком, как многие животные на суше. Во-вторых, свою родословную эти существа ведут от слуг и служанок богини Иштар. Однажды Наипрекраснейшая повздорила с грозным Мардуком, и тот поразил ее летучий корабль своей молнией. Корабль упал в море и стал тонуть. Боги, как известно, бессмертны, так что Иштар ничего не грозило, но ее слуги происходили от любовных утех небожителей с земными женщинами, поэтому, чтобы они не захлебнулись в пучине, Иштар обратила их в дельфинов. С тех пор они живут в море, но, вспоминая о прошлом, любят сопровождать корабли и часто спасают тонущих. Что же касается пиратов, напавших на дворец Даона, от них произошли спруты и каракатицы. Как видите, вам не о чем спорить.
Дон Эсанди со смехом рассказал об этом случае Конану, который во время стычки проверял трюм. Киммериец построил на палубе всю команду и пообещал, что всякий, кто осмелится затеять потасовку, будет иметь дело с ним лично, а вернее — с его кулаками. То ли угроза подействовала, то ли жара не располагала сорвиголов к силовым забавам, но все предпочли потягивать пиво, метать кости и травить байки… До поры до времени, как отлично понимал киммериец.
Он плавал на многих кораблях с разными людьми и хорошо знал, что вынужденное безделье команды — первый враг капитана. Конан жалел, что не догадался распорядиться купить вместе с боевым оружием учебное, устраивать же тренировочные поединки на настоящих мечах было небезопасно: зная горячий нрав зингарцев, капитан предвидел чреватые местью ссоры из-за неизбежных в таких случаях ран — все же его люди были вольными бандитами, а не привыкшими подчиняться воинами. Киммериец уже готов был просить морских богов угомонить ветер, чтобы посадить бездельников на весла. Но вместо штиля с севера надвинулись тучи — предвестники урагана.
Стоя сверху носовой каюты на огороженном резными перилами мостике, Конан тревожно вглядывался в приближающуюся пелену дождя. Ветер все еще дул ему в спину, но стал теперь порывистым, в нем образовались холодные струи, зябко пробегавшие по телу.
— Может быть, ты все-таки ошибаешься, — проговорил стоявший рядом Сантидио, — мы получили благословение…
Ветер вдруг круто изменил направление. Теперь он дул слева, гоня перед собой длинные валы зыби. Захлопали паруса, диера качнулась на правый борт, матросы, не дожидаясь команды, бросились к шкотам.
— Пойдем левым галсом, — сказал дон Эсанди, сжимая побелевшими пальцами медальон Дестандази.