Вскоре городок остался позади, и по мере приближения к цели пилоты еще больше прижимали свои машины к земле, почти задевая проносящиеся снизу верхушки деревьев. - Сэр! - с явным волнением в голосе воскликнул капитан Джерреми Грейс, на секунду повернув к командиру группы TRAP внезапно оживившееся лицо. - У нас есть радиоконтакт с одним из наших подопечных! "Тандер-48" на связи! - Отлично, капитан, - Дядя Том порывисто поправил на голове шлем, переключайте его на меня. "Черт возьми, - подумал он, - не так уж я и постарел, если подобные мгновения по-прежнему здорово впрыскивают адреналин в мою кровь". - Эй, парень, слышишь меня? "Тандер-48", прием! Мы твои Чип и Дейл. Прием! Сквозь щелкающий эфир донесся ответный голос, полный плохо скрытого ужаса: - Я "Тандер-48", второй лейтенант Мак Блейдери! Поторопитесь, ребята, во имя Бога! Поторопитесь, а то будет поздно! Здесь в горах полно сербов, меня гонят, как кролика... - Сынок, постарайся успокоиться и сиди тихо! - мягко, почти по-отечески принялся уговаривать напуганного белого молокососа привычный к такому занятию Дядя Том. Он знал, что для парня, которому сейчас за каждым кустом чудится дюжина вооруженных до зубов сербов, его голос звучит милее ангельского пения. - Мы обязательно вытащим тебя, мы сделаем это! Мы близко. Успокойся, сынок, и попробуй указать нам свое местоположение. Какой-нибудь ориентир: село, дерево, ручей... - Сэр, это долина! Узкая долина, сэр! - Просто замечательно. Здесь горы, здесь десятки этих чертовых долин! Еще что-нибудь? Нет? О'кей, парень, просто пусти ракету, когда нас увидишь! Понял? - Есть, сэр. - Скажи мне, ты знаешь, где сейчас твой друг? Где лейтенант Яблонски? - Не знаю, сэр! Я слышал вдалеке одиночный выстрел. У него был револьвер, и я боюсь, что он в беде, сэр! Не бросайте меня! Я уверен, меня ищут... Господи, я их слышу, - голос в наушниках упал до шепота, - я не могу больше говорить... - Приготовь ракету и сиди тихо, сынок. Мы идем! Мы вытащим тебя. Что ж! Капитан Мэтью решительно проверил свой карабин. Похоже, на земле им действительно предстоит передряга. Но будь он проклят, если его хоть на волос беспокоила эта перспектива. Все как обычно. Так бывало раньше, и так будет еще не раз. Конечно, эти сербы оказались на поверку не слишком похожи на тех трусливых бандитов, какими их вот уже который год стараются выставить "лучшие в мире новости" от Ай-ти-эн. Они храбры и фанатичны. Они неплохо умеют держать перевалы, буквально вцепившись зубами в свои камни. Но не им спорить в открытом бою с его парнями из элитной команды TRAP! - Эй, внимание! Слушайте меня, парни! Да растолкайте кто-нибудь Кроуни, а то он проспит собственную смерть. Вот так. Значит, парни, нам придется наподдать этим сербам по их позорной заднице! Пусть знают, что лучше сразу убраться с дороги, когда ИДЕТ TRAP!!! - Идет TRAP!! Идет TRAP!! - подхватили два десятка мощных молодых глоток, и приклады загрохотали об пол. - Сид! - обратился капитан Мэтью к своему заместителю на втором "суперстэллионе". - Внизу нас ждет "сюрприз"! Занимай после посадки круговую оборону и прикрой меня. А я буду вытаскивать нашего чертова героя! Если не хватит места на двоих, сажусь один! Как понял, прием! - Громко и отчетливо! - отозвался лейтенант Хэмболтон. - Доверьтесь мне, сэр, все будет о'кей! Ну-ну. Дядя Том и сам не знал, одобряет он или осуждает самоуверенность лейтенанта. Одно слово - мальчишка. Сигнальная ракета неожиданно цветной звездочкой взвилась вверх из узкой долины среди пологих отрогов гор, заросших густым кустарником и жидким лесом и покрытых осыпавшимися грудами валунов. - Приготовиться! - скомандовал капитан Мэтью, подкрепляя приказание отрывистым взмахом руки, и морские пехотинцы дружно надели свои пятнистые шлемы. - Держитесь, мы садимся! - крикнул капитан Грейс. Вертолеты принято сравнивать со стальными стрекозами, но медленно опускающиеся в ущелье "суперстэллионы" были скорее похожи на громадных тяжелых жуков, закованных в темный, бугорчатый хитин панциря. Мощные вихревые потоки воздуха от шестилопастных роторов прибивали к земле кустарник, разгоняли в стороны клубящуюся пыль и обрывали листву с деревьев. Поглощенный процессом посадки, капитан Джерреми Грейс вдруг отчетливо различил сквозь лобовое остекление кучку вооруженных людей, спускавшихся вниз по одному из склонов. До них было ярдов двести - двести пятьдесят. - Чиллини! - заорал он. - Куда смотришь?! "Слон" на десять часов! Рядовой 2-го класса Чиллини, исполнявший в экипаже вертолета обязанности стрелка левого борта, выругался и нажал на гашетку, выпустив из своего тяжелого шестиствольного "минигана" длинную очередь, но сербы уже стремительно рассыпались среди камней и открыли ответный огонь. Свинцово-стальные пчелы звонко и часто защелкали по легкобронированному корпусу вертолета, а две или три из них с шипением залетели внутрь, лишь по счастливой случайности не впившись в живое мясо. - Быстро пристрелялись, ублюдки, - хрипло выругался Грейс и обернулся ко второму пилоту. - Мэри, взлетаем, пока нас к чертям не сбили! Турбины взвыли чуть громче, и летающий бронетранспортер легко ушел вверх и вправо, под защиту горного хребта. - "Сворд-1", "Сворд-1", - настойчиво вызывал Грейс ведущего пары сопровождения. - Черт бы тебя побрал, прием! На левом склоне полдюжины бандитов с "Калашниковыми". Понаделали мне дырок! Есть работа для тебя. Заткни их, Майк! Откуда-то из заката вынырнули "кобры", точеные, быстрые, беспощадные. Передняя из них, со свистом рассекая воздух лопастями, скользнула в ущелье, выбросив вперед дымные стрелы 70-миллиметровых снарядов. Разрывы слились в один сплошной гром. - Готово, Джерри! Как заказывал, - отозвалось в наушниках. - Можешь плюхаться... С тебя банка пива! Над склоном, с которого только что вели огонь сербы, болтались рваные клочья дыма. Одиноко и жалко трещал последний, чудом уцелевший автомат. "Суперстэллионы" плавно опустились на дно узкой долины, выдерживая выверенную годами и войнами дистанцию в шестьсот ярдов. - Опустить заднюю аппарель, - зашипел на Марию Хуаниту капитан Грейс. Если снова заклинит тумблер - я тебя трахну прямо здесь!! - Размечтался! - насмешливо парировала девушка, и аппарель с треском легла на каменистую землю, подмяв кустарник и прихлопнув не имевшего ни малейшего отношения к войне балканского ежа. Капитан Мэтью молча поднялся со своего места. Команда TRAP и без лишних слов знала свою работу. Защелкали пряжки привязных ремней. - Вперед, парни, пора поразмяться! - взревел огромный краснорожий блондин, с пулеметом наперевес бросаясь в проем. - Смерть жидам, цветным и славянам! Идет TRAP!!! Каждый раз, когда Дядя Том слышал этот боевой клич мастер-сержанта Курта фон Швайнемана, у него возникало желание всадить пулю в похожий на задницу, неохватный затылок позднего отпрыска бежавшего в Мексику от военного трибунала эсэсовского полковника... Но, надо признать, этот чертов фашист был великолепным пулеметчиком, умело управлял людьми в бою и давно уже служил для капитана в отряде "недреманным оком"... Тонкий металл аппарели загрохотал под тяжелыми солдатскими ботинками, и "суперстэллион" выстрелил из своего чрева свору натасканных бойцовых псов. Идет TRAP! А вот Дяде Тому некуда было спешить. Его место сейчас у самого люка, под хвостом вертолета, так сказать у "стэллиона" в заднице. С ним рядом армейский специалист первого класса Дик Сингдауб и медик команды Тевье Штекель. Отсюда легче и удобней всего руководить операцией, следить за слаженными перемещениями морских пехотинцев, полумесяцем разбегающихся от вертолета. Отсюда отлично видно, как в полумиле кольцом рассеиваются вокруг второго "суперстэллиона" люди лейтенанта Хэмболтона. - Эй, Сид, все о'кей? - Да, сэр! Чуть-чуть мешает последний серб, но сейчас мы его задавим! В подтверждение слов лейтенанта затрещали очереди автоматических винтовок, зачастили пулеметы. Но серб не сдавался. Засев за огромными валунами, он выгадывал малейшие промежутки и разрывы в стрельбе и, то и дело меняя позицию, упорно "огрызался". Вот, наконец-то. Парни Хэмболтона окончательно прижали серба к земле плотным огнем, и несколько фигурок бросились в обход. Сейчас с ним будет покончено. Но вдруг все изменилось. Со склона ударило сразу полдесятка новых автоматов. Не успел капитан сосчитать точно вражеские стволы, как к звукам боя добавился еще один характерный голос: с гребня скалы торопливо раскручивал ленту пулемет югославского производства. Капитан прислушался. Кажется, больше никаких сюрпризов. Свежая группа сербов целиком вступила в бой. А Хэмболтон вывел своих людей... Правильно! Зачем без надобности рисковать жизнью солдат? На этом правиле держится вся армия Соединенных Штатов. Те, кто сидит в кабинах "суперкобр", - лучшие снайперы. Они уделают новых сербов также точно, как прежних... Но где же, собственно, этот сбитый молокосос, ради которого они сюда прилетели? Капитан неожиданно ощутил какое-то беспокойство. Тот давно уже должен был... Огненный ад разверзся внезапно и ужасно. Под градом свинца, хлестнувшего вдруг из нескольких десятков стволов с обоих склонов, корпус вертолета даже не загудел, а застонал протяжно и жалобно. Уткнувшись лицом в жесткую балканскую траву, Дядя Том видел, как снаряды выбивают вокруг него фонтанчики пыли, оставляя после себя огненный след, как взлетают в воздух осколки камней и клочья дерна. Засада! Чертовы сербы. Сколько же их здесь?! Одних пулеметов больше десятка. В один миг он понял, что миссия провалилась. Парня, конечно, сцапали, и ему уже не поможешь. Надо думать о том, как вытягивать команду и собственную задницу! - Парни! TRAP! - срывая связки, заорал капитан Мэтью в микрофон, и его голос эхом отозвался в наушниках, вмонтированных в шлем каждого солдата. Поддерживать плотный заградительный огонь! Начинаем отход! Повторяю, все отходим. Без спешки, шаг за шагом, черт побери! Капитан видел своих людей. Они возвращались к вертолету умелыми пружинистыми перебежками, задерживаясь за каждым камнем, каждым бугорком, чтобы, прикрывая товарищей, отстрелять еще один магазин и снова стремительно сорваться с места. Молодцы! Но, проклятье, кого-то уже подстрелили! Двое тащат его, ухватив за ремни снаряжения, и ноги в грубых солдатских ботинках бессильно волочатся, путаясь в пожухлой траве. А может, он еще жив? Дай-то Господи! Вот рядовой Макс Погодян (к его имени почему-то прилепилось это "Семь футов из России") со своим гранатометом. Припал на колено, пристроил трубу на плече, хлопок, взвивается сзади пыль, и разрывная граната уходит в сторону ближайшего сербского пулемета. Макс вскакивает, но вдруг роняет оружие и сгибается в три погибели, разинув в безмолвном крике рот. Неужели конец? Нет, он выпрямился и тяжело, пошатываясь из стороны в сторону побежал, нелепо обхватив туловище накрест длинными руками... Капитан Мэтью видел своих солдат. И совсем не видел сербов. Только огненные трассы, летящие откуда-то из густых зарослей и каменных завалов на склонах. Эти сукины дети расстреливают его морских пехотинцев, как в тире! Сосредоточившись, Дядя Том улучил момент, когда невидимый стрелок, что настойчиво нащупывал его короткими злыми очередями, не давая поднять головы, ослабил огонь, видимо меняя магазин, и, напружинив свое большое тренированное тело, бросился внутрь вертолета. Там в поте лица трудились три человека в летных комбинезонах. Три шестиствольных "минигана" в их руках заполняли нутро "суперстэллиона" почти непрерывным ревом. Бесконечным звенящим потоком сыпались за борт гильзы - бортовые стрелки ожесточенно прочесывали склоны длинными очередями. Только благодаря им у морских пехотинцев еще оставался шанс. Капитан прошел вперед. Пилоты прокручивали ротор на малом газу, готовые к взлету в любую секунду. "А девчонка-то молодец", - отметил про себя Дядя Том. Это ее первая серьезная передряга, а выглядит на миллион долларов, только губы кусает. Хотя, возможно, она сейчас просто не осознает всей опасности. Зато уж о первом пилоте такого не скажешь. В нем капитан был уверен давно и твердо. Сорвав с головы каску, он нахлобучил летный шлем и подключился к бортовой линии. "Долина слишком узкая, - думал он, отчаянно вызывая вертолеты огневой поддержки, - "харриеры" могут попасть по своим, особенно если будут работать бомбами крупного калибра. В этом случае осколков хватит всем. Остаются "кобры". Ну же, где они?" - Спокойно, старина! - откликнулся наконец ведущий пары "свордов", явно разобравшись по голосу в душевном состоянии капитана. - Сейчас мы все устроим. Твоя толстая черная жена не проденет нитки в иголку точнее! Готовь пузырь "Джонни Уокера", кэп! "Сворд-2", я "Сворд-1", побрей-ка правый склон, левый - мой. И тут же, появившись неизвестно откуда, стремительный силуэт "суперкобры" помчался над склоном ущелья, и под скошенным носом вертолета затрепетали языки пламени. Отрывистые очереди трехствольной 20-миллиметровой пушки раскаленным ножом прошлись внизу по деревьям, обращая в пыль вековые валуны и, наверное, разрывая в клочья людские тела. Сербам действительно сейчас становилось жарко...
Первая "Стрела" сорвалась с правого склона и, прочертив размытый след в стороне от вертолета, разорвалась где-то в темнеющей вышине над долиной. Ракета не напугала экипаж удачливой "кобры". Скорее наоборот, добавила ему боевого азарта и опасного чувства неуязвимости. "Кобра" чуть нырнула и крутанулась, обильно поливая склон огнем. И тут... Капитан Мэтью не заметил следующей "Стрелы", как не заметили ее и пилоты "кобры". Да что там, они просто не заметили собственной смерти... Ракета угодила прямо в кабину. Спереди и чуть сбоку. Сработал контактный взрыватель осколочно-стержневой боевой части, заодно вызывая специально рассчитанную детонацию ракетного двигателя, и красавица "кобра", вмиг обратившись в бесформенный огненный ком, роняя обломки, начала падать, а когда ударилась о землю - разлетелась в стороны мириадами огненных брызг... Дядя Том мысленно застонал, глядя на неимоверно быстро вырастающий столб густого дыма. Невидимый сербский зенитчик выиграл эту огневую дуэль... Пилот второй "суперкобры" зашел на крутой вираж, практически положив свою машину на бок, резко свернул с боевого курса и косой свечой взмыл ввысь, выходя из опасной зоны над ущельем. Маневр делал честь его мастерству, но уж никак не храбрости. - Эй, "Сворд-1"! Что это ты, черт возьми, делаешь?! - в гневе и отчаянье закричал в микрофон опомнившийся капитан. - Я "Сворд-2", "Сворд-1" сбит! - отозвался в наушниках дрожащий голос. Эти сволочи пускают "Стрелы". Ухожу на базу! - Черт побери, "Сворд-2", вернись! Ты не можешь нас бросить!!! - Мне очень жаль, - голос в наушниках становился заметно уверенней, - но у меня осколочные повреждения, а мы над вражеской территорией. Так что выбирайтесь как можете, желаю удачи! Дядя Том вспомнил мерзкого прыщавого юнца, пилота ведомой "кобры", и почти увидел, с каким наслаждением набьет ему морду, когда вернется на "Кирсардж". Если только вернется... Из-за этого засранца теперь может случиться что угодно. Впрочем, ему не впервой рассчитывать только на себя. Капитан Мэтью сорвал с головы шлем и схватился за рацию. - Сид! Слушай меня, Сид! Выводи своих людей к вертушке и немедленно взлетай! Немедленно! Сид! Отвечай! Прием, мать твою! Но лейтенант Хэмболтон не слышал, не мог слышать своего командира. Он лежал ничком у аппарели, и на затылке его кевларового шлема ворсились края выходного отверстия от сербской пули... Мимо один за другим проскакивали внутрь "стэллиона" его морские пехотинцы. Кто-то на бегу бросал ставший теперь балластом пулемет, кто-то тащил на себе тело раненого товарища, но и тех и других роднило то, что они больше не были бойцами. Они увидели смерть и хотели только выжить, им больше не было дела до репутации их боевой команды. - Сэр! - попытался сквозь грохот боя докричаться до командира капитан Грейс. - "Дак-2" на взлете. - Разрешить, черт побери! Пусть поторопятся! - рявкнул Дядя Том, перехватывая гашетку пулемета с правого борта у чернокожего капрала, который вдруг тихо охнул, покачнулся и вяло сполз по стенке, медленно склонясь головой к коленям. - Он не просит разрешения, он уже в воздухе! - Отлично, пусть катит! - зарычал капитан, молясь, чтобы не кончились патроны в огромном ящике для боезапаса. - Медик! - истошно закричал пулеметчик левого борта, бросив свое оружие и поддерживая за плечо раненого друга... Тевье Штекель опрометью бросился к ним через весь грузопассажирский отсек. Разогнав вокруг себя при взлете волны травы, ведомый "суперстэллион", неловко покачиваясь, набирал высоту под огнем сербов. "Слава тебе, Господи! - мысленно возносил благодарственные молитвы Дядя Том, не давая замолчать знакомому еще со времен Вьетнама "минигану". - Да святится имя твое! Половина моих людей уже спасена..." А это еще что?! Молитвы мигом вылетели у капитана из головы. Внизу, словно пытаясь допрыгнуть до улетающего вертолета, заметались три фигурки. Лиц не было видно, но по расцветке камуфляжа безошибочно опознавались морские пехотинцы США! Ах, сукин сын! Бросил своих на поле боя... Приказывать ему вернуться бесполезно. И этих не спасешь, и остальных погубишь. Проклятье! Им уже ничем не помочь. Его и этих троих несчастных разделяет всего полмили, но с таким же успехом они могли бы оказаться на Марсе... О Боже! Эти позорные задницы поднимают лапы вверх. Они сдаются! Капитан Мэтью, кляня своих подопечных, приготовился длинной очередью встретить сербов, которые кинутся брать американцев в плен. Черта с два! Они тоже не идиоты, эти сербы, не торопятся подходить, пока не кончен бой. А бой кипел в долине, хлестал свинцом наперекрест. Лишь трое морских пехотинцев, вдруг перестав в нем участвовать, одиноко и нелепо стояли с поднятыми руками в самом его горниле. Им оставалось только ожидать, когда к ним подойдут угрюмые черноволосые люди, говорящие на чужом языке, с суровыми, разгоряченными боем лицами. Их уложат на землю, обыщут и уведут через горы в плен... Длинная зеленая граната ударила в борт "суперстэллиона", пробила обшивку, но почему-то не взорвалась, а застряла, зацепившись хвостовиком. Капитан Мэтью отшатнулся и замер. Мария Хуанита впервые испустила пронзительный, истинно женский визг и, отбросив ремни, рванулась из своего левого пилотского кресла. Первый пилот едва успел навалиться на нее, удерживая на месте. Стрелок левого борта ("Как его там? Чиллини?" - мелькнула у капитана мысль) подскочил к гранате и, вопреки всем правилам саперного дела ухватив ее обеими руками за боевую часть, уперся ногой в борт, дернул на себя раз, другой и наконец отбросил эту смертоносную игрушку в бойницу. Капитан почувствовал, как по спине сбегают струйки холодного пота, но тут же взял себя в руки и скомандовал: - TRAP! TRAP! Ускорить движение! Шевелите ленивыми задницами! Быстрее, если хотите еще раз увидеть своих мамочек! Но пехотинцы и так старались изо всех сил. Плотный огонь не давал им поднять головы, волоком они тащили к вертолету уже нескольких. Худощавый паренек в камуфляже непривычной расцветки и с широкой черной повязкой, перехватывавшей густые волосы, внезапно вырос из травы метрах в десяти от вертолета. С ловкостью, выдававшей профессионала, он от бедра навел гранатомет прямо в широкий борт "суперстэллиона". Ближайший к нему морской пехотинец, совершенно ошалев от неожиданности, вскочил и, вместо того чтобы стрелять, заорал "Ноу!" и растопырил руки, словно пытаясь не пустить гранату к цели. На какой-то миг время для капитана Мэтью замерло. Палец гранатометчика уже скользил по спусковому крючку, когда Дядя Том судорожно перекинул свой тяжелый пулемет справа налево. Неприцельная очередь, которую шестиствольное орудие смерти выплюнуло со скорострельностью четыре тысячи выстрелов в минуту, буквально перерубила серба пополам. Граната со зловещим шелестом пронеслась над самым вертолетом, едва не задев лопасть винта. Дядя Том обессилено прислонился к стене, и вдруг перед его мысленным взором ясно возникли угольно-черные, с расширенными ненавистью зрачками глаза серба. Капитан Мэтью и не думал, что может быть ТАКАЯ ненависть, нет, не дикая звериная, а осмысленная, бесконечная... Черная повязка... Он где-то слышал, что такие повязки носят сербы, потерявшие на войне всех своих близких и обрекшие себя на месть и смерть... Унтер-офицер Владо Джурджевич упал навзничь, чувствуя, как его грубая куртка становится на спине горячей и вязкой. Глаза уже не видели заката. В них отражались языки большого огня, в котором корчился, погибая, его город... Огня, что безжалостно поглотил его дом и сад, его отца и мать, и любимую сестренку Зденку. Попала ли его граната?! "Господи, возьми мою душу! Но пусть попадет..." - цепенея, шептали губы последнюю молитву сербского воина. Морские пехотинцы группы TRAP стягивались под огнем все ближе к вертолету. Быстро и слаженно они работали, дрались и - спасали себя. Пока группа прикрытия, рассыпавшись между камней, вела бой, другие затаскивали внутрь раненых. Те, кто мог еще передвигаться самостоятельно, ковыляли сами. Капрала Айзека Смита сербская пуля настигла в последнюю минуту, пробив заднюю пластину бронежилета, и он, захлебываясь, повалился ничком, царапая ногтями металл аппарели. Его втащили внутрь за руки. Съежившись в своем кресле, намертво привязанная к нему ремнями Мария Хуанита через плечо смотрела на все остановившимися глазами. Последним, выпустив на прощанье все оставшиеся патроны уже поверх закрывающейся аппарели, отступил мастер-сержант Швайнеман, яростно отплевываясь смешанной англо-немецкой бранью. - А-а-а-а! Шайзе! Ферфлюхтише швайнен! Проклятые славянские недоноски! Унтерменшен!!! - Взлетай! Взлетай! На взлет! - исступленно заорали сразу несколько глоток. - Спокойно, парни, - холодно процедил сквозь зубы капитан Джерреми Грейс, поворачивая рукоятку изменения шага винта. - Расслабьтесь! "Дак-1" увезет вас отсюда. Мэри! - обернулся он. - Как ты? - Я в порядке, Джерри... Сэр. Взлетаем, - слабо отозвалась Хуанита. Дядя Том ухватил за воротник бронежилета ошалевшего от боя рядового первого класса Чарли Добсона, чернокожего малого с повадками жулика из Гарлема, и пинком отправил к пулемету правого борта. - Стреляй, мать твою! И не вздумай наложить в штаны! Прошитый в десятках мест сербскими пулями, но еще живой и готовый бороться за свою жизнь до конца, "суперстэллион" с громовым рокотом оторвался от негостеприимной балканской земли. Переступая через стонущих, ругающихся и молящихся раненых, над которыми их товарищи уже рвали пластиковые обертки пакетов первой помощи, Дядя Том пробирался к своему откидному сиденью. Но оно оказалось занято. Рядовой первого класса с почти непроизносимым именем Рафал Пшенджештыкевич, устроившись на нем и шипя под нос польские ругательства, бинтовал себе прошитое пулей запястье. Нагло взглянув на своего капитана снизу вверх, он произнес с непонятным торжеством: - Я же говорил, эти славяне еще надерут задницу вашей хваленой Америке! Да здравствуют сербы, сэр! Капитан Мэтью, оплеухой согнав наглеца со своего сиденья, тяжело опустился туда сам и взял переговорное устройство. - Джерри, передай на базу, что операция прекращена, мы возвращаемся! Имеем на борту восемь раненых. Хотя нет. Пожалуй, уже семь... Чернокожий сержант Стив Упарра, на которого вдруг перестал обращать внимание Тевье Штекель, лежал на спине в распахнутом на окровавленной груди бронежилете, вытянувшись вдоль прохода так неподвижно, как лежат только мертвые. Даже люди, впавшие в кому, все-таки излучают вокруг себя неуловимую пульсацию живого тела... Сержант жил в Бронксе. Он так хотел перебраться со своими стариками куда-нибудь в район попрестижнее. Пару раз он даже приглашал капитана в гости, но все как-то не получалось. Теперь придется пойти и рассказать им о сыне. Только что рассказать? - "Гнездо", "Гнездо", прием! Я "Дак-1"! Возвращаюсь домой с парой дробин в перьях. У меня тут настоящий летучий госпиталь - восьмерых наших парней подстрелили. Сквозь эфир пробился бодрый голос ведущего четверки "харриеров": -Алло, "Дак-1"! Я "Хэллрайдер-3", я все слышал. Похоже, вам, парни, здорово досталось. Уходите скорее - сейчас я врежу по этому чертову ущелью! - Забудь об этом, сынок! - с горькой решимостью оборвал его Дядя Том. Там осталось трое или четверо наших. Живых! - Я "Хэллрайдер-3", вас понял. А жаль! Сербов не остановили бы и три сотни! Частые удары пуль о корпус "стэллиона" стали уже почти привычными, адским треском на них отзывались все три бортовых пулемета. И вдруг все заглушил страшный грохот. Многотонный вертолет встряхнуло, словно взятого за шиворот нашкодившего щенка. Но лишь встряхнуло - и только. По звуку, а вернее по тому, что они пока были живы, капитан догадался, что сработал самоликвидатор гранаты. Оружие дьявола! В этот миг его осенило. Вот почему сербы не использовали свои гранатометы раньше, вот почему позволили отступить к вертолету группе TRAP! Еще бы - чем добивать поодиночке отчаявшихся морских пехотинцев, куда проще загнать их всех в вертушку, дать взлететь - и разом покончить со всеми всего одной надкалиберной гранатой. Грянул второй взрыв, и все силовые конструкции "суперстэллиона" вновь отозвались каким-то дребезгом. Но на сей раз этим дело не закончилось. Прошитый трассерами балканский пейзаж в блистере и боковых иллюминаторах начал, все ускоряясь, нестись по кругу, пока не слился в размытые причудливые полосы. Вертолет, вращаясь вокруг оси основного винта, терял высоту. - Рулевой винт отказал!! - отчаянно выкрикнула Мария Хуанита, лихорадочно дергая тумблеры. Первый пилот не ответил. В невероятном напряжении, без остатка пожиравшем все его внимание, он пытался выровнять машину. Капитан Мэтью заставил себя повернуться и, бросив взгляд в грузовой отсек, увидел перекошенные лица солдат. Один из них вдруг попытался вскочить, но центробежная сила сбила его на пол. Тогда он прополз вперед на четвереньках и, прислонившись к переборке, направил автоматическую винтовку прямо в спину пилотам. Стоя на коленях и кривя чуть задетую пулей щеку, он истерически завизжал, перекрывая вой турбин: - Взлетай! Взлетай, мать твою! Я не хочу!!! Капитан Мэтью опрокинул паникера тяжелым ударом в челюсть, испытав мимолетное наслаждение от того, что бьет белого. - Рулевой винт работает! - захлебываясь слезами счастья, доложила Мария Хуанита. - Мы сделали это! - капитан Грейс сумел наконец выровнять машину и под непрерывным обстрелом снова набрать высоту. "Главное теперь - уйти за гребень хребта", - думал Дядя Том. О возвращении на "Кирсардж" на искалеченной, едва удерживающейся в воздухе машине лучше и не думать! Не дотянуть. Но совсем рядом - нейтральная Албания. Всего какой-то десяток километров! Конечно, их ждет позор, а его лично - неизбежная отставка "без почестей"... Плевать! Зато его ребята будут живы. - Джерри! Рули на Албанию! Граница рядом. Интернируемся. Морские пехотинцы, затаив дыхание, прислушивались к спасительно ровному гулу турбин. Даже раненые притихли. О боли они вспомнят потом, когда поймут, что остались живы. Край гребня хребта внизу ушел под стеклянный нос вертолета всего метрах в десяти, и в этот миг самоликвидатор осколочной гранаты китайского производства заставил ее лопнуть прямо по курсу. Вспыхнул похожий нарождение маленькой новой звезды огненный шар, и лобовое остекление брызнуло в лицо первому пилоту. Капитан Грейс откинулся назад с иссеченным осколками лицом и обвис на привязных ремнях, ставших скользкими от его крови. - Джерри!! - душераздирающе закричала второй пилот и, бросив рычаг управления, закрыла лицо руками. Капитан Мэтью попытался в стремительном броске добраться до пульта, но не успел. Высота была слишком мала, и вертолет рухнул вниз, прямо на кроны развесистых грабов. Мелькнули, стремительно надвигаясь, зеленые ветви, и полные животного ужаса вопли погибающих людей потонули в оглушительном треске сминающихся конструкций вертолета. В краткий миг капитан морской пехоты США Томас Мэтью успел осознать неизбежность гибели. "На этот раз, похоже, все... - с непостижимой скоростью мелькнуло в его голове. - Эти белые найдут тысячу причин, чтобы оставить Бесс с ребятишками без страховки... Домик придется продать... О Господи! Да святится имя..."
Рухнув на гребень, "суперстэллион" разломился пополам. Толстый хвост так и остался на месте, застряв между валунами, а искореженная кабина с грохотом понеслась вниз, круша деревья. Двигатели все еще продолжали работать; мелькали, срезая тонкие стволы и цепляясь за камни, огромные лопасти, и вертолет, полулетящий-полукатящийся по склону, бился, как чудовищная раненая птица. А потом взорвались топливные баки, и над горами вырос оранжевый клубящийся столб пламени.
* * *
- Поручик, осмотрите место падения и соберите все, что может представлять интерес, - приказал майор Тамашаивич только что оторвавшемуся от пулемета младшему офицеру, обладателю аккуратной бородки, и обернулся к неловко переминавшемуся с ноги на ногу в ожидании распоряжений молодому долговязому унтеру. - Славко! Примешь разведвзвод вместо бедняги Милана. Бранко! Возьми всех санитаров, собери раненых и гони в госпиталь, в Призрен. Дальше сам знаешь. С пленными в штаб отправим Шелангера. Закат почти догорел. Красное и розовое сменилось черным и фиолетовым. Небо склонилось над долиной, как траурное знамя. Обломки вертолетов еще чадили, и трепещущий мертвенный свет языков пламени бросал на землю неровные блики. Призрачными тенями бродили меж них сербские солдаты, отыскивая что-то среди искореженных кусков металла, пластика и изуродованных трупов. Часовой на гребне горы, изнывая от скуки, пытался разобрать едва различимые надписи на оторванном хвосте вертолета. Ядовито-желтая поверх темной защитной окраски предупреждала, что стоять вблизи работающего рулевого винта - опасно. Часовой не сдержал горькой усмешки. Чуть дальше, у самого рваного края разлома, размашистыми корявыми буквами было написано "Иду и возвращаюсь!" Наверное, девиз экипажа. Вот тебе и вернулись... Часовой задумался, прислонив к валуну автоматическую винтовку. Высоко в небе загорались яркие, словно бриллианты, балканские звезды. В старину говорили, что когда где-нибудь умирает человек, с неба скатывается его звезда. Брехня это... Красиво, но брехня. Иначе над Сербией днем и ночью уже давно бы шли целые ливни из звезд! А ведь они по-прежнему на месте, сияют себе, прекрасные и безразличные к людским делам. Часовой достал из бокового кармана жилета никелированную губную гармонику, и вскоре над ущельем, погружавшимся в ночь, поплыла грустная мелодия старинной песенки, сложенной еще в пору Первой мировой сербскими солдатами, тосковавшими на острове Корфу о покинутой своей прекрасной родине. "Живела Сербия..."
* * *
Поздно ночью на базу начали возвращаться бойцы охранного батальона, следом за ними техники в своем неизменном "ЗИЛе", и последними откуда-то появились вконец измотанные резервисты - на одной "татре" вместо двух. Да и стало их гораздо меньше. Впрочем, летчики уже знали, что произошло в Призрене, - штурмовики по ошибке совершили налет на лагерь беженцев. Дело в том, что трансбалканское военное командование выделило недавно из своих запасов для беженцев несколько десятков армейских палаток, и штурмовики по трагической случайности, видимо, приняли аккуратные ряды темно-зеленых брезентовых шатров за расположение боевой части. С воздуха разобраться было и впрямь нелегко. Запасной же полк, формировавшийся в этом городе, от удара практически не пострадал. Вместе с бойцами охраны аэродрома, примчавшимися в Призрен, как только пришло сообщение о трагедии, запасники разгребали то, что осталось после налета, а вскоре приняли участие в молниеносно спланированной и исполненной операции по заманиванию группы TRAP в ловушку "на живца". И теперь, когда все кончилось, именно резервисты первыми "сломались", заливая крепкой ракией потрясения этого долгого дня - сначала налет на лагерь беженцев, а потом жестокий бой с вертолетами, бой, в котором погибла половина роты.
В стане русских бойцы охраны во главе со своим командиром этим вечером тоже пили, и к середине ночи на всей базе было трудно найти трезвого человека. Корсар, выйдя на улицу, оценил обстановку и, вернувшись, распорядился: - Наверх никому не выходить. У сербов "большой купон", и хрен его знает, какие эмоции мы вызовем. Мне так просто стыдно! Какие-то резервисты завалили "тандер" из трехдюймовой зенитки, что еще по цеппелинам, небось, стреляла, а мы просидели в норах, даже не дернувшись. Наверняка так или иначе нам это выскажут, но сегодня еще и морду могут набить. Вопросы есть? Вопросов не было. Измотанные летчики и сами не стремились наружу, и правильно было бы разойтись по отсекам, а не сидеть в "красном уголке", непонятно чего ожидая. Корсар собрался было скомандовать "отбой", но громыхнула дверь и в комнату ввалился Тамашаивич с налитыми кровью глазами: - Сволочи, - сообщил он с порога. Корсар внутренне подобрался, готовясь к неприятностям. Но дальнейшая речь майора показала, что имеются в виду не его летчики: - Свиньи пьяные. Знаешь, что сейчас эти запасные натворили? Уехали на радарную станцию, к женщинам. - Как ни странно, в подпитии Тамашаивич начинал заметно лучше говорить по-русски, это летчики отмечали уже не в первый раз. - Уж не знаю, как это вышло, но станцию они сожгли. Блок какой-то. Новый надо теперь доставать. Локатор был, конечно, так себе, но сегодня нам помог... - А что было сегодня? Почему здесь стреляли? - спросил Казак и тут же заработал сразу два враждебных взгляда - от Хомяка и Деда - мол, не лезь, человек и так на взводе. Но Тамашаивич ответил почти дружелюбно: - Здесь-то... Ну, этот Малошан, когда я забрал резервистов во второй раз, для засады, испугался, что его тут одного оставят. Распетушился, даже по колесам стрельнул. Девчонка со станции, понятно, решила, что началось, и полный рожок по кустам выпустила. Вот и вся перестрелка. - А Малошан что? - А ничего. Получил по морде, теперь скулу придется ремонтировать. Я его только что в город отправил. Ничего, обойдется. - А в городе что? - снова вмешался Казак. Вместо ответа Тамашаивич сунул ему под нос обе руки. Сначала Казак не понял, в чем дело, а потом увидел под каждым ногтем майора черный ободок... Не черный, а темно-красный! - Три раза мыл, со щеткой, - обыденно сообщил Тамашаивич, и также просто добавил: - Было еще хуже. Вот так вот сейчас в городе, - вздохнул он и направился было к выходу, но задержался и сказал: - Да, друг, чуть не забыл, зачем пришел, - он покопался в кармане и что-то вытащил. - Твое вроде, держи, - и вышел прежде, чем Казак успел разглядеть, что ему дали. - Чего это он тебе сунул, а? - поинтересовался Дед, и Казак опустил глаза. В его руках был серебряный крестик на витой цепочке. Цепочка была порвана, и между ее тоненькими звеньями застряли два длинных русых волоска. Благоевград. Старые бомбы Наутро после налета "тандерболтов" на Призрен случилось то, что предвидел Корсар. Несколько бойцов из охраны, увидев вышедших на воздух после ночи в духоте летчиков, вдруг остановились и зло что-то выкрикнули. Оказавшийся рядом подпоручик резко оборвал их и извинился перед русскими. - О чем они говорят? - поинтересовался Корсар, хотя ему и без того было все понятно. Малошан, лицо которого украшала свеженаложенная повязка, без особой охоты сообщил: - Называют вас трусами. Говорят, что героев рождают только горы, а на равнинах растут только тыквы. - Чтобы сгладить неприятное впечатление, он добавил: - Но вам-то не в чем себя винить. Боезапаса нет целиком по нашей вине. - Только кому от этого легче... - проворчал Корсар и вместе со своими товарищами убрался обратно в душное помещение - дышать воздухом всем как-то сразу расхотелось. Малошан последовал за ними. В "красном уголке" работал телевизор. Однако то, что вещал диктор Си-эн-эн, комментируя кадры воздушного налета на большой город, буквально бросило Малошана к экрану. Хомяк, неплохо знающий английский, принялся переводить: - Американское военное командование в ответ на вчерашнее заявление Павко Вазника о том, что его войска переходят к прямой поддержке сопротивления остатков войск боснийских сербов, заявило, что теперь Трансбалкания будет рассматриваться как государство, препятствующее установлению мира на Балканах. Вчера самолеты ВВС США, недавно прибывшие на базу в Благоевграде (ага, это, значит, в Болгарии), нанесли воздушный удар по штабам и учебным центрам боснийцев в Белграде... Так что же это, парни, Белград горит?! Да это же конец всему! Это уже не Босния, а Трансбалкания в войне! - Та-а-ак, - только протянул Корсар. Было ясно, что война на многострадальной балканской земле охватила теперь еще одно государство, еще один народ. Конечно, солдаты Трансбалкании, такие же сербы, как и по ту, боснийскую сторону границы, уже давно участвовали в боях, но до сих пор Вазник старался сохранить хотя бы видимость нейтралитета. Это делать было все труднее и труднее, но вступать в открытую конфронтацию с США казалось безумием. Однако бывают ситуации, когда лучше принять безумное решение, чем не принять никакого, и Вазник его принял. Может, он надеялся на чудо, а может, вспомнил запутавшегося болгарского демократа Кенчева, который в свое время не воспользовался ситуацией и не сделал решительного шага. Сюжет про Белград между тем закончился, пошла реклама кроссовок, но Малошан так и стоял уставившись в экран, а когда наконец повернулся к русским, Корсар увидел в его глазах слезы. Впрочем, голос подпоручика, когда тот заговорил, был таким же ровным и спокойным, как всегда: - Что ж, вы сами все видели. Думаю, нам скоро сообщат о новых целях и задачах, но пока... Пока ничего конкретного сказать не могу - Миротворцы... - пробормотал Казак, представив себе картину пылающего Белграда. - Значит, не только на Призрен был налет! И ведь известно, откуда летают, но что с ними сделаешь? - Да, "тандерболт" - это не "интрудер", - согласился Хомяк. - После него в том же Зворнике не сохранилось бы и половины того, что оставили после себя эти сволочи с авианосца, хотя надо отдать им должное - старались они от души. А мы сидим тут, как... - А что делать? - спросил Дед. - У нас даже фугасок нет. Не говоря уже о ракетах и радиолокационном обеспечении. Та станция, которая у них тут стоит, годится теперь только вместо микроволновки - кур жарить. Мощи до хрена, а толку никакого, тем более в горах. - Фугаски, говоришь? - в голосе Хомяка вдруг обозначилась заинтересованность, и он решительно заявил: - Хватит в ящик пялиться. Пойдем-ка... да хоть к тебе, пират, поговорим. А вы, Малошан, попробуйте послать кого-нибудь за комендантом и офицером по тактике, пусть зайдут к нам через полчасика. Дело будет.
-Да, конечно, вполне впечатляющая идея, - говорил спустя какое-то время, сидя на стуле в комнате Корсара, комендант Кадарник. Шелангеру стула не хватило, и он просто стоял у стола, внимательно глядя на расстеленную на нем карту - Но все же я не очень понял. Вам нужны именно русские бомбы из запаса? - Да, именно русские, советские, и из запаса базы, - терпеливо повторил Корсар. - Образца 1944 и 1946 годов, у вас ведь именно такие, я прав? - Но зачем вам... э... несовременные боеприпасы? - Они вполне подходят к держателям на наших самолетах. Хомяк лично применял такие в боевых условиях и берется руководить подвеской. - О, Афганистан?! - поинтересовался Шелангер, но Дед, весьма недружелюбно зыркнув на щеголеватого офицера, мрачно заметил: - А вам какая разница? - Нет-нет, никакой. А может, вам тогда и немецкие бомбы подойдут? У нас их есть! - Не "у нас их есть", а "у нас они есть" надо говорить, а то прямо Одессой повеяло, - поправил Шелангера Дед. - А вообще, насколько я знаю, немецкие нам не подойдут. Офицер тактики кивнул и заговорил снова: - Меня вот что еще беспокоит. Болгария пока считается нейтральной страной, и ваша операция против самолетов третьей стороны... Ну, словом, вы понимаете? - Да, - ответил Казак. - Вполне, но когда штурмовики совершат очередной налет, что бы вы предложили жертвам в качестве объяснения? Сегодня мне уже пришлось выслушать мнение молодых солдат из нашей охраны о налете на Призрен. И о нас, что не смогли хотя бы отомстить за эту трагедию! - А, это люди Тамашаивича... - отмахнулся комендант. - У его ребят слишком... как бы это сказать.... усиленные чувства. Попали в тихое и спокойное место, а думать продолжают, как в окопе. - Хорошо, что он тебя не слышит, - заметил Малошан по-сербски и продолжил по-русски: - Но они правы. А насчет Болгарии - сейчас там черт ногу сломит. Американцы настойчиво пропихивают к власти марионеточное правительство Ихванова, но подчиняться ему собираются отнюдь не все. Так что удар по Благоевграду осложнений с Болгарией не вызовет. - Хорошо. Да и болгарам не мешает лишний раз дать понять, что сербы не забыли их карательные батальоны! - согласился комендант. - При чем тут каратели? - удивился Казак, на что Малошан ответил: - А у вас в России разве не знают, что болгарские войска прославились на территории Сербии карательными операциями тридцатых годов? У нас ненавидели болгар до такой степени, что, когда в сорок пятом болгарские части вместе с советскими пытались "освободить" Югославию, партизаны их встречали огнем, несмотря на специальный приказ Тито. Вот так-то, а советская пропаганда, насколько я знаю, навязывала народу образ эдакого "болгарина-братушки", друга всех славян. - Спасибо за исторический экскурс, подпоручик, - холодно произнес Корсар, - но хотелось бы все-таки вернуться к теме. Я так понял, что возражения против нашей операции сняты. В таком случае, думаю, пора начать подготовку. - Хорошо, я отдам необходимые команды. - И комендант пошел к выходу. Следом за ним направился и Ян Шелангер, но у двери задержался. - Да, товарищи, - сказал он, - чуть не забыл. У меня для вас две, в общем, хорошие новости. У нашего штаба появился резерв в два самолета - случилось так, что летчики, готовившиеся на них летать, оказались слишком требовательны относительно условий оплаты. Так что если возникнут какие-то неполадки с материальной частью, я постараюсь, чтобы этот резерв был выделен для нас в первую очередь. И второе - вы сейчас говорили о радиолокационном обеспечении? Можете успокоиться: скоро положение с ним кардинально изменится. - Как? - не удержался от вопроса Казак. - Пусть это будет для вас сюрпризом! - улыбнулся офицер и закрыл за собой дверь. - Похоже, я был несправедлив к нему, - признался Хомяк. - Он, наверное, вполне толковый парень. Но все равно он мне не нравится, потому как пижон. Уже за дверью его догнал Дед. Он придержал офицера тактики за рукав и тихо сказал: - Послушай, Ян... Не надо заговаривать с нашими ребятами об их прошлом. Они по контракту не должны давать о себе никаких сведений, и не надо провоцировать их на нарушение условий. Понимаешь, люди, которые в России организовывали эту операцию, могут оказаться в неприятном положении, а девиз у них такой: "Если у вас есть проблемы, то у нас их нет. Но если они есть у нас, то ждите их скоро у себя". Шелангер молча кивнул и быстро ушел. Он догадывался, что в группе летчиков должен быть кто-то представляющий, так сказать, неофициальные интересы российской стороны. Но что в этой роли окажется миролюбивого вида солидный человек под псевдонимом Дед, он никак не ожидал.
* * *
Шелангер не ошибался - именно в Афганистане свежеиспеченный капитан, тогда еще молодой и стройный, впервые с удивлением увидел, как под его МИГ подвешивают бомбы времен войны. Но как потом оказалось, пролежавшие сорок лет на складах "гостинцы духам" взрываются ничуть не хуже свежеизготовленных. Для присмотра за подготовкой к вылету одного лишь Хомяка оказалось недостаточно. Добровольцы и резервисты, собравшиеся на базе, само собой, горели энтузиазмом, но без умения и навыков этот энтузиазм был как минимум бесполезен, а иногда и опасен. Особенно хорошо это знал Дед, который тоже наблюдал за подвеской вручную на свой самолет стокилограммовых осколочно-зажигательных бомб - с подъемниками на базе оказалось весьма туго. Пока с одной стороны бригада техников бережно пристыковывала бомбу к держателю, с другой два здоровяка из резервистов, дружно крякнув, вытащили из дощатого контейнера хвостатую чушку бомбы и попытались с налета пристроить ее на другую подвеску. Но держатель на замки не встал, мужики зашатались и побагровели, продолжая удерживать бомбу на весу. Дед с не свойственной ему прытью бросился вперед и подхватил стабилизатор в тот момент, когда резервистов уже стало ощутимо клонить вбок. И уже вместе они осторожно опустили бомбу обратно в контейнер, после чего Дед дал волю языку, закатив тираду минуты на четыре. Один резервист, выслушав, только и сказал: - Я немного учить русский язык в школе. Но таких слов нам не проходить. Эротика, да? Дед лишь махнул рукой и пошел смотреть, правильно ли подключают к замкам сигнальный провод.
Сидя за так называемым мобильным навигационным тренажером (МНТ), Казак по второму разу выполнил пролет по наиболее сложным участкам маршрута, ведущего к Благоевграду Отдаленный родственник игровых приставок "Cynep-3D", МНТ не мог быть полноценным тренажером воздушного боя, но для подготовки к вылету и изучения местности возможностей этого компьютера было вполне достаточно. Сидящий рядом Корсар увидел, что "полет" закончен, и спросил: - Ну как? Что нашел особенного? Казак уже знал, что Корсар практически не может пользоваться тренажером изображение в специальных очках правильно синтезировалось лишь при восприятии двумя глазами, и каждый "вылет" командира давал ему пару часов головной боли. Поэтому Казак на словах долго и подробно описывал Корсару выбранную схему захода на цель и "увиденные с воздуха" возможные позиции зенитных установок. - Ясно, теперь давай зови ребят, пусть тоже хоть по разу каждый пройдут этот маршрут. Черт, из всей команды я буду самый незнающий! Казак кивнул и вышел из комнаты. Он пока еще не вполне ориентировался в полутемных коридорах подземной базы, но ни Малошана, ни его подчиненных-переводчиков рядом не оказалось, и молодой летчик решил найти дорогу самостоятельно, по памяти. Тоннель шел сначала прямо, потом раздвоился, и еще раз. Казак потерял ориентир и попробовал повернуть обратно, но очутился в тупике. В сторону от него вела лестница вверх, и он наудачу решил подняться по ней. Подъем был коротким и закончился стальной дверью со штурвалом-запором. Она оказалась незапертой и выводила в неглубокую пещеру, освещенную через недалекий вход лучами солнца. Решив оглядеться снаружи, Казак направился к проему, слегка наклонив голову, чтобы не удариться о низко нависший свод. Грот выходил из горы несколько выше полосы, которая уже с этого расстояния была различима только посвященному. Склон порос невысокими соснами и можжевельником, и запах нагретой хвои был настолько приятен после холодного и безжизненного воздуха подземелья, что Казак решил не идти обратно в коридор, а добраться до уже знакомого входа поверху. Насвистывая, он принялся спускаться вниз, но не успел сделать и несколько шагов, как короткий окрик заставил его остановиться. Казак обернулся, не понимая, кто и откуда кричал, и тут же почувствовал сзади на локтях жесткую хватку чьих-то рук. Резко дернувшись, он увернулся от противника и высвободил из плена одну руку. Противник неожиданно легко поддался, но только затем, чтобы попробовать провести короткую подсечку, но Казак оказался проворнее и успел выхватить свой пистолет... И тут же получил удар в лоб. В глазах его потемнело, а тело обмякшим мешком рухнуло на землю. Минут через двадцать, взъерошенный и исцарапанный (тащили его явно без особого почтения), Казак сидел в скальном бункере перед Тамашаивичем, который его сердито выговаривал: - Зачем надо ходить через верхний выход? Никто не говорил ходить туда! Там стоит пост нашей охраны, и охрана словит незнакомых, которым не положено там ходить. Даже если это русский летчик. И сейчас, и потом так будет. Хочешь пойти - пойди ко мне, и я скажу как. Или сам пойду. Казак уже успел все объяснить и чувствовал себя как провинившийся школьник. К его счастью, экзекуция длилась не слишком долго - пришел Корсар и забрал Казака с собой. - Ну что? - спросил по дороге командир. - Еще растолковать или все понял? - Хватит, - вздохнул Казак, и Корсар подытожил: - Ну и ладно. Зато я теперь знаю, что за нашу безопасность можно не беспокоиться. Ты, так сказать, проверил охрану в действии. Хотя жаль, конечно, что это был не я. Интересно, меня бы этот боец тоже так запросто выключил?
В ходе окончательного обсуждения предстоящего вылета было решено нанести удар сразу, как только самолеты будут полностью готовы. Этого момента оставалось ждать недолго - самый хлопотный этап, подвеска бомб, был наконец-то закончен "с помощью лома и такой-то матери", как выразился Дед. Заправка горючим оказалась делом гораздо более легким - резервуары с керосином были расположены на верхних уровнях подземелья, и он шел в ангары самотеком. За это время Хомяк и Дед успели по разу "слетать" на МНТ, осваиваясь с маршрутом, и теперь, сняв очки, Хомяк во всеуслышание заявил, что без предварительной разведки этот налет будет авантюрой. На это Корсар заметил, что никто и никого не неволит и что товарищ Хомяк, конечно же, может оставаться на земле до тех пор, пока американцы не пришлют схему дислокации своих самолетов заказным письмом на имя Радко Харжича. Хомяк понял, что сейчас не время и не место брюзжать, и сумел обратить все в шутку, вызвавшись для такого дела поработать почтовым летчиком. Посмеялись, но после Хомяк все-таки вернулся к теме: - Ты, Корсар, конечно, прав. И конечно, я не останусь, тем более что это была моя идея с налетом. Пусть и авантюра, но вы ее одобрили. Формально да, нас никто не заставляет летать. А фактически - стоит посмотреть в глаза любого серба... Я человек не чувствительный, но ведь не выдержал! И знаю, что неправильно поступил, а по-другому не получилось. Корсар промолчал, потому что знал - примерно такие же чувства испытывал каждый член группы. С одной стороны, все сознавали, что очень трудно эффективно бороться в отрыве от современной структуры обеспечения с противником, у которого эта структура не только есть, но и доведена до максимально возможного совершенства. А с другой стороны - правильно сказал Хомяк. Стоит посмотреть в глаза любого серба, вспомнить рассказы Тамашаивича, и сразу становится неприятной сама мысль о том, что можно спокойно отсиживаться на земле, ожидая пока привезут ракеты, пока запустят новую РЛС, пока организуют разведку...
Запускать реактивный двигатель "сухого" в подземном ангаре было бы как минимум глупо - и сами ангары, и их вентиляция рассчитывались совсем на другие нагрузки. Поэтому в день, когда подготовка к рейду на Благоевград была завершена, под легкий навес рядом со створками ворот одного из укрытий подогнали пятнистый ЗИЛ с установленным в его кузове компрессором. В полдень эти ворота открылись, и пятящийся автомобиль, рыча и дымя, потянул на стальном тросе самолет Деда наружу. В это же время величаво отъехали в сторону ворота соседнего ангара, и "сухой" Казака тоже двинулся вперед, сопровождаемый дружным хоровым выкриком, по своему ритму и интонациям очень похожим на родное "Раз, два, взяли!!!". Облепленный людьми, как муравьями, истребитель медленно выкатил на стартовую позицию решили для скорости не ждать грузовика. Раздался нарастающий свист, мгновенно перешедший в раскатистый грохот, это Дед запустил двигатель; через несколько секунд грохот удвоился раскрутилась вторая турбина. Истребитель тронулся с места, и с каждой секундой ускоряясь, рванул вперед, прямо к поднимавшемуся у конца полосы склону. За сотню метров до него СУ-37 оторвал от полосы переднюю стойку шасси, как бы присел, продолжая нестись вперед на основных опорах, и через долю секунды уже летел, устремив острый нос к небу. Казак, провожавший истребитель взглядом, увидел, что пусковую машину уже подогнали к его самолету. Рукой, затянутой в перчатку, он перекрестил приборную панель и приступил к знакомой процедуре запуска двигателей. Взлет не был простым, но характеристики самолета позволяли выполнить его без особого риска. Поднявшись над горными хребтами, четверка СУ почти сразу же опустилась в лабиринт неглубоких ущелий. Часть пути проходила по маршруту, уже один раз пройденному во время перелета из Любимца, но назвать его "знакомым" было бы трудно. Местность под самолетом менялась слишком быстро, курс прокладывался автоматически, и случись что с автоматикой, никто из летчиков не смог бы найти дорогу обратно по наземным ориентирам. "Завтра же засажу ребят за тренажер, - подумал Корсар, привычно контролируя показания многочисленных индикаторов. - Нельзя так лететь, но что делать? Хорошо, что хоть карты с собой дали наши хозяева, правда без пометок что и где, и карт этих в три раза больше, чем надо. Чтобы враги не догадались", - он улыбнулся, вспомнив, как однажды, попав в командировку в Москву, они с сержантом-шофером пытались проехать по ней, ориентируясь по доперестроечной карте. Кончилось тем, что, попав в глухой тупик там, где был четко обозначен железнодорожный переезд, сержант, отлучившись в кусты, взял эту карту с собой, чтобы от нее оказался хоть какой-то прок. Самолет круто завалился на крыло, отслеживая очередную неровность рельефа, и воспоминания о Москве оборвались. Корсар глянул на часы - до цели оставалось десять минут. Истребитель его два раза мигнул огнями, и, повинуясь этому сигналу, группа начала перестраиваться. Дед и Казак взяли правее и вскоре отдалились на расстояние нескольких километров, затерявшись на фоне зеленых и коричневых склонов, щедро освещенных заходящим солнцем. Впереди лежали уже не горы, а предгорья Балкан, где и была расположена база Благоевград. Раздался короткий тревожный писк, и на дисплее возникла картинка, не оставляющая сомнений их самолеты обнаружены. Теперь не было смысла хранить радиомолчание и продолжать полет на низкой высоте. По команде Корсара Хомяк легким движением потянул ручку на себя, и истребитель послушно задрал нос к небу, набирая высоту. Через несколько секунд на экранах перед каждым летчиком возникла схема расположения позиций вражеской техники, наложенная на карту местности. Компьютеры сделали свое дело, но решение всегда остается за человеком. И Корсар это решение принял: - Хомяк, бьем цели в порядке пять, три, восемь. Дед, Казак, - по первоначальному плану. Хомяк в своей кабине усмехнулся. Как опытный боец, он уже и сам наметил именно такой порядок ударов: сначала вон та подозрительная высотка, где сам Бог велел поставить ЗРК, и, скорее всего, отметка цели на нем скрывает именно зенитный комплекс. Потом по ходу полета - весьма активно работающий радар, под излучением которого "сухие", небось, чуть ли не светятся, и дальше уже будет объект на самом аэродроме - в одном из окон на экране телекамера уже его показывает, это установка "Вулкан", что на бронетранспортере. "С ней надо поаккуратнее!" - заметил себе Хомяк и устремился к цели. Пара Казак - Дед подходила к аэродрому со стороны, перпендикулярной направлению налета Корсара и Хомяка. Как планировалось заранее, командир со своим ведомым брали на себя подавление зенитной обороны противника, одновременно вызывая его огонь на себя. Оставшиеся два самолета должны были нанести удар по аэродрому. Заложив глубокий вираж, Казак уже не на экране, а непосредственно увидел вклинившуюся инородным пятном в зеленые квадратики полей и садов территорию авиабазы, сплошь поросшую унылой темно-серой травой. Короткий ряд ангаров, и дальше, на рулежной дорожке, выстроившиеся в ряд крестообразные силуэты. Широко раскинутые прямые крылья, толстые обрубки двигателей около хвоста... "Тандерболт-2"! Дальше на полосе виднелись три больших реактивных транспортных самолета, скорее всего С-17. Справа, на подходах к базе, вспухли несколько разрывов, над ее взлетной полосой пронеслись две стремительные тени, и угловатый бронетранспортер, стоящий там, подпрыгнул от близкого взрыва и опрокинулся. "Теперь наша очередь!" - и Казак перевел истребитель в пологое пикирование. Бортовой вычислительный комплекс услужливо подсветил ближайший штурмовик лазером, хотя для бомб времен Второй мировой войны в этом никакой необходимости не было. Впрочем, Казак сейчас об этом не думал. Он напряженно ждал, когда загорится светодиод команды на ручной сброс, и когда тот наконец вспыхнул, нажал на кнопку. Серия из четырех осколочно-зажигательных бомб ушла вниз, а Казак рванул истребитель вверх, чтобы не попасть под свои собственные осколки. Почти сразу же после первых взрывов над стоянкой пролетел "сухой" Деда, тоже сбросивший четыре бомбы, параллельно серии Казака. Теперь все четыре истребителя разворачивались для следующего захода на базу, где на полосе уже горели два-три штурмовика и в стороны от них разбегались маленькие человеческие фигурки.
Последний из четырехмоторных реактивных транспортников С-17 прилетел в Благоевград совсем недавно, буквально за два часа до налета. Кроме расширенного полевого узла связи и мобильной закусочной (какой же американский солдат будет воевать там, где нельзя съесть гамбургер и после этого позвонить домой?), этот самолет привез и менее мирный груз: три одноосных полуприцепа, составляющих вместе зенитно-ракетный комплекс "Рапира". На двух прицепах были установлены пакеты направляющих с уже установленными ракетами, а на третьем возвышался разрисованный зелеными и черными пятнами пост управления. Задержка с прибытием самолета сбила расписание развертывания противовоздушной обороны штурмового крыла, и чтобы наверстать упущенное время, расчет "Рапиры" погнали разворачивать комплекс сразу же, не дав ни отдохнуть, ни помыться после длительного перелета. - И кто это выбирал для нас позицию, а, сержант? - мрачно спросил один из солдат, когда тягачи затормозили перед стареньким сельским домиком в километре от базы. Сержант ответил не менее недовольно: - Какой-то умник в штабе. Ему все равно, а нам придется по двадцать минут бегать до столовой. Пусть с обедом машину присылают. - Эй, там, заткнитесь! - раздался голос командира расчета, офицерский чин которого, хотя и невысокий, обязывал считаться с мнением начальства. Однако в глубине души немолодой первый лейтенант был согласен с сержантом: "Да и вообще, кому это нужно? Болгарская авиация под нашим контролем, а все у сербов давно посбивали... Нет же, гонят..." В этот момент со стороны аэродрома раздались первые взрывы, а через несколько секунд перед глазами изумленного лейтенанта с грохотом пронеслись два трехкрылых силуэта. Эти самолеты не были ему знакомы, и опознавательные знаки он тоже не разглядел, но в этом и не было нужды. Достаточно было и того, что за собой они оставляли смерть и разрушения. В одну секунду лейтенант вспомнил, что станции целеуказания нужно три минуты только на разогрев, что еще не установлена антенна командного канала коррекции, и принял единственно возможное в такой ситуации решение. - Чертовы ублюдки! - заорал он на свой расчет так, что казалось, его голос перекрыл грохот реактивных двигателей неизвестных самолетов. - Холодный пуск с ручным преднаведением!
* * *
Корсар и Хомяк первыми завершили вираж и вновь направили самолеты к авиабазе, чтобы пройти над ней уже с другой стороны. Но в этот момент около неприметного крестьянского двора в километре от взлетной полосы взметнулись в небо клубы пыли, взбитые мощными двигателями ракет. Практически сразу же ракеты взяли направление на пару Корсар - Хомяк, и у каждого из них в наушниках прозвучал тревожный сигнал - бортовой комплекс предупреждал летчиков об опасности. Услышав этот сигнал, оба пилота почти одновременно взяли ручку на себя, сбрасывая обороты двигателей. Система управления вектором тяги добавила свой разворачивающий момент к полностью отклоненным рулям высоты, и истребители, словно поддернутые невидимой нитью, мгновенно перешли от горизонтального полета к вертикальному набору высоты. Теперь они летели уже не пользуясь подъемной силой крыльев, искусственно ослабленная тяга двигателей почти не помогала самолетам подниматься. Две многотонные крылатые машины, словно подброшенные вверх камни, с каждой секундой замедляли свое движение и наконец, застыв на неуловимое мгновение в неподвижности, оба СУ-37 величаво перевалились на нос и стали падать вниз. Во время выполнения этой фигуры высшего пилотажа, известной зрителям аэрошоу под названием "колокол", самолет почти сбрасывает скорость, сбивая ракету со следа, а когда набирает ее вновь, ракета окончательно теряет свою жертву. Однако исполнение этого трюка - всегда риск даже для опытного пилота, потому что потеря скорости чревата снижением управляемости и устойчивости машины. Буквально на полторы секунды раньше Хомяка Корсар вновь дал турбинам своего самолета полные обороты, но именно этих полутора секунд не хватило ему, чтобы уйти от атаки. Вытягивая свой СУ из начавшегося пикирования вверх, он вдруг ощутил мощный удар по корпусу, и тотчас его истребитель завертелся в небе, словно ввинчиваясь в его голубизну. Остановить это вращение было невозможно, самолет отказывался подчиняться. Корсар понял, что дело дрянь, и внезапно вспомнил слова своего инструктора в училище: "Если дело дрянь - помните, ребята, вы нам дороже самолета. Дергай ручку, и кости за борт!" В следующую секунду Корсар решительно схватился за рычаг катапульты. Хомяк видел, как рядом с хвостом самолета Корсара взорвалась ракета, и инстинктивно бросил истребитель в сторону, чтобы не попасть под осколки. Несколько легких ударов по корпусу он все же ощутил, но ни одна из систем не дала сбоя. "Откуда взялись ракеты?" - Хомяк быстро взглянул на экран, а потом перевел взгляд на землю. Увидев оседающий столб пыли справа позади себя, он бросил "сухого" в такой резкий разворот, что от перегрузки потемнело в глазах, но зато, когда перегрузка отпустила, отчетливо увидел точно впереди по курсу три "тележки" - одну с пятнистым контейнером станции управления и две пусковые установки, одна из которых и произвела залп. На направляющих второй красовалась гроздь ракет, готовых к пуску. Бомб у Хомяка уже не оставалось, и потому, несмотря на необходимость беречь снаряды на случай встречи с воздушным противником, он выпустил длинную очередь, середина которой пришлась как раз по позиции зенитно-ракетных установок. Хомяк видел, что попал, но неприметный сельский домик уже пронесся под брюхом "сухого", а разворачиваться, чтобы оценить результат обстрела, времени больше не было.
Увидев несущийся на позицию самолет, лейтенант нырнул в оказавшуюся рядом очень кстати канаву; через секунду рядом с ним в жидкую грязь плюхнулся и сержант, а когда рев турбин прокатился над их головами, и лейтенант, и сержант одновременно вскочили. Разрывы 30-миллиметровых снарядов разворотили борт станции управления, и лейтенант понял, что оператор, пытавшийся все же экстренно ее запустить, вряд ли закончит свою работу. Но это бы еще ничего - несколько выстрелов попали в готовую к запуску ракету, вызвав детонацию ее твердотопливного двигателя. Из сопла била струя огня, и прицеп резво разворачивался вокруг упертого в землю дышла-подставки, прочерчивая заторможенными колесами в мягкой земле глубокую борозду. Поняв, что случится в ближайшие секунды, лейтенант толкнул сержанта, и они вместе бросились прочь, не разбирая дороги. Жаркая взрывная волна догнала их и швырнула в придорожные кусты. Пришедший в себя первым сержант кое-как вытащил лейтенанта из колючек обратно на дорогу Лейтенант открыл глаза и произнес слабым голосом: - Сержант, по-моему, одного из них мы все же достали. Или мне это привиделось? - По-моему, вы правы, сэр. Точнее нам скажут на базе, если только я сумею вас туда дотащить. Похоже, машины с обедом сегодня мы не дождемся. Лейтенант слабо улыбнулся и вновь потерял сознание.
Казак, уже набравший высоту, видел внизу растущее облако дыма и вспышки пламени. Горела чуть ли не половина "тандерболтов", а от одного транспортника остались лишь обломки, составлявшие контур места, где он стоял. Еще два столба дыма поднимались в стороне от базы. Увидев, что в их группе теперь только три самолета. Казак понял, что означал этот зловещий контур. Разворачиваясь, чтобы присоединиться к группе, он заметил на фоне земли нечто похожее на белый лоскут парашюта, но был ли это и в самом деле парашют уцелевшего летчика, Казак утверждать бы не смог. - Отработали, идем домой, - произнес Хомяк в микрофон, взяв на себя обязанности командира группы, и бросил прощальный взгляд на разгромленную авиабазу. Два истребителя пристроились сзади. В голове мелькнула неприятная мысль: "Первый вылет - и сразу первая потеря. Бардак это, а не работа!" Обратный путь показался Казаку в два раза короче и быстрее - находясь под напряжением первого настоящего боевого вылета, он не думал о времени. "Для Хомяка и Деда, наверное, это все привычно и обыденно, - размышлял он, вспоминая то немногое, что ему было о них известно. - Наверняка для них не будет слишком большим потрясением гибель Корсара. Хотя, с другой стороны, невозможно представить, чтобы к этому событию они отнеслись совершенно спокойно. А может, это вовсе и не гибель, может, то, что я видел, именно парашют, и наш одноглазый пират успел-таки катапультироваться?" Казак невольно прошептал короткую молитву о том, чтобы именно так все и оказалось в действительности. Впрочем, спасение в данных обстоятельствах для Корсара еще не означало быстрого его возвращения ни на базу, ни в Россию. Казак слабо себе представлял, какие силы сейчас обладают реальной властью на территории Болгарии, но подозревал, что русского волонтера, сражающегося за сербов, вряд ли встретят с распростертыми объятиями.
Полоса подземного аэродрома открылась так же внезапно, как и в первый раз, и заходить на посадку пришлось с ходу. Когда машина Казака катилась последние метры по полосе, он увидел бегущих к нему из укрытия двух человек с ведрами воды. Они, не дожидаясь полной остановки самолета, нырнули под его плоскости и с размаху выплеснули воду на покрышки основных колес шасси. От разогретых покрышек поднялось облачко пара, но теперь по крайней мере можно было не опасаться, что пневматик вновь, как в случае с самолетом Корсара, разлетится от повысившегося давления. Казак даже вспомнил, как утром назвал Хомяк эту процедуру - "Баграмский душ". Уже выруливая к створкам ангара, истребитель прокатился мимо четырех техников, которые стояли на краю полосы и смотрели вдаль, туда, откуда должен был показаться четвертый самолет. Один повернул голову и вопросительно глянул на Казака, но тот смотрел только вперед: не хватало еще повредить самолет, загоняя его в ангар, тем более сейчас, когда в бою они и так уже лишились одной машины. Мелник. "СвалЕный летец" Чувствуя, что взмок как мышь, Корсар сдернул наконец полотнище парашюта с проклятой ветки. Непослушными пальцами он скомкал и обмотал стропами синтетический ворох - и огляделся. Голова гудела, переполненная обрывками лихорадочных мыслей. Все произошло слишком быстро. Но главная мысль стучала в висках торжествующим колокольчиком: "Жив, жив, жив..." "Пока", - заставил он себя сделать неприятное уточнение. Корсар вдруг вспомнил, что, например, подготовка американских пилотов обязательно включает специальный курс по выживанию в дикой местности. Он же об этом знает только понаслышке. Его собственные воспоминания далеких курсантских времен вряд ли могли тут помочь, разве что пригодится его более или менее сносный навык ориентирования на местности. Похоже, придется руководствоваться в основном здравым смыслом. Итак, во всех книгах и фильмах шпионы первым делом прячут парашют. Корсар поймал себя на том, что уже некоторое время глядит на большое дупло в мощном кряжистом дереве в каком-то десятке метров от него. И через минуту свернутый в кокон парашют был запихнут туда вместе с защитным шлемом и подвесной системой. Здравый смысл выдал ему еще одну рекомендацию к действиям: покинуть место приземления. Корсар забросал дупло прелой листвой, слез с дерева и побежал прочь, наметив ориентиром ближайшую вершину, но долго, как на тренировках, бежать не получилось. Конечно, полторы тысячи метров над уровнем моря не такая уж головокружительная высота для летчика, и все же он на удивление очень скоро выдохся. "Слева горы, справа горы, а я маленький такой", припомнилась ему старая песенка. Действительно, из кабины сверхзвукового истребителя этот пейзаж воспринимается совсем по-другому! Там летчик ощущает себя повелителем скорости и пространства, а горы под ним - просто рельефная карта. Однако, решил Корсар, лирику в сторону. Для начала инвентаризация. Что имеем - в плюс. Каждая мелочь сейчас может оказатьс.я спасительной, так подумал Корсар, распаковывая подсумок с аварийным комплектом. С каким-то особым вниманием он разглядывал каждый предмет. Рыболовные крючки, леска, проволока, спички, нитки, пластырь, бинт и скупой набор лекарств, сухое горючее, свеча, фонарик, монокуляр - половинка бинокля, котелок и пластмассовая фляга, очень скромный сухой паек и трубочка с фильтром для питья из лужи. Перебрав эту полезную мелочевку, Корсар обратился к инструментарию иного рода - довольно увесистой части снаряжения. Он погладил вороненый металл ствола "бизона", передернул затвор, досылая патрон. Прикосновение к оружию рождало уверенность в себе, и он повесил автомат на шею. Ей-Богу, одним ножом в такой ситуации ему не обойтись. "Но вообще-то мрачные мысли надо выбросить из головы, - строго заметил себе летчик. - Выживание, - он где-то читал, - начинается в сознании. Красиво звучит. То есть если ты считаешь себя беззащитным, то хоть гранатометами увешайся, хоть в танк залезь, все равно ты пропал. Логично. А еще нельзя жалеть себя и сокрушаться о случившемся". Ну уж с этим-то как раз все было в порядке. Корсар поправил повязку на глазу и с удовольствием развернул карту. Грех жаловаться, карты выдали превосходные. Каждый холм, да что холм - отдельные хаты видно! Вот Благоевград, вот этот проклятый аэродром. К карте бы еще приемничек спутниковой навигации, маленькая такая коробочка. Жмешь кнопку - и через пару минут получаешь результат, то есть свое месторасположение. Впрочем, что о этом... Но и без спутников ясно, что вокруг - горы хребта Пирин. Надо полагать, он находится где-то между Мелником и Разлогом, вокруг должна быть куча мелких селений, так что определиться будет можно. Придется выбираться к жилью если, судя по карте, с водой в этой местности все о'кей, ручьев тут просто уйма, то еды, как ни растягивай, больше чем на пару дней не хватит. Еще с недельку можно поголодать, а потом? Суп с котом? Только кота этого здесь поди поймай. Летчик усмехнулся, свернул карту и встал, уже все для себя решив. Здесь Македония. И живут здесь, как и по ту сторону границы, македонцы, привыкшие, Корсар слышал, партизанить в горах еще с прошлого века, со времен бесконечных войн с турками. Они занимались этим и перед Первой мировой войной, и во время нее, и после, и во Вторую мировую... Да и потом в этих Горах мира не было - болгарские македонцы выступали за присоединение к Македонии югославской. И было бы странно, если бы и сейчас, в такое смутное время, во всей округе не нашлось бы двух-трех отрядов повстанцев. Обойдя вершину по склону, Корсар спустился с другой стороны и вскоре уже шел вдоль маленького весело журчащего ручья, бегущего по камешками и корням сосен. Улыбнувшись жизнерадостности своего "попутчика", Корсар плеснул воды в лицо, напился и наполнил флягу. Потом он вытащил компас и попытался сориентироваться, хотя в принципе можно было идти куда угодно. Впрочем, населенных пунктов, пожалуй, к юго-востоку будет побольше. "Что ж, - решил он, - туда и пойдем".
* * *
К счастью, местность оказалась вполне проходимой. Склоны, густо поросшие грабом и лиственницей, были временами круты, но все же не отвесны. Всегда можно было найти место, где поставить ногу или хотя бы опереться рукой. За три дня вынужденного горного туризма Корсар не раз встречал симпатичные ровные участки, которые окрестил про себя "альпийскими лугами". Эти места словно предлагали путнику поваляться вволю на усыпанном поздними цветами разнотравье, но Корсар обходил их стороной. К тому же сегодня утром один лужок преподнес ему сюрприз. Когда в маленьком просвете между деревьями впереди Андрею почудилось какое-то движение, он сначала замер, а потом осторожно подобрался поближе. На освещенном косыми лучами солнца горном пастбище шевелилась серая масса стада. Вокруг овец весело носились мохнатые псы. Весь завтрак летчика состоял из половинки ржаного сухаря и остатков тушенки. Попытки перейти на подножный корм дали пока весьма скромные результаты в виде резиноподобных сыроежек, которые он, нанизав на прутики, жарил над костром, и горсточки земляники, вероятно перепутавшей времена года. Поэтому, само собой, такое количество гуляющего на свободе потенциального шашлыка вызвало у Корсара вполне определенные мысли. Он сглотнул слюну и, проследив за огромным кудлатым псом, обегающим отару справа, наткнулся взглядом на далекую неподвижную фигуру на пригорке. Он посмотрел в свой монокуляр - пастух был весьма колоритен. Высокий, густобровый, с щетиной, которая еще не успела стать бородой, он был одет в национальную длиннополую жилетку-кожух и джинсы, оплетенные снизу ремешками от обуви, чего-то вроде мокасин. Густые волосы венчала каракулевая шапка, похожая на кубанку. За роскошным, усыпанным металлическими бляшками поясом торчал кривой нож, на одном плече висела внушительная фляга в чехле, а на другом - карабин СКС, знаменитая принадлежность советских почетных караулов. Впрочем, несмотря на это, карабин всегда считался серьезным оружием, особенно в умелых руках. Весь облик пастуха не располагал к каким бы то ни было контактам. Корсар колебался, пытаясь рассмотреть выражение его лица, и не заметил, как ветер переменился. Первой отреагировала на это маленькая верткая собачка. Она повернула морду к лесу и залилась громким лаем. Остальные четыре псины, крупные "волкодавы", насторожились, подняли уши и дружно, как по команде рванули вперед. Не ожидавший такого поворота дел, Корсар на какое-то мгновение растерялся, но, увидев, как чабан срывает с плеча карабин, вскочил на ноги и кинулся в не слишком густую чащу, не собираясь, в общем, убегать слишком далеко требовалось только найти место, чтобы укрыться от собак и пастуха, больше похожего на разбойника. Подгоняемый холодящим спину ощущением погони, Корсар взлетел по сучьям старого граба и устроился в развилке толстых ветвей, напряженно прислушиваясь. Но прошло несколько минут - и ничего, в конце концов он залез повыше, раздвинул ветви и опять достал свою оптику Собаки, как прежде, бегали вокруг отары, разве что временами останавливались и посматривали в его сторону. Пастух тоже был на прежнем месте, только карабин перекочевал с его плеча на грудь. "Зараза!" - вслух выругался Корсар. Получается, он так ломился со страху сквозь лес, что даже не услышал свиста или оклика, возвратившего собак на место. С чувством облегчения и раздражения одновременно он спрыгнул на землю и пошел прочь от этой поляны. Приближался вечер, обостряя проблемы уходящего дня. Интересно, а как бы действовал на его месте летчик-янки? Замочил бы всю свору вместе с хозяином и нажарил бы стейков? Вряд ли. Скорее под каким-нибудь кустом чавкал бы аварийным шоколадом, пока спасательный маяк оглашает эфир своими воплями. И не лез бы никуда, дожидаясь, пока за ним прилетит вертушка, а то и две, с командой лекарей и со взводом морских пехотинцев, которые, выпучив глаза, будут поливать свинцом все, что движется и что не движется. От вороны в кустах до подозрительно колышущейся ветки - по крайней мере так обычно бывает в фильмах, которых Корсар и до поступления в училище, и во время учебы просмотрел великое множество. В фильмах этих вертолет непременно должен увезти летчика на родной авианосец, а там, глядишь, и сам президент в Вашингтоне пожмет ему руку перед телекамерами. Так что герою можно не суетиться - особенно если за пазухой и под задницей по химической грелке. При мысли об еще одной холодной ночевке настроение Корсара испортилось совершенно. Может, все же плюнуть и развести костер? По идее, если его ищут, то обнаружить могут либо с собаками, либо с воздуха инфракрасным детектором. Прошлой и позапрошлой ночью он заворачивался в накидку: блестящая металлизированая пленка экранировала тепловое излучение тела. "Может, ее над костром растянуть? Поразительно, какая чушь лезет в голову с голодухи! Ясно же, что горячий воздух не спрячешь, а полезную вещь загубишь. Может, и не ищет меня никто, а придется мерзнуть..." Усталый и обозленный Корсар вдруг поймал себя на мысли, что, предложи ему кто-нибудь сейчас вернуться обратно в свой теплый кабинет и забыть всю эту историю как страшный сон, он бы, пожалуй, ни за что не согласился. "Черта с два! произнес Корсар вслух. - Выберусь и снова буду летать, чего бы мне это ни стоило!" Но есть все равно хотелось. На обед он съел последний сухарь - томительно перемалывая во рту кисловатую кашицу, стараясь подольше не сглатывать. И грибов что-то больше не попадалось. "Спокойно, спокойно. Что мы еще там знаем о подножном корме? Негры в Африке, например, едят саранчу. Прекрасно, как только налетит саранча, все проблемы решатся сами собой. Французы лягушек употребляют - только в этих ручьях, похоже, лягушки не водятся. А еще дождевых червяков с солью можно попробовать. Сплошной протеин! Ну что, пошарить под камнями или оставим червяков на десерт?" Корсар сплюнул и поднял глаза к темнеющему в просветах листвы небу Пожалуй, перевал, который вот-вот ляжет ему под ноги, станет на сегодня последним. Можно будет присмотреть местечко для ночевки, думал он, методично переставляя ноги в прочных, удобных, но заметно потяжелевших ботинках. Последние метры оказались особенно нелегкими, и пришлось перекинуть "бизон" за спину, чтобы помогать себе руками. Фу, все, передых! Он окинул взглядом окрестности и вздрогнул от неожиданности. В глаза сразу бросились неярко светящиеся в наступающих сумерках окна большого строения, расположенного на соседней горке. Среди дикого ландшафта нелепо смотрелись три его этажа, вытянувшиеся в длину, деревянная терраса вдоль фасада и многошатровая крыша... Те одинокие дома, что до сих пор встречались Корсару и куда он по тем или иным причинам предпочел не соваться, выглядели совсем по-другому! Но столь желанной темноты он так и не дождался. Поднялась почти полная луна, и яркие южные звезды превратили все вокруг в подобие черно-белой фотографии, перетемненной неумелым любителем. Корсар убрал монокуляр, в который разглядывал местность, выбирая наиболее подходящий маршрут, и поднялся на ноги. Глотнул воды из фляги, кинул в рот щедрую горсть таблеток глюкозы с витамином С, припасенных на такой случай, и попрыгал не месте. Ничего не гремело, ни за спиной, ни на поясе. "И последнее... - сказал он сам себе, зачерпывая ладонью влажной земли из-под ближайшего дерева и щедро размазывая ее по лицу - Жаль, зеркала нету!" вздохнул он, закончив свой камуфляж, и начал спуск. "Нет, ночные прогулки по горам - занятие для сумасшедших, - подумал Корсар, растирая ушибленное колено, когда наконец добрался до удобных для наблюдения за домом кустиков, - и фонарь нельзя включить... Или можно? Картина-то вон какая мирная... Терем-теремок, не низок, не высок. Окошки мерцают, путников зазывают. И кой-кого уже зазвали: со второго этажа доносится тихая музыка и вроде разговор?" Корсар усмехнулся - войти да поздороваться, к беседе присоединиться... Только вот что делает за домом та темная фигура, обозначенная огоньком сигареты? Гуляет? Странная какая-то прогулка: то скроется за углом, то снова высунется. И одежда на гуляющем больно форму военную напоминает, и "калаш" на плече. Если это часовой, то тоже странный. Руки в карманах, курево в зубах, стоит задрав голову, считает звезды. Непредсказуемый какой-то он, вот что плохо. Когда появится опять, неизвестно. Но все же придется рискнуть. Стараясь быть тише воды, ниже травы, Корсар подобрался к террасе, подтянулся наверх, распластался у стены под окном и прислушался.
* * *
Разговаривающие находились где-то рядом. Корсар попытался разобрать, о чем речь, и вдруг обнаружил, что разговор, в общем ему понятный, идет по-английски. "Не такая уж и дурацкая вещь эти боевики! При случае и объясниться смогу.. Хомяка б сюда!" Говорили двое и говорили они... Корсар первую секунду не поверил своим ушам: говорили как раз о нем! Ну, вернее, не конкретно о нем, а о летчике, сбитом неподалеку. Один голос был густой, хрипловатый, и Корсар почему-то сразу представил себе крупного негра, бритого и губастого, говорил он отчетливо и чуть заторможено. Ага, значит, разбившийся истребитель они уже нашли и сейчас ищут... так, точку приземления пилота. Жалуется на пересеченную местность, ругает "чертовы горы". Мол, в Персидском заливе было легче. Еще бы. Обещает второму (голос выше, выговор невнятней) завтра геликоптером перебросить его вместе с туземцами поближе к сбитому самолету. Обсуждают, сколько этих туземцев оставить в городке. Решили - пятерых. Нож на ремне неприятно вдавливался в печень, и Корсар пошевелился, устраиваясь поудобнее и продолжая напряженно, изо всех сил вслушиваться. Теперь ругался визгливый. "Черт бы побрал этих ленивых тварей! В горах партизаны, а они только пьют и дрыхнут". Уверен, что больше половины сейчас торчат в местном кабаке. Вместе с командиром - трусливой свиньей. Хочет поскорее вернуться в Благоев, в батальон, в соседстве с которым "эти ублюдки" ведут себя почти пристойно. Первый голос попытался его утешить. - Расслабься, сержант! Смотри, каких девочек я привез. Даже немного говорят по-английски. И достались по дешевке. А кстати, разве не приятно обнаружить в этой глуши неплохой бар? Твои туземцы, к счастью, не успели выжрать здешние запасы. Выпивка вполне приличная. И крыса-бармен, которому ты догадался ткнуть пушкой под ребра, наливает бесплатно. Туземцы, конечно, вонючие подонки, но они знают эти горы. И премиальные за поимку русского получим мы, а не они! Хорошие премиальные! Это говорю тебе я, сержант Рой Шерман, человек с тремя сердцами. Одним своим и двумя пурпурными. И еще я тебе скажу, что ловить чужих пилотов на своей территории гораздо веселее, чем вытаскивать своих с чужой! Поверь моему опыту, Ник, при этом можно отлично развлечься. Неделю назад в Боснии мы тепленьким взяли сбитого серба. Он пытался сопротивляться и ранил лейтенанта. Так одному нашему парню пришла в голову забавная идея: привязать пленника за ноги к двум вертолетам и немного прогуляться. Сначала рядышком, потом разойтись. К сожалению, оказалось, что он завалил какого-то хорватского аса, и пришлось отдать его союзничкам. А у этих недоносков ни на цент фантазии. Прибили к забору и швырялись ножами, пока не надоело, а потом последним гвоздем прибили ему к голове летный шлем. Ребята были недовольны. - Да уж, - отозвался визгливый, - у вас там народ веселый. Я слышал, один из ваших подкинул мусульманам красивую идею насчет мобильной машинки для решения сербской проблемы. Отработавший ресурс реактивный движок в кузове грузовика и поворотный желоб с ленточным транспортером над ним. Чертовски дешево и практично, Рой! А недавно нам удалось поймать партизанскую связную. Накрыли ее в Тошево, прямо в полицейском участке! Вместе со всеми местными копами! Они были с ней заодно. Если бы не один из них, вахмистр, мы бы так ничего и не узнали. Представляешь, этот тип продал своих коллег всего за семьсот долларов. - Все равно, Ник, вы ему переплатили. Хватило бы и пятисот. - Скорее всего. Он - настоящая дешевка. Говорят, партизаны уже приговорили его к смерти, так я ему цветы на могилу не пошлю. До Корсара донеслось бульканье, потом какая-то возня, взвизгнула и захихикала женщина. И после этого невидимый Ник продолжил: - Значит, копов мы сразу вывели в расход. А девку привезли в Благоевград. Всех туземцев из казарм согнали без оружия во двор, взяли на прицел и по приказу нашего лейтенанта устроили им проверку на лояльность. Они как в строю стояли, так по очереди ее и трахали. Сначала просто, а потом палкой. С рассвета до обеда. Последним не повезло, им пришлось иметь дело с трупом. - И что, никто не отказался? - Были, ха-ха, слабаки. Эти отделались упражнением с палкой и оплеухой от капитана. Нашелся и такой, что упирался до последнего. Сержант Эксишихеров. - Боже, как только ты запоминаешь эти кошмарные имена! - Просто в отличие от тебя и других счастливчиков, ночующих на авианосцах, мне приходится все время иметь дело с туземцами. Будешь в штабе - попроси для меня прибавку к жалованью! - Непременно. Так что там с этим сержантом? - Ничего особенного. Я трахнул его самого черенком ихней саперной лопатки, а лейтенант отдал его под трибунал за невыполнение приказа. Зато остальные вели себя смирно и даже очень старались, ха-ха-ха! Корсар слушал затаив дыхание и чувствовал, как его охватывает странное ощущение нереальности. Может, он что и не разобрал, но общий смысл уловил четко, и его пальцы до боли ежались на прикладе автомата. Он очень ясно представил, как его, связанного, кладут вниз лицом на горячую резиновую ленту и та начинает двигаться, тянуть извивающееся тело вверх, дрожа от чудовищного рева, рвущего густой душный воздух. Если он закричит, никто его не услышит. Повезет - он потеряет сознание от звукового удара, нет успеет почувствовать, как его, с рвущимися барабанными перепонками, опрокидывает под страшный молот раскаленного реактивного смерча... Они делают из людей "огненных бабочек" и называют это красивой идеей! Вдруг вспомнилась неуклюжая фраза, которую любил повторять известный многим поколениям курсантов полковник Дубовитых: "Мы должны обороняться внешних врагов!" Раньше враг для Корсара был неким отвлеченным, абстрактным понятием. Метка на экране локатора, пусть даже стреляющая в тебя, крылатая тень в бегающем перекрестье прицела. Но это все не то, это в крайнем случае противник. А враг - другое. Два голоса, спокойно под тихую музыку беседующие о страшных вещах. Если враг - такой, его не надо "обороняться" - его надо уничтожать!
* * *
Корсар почувствовал, что с него хватит. "Какое хорошее, невысокое окно", подумал он и, взяв пистолет-пулемет левой рукой, медленно, словно во сне, положил правую на подоконник. Голоса продолжали бить в уши, но Корсар больше не хотел слушать их. Он хотел, чтобы они замолчали. Навсегда. И этот низкий, обладатель которого сидит, кажется, напротив окна, и тот другой голос, идущий справа. "Человек счастлив, когда то, что он хочет сделать, совпадает с тем, что он сделать должен. Буду счастливым". Корсар глубоко вздохнул и, не думая больше ни о чем, легко, одним движением перенес тело через подоконник. В глаза ударил красноватый свет, и на какое-то мгновение все словно застыло. Застыла музыка, застыл бармен за полукруглой стойкой в левом углу, застыли две смуглые девицы, за деланной истерической веселостью которых угадывалась обреченность. Застыли их спутники в полевой форме армии Соединенных Штатов. Владелец хриплого баса действительно оказался негром, только худощавым и высоким, с выделяющимися на длинном лице выпуклыми как сливы глазами, а писклявый - огромным латиносом с шеей как телеграфный столб и в темных очках. Это ночью-то! Корсар не успел удивиться. Оцепенение отпустило обитателей дома, и сержант-латинос начал вставать. Испугаться Андрей не успел. Сердце екнуло, а руки все сделали сами. Резкий разворот корпуса, короткий выпад рамой откинутого металлического приклада - и лицо, которое он так и не успел как следует рассмотреть, бледным пятном провалилось вбок и назад. Со скрежещущим всхлипом слабо вскинулись руки. Негр уже вскочил, отбросив стул, но Корсар пнул низкую столешницу, и та въехала сержанту в ноги, чуть ниже паха. Негр явно не зря получил свои нашивки. Он покачнулся, но оперся ладонями, устоял, с силой оттолкнул бодливый предмет мебели обратно на Корсара и тут же нырнул за упавшей на пол во время первого толчка автоматической винтовкой. Но медленно, слишком медленно. Сделав резкий замах, Корсар с силой оттолкнулся правой ногой и взмыл над поехавшим в его сторону столом. Его гигантская тень темным, угрожающим призраком колыхнулась на стене. Негр стремительно сгибался и разворачивался, сжимая в руках винтовку, когда острое ребро крепкой крупнорубчатой подошвы жестко врезалось ему сбоку под челюсть. Неслышно хрустнули сместившиеся шейные позвонки, и обмякшее тело отлетело назад, опрокидывая хлипкие столики. Корсар, ощутив окончательность своего удара, мягко приземлился и тут же развернулся к первому противнику. Ноги широко расставлены и чуть согнуты, автомат наизготовку перед грудью. Да, вовремя. Сержант легкой пехоты, едва очнувшись, почти не соображая от боли, сумел приподняться на одно колено и зашарил рукой по поясу в поисках кобуры с пятнадцатизарядной армейской "береттой". В том, что он умеет с ней обращаться, сомневаться не приходилось, хотя движения его пальцев были судорожны - сказывались последствия шока. Приклад "бизона" - один из самых простых и прочных складных прикладов в мире - сломал ему с десяток белых стопроцентно американских зубов. Кровь густо стекала у сержанта по подбородку, а пальцы вот-вот зацепят нейлоновый клапан. Корсар заметил это уже на бегу. Перед ним был тот, кто намеревался получить награду за его голову, и он не даст ему ни малейшего шанса. Жгучая ненависть заставила Корсара швырнуть автомат на стол и вырвать из ножен короткий клинок. Он с налета коленом опрокинул латиноса обратно на пол, наступил на державшую пистолет ладонь, прижал его голову левой рукой к полу и вонзил черненое лезвие в мощную шею. Американец дернулся, едва не сбросив Андрея с себя, но быстро затих. Корсар машинально вытер руки и нож об одежду поверженного врага, распрямился и огляделся вокруг. Неожиданно он снова стал различать звуки. Журчала музыка, пронзительно визжала одна из девиц. Корсар повернулся и, забирая со стола "бизон", подавил в себе страстное желание дать ей пощечину, но прошел мимо и склонился над негром. Посеревшее лицо с мертвым оскалом и белками закатившихся под лоб глаз. Корсар еле удержался, чтобы не пнуть труп ногой. Адреналин продолжал бушевать в крови, когда Андрей двинулся к стойке бара, - это его, видимо, и спасло. Натянутые как струны нервы среагировали мгновенно. Едва прогремели первые выстрелы, Корсар бросился на пол, перекатился на спину, автомат задрожал у него в руках. Андрей еще ничего как следует не сообразил, а "бизон" уже выплюнул полмагазина, нащупывая раскаленной струёй серую фигуру, поблескивающую кокардой на берете и серебряными угольниками на погонах, что снаружи через окно суматошно поливала бар огнем "Калашникова". Вдруг все закончилось. Кажется, он все-таки достал этого не вовремя опомнившегося часового. Точно, достал. Он вспомнил глухой хруст, с которым свинец входил в человеческое тело. Обрушилась тишина. Молчал разбитый пулями музыкальный центр фирмы "Грюндиг", перестала визжать девица, которую очумело прибежавший на шум часовой, плохо разобрав на свету, срезал первой же очередью. Вторая проститутка забилась под стол и сейчас с ужасом оттуда выглядывала. Корсар понял, что теперь надо действовать быстро. Подскочив к стойке, он перегнулся через нее и вытащил оттуда бледного как смерть бармена. Бармен вжимал голову в плечи и нелепо шевелил растопыренными пальцами поднятых вверх рук. Он жмурился и, наверное, если б мог, прижал бы уши, как кот, чувствующий неизбежность хозяйского пинка. Но в этот момент Андрей заметил свое отражение в покрывающих стену за стойкой зеркальных панелях и на какое-то время оцепенел. Из-за частокола разноцветных бутылок на него глянула жуткая небритая рожа, исчерканная засохшими полосами грязи, перетянутая наискось черной повязкой и забрызганная к тому же свежими каплями крови. На этой кошмарной маске лихорадочно блестел диковатый, налитый кровью глаз. Дополнял впечатление грязный пятнистый комбинезон. Бармена можно было понять. Вернувшись к действительности, Корсар как следует встряхнул несчастного за шиворот. - Что это за место? Сколько здесь солдат, есть еще американцы? Понимаешь, нет? Ну, говори! Бармен осмелился пошире приоткрыть один глаз, но тут же снова зажмурился и что-то забормотал. Корсар, теряя терпение, тряхнул его еще раз. - Громче, громче отвечай! - Се град Мелник. Хотел. Американцы повеч няма,8 - прорезался наконец голос бармена. По его круглой физиономии катились крупные капли пота. - Ну, дальше! Еще солдаты, как этот? - Корсар ткнул левой рукой с автоматом в сторону окна. - Да, господине, това сите специчаре, ченгета. Двадесетина сите. Дошли завчера в полицейски участок. Ами сега све сите в града. Сите в механа. Тук има лосамоедничек.9 Андрей с грехом пополам понял эту нервную тираду. Бармен говорил что-то еще - кажется, просил не убивать, но Корсар уже не обращал на него внимания. Он с тревогой прислушивался к беспорядочной автоматной пальбе. Стреляли словно бы по другую сторону горки, на которой примостилась эта гостиница. - Еды давай! Быстро! Консервы, колбаса, хлеб, давай что есть, шевелись! Бармен мелко закивал, и Корсар, отпустив его, вихрем промчался по бару. Сорвал камуфляжную куртку с негра, закинул на плечо автоматическую винтовку М-16 с подствольным гранатометом, выгнал из-под стола полумертвую от страха проститутку, извлек оттуда же среднего размера рюкзак с нашитой именной биркой "Ник Моралес" и вернулся к стойке. Ее покрывала россыпь пакетиков с солеными орешками, чипсы, сигареты, печенье, пачки жевательной резинки, несколько банок пива и разнокалиберные бутылки. Среди всего этого добра сиротливо затерялись баночка сардин, баночка паштета и толстая черствая лепешка. - Ты что, издеваешься?! - надвинулся на бармена Корсар. Особенно ему в глаза бросилась жевательная резинка. Лицо его при этом, видимо, изменилось не в лучшую сторону. Бармен побледнел и отшатнулся. - Не, не, - запричитал он, закрываясь дрожащими руками. - Повеч няма ништо, господине! Наистина, наистина!10 - Твою мать! - выругался Корсар. Звуки стрельбы приближались. Он пристроил рюкзак на высоком круглом табурете перед стойкой и в спешке сгреб в него все съестное, что на ней находилось. - Эй ты, халдей! Партизаны в здешних горах есть? Ну, повстанцы, понимаешь? - Има, има. Ами не знамо ништо! - бармен мотал головой утвердительно и отрицательно одновременно. - Господине, имамдетса...11 - Ну и черт с тобой! - Андрей напоследок стянул с сержанта сбрую со всевозможными подсумками, выпрыгнул в окно и наполовину побежал, наполовину покатился вниз по склону, оставляя за спиной исчерканное струями трассирующих пуль небо.
* * *
Подгоняя двух низкорослых мохнатых лошадок, навьюченных вязанками хвороста и яркими полиэтиленовыми мешками с какими-то травами, по узкой тропинке вдоль обрыва поднимался маленький старичок в поношенной бурой ветровке, в сапогах и с копной жестких седых волос на голове. И хотя из-под вьюка передней лошади виднелся приклад, по-видимому уже обычной в этих краях прогулочной принадлежности - карабина, погонщик выглядел на удивление патриархально и неагрессивно. Корсар вспомнил бандитскую рожу чабана и опустил монокуляр. Никакого сравнения. "Это твой шанс, - сказал он себе, решено". Последние два дня он все чаще разговаривал сам с собой, гоня этим прочь усталость и добирая бодрости у понимающего "собеседника". После своего сумбурного рейда в Мелник он, опасаясь преследования, всю ночь пытался оторваться и запутать следы. Под утро выяснилось, что это ему удалось, но, к сожалению, он теперь и сам не знал, где находился. Наверное, разумнее всего, размышлял он, было бы вернуться обратно к городу - там его меньше всего будут ждать. Но, не решившись на это до вечера следующего дня, передумал и зашагал к границе. Еда была по-прежнему главной его заботой. Запасы, прихваченные в баре, он уже подъел. Оставались соленые орешки, но от них невыносимо хотелось пить. Когда старик поравнялся с его укрытием, Корсар привстал и нарочито неторопливо вышел из-за камней, держа наготове снятую с предохранителя М-16 стволом вниз. Береженого Бог бережет! Мало ли какими неожиданностями чреваты эти горы. - Здорово, батя, - Корсар попытался придать своим словам приветливую интонацию, но не справился с голосом, и тот прозвучал хрипло и настороженно. Маленькие, как черные бусины, живые глаза старика проворно зыркнули по сторонам, словно в поисках тех, кто еще мог находиться в засаде на обочине тропы или за спиной чужака, потом пытливо обследовали незнакомца с головы до ног, на мгновение задержавшись на сержантских нашивках, которые Андрей поленился оторвать от трофейной куртки. - Здраво, сынко, - наконец вполне дружелюбно отозвался старик и даже сделал неопределенно-приветственный жест высохшей, как птичья лапа, заскорузлой рукой. "Фу-у, контакт, кажется, установлен", - с облегчением вздохнул Корсар, ощущая мучительные спазмы переваривающего самого себя желудка. - Батя... Ради Бога... Дай что-нибудь пожрать! Я заплачу. Может, ему показалось, но колючие глазки старика вроде потеплели. Скорее всего, он уже догадался, кто перед ним, а этого было достаточно, чтобы заслужить расположение любого настоящего македонца или болгарина - сына своей Родины. - Аиде, сынко, чекай малко! - засуетился он, отвязывая от вьюка обшарпанный пакет с полустертой рекламой "Мальборо". - Аиде, баничка! предложил он, протягивая Андрею аккуратный сверток в чистой тряпице. Внутри оказались слоеный пирожок с брынзой и крутым яйцом, похожий на сербскую паницу, но до обидного маленький, и пара румяных яблок. Летчик сглотнул слюну и с таким энтузиазмом впился зубами в пирог, что едва не поперхнулся. - Моля ти, сынко, испий, - как-то странно торжественно протянул старый горец летчику помятую и явно видавшую виды латунную флягу солдатского образца, до этого висевшую у него через плечо. - Убаво пиринско вино. Сами го правим и само на добри другари го давам да пият! Но Корсар его почти не слушал. Схватив флягу, он с удовольствием глотал кисловатое красное вино, которое немного попахивало кожей бурдюка и какими-то душистыми травами. Когда он наконец оторвался от латунного горлышка, то увидел, что мир вокруг него стал ярче, горы - прекрасней, покрывающий их лес величественней, небо - ясней, а старый македонец - симпатичней. - Спасибо! - искренне поблагодарил он и с чувством пожал маленькую мозолистую ладонь горца. - Хвала! В одном из карманов трофейной куртки Андрей нащупал несколько скомканных долларовых банкнот, но подсознательно почувствовал, что предложить старику хотя бы доллар НЕЛЬЗЯ, обидишь смертельно, и потому лишь еще раз поблагодарил погонщика. - Сынко, - вдруг просто и прямо спросил македонец. - Не ти ли сионзи сваления над Благоевград летец? Что тут ответишь? - Я, - так же просто сказал Корсар. "Черт, - мелькнула невольная мысль, до чего точно это у них звучит. У нас - "сбитый летчик", у них - "свалЕный летец"..." - Ти не си сербин, - продолжил между тем цепь своих догадок старик. - Ти си рус, нали? - Точно, русский, - подтвердил Корсар. "Вот ведь шустрый дедуля, усмехнулся он про себя, - того и гляди, выложит мне дату и место моего рождения, всю биографию и послужной список". А старый горец вдруг по-военному вытянулся и даже как-то помолодел. - Я знаю говорить по-русски! - не без гордости заявил он, с некоторым усилием подбирая забытые слова. - Много години назад я воевал плечо до плечо с руски солдати при Ниш и Балатон! Втора Болгарска армия, Девети Македонски комни полк. При Балатон от наш полк оцелело четыредесят войници и един офицер, но мы дали руски братя спокойно отходить от германци... Старик на миг прикрыл глаза. - Аз сым ранен при Балатон и награден с ваши орден "Червена звезда"! А след това прекарах три години в ваша "зона" в Донбасс, "зэ-ка"! Корсара поразила внезапная перемена, произошедшая со стариком. Его открытое доброе лицо стало вдруг холодным и замкнутым. Глаза потемнели от тяжелых воспоминаний. Кто бы мог подумать, что в самом сердце этого горного края ему встретится человек, в судьбе которого словно отразилась непростая история болгарского народа, его душа, в которой неизвестно чего больше - вековой благодарности за подаренную некогда героями Шипки и Плевны свободу или ненависти за ту же свободу, но уже отнятую в сорок четвертом правнуками освободителей. "Вот сейчас он спустится в долину и сдаст меня американцам, - мелькнула гадкая мыслишка, - те очень мне обрадуются и дадут отличный шанс на том свете плюнуть в рожу какому-то сукину сыну, который много лет назад упек за колючку этого славного старикана..." И тут старик поманил летчика за собой: - Аиде! Ке одимо! Я заведу тебя до наши ребята, сите в комитетска чета... В... как то есть? В партизански отряд! Корсар, до этого ни о чем другом и не мечтавший, вдруг засомневался. - Хвала... - не совсем уверенно поблагодарил он. - Но я уж как-нибудь сам... - Нет сам! Нет сам! - разволновался старик. - Сам нема да се оправиш! Лестно ке те заловят! Там, долу.. Там внизу.. как это... облав! - почти выкрикнул он это знакомое ему, видимо из лагерного прошлого, слово. - В Банско от Благоевград дошли с грузовики две роти амерички войници. Шмонаютпо села, из планини. Завчера, - старик еще раз выразительно покосился на Андрея, зацепившись взглядом за черную повязку на глазу, завчера в Мелник някой изклал, како овни, два амерички сержанта. Го ищут! Сынко, - он словно когтями вцепился в рукав Корсару, - нема да слизаш долу! Ако ке измыкнеш от американци, наши-те кучета ченчета те ке заловят... точно! "А, будь что будет! - решился Андрей, понимая, что большого выбора у него нет. - Дед, видно, и правда хочет помочь. А если что... Винтарь при мне, граната в подствольнике, нож под рукой, к "бизону" полтора магазина. Легко не дамся!" - Ладно, батя, веди, - сказал он и поудобнее пристроил на плече ремень трофейной М-16. Хребет Пирин. Апостол Панайот Лошадей они оставили на тропе. Старик македонец только вытащил из-под вьюка свой карабин, крикнул гортанно: "Элла но кукя!" - и обе лошадки потрусили дальше без хозяина. Они и сами знали дорогу домой. Людям, как выяснилось, предстояло нечто иное. Через полчаса восхождения Корсар уже вовсю вспоминал свои курсантские годы, горный летний турлагерь Министерства обороны и популярную в их группе речевку, весело выкрикиваемую на построении перед выходом на маршрут: "Наш девиз - быстрее вниз!" Еще полчаса горных троп, по сравнению с которыми все его недавние блуждания по здешним местам выглядели легкой прогулкой, и в памяти всплыла характеристика горного ландшафта, данная незабвенным Остапом Бендером: "Слишком много шика, фантазии идиота". Вот уж точно, не до красоты. Время начало растягиваться, минуты становились невероятно долгими, а часы сливались с бесконечностью. Скоро Корсар впал в какой-то двигательный транс, механически переставляя конечности и держась только на врожденной русской выносливости и упрямстве. А старичок, словно в подтверждение нелепой буржуазной теории национального предназначения, неутомимо карабкался вверх, ловко пользуясь своим суковатым посохом в качестве альпенштока. И когда наконец проводник замер, без усилий опершись на свою клюку, Корсар с огромным трудом заставил себя остаться на ногах, а не рухнуть пластом там, где стоял. - Здраво, дядо Никола! - раздался вполне дружелюбный голос откуда-то из зарослей. Мгновением раньше Корсар ясно, кожей почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. - Здраво, Пламане! - негромко отозвался старик и успокаивающе поднял руку. Похоже, он отлично видел среди ветвей собеседника, которого летчик никак не мог разглядеть. Наверное, потому, что глаза ему заливал пот. - Моля ти си, махни пушката! С мен е другарят. Сваления летец... Той е рус! - Рус, а? - донесся из кустов отчетливый смешок с оттенком удивления. Дядо Никола, кажи му: по-добре да сложит орыжие долу. Корсар не успел возмутиться, как старик умоляюще, снизу вверх, заглянул ему в глаза. - Сынку! Отдай ми пушката! Моля... Поколебавшись мгновение, Корсар нехотя разжал пальцы. Обстановка не располагала к упрямству. Оказавшись в руках старика, трофейное оружие совершенно неожиданно развернулось и нацелилось летчику прямо в живот. При этом старичок отступил в сторону, столь явно освобождая линию огня для своего веселого сообщника, что Корсар даже растерялся. Подобное коварство было ему в новинку. - Эй, батя? Ты чего? - ошарашенно произнес Андрей, не в силах понять, как это вроде бы искреннее желание помочь сменилось такой откровенной враждебностью. Ветки с тихим шелестом раздвинулись, и перед измотанным сумасшедшим маршем летчиком предстал рослый небритый парень с копной иссиня-черных волос на голове. Одежда его являлась странным симбиозом элементов яркого адидасовского снаряжения с крестьянско-простонародным стилем. Широко ухмыльнувшись Корсару, он не спеша поднял к плечу свой "калаш", и черный зрачок ствола твердо нацелился летчику прямо между глаз. Ну, попал! Реальная смертельная опасность взбодрила не хуже какого-нибудь патентованного стимулятора. Корсар мигом очухался и ощутил себя почти в форме. Умирать, понятно, не хотелось. Тело приготовилось к резкому рывку влево с падением и перекатом, во время которого следовало изготовить к стрельбе болтавшийся на ремне справа "бизон". Кажется, он даже начал этот рывок, но внезапно на затылок ему обрушился самый могучий из всех горных пиков хребта Пирин. Прежде чем, заслоняя все, под черепом вдруг вспух огромный ватный ком, он успел подумать: "Проклятый дед, за смертью привел..."
* * *
Когда Корсар вновь ощутил, что жив, он вяло удивился этому обстоятельству, но вовсе не обрадовался. Быть живым оказалось плохо. Голова гудела, тупая боль в ней переливалась при каждом движении. "Кто это меня? И чем? Ощущение такое, что бревном, не меньше". Мысли ворочались с натугой, словно давешний удар обрушил что-то в мозгу, и им теперь трудно было пробиваться сквозь образовавшиеся завалы. Так же сильно, но по-другому (кажется, он становится экспертом по части боли) болели руки и плечи. Казалось, кто-то вывернул ему верхние конечности назад таким образом, что ключицы и лопатки вот-вот прорвут кожу и вылезут наружу. Держит, что ли, кто? Корсар через силу подергался. Нет, это веревки. Или ремни. Локти стянуты за спиной, ноги - от колен и ниже. Как барана спеленали. Органы чувств постепенно просыпались. Щека ощутила траву, шелковистую свежую и колючую старую. Старой было больше. Корсар приоткрыл глаза, и его еще замутненный взгляд тут же наткнулся на пару поношенных кроссовок большого размера. Прямо как в анекдоте про Чебурашку. "Ген, нам сапоги нужны?" - "Нужны, кореш". - "Только в них "мусор". - "Так вытряхни!" - "Не могу, он меня за уши держит". Корсар попытался усмехнуться, но не понял, удалось ли ему это. Мышцы лица как-то задеревенели. А улыбчивый парень с "Калашниковым" наклонился и приветливо заглянул летчику в глаза. - Добро пожаловать в Былгария! Одной рукой он слегка приподнял Корсара за шиворот, мелькнул испачканный мхом здоровенный кулак, и в голове у пленника снова что-то взорвалось, хоть и послабее, чем в прошлый раз. Когда искры отсыпались, Корсар ощутил во рту солоноватый вкус крови. "Во, влип! Партизаны, мать их! Братушки хреновы. Убьют ведь... Так мне и надо кретину, за спиной надо было смотреть. Винтовку отдал, уши развесил..." Корсар пытался вызвать в себе упрямую боевую злость. - Рус? - хрипло спросил кто-то незнакомый. "А, вот и третий. До чего же мерзкий тембр. Голос непроспавшегося киллера". Корсар не без труда вывернул непослушную, налитую чугунной тяжестью голову. Старика и след простыл. Зато рядом с улыбчивым стоял, с интересом разглядывая то пленника, то трофей - снятый с него нож, - мрачный колоритный субъект. Как-то на базе в сербском журнале Корсару попалась парадная фотография знаменитого македонского повстанца начала века. Так этот вот тип отличался от того, пожалуй, только тем, что вместо подсумков с патронами к "берданке" обвешался "бананами" под заряды к подствольному гранатомету болгарского производства. А усами, воинственно торчащими в разные стороны поперек заросшей проволочной щетиной бандитской рожи, он даже явно переплюнул того, с фотографии. Нож, видно, приглянулся усачу, и он по-хозяйски пристроил его на поясе рядом с собственным кривым тесаком, который, как Корсар уже знал, называется "камой" и носится здесь на Балканах отнюдь не для украшения... -Аида! - заявил улыбчивый. - Даходиме! Трябва да заведем нашня скып гостенин до апостола. Как Корсар ни крепился, а все же внутренне вздрогнул. Все, хана. К апостолу хотят отправить. Кто там ключами от рая заведует? Петр, Павел? Как глупо... Неожиданно усатый, всем своим видом выражая несогласие, отрицательно замотал головой. - Зашто да го водимо там? - проворчал он с раздражением. - Тука да го убиемо. Дай ми, ке го закла! При последних словах на его мрачном лице появилось кровожадное выражение, и, взявшись за рукоять своего тесака, он решительно шагнул вперед. - Не, Димо! - не менее решительно заступил ему дорогу улыбчивый. - Тук нямада го колем! Трябва апостол да го пораспытва. Суть возникшего разногласия ускользала от Корсара. Один спешит отправить его к апостолу, другой горит желанием зарезать, но первый ему не дает. Не устраивает выбор экзекуции или места для нее? Хотя вроде апостол мог бы его "пораспытывать"? Звучит обнадеживающе. "Апостол" - это что, кликуха какой-то реальной личности? И личность эта, скорее всего, их командир, вожак или как его там, но определенно с чувством юмора. А усатый меж тем с явным сожалением убрал свой кривой кинжал обратно в ножны. Из дальнейшего их диалога Корсар мало что понял. Но по интонации и выражению лиц его участников можно было догадаться, что прямо сейчас его убивать не будут. И Андрей изменил мнение об усатом. Нет, это не простой бандит. Это бандит политический. Но с чего они тут так взъелись на русских? Ему с товарищами уже доводилось ловить их косые взгляды, ощущать в отношении к себе холодок, а сейчас вообще зарезать хотят. За что? За обманутые ожидания? Кто бы подумал, что нас так вот "любят" братья-славяне! Улыбчивый парень ловко освободил ноги Корсара от пут (усатый в это время придирчиво проверял, надежно ли связаны руки) и не церемонясь, пинками заставил подняться. Потом чуть было не завязал ему глаза какой-то замызганной тряпицей, но мрачный македонец его отговорил, на вполне понятном для летчика языке пояснив, что это излишняя предосторожность. "Мразного руса" все равно прирежут еще до вечера. Улыбчивый легко согласился, и Корсару это не слишком понравилось. Взамен повязки усатый накинул ему на шею свернутый в петлю узкий сыромятный ремень. Накинул и тут же без предупреждения и лишних эмоций секунд на сорок перекрыл Корсару кислород. Наверное, для демонстрации своего всесилия. А потом снова началось восхождение, на сей раз больше похожее на кошмарный сон. Кружилась голова, разбитые губы превратились в пухлые оладьи. Ему приходилось карабкаться по склону со скрученными сзади руками и удавкой на шее. Он еле переставлял ноги, стараясь не оступиться, а стоило поднять глаза от земли, взгляд упирался в отобранную у него винтовку, перекинутую за широкую спину болгарина, обтянутую в его же, Корсара, собственную куртку. Сзади отвратительно сопел македонец. Летчик в очередной раз споткнулся и неловко, не в силах помочь себе руками, завалился на бок. Тут же подскочил македонец, и удавка снова стиснула горло, отнимая дыхание. Корсару пришлось подняться и лезть дальше. Он чувствовал, что ненавидит эти горы, небо, лес, траву, ненавидит каждый камень под ногами, этих полудиких партизан, которых с их "теплым приемом" надо было беречься пуще американцев, а он-то, дурак, суетился, встречи с ними искал. Но больше всего он ненавидел деда Николу. Старый хорек! Знать бы все наперед, Андрей задавил бы его голыми руками. Но сначала бы выведал, где он живет, пристрелил бы его кляч, сжег хату, разорил бы начисто все его хозяйство и пустил под откос телегу. Должна же у него быть телега!
* * *
Наконец они добрались до места назначения. Это было впечатляющее, крупное, но обветшалое строение. Сложенные из неотесанных валунов, его стены до половины вросли в склон горы, а плоская земляная крыша буйно заросла кустарником. Воздуха здесь не хватало и без удавки. Должно быть, конвоиры затащили его поближе к небу еще километра на полтора, а если считать от уровня моря, то и на все три. При ближайшем рассмотрении здание вовсе не выглядело руиной, вид его был вполне обжитой и ухоженный. Из дверного проема, такого низкого, что всякому входящему-выходящему явно приходилось кланяться едва ли не в пояс, показался черноглазый и светловолосый молодец лет двадцати в аккуратном бундесовском камуфляже. Он с интересом осмотрел избитого и связанного пленника, подошел поближе и, достав из бокового кармана маленький никелированный пистолет, приставил его к голове летчика. "А вот это уже профессионал, - мелькнула мысль в голове Корсара. - Неужели все?!" - Зачем было служить американцам? - с сожалением в голосе спросил "бундес" на неожиданно приличном русском и спустил курок. Боек щелкнул вхолостую, и все трое, не исключая усатого, весело заржали. "Балканская шутка. Бамбармия киргуду.." - подумал, сжимая зубы, сумевший не зажмуриться Корсар. - Дошыл дедо Никола, - обратился новоявленный головорез к конвоирам летчика. - Апостол вече знает. Заповед: да го хвырлете в затвора. После ште се разберем с него! Через минуту Корсар узнал, что "затвором" у них называется крошечный каменный пенал, пристроенный к гайдуцкому дому сбоку. Хотя сердобольный паренек в камуфляже и снял-таки с уже онемевших рук пленника ремни, Андрею все же пришлось приложить максимум усилий, чтобы врубиться в осклизлую стену не головой, а хотя бы плечом. Добравшись наконец до места своего заточения, он упал на жидкую соломенную подстилку. Набухшая от сырости мощная дубовая дверь за ним тут же захлопнулась, и он услышал, как лязгнул внушительный кованый засов, за которым, наверное, дожидался смерти еще какой-нибудь турецкий ага. Стало темно и тихо. Корсар помассировал ноющие руки и растянулся на спине. Тело настоятельно требовало отдыха и покоя... - Эй, рус! Выходи!! Когда засов заскрежетал снова. Корсар вздрогнул и неожиданно понял, что проснулся. Он спал и проспал, может быть, последние часы своей жизни... Что же, будь что будет. Андрей потянулся, чувствуя, что на удивление неплохо отдохнул. И голова вроде перестала кружиться. Корсар несколько раз глубоко вдохнул, прогоняя остатки сна, покрутил шеей, размял плечи и шагнул к отворившейся двери, заранее щурясь в ожидании яркого света. Первым, кого он, проморгавшись, сумел разглядеть, был... вот это номер! Бармен из того самого, недоброй памяти "хотела". Обознаться было невозможно. Все такой же перепуганный, в той же, только более мятой рубашке с галстуком-бабочкой, он уставился на Корсара, как на живое привидение. Бабочка в этой глуши смотрелась особенно нелепо. Усмехнувшись про себя, Андрей поглядел на бармена в упор, и тот стал белее собственной рубашки. Летчика кольнула совесть. Похоже, теперь он будет являться несчастному бармену в кошмарах. Пребывание в узилище определенно прибавило Корсару сил, но не благообразия. Рядом с барменом стоял незнакомец, высокий худощавый мужик. Вид у него был донельзя хозяйский. "Главарь", - догадался Корсар, разглядывая властную осанку и резкие черты гладко выбритого, вполне интеллигентного лица. - Той ле е? - строго спросил незнакомец бедного бармена, указав на летчика длинным стволом исцарапанного "парабеллума". - Той е, той!! - мелко закивал прислужник Бахуса. - Той, господине доцент, сигурно той! Корсар с искренним интересом ждал продолжения. "Парабеллум" медленно перекочевал в потрескавшуюся от старости кобуру, и вслед за ним как по команде опустились стволы автоматов. Стволов было много, и находилось оружие в руках тех, кто составлял маячившую за спиной главаря маленькую толпу. Андрей узнал усатого улыбчивого болгарина и белобрысого шутника, рядом с которым пристроился в "положении для стрельбы с колена" еще один парень в таком же камуфляже, но смуглый и черноволосый, как цыган. Несколько пар глаз напряженно буравили Корсара. Он почувствовал, что нервничает, и заставил себя расслабиться. Один только главный смотрел мимо, куда-то вдаль. Нарочито медленно обернувшись к своим воякам, он коротким жестом подозвал усатого. - Димо! Вземи бармена, сложи му маската и закарай го обратно в Мелник. Аз ште проверя! - Добре, апостоле! - македонец по-строевому приосанился и взял бармена за плечо. - Ке одимо, Илие! - Благодаря! Благодаря, господине доцент, - подобострастно и одновременно радостно закланялся бармен. Кажется, он был безмерно счастлив, что его отпускают живым. Корсар его понимал. Уже уходя, тот замедлил шаг и обернулся. - След войната заповядайте пак при нас в барче, господине доцент! Ште ви направя вашие любим коктейль... Может, он хотел сказать что-то еще, но усатый Димо бесцеремонно дернул его за руку, и они скрылись между деревьями. Корсар терпеливо ждал, оценивая обстановку. Главарь со странными кличками "апостол" и "доцент" (здесь что, "Джентльменов удачи" тоже смотрели?) вслед за барменом отпустил большую часть своих людей. Остались только трое. Камуфляжники и маленький, какой-то заскорузлый мужичок с длиннющей магазинной винтовкой, снабженной допотопного вида оптическим прицелом, похожим на подзорную трубу. Они не очень обращали на него внимание. Этим можно бы воспользоваться. Прыжок вперед, выпадом в кадык или в висок выключить главаря, мужичонка получит ногой в пах и отлетит на дальнего автоматчика. А дальше - как получится. У Корсара зародилось предчувствие, что все еще может закончиться благополучно. Пока он раздумывал, главарь приблизился, легко ступая по траве в этой своей национальной обуви из мягкой кожи, и по-дружески протянул ему руку. - Вы свободны теперь, господин пилот. Корсар испытующе заглянул в глаза внезапно подобревшему вожаку то ли местных партизан, то ли просто бандитов и не прочел в них ничего. Затем, вдруг вспомнив разбитый затылок, не стал отвечать на рукопожатие и демонстративно убрал руки за спину Впрочем, "апостола" это не смутило. Чтобы рука неловко не повисла в воздухе, он просто по-приятельски взял летчика за локоть. - Вы должны извинить моих людей. Они несколько э-э... погорячились, но, как говорится, на войне как на войне... Его плавная речь подчеркнутой задушевностью интонаций живо напомнила Корсару замполита его первой после училища летной части - проныру и стукача. Русскому языку "апостола" мог бы позавидовать и поручик Малошан. - Вы должны понять нас, господин пилот. Мы - партизаны, борцы за свободу, и наши враги, оккупанты и их прислужники, дорого бы дали, чтобы э-э... внедрить к нам в отряд предателя. Ради этого они пойдут на все, устроят любую инсценировку. Мы обязаны были вас проверить. - Ну и как, проверили? - Корсар потрогал опухшие губы. В ответ "апостол" слегка усмехнулся и чуть повел плечами, искоса глянув налетчика. В глазах у него зажегся и тут же снова погас огонек подозрительности, давно уже ставшей привычкой. "Глупый вопрос, - понял Корсар, - иначе меня бы уже закопали". И еще он понял, что проверка проверкой, а на подозрении ему быть и дальше, и потом. Всегда. Такой уж человек этот "апостол-доцент". Что ж, понимаю. - Непосредственная опасность отступила, и в душе Андрея разгорелась обида, смешанная со злостью. - Я слыхал, во Вторую мировую здесь у вас тоже прокачивали сбитых летчиков на вшивость, но вряд ли тогдашние партизаны изображали при этом из себя таких извергов, да еще с таким удовольствием! Кстати, ваши "борцы за свободу" готовы были прикончить меня только за то, что я русский. А я, между прочим, сюда не к теще на блины приехал. Меня в бою сбили. И я вас искал. Эх! - Корсар в сердцах сплюнул и махнул рукой. - Короче, от болгар я такого не ожидал. Они что, забыли, кто их от турка освобождал? "Апостол" кисло улыбнулся и немного помолчал. - Зря вы воспринимаете все таким образом, - обратился он к Корсару еще более проникновенно. - Встретившие вас бойцы еще молоды, горячи. Молодости свойственно излишне увлекаться. К тому же у меня в чете... в отряде кроме болгар много еще и македонцев, и албанцев, а их вы не освобождали, а как раз наоборот - отдали туркам в откуп за создание Болгарского царства. И потом, у нас в Болгарии хватает более свежих воспоминаний. В этих горах нет семьи, где кто-нибудь не пострадал от Красной Армии или от холуев ренегата Димитрова. Равнинам тоже досталось, но не так сильно. В Пирине и в Риле дольше всего сражались за болгарского царя. Мои люди - местные. Вы должны их понять, господин пилот. - Как не понять. Только при чем здесь я? Пусть эта ваша горячая молодежь держит свои чувства при себе, и тогда я, может, скажу им спасибо за то, что оставили меня в живых. В последние слова Корсар постарался вложить столько сарказма, сколько смог. При этом он невольно пощупал болезненное, покрытое засохшей коркой вздутие на затылке. Уловив это движение, партизанский командир широким жестом пригласил Андрея присесть на почерневшую от времени скамью у стены. - Прошу простить меня. Соловья баснями не кормят. Так, кажется, по-русски? Пожалуйста, будьте нашим гостем! Сейчас займутся вашими ранами... Весна, крикнул он, - донеси медицинската сумка! - Добро, апостоле! - отозвался откуда-то справа молодой женский голос. Невысокая темноволосая девушка с большим баулом показалась из-за угла и, сильно прихрамывая, направилась к Корсару. "Пулевое ранение. Уже заросло, но что-то задето..." - подметил он, вспомнив, что приятель Игорек, вернувшись из очередной "горячей точки", ковылял очень похоже. Корсар испытал прилив сочувствия и жалости, но тут же заставил себя умерить эмоции. "Спокойно, дружище. Это в тебе говорит неисправимый романтик. Может, у нее просто одна нога короче. С рождения. И подлые вражьи пули вкупе с геройскими деяниями здесь ни при чем". Вернув скептически раздраженное отношение к окружающему, он тем не менее поднялся навстречу девушке. - Седнете... Седнете, молим! - тут же очень мило засуетилась она и настойчиво потянула летчика к скамейке, крепко ухватив его за рукав крохотной, в половину его ладони ручкой. Пришлось подчиниться. Корсар послушно сел, пригнул голову и приготовился безропотно сносить любые измывательства.
* * *
Вопреки ожиданиям, процедура оказалась не лишенной приятности. Легкие женские пальчики осторожно раздвигали волосы, промывали ссадину, обрабатывали ее какой-то холодящей, снявшей ломоту в затылке жидкостью, колдовали над разбитым лицом, и Корсар чувствовал, что тает. А еще от Весны, которая стояла совсем близко, исходил хороший, очень домашний запах. Корсар печально вздохнул. "Что, браток, истосковался ты по женской ласке?" Он взглянул на девушку с новым интересом. Не мисс мира, конечно, но очень мила. Интересно, ей нравятся мужественные одноглазые летчики-истребители? Он решил, что позже попробует это выяснить, только сначала умоется. Захотелось сказать ей что-нибудь приятное. - Вельми хвала! - от души улыбнулся Корсар. Лицо девушки озарилось неожиданной радостью. - Знаете по-сырпски? - с живостью спросила она. - Весна сербка, - влез в разговор "апостол", который все это время, стоя поодаль, внимательно следил за ходом "операции". - Из беженцев, что бежали в Болгарию от войны, а она пришла сюда за ними. Размякший Корсар глянул на "апостола" и по довольному блеску в его глазах неожиданно понял, что на такую реакцию летчика тот и рассчитывал. Понял и снова нахмурился. Обработав раны Корсара, сербка собирала свой баул, а он думал, как бы продолжить разговор, и тут к девушке проворно подскочил светловолосый носитель бундесовской формы. В руке он держал большой букет каких-то желтоватых горных цветов и, протягивая его санитарке с галантным выражением на противно-смазливой физиономии, выдал длинную тираду. Смысла летчик не понял, но, судя по тому, как быстро произошел обмен цветов на баул с медикаментами, ей и без него есть с кем провести время. Корсар смиренно вздохнул, и тут опять влез этот чертов "апостол", словно прочитавший его мысли. - О нет, не подумайте ничего, господин пилот! Просто Лавдрин большой джентльмен с детства. Мы все очень любим нашу Весну, но у нее есть жених в Сербии. Наверное, воюет... Она очень скучает за него! Корсар поглядел вслед пареньку, бережно поддерживавшему девушку под руку, и до некоторой степени простил ему "шутку" с пистолетом. Но что за странное имя у этого шутника и джентльмена? - Послушайте, апостол, - небрежно бросил Корсар, решив для себя, что здешнее "гостеприимство" дает ему право не слишком напрягаться вежливостью. - Как там звать этого вояку? - Лавдрин. - Странное имя. Он что, македонец? - Нет, вовсе нет. Албанец. Как и его друг Троян. Тот, который... - Я догадался, - перебил Андрей. - Который в таких же бундесовских шмотках. Что, наемники? Сами не справляетесь? - Нет, - с удовольствием объяснил "апостол". - Просто покупали снаряжение в одной лавочке. Они студенты. Учились в нашем университете в Благоевграде. Завалили сессию, - в голосе партизанского командира проскользнули странные ностальгические нотки. - Вот и ушли ко мне в горы. Перед войной я учил им историю и русский язык. Корсар мысленно почесал в затылке. Значит, "профессионалы"? Ясно теперь, почему грозного командира зовут "доцентом", почему он так хорошо знает русский и откуда у него в голосе эти нудные лекторские интонации. Он и впрямь доцент. Дела... Вот война шутки с людьми шутит! Беседу их прервал албанец Троян. Тот, о ком только что шла речь. Он просунул в дверь голову и довольно бесцеремонно заметил, что русу, раз уж его не убили, не мешало бы поесть и отдохнуть, а все остальное может и подождать. - Спасибо, пожевать чего-нибудь не откажусь, но я уже выспался у вас в каталажке. - Вы спали в затворе? - изумился "апостол" и, отстранившись, посмотрел на летчика так, словно впервые его увидел. - Вы сильный человек, - в его голосе звучало явное уважение. - До вас там уже побывали люди... Предатели из наших и даже один американец, хотя обычно мы не берем их в плен, но вы первый, кто в ожидании э-э... нашего решения смог заснуть. В этот момент вернулся Троян с ведром воды, видимо из соседнего ручья, и "апостол" отошел в сторону, наблюдая, как, раздевшись до пояса, мускулистый рус с наслаждением кряхтит под ледяной струёй. Растершись протянутой ему албанцем чистой тряпицей, Корсар почувствовал себя словно заново родившимся и сожалел только о том, что нечем побриться. Внутри мрачного гайдуцкого жилища оказалось неожиданно тепло и уютно. Завешенные мохнатыми козьими шкурами и дешевыми ковриками с незатейливым орнаментом каменные стены, сложенный из огромных камней очаг в углу, где, ярко освещая обстановку, живописно пылал огонь. Пахло дымом, трещали искры - какой-то мужчина с энтузиазмом шуровал в пламени кочергой. Корсар огляделся и позволил себе печальную усмешку. Ну какой из доцента может получиться партизан? Именно такой, с камином! - Ну и как, - обратился он к "апостолу", кивая в сторону очага, - тяга хорошая? Тот вопросительно поднял брови. - Не жалуемся. - Значит, дым, говорите, хорошо тянет? - Ах, вы об этом! - "апостол" с облегчением рассмеялся. - Не беспокойтесь! По дыму нас не заметить и с сотни метров. Настала очередь Корсара сделать озадаченное лицо. - Есть один старинный способ. - Было видно, что доцент вознамерился прочесть очередную небольшую лекцию. - Называется он "гайдуцкий кальян". В начале века им пользовались наши славные герои, боровшиеся с турками. Дымоход выходит в яму с мокрым сеном, дым охлаждается, рассеивается и идет понизу. С земли его не видно вообще. Можно видеть с воздуха, но если бы мы были на равнине. А так вокруг большие деревья, горы. - Хитро, - хмыкнул Андрей, оценив партизанскую находчивость, и подумал, что эти бешеные горцы научились от своих диких предков не только резать глотки порядочным людям. Вот только интересно, чего здесь больше народной смекалки или профессиональной эрудиции историка? Вокруг очага на разнокалиберных стульях и табуретах расселись несколько человек, по большей части уже знакомых Корсару. "Апостолу" почтительно пододвинули покрытое косматой шкурой кресло, летчику достался раскладной пляжный шезлонг, неизвестно как сюда попавший. Чернявый Троян вытащил из огня почерневший от долгого использования казан, служивший, может статься, еще янычарам. От него исходил аппетитный, вызывавший слюну запах тушеного с какими-то хитрыми травками мяса. Албанец вооружился половником и погрузил его в котел. Удивительно, но здесь никто не лез с мисками к раздающему, каждый терпеливо ждал своей очереди и, получив положенную порцию, коротко благодарил повара. Первый половник достался "апостолу", второй - молодой санитарке, третий - русскому гостю, затем еду получили все остальные. Ели быстро и увлеченно, почти не разговаривая, - это был процесс утоления голода, не более, что Андрея вполне устраивало. Впервые за последние несколько дней он поел как следует и теперь наслаждался теплом и сытостью. Как все-таки мало надо человеку для счастья. Корсар положил ложку, умиротворенно откинулся назад - и тут же уловил откровенно враждебный взгляд, который метнул в него сидящий прямо напротив давешний улыбчивый болгарин. Сейчас он, впрочем, не улыбался. "Ну-ну, я тебя тоже не очень-то люблю", - ответил он взглядом на взгляд. "Апостол" тем временем, видя, что все наелись, выгреб из-под своего кресла цинковую патронную коробку и извлек из нее несколько наполненных розоватой жидкостью бутылок, быстро проговорив при этом что-то, чего Корсар не разобрал, но по тому, как тут же заметно оживились лица присутствующих, он без труда догадался, что командир предлагает выпить. - Что ж, можно и выпить... - без особого энтузиазма согласился Корсар. Только у нас, уж не буду говорить где, обычай есть - сначала знакомятся, а потом пьют. С вами, правда, я уже познакомился лучше некуда! - Он вдруг понял, что говорит откровенно зло, гораздо злее, чем собирался. Но "апостол" оказался неплохим физиономистом. "Все-таки, надо признать, кое-какие командирские задатки у него есть". Он перехватил не очень-то дружественный взгляд летчика и поспешил разрядить ситуацию, что-то сказав своим людям и широко улыбнувшись Корсару - Если так, то разрешите представиться, - объявил он, поднявшись со своего места. - Я зовусь Панайот Велев, апостол Пиринского революционного округа... - Надо же, - язвительно заметил Корсар, уже не в силах сдерживаться, и снова протянутая для пожатия рука апостола повисла в воздухе. - Революционного! И конечно, вся власть советам? Но почему тогда апостол? На этот раз командир местных партизан не стал примирительно хлопать Корсара по плечу Он резко и обиженно убрал руку за борт куртки, порывисто выпрямился - и Корсар наконец понял, на кого похож апостол: на этакого балканского Бонапарта, только ростом повыше. И масштабом, конечно, поменьше. Четники меж тем демонстративно отложили столовые приборы и застыли в ожидании распоряжений своего руководителя. "Пожалуй, довыступался..." - летчик уже примеривался к автомату, неосторожно положенному кем-то в его досягаемости, когда апостол все же решил выплеснуть обиду в словах, а не действием: - Послушайте, - голос его звучал совсем не как прежде, в нем определенно слышались металлические нотки, - представитель великой державы! Вы, кажется, хотели знать, за что у нас в Болгарии так не любят русских? Я скажу! За ваши ни на чем не основанные идиотские амбиции! За ваши шутки вроде: "Курица - не птица, Болгария - не заграница". За отношение к Болгарии как к задворкам своей империи! А больше всего за вашу уверенность в том, что, выступив раз за нас против турок, можете вечно пользоваться благодарностью болгар, и пользоваться нагло, воспринимая ее как дань! То, что ваша... страна (апостол явно сдержался и опустил прилагательное) больше нашей, не дает вам оснований относиться к нашему народу с презрением. Да, Болгария невелика, но мы любим ее так, как дай вам Бог любить вашу Россию! У нас есть славное прошлое и славные традиции, славные герои освободительной войны против турок, фашистов и русских! Потому и революционный округ, потому я и апостол, а не капитан, к примеру! Так называли свои организации и своих вождей отцы и деды наши, на которых мы равнямся в своей борьбе... Апостол на мгновение замолчал, набирая в легкие воздуха для продолжения зажигательной тирады. Уже давно поняв свою ошибку, Корсар поспешил воспользоваться паузой для урегулирования отношений. - Да не кипятитесь так! - он улыбнулся примирительно и даже немного виновато. - Признаю, перегнул я, конечно, палку! Примите извинения и позвольте представиться. Зовут меня... скажем так - Корсар, но это неважно... Можете хоть пиратом называть, не обижусь. Я профессиональный военный летчик, в данный момент на службе Республики Трансбалкания... - Наемник? - бросил кто-то колючее слово. - Да, черт возьми, наемник! - Корсар вновь начал злиться, но, странное дело, теперь чем эмоциональнее он говорил, тем больше понимания видел в глазах слушающих его бойцов. - Можете даже считать, что я приехал сюда только за деньгами, если остального вам не понять. Да, я получаю деньги за то, что в небе и на земле бью нашего общего врага! И поверьте, делаю это отнюдь не хуже вашего. А про героических предков я тоже могу кое-что вспомнить, да только одним гонором, воспоминаниями о прошлом героизме войны не выиграть! Так вот, братушки. Поэтому я здесь. Вот моя рука. Я не набиваюсь в друзья, но уважаю... союзников. И Корсар протянул руку апостолу, который по-прежнему изображал оскорбленное достоинство. Несмотря на пафос ситуации, Корсару вдруг стало смешно - получался какой-то странный спектакль, где время от времени один другому протягивает руку, а второй демонстративно ее отвергает. На помощь мужчинам с их вечно неудовлетворенными амбициями пришла природная женская мудрость в лице единственной в отряде представительницы прекрасного пола. Мягко улыбаясь, она вложила в раскрытую ладонь Корсара железный стаканчик, на треть наполненный розоватой ракией, а другой такой же с легким полупоклоном передала апостолу. - Као, другари, не пийло ли за союзничество? - звонко и даже торжественно провозгласила она. Ее неуверенно поддержали несколько голосов: "За союзничество! За Руссия!" Корсар осушил стакан, заведомо не придавая значения вкусу напитка, просто чтобы довести до конца этот ритуал, а заодно и расслабить натянутые нервы. И тем неожиданней оказались необычайный аромат, мягкость и в то же время забористость местной ракии. Между тем девушка забрала у него стакан и кокетливо надула губки, как бы обижаясь на невнимательность гостя. И совершенно неожиданно для себя самого Корсар вдруг церемонно щелкнул каблуками и нежно поцеловал ей руку. - Благодарю вас, мадемуазель! Маленькая санитарка демонстративно устроилась на подлокотнике его шезлонга ("Так она, пожалуй, и на колени мне переберется!") и спросила: - Кажете, молим, господине пилот, нали вие свалили някой от неприятельски авиони? Что значит по-болгарски (или по-сербски, или по-македонски, черт его разберет) "свалить", Корсар уже знал, а слово "авион" в переводе не нуждалось. Внимание единственной дамы в компании льстило его самолюбию: "Оказывается, я еще способен нравиться женщинам!" И Корсар с удовольствием ответил: - Даже несколько. Правда, не свалил, а на аэродроме разбил. - Для наглядности он сделал несколько жестов руками, изображая заход на цель и ее взрыв. Девушка смотрела на него с восхищением, но следующий ее вопрос оказался совершенно неожиданным для настроенного на романтическое знакомство летчика: - От коя модель? - Модели? - Надо же, и здесь все не как у людей. - А-10, "тандерболт", такие большие двигатели сзади. - Знаемо. Они бомбардировали Белград, - ответила сербка, и взгляд ее, став ледяным и ненавидящим, уперся в пространство. Корсар перестал для нее существовать, и все остальное тоже. Все, кроме исковерканного войной прошлого. Летчик понял, что дальнейшие попытки привлечь к себе внимание Весны будут сейчас по меньшей мере неуместны, однако заскучать ему не дал новый персонаж этой странной компании, не менее колоритный.
* * *
- Между первой и второй промежуток небольшой! - провозгласил с безбожным акцентом по-русски веселый и густой бас. Его обладатель, огромный усатый мужчина лет тридцати, в сером комбинезоне полувоенного покроя и высоких сапогах с пряжками на голенищах, похоже, был знаком не только с русским языком, но и с кой-какими русскими обычаями. С бутылкой в руке он шагнул к Корсару: - Руссия можно любить не любить, а выпить с русским я всегда любить! За твоя держава! И он опрокинул бутылку горлышком в стакан гостя. Не поморщившись хватанув почти полный стакан, летчик решил, что показал этим парням "русский класс", но был жестоко посрамлен - великан в один глоток влил себе в глотку почти полбутылки, прямо из горла. Впрочем, общество этого веселого гиганта вовсе не угнетало, а наоборот, располагало к компанейскому трепу Первым делом Корсар похвалил местную ракию. - Нравится? - откровенно обрадовался собутыльник. - Лучше, чем сербская, много лучше! - согласился Корсар. - А, сербы хорошо умеют только проблемы себе делать! - захохотал гигант и игриво подмигнул санитарке: - Не се притеснявай, Весна! Ну, пират, нека меня черти унесут, если я нема да побратаюсь с русом! - Он бесцеремонно заключил русского летчика в свои медвежьи объятия, оторвав от земли, и, помяв с минуту, наконец отпустил. - Я есть подвоевода, заместитель-командир на этой компании. Драган Македонов! Корсар по-приятельски хлопнул его по каменному плечу - Слушай, Драган, а где ты так клево русский выучил? - О, Одесса-мама! Я се учил там десят годин назад, высшая школа милиции... Ох, и пили же мы там! - Ого! - удивился летчик. - Похоже, у вас тут в Болгарии все не на месте. Менты и те в партизаны пошли... - Перво: я не мент, а полицейски околийски надзирател, то есть участковый милиционер на град Разлог. Мент - это в Руссия, а здесь - полицай. Второ: здесь не Болгария, Болгария там, на востоке, здесь - Пиринска Македония, и аз сум природен македонец, а не само фамилия у меня македонская. И я не ушел в партизаны, просто продолжавам да исполнявам свои задолжения полицейского. С отставката кабинет Кенчо Кенчева у эта держава има само едино законно правителство: Блгаро-Македонски революционен комитет в Букурешт... В Бухаресте! - Сдается мне, ты один так понимаешь свои "задолжения". Те ребята, что чуть не подстрелили меня в Мелнике, тоже вроде были из болгарской полиции? Багровое лицо подвоеводы сделалось еще краснее. - Това не е полиция! - с пьяной яростью выкрикнул он. - Това сите специчари, майката! Спецназ Ихванова! Подонки, предатели, амерички кучета, майката! Стига! Ке чи покажу, как класть позор на моя серая униформа полиции! С этими словами подвоевода с налитыми кровью глазами, но сохраняя при этом абсолютно четкую координацию движений, схватил со своего стула нагрудный патронташ и принялся набивать автоматный магазин. Странно, но половина партизан отставили свои стаканы и тоже принялись снаряжаться для боя. И даже апостол только сокрушенно покачал головой, явно не в силах остановить боевой порыв своего заместителя. "Ничего себе планируются партизанские акции!" - ошеломленно подумал Корсар. Однако пьяному карательному рейду против "специчар" все же не суждено было состояться, и произошло это так же нелогично, как и все остальное здесь. Белобрысый албанец Лавдрин, до сих пор незаметный в общей суматохе, оторвался от своей кружки и вкрадчиво, но довольно громко предложил подвоеводе, намеренно говоря по-русски: - Бате Драган, возьми меня с собой до Разлога. - А чего? - Ты на казарму пойдешь, а я по дороге лицей женский атакую. Говорят, в пансионе много восхищаются от герои-четники... - И албанец, вытащив откуда-то из внутреннего кармана две длинные ленты презервативов, пристроил их крест-накрест на груди, как пулеметные ленты. Раздался громовой хохот. Подвоевода заковыристо выругался, буркнул что-то вроде "отбой тревоги" и швырнул свои подсумки обратно на стул. "Молодец парень! - решил про себя Корсар и окончательно простил албанцу эпизод с пистолетом. - Здорово охолонул ментяру! А то мало ли чего могло выйти. Пьяному-то море по колено..." Апостол, воспользовавшись моментом, постарался вернуть к себе внимание, представив весь взрывоопасный эпизод как продолжение церемонии "представлений". - Ну вот, вы и познакомились с моим заместителем. А вот, - апостол указал на одетого в армейский болгарский камуфляж - в бурых и зеленых геометрических пятнах - безучастного ко всему молодого парня, который сидел и помешивал угольки стальным прутом, - вот рядовой Сливен Сливов из города тоже Сливен, отважный герой оборонительной войны, солдат Разлогского пехотного полка, почти полностью погибшего на поле чести... - Подождите, - не понял Корсар. - Какой оборонительной войны? В гайдуцком пристанище разом воцарилось молчание. Глаза всех присутствующих впились в Корсара с немым вопросом: "Ты что, действительно не знаешь? Или издеваешься?" "Ну вот, опять ляпнул. Да что со мной такое?" - с запоздалым раскаянием осознал уже не вполне хорошо соображающий Корсар. Лишь тот, о ком шла речь и кто, по идее, должен был более всех задет такими словами, остался спокоен и даже безразличен. Не отрывая взгляда от огня, парень в солдатской форме достал из очага пламенеющий малиновый уголек, не спеша, словно не чувствуя жара, прикурил от него сигарету и с видимым удовольствием затянулся. - Вы что, ничего не слышали о нашей славной оборонительной войне?! наконец воскликнул апостол, и в его круглых глазах удивление опасно граничило с бешенством. - Ах, ну да, - Корсар хотел промолчать, но ракия уже здорово развязала ему язык. - Я еще тогда сидел у вас на базе в Любимце. И сматывался оттуда, чтобы янки не наступили мне на хвост с этой вашей обороной. За сколько они Болгарию к общему знаменателю-то привели, дня за два или за три? - За четыре! - взвился апостол. - А некоторые части сражались и целую неделю! - А некоторые сдались без боя, - подытожил Корсар, вспомнив одну из "политинформаций" Малошана. - У них был приказ из Софии! Не каждый командир способен перешагнуть устав! Но те, что сражались, не жалели ни себя, ни врагов! - апостол рубил воздух, отчаянно и резко жестикулируя. - Тысячи патриотов взялись в те дни за оружие, положив начало национально-освободительному движению! Я сам был среди них, я знаю! Сливен может подтвердить! - Некоча другия пыт, апостол, - устало произнес Сливен. - В други раз...
Бывший рядовой болгарской армии Сливен Сливов продолжал глядеть на пламя. Языки огня плясали в очаге, как плясали они на броне боевых машин, и тела погибших становились черными и рассыпались в прах - в тот день, когда с неба приходила неуязвимая смерть... Горькая доля - погибнуть в бою, а на долю его полка выпала доля еще горше - погибнуть в ожидании боя, так и не успев вступить в схватку с врагом. Этот враг был слишком силен и слишком труслив, чтобы встретиться с болгарской армией лицом к лицу. Он убивал из-за горизонта и с неба, а из софийских штабов генералы и полковники, мечтавшие сохранить свои теплые места и выполнявшие директивы марионеточного "нового правительства", слали приказы "не открывать огня", "беспрепятственно пропускать в интересах совместных действий...". Незадолго до ухода в отставку Кенчева их ротный Маждаров говорил: - На помощь сербам мы выступим непременно, но правительство не хочет провоцировать Штаты. Пока, ребята, совершенствуйте боевую готовность, ждите приказа... Приказ опоздал. Кто-то в генштабе на свой страх и риск объявил "готовность номер один", когда морская пехота США уже высаживалась на пляжи Золотых Песков, когда первые десантные подразделения уже сыпались с неба, а усиленная бронетанковыми подразделениями легкая пехота переходила болгаро-греческую границу. Все было решено в первые часы и закончилось в считанные дни. С теми частями, командиры которых отказались выполнять распоряжения Ихванова и пытались занять рубежи обороны, американцы не вступали в непосредственное соприкосновение, обходясь штурмовой авиацией и системами залпового огня. В те черные для "четвертого Болгарского царства" дни именно так и был перемолот Разлогский полк, всего за несколько минут гибелью своей он доказал верность присяге, так и не сделав ни одного выстрела по недосягаемому врагу... Только через несколько дней чудом уцелевший и едва не обезумевший рядовой Сливен Сливов, пробродив без цели и мысли по горам, увидел первых американцев. Эти мускулистые, веселые парни в камуфляже остановили свои джипы на изрытом воронками шоссе, чтобы посмотреть на выгоревшие БМП и обугленные трупы болгарских солдат. Натренированные, вышколенные убийцы, не воины. Их силу нельзя было не признать, но уважать было не за что. И было за что убивать.
- Воины нашей страны до конца исполнили свой долг! - уже откровенно кричал апостол. - Тысячи наших патриотов пали в те дни за Родину! Да как вы могли оскорбить их память?! Корсар холодно и медленно постарался ответить: - Я память павших не оскорбляю. Но одно дело - память и честь, а другое громкие слова! Ты кричишь так, будто ваша оборонительная война была чуть ли не победоносной! Да признайся хоть сам себе, что ни к черту ваша оборона не годилась! С ваших аэродромов летают штатовские штурмовики - это ли не оскорбление погибших? Славою потом сочтемся. А пока... давай не чокаясь: "Чтоб товарищам Сливена Сливова спать в свободной земле!" Апостол осекся, и Корсар, глядя на его лицо, вдруг понял, что его наполеоновские замашки, его трескучие речи - всего лишь потуги глубоко мирного и мягкого человека приспособиться к новой, чуждой ему жизни. - В памят на падпалите герои на отбранителна война - слава! - тихо и печально произнес апостол, вставая. - Слава! - тоже негромко, но как-то удивительно слаженно и сильно отозвались остальные и со звоном сдвинули стаканы и кружки. - Старый гайдуцкий обычай, - пояснил апостол. - Поборники... бойцы всегда пьют за мертвых как за живых, которые сегодня не здесь. Ведь каждый из нас может встретиться с ними в любую минуту.. Мы не должны это забывать, и бояться тоже не должны. Корсар промолчал.
* * *
Утром следующего дня Драган Македонов бодро сообщил только-только проснувшемуся летчику, что нашел для него дело по профессии. Корсар, умывавшийся холодной водой, которую лил из котелка ему на руки Лавдрин, распрямился: - Ворону, что ли, подстрелить? Других дел по профессии тут мне пока что не видится. Подвоевода хмыкнул, но продолжил серьезно: - Коло Разлога есть летишце на малая авиация. К нам ночью парень пришел, говорит, там есть авион, который может улететь. Мы с апостолом подумали если он поднимется, ты сможешь добраться до своей базы. И снова воевать... За деньги, да? Корсар чуть было не обиделся, но вспомнил вчерашнее и уловил в голосе Драгана веселые нотки. - Ну спасибо! - в тон ему ответил Корсар. - А то я тут исстрадался весь, кто же за меня мои бабки получает? Но кроме шуток, этот парень что, в самолетах разбирается? - Говорит, сам летал. Ладно, ты намылся? Пойдем до апостола, и ты, Лавдрин, тоже давай с нами.
Сборы были недолгими и спешными. Молодой черноусый парень, имени которого никто Корсару не потрудился назвать, что-то все время говорил, ему отвечали, и лишь когда цепочка партизан тронулась вниз по склону, апостол прояснил ситуацию: - Аэродром сельскохозяйственной авиации, там остался один самолет модели АН-2, знаете такой? Корсар кивнул. Хотя за штурвалом этого последнего представителя племени "кукурузников" он ни разу не сидел, но первые свои прыжки с парашютом выполнял именно с него и никогда не думал, чтобы пилоту досаафовского трудяги "Антона" требовались какие-то особые навыки. - Но надо туда спешить, потому что американцы могут воспользоваться этим летным полем для своих целей. Летчик, который нас поведет, сказал, что его коллегу уже допрашивали про этот объект. - Понятно, - только и бросил Корсар, переходя на быстрый шаг, скорее похожий на бег. Для пространных разговоров на ходу, да еще в высокогорной местности дыхания не хватало. Горная тропинка спускалась все ниже и ниже, обходя гору, и через час путникам открылась панорама долины. Где-то вдали был виден маленький аккуратный городок. Прикинув расстояние до него, Корсар от души пожелал, чтобы цель их путешествия оказалась поближе - до Разлога, говорили, было километров восемь, - и так оно и вышло, потому что через некоторое время партизаны свернули в сторону и двинулись уже не по тропе, а вдоль русла небольшой речушки, довольно широкой, но очень мелкой и шумной - почти каждый камень на ее дне создавал пенный бурунчик. Апостол подошел к Корсару и крикнул ему прямо в ухо, преодолевая шум реки: - Уже скоро! Только придется перебираться через шоссе на Белицу мелкими группами! "Нет, все же этот доцент какого-то там университета определенно не обделен военными способностями", - подумал летчик, глядя, как уверенно апостол разбивает свой отряд на пятерки и как, повинуясь, группы одна за другой быстро перебегают пустое шоссе около мостика через речушку Вдруг откуда ни возьмись появился зеленый грузовик, приближения которого никто не услышал из-за шума воды. Появился он как раз в тот момент, когда очередные пятеро бойцов только выскочили на открытое место. Дальше все произошло в несколько секунд: водитель затормозил, и колеса с визгом прочертили по бетону дымящиеся полосы. Те, кто сидел в грузовике привалившись к бортам, попадали на пол кузова, но уже через мгновение со стороны машины раздались очереди. - Специчари, майката! - крикнул болгарский летчик и вскинул старенький АКМ без приклада. Прикрывающие переход товарищей партизаны тоже ответили огнем на огонь, и под перекрестными очередями, бьющими с обеих сторон дороги, у спецназовцев Ихванова не осталось никаких шансов. Когда умолкли выстрелы последнего из них, Драган Македонов первым выскочил на дорогу и подбежал к изрешеченному грузовику. Вернувшись, он выкрикнул несколько отрывистых команд, которые Корсар не понял, однако последующие действия партизан все поставили на свои места: чуть ли не половина из них повернулась и направилась вперед за мост. - У одного рация была, - сообщил подвоевода, оказавшись рядом с Корсаром. - Хорошая рация, "Моторола". Знать бы, успел он сообщить, нет... Давай-ка спешить! Оказалось, что аэродром практически рядом, от шоссе к нему вела узенькая дорожка, выводившая на летное поле, на котором действительно стоял потрепанный АН-2. Апостол приказал бойцам занять оборонительную позицию, а летчик с Корсаром почти бегом бросились к стоящему рядом сараю, стену которого украшала большая красная доска с пожарным ведром и следами некогда висевших там же огнетушителей. Около стоял-и, видимо, уже давно - небольшого роста человек в замасленном комбинезоне. Выбрав из нескольких стоявших внутри бочек самую полную, они докатили ее до самолета; болгарин поддел ножом пробку, и Корсар подставил под струю пожарное ведро. "Фильтр бы какой, - подумал он, глядя, как в бензиновом водовороте крутятся отваливающиеся куски краски. А то ведь свалюсь по дороге!" Когда заправка была почти закончена, к ним подошел апостол и, излюбленным жестом заложив руку за борт куртки, явно приготовился произнести прощальную речь, но услышать ее русскому пилоту было не суждено. За поворотом со стороны Разлога вдруг вспыхнула суматошная и раскатистая перестрелка. - Зрада! - хрипло бросил апостол и, махнув Корсару на прощанье рукой, опрометью кинулся туда, где залегли в придорожном кювете его бойцы. Следом за ним заячьими прыжками припустил маленький коренастый техник, на бегу выпутывая что-то из набедренного кармана комбинезона. Гулко хлопнуло несколько разрывов, Корсар подумал, что враг, кто бы это ни был, подобрался к партизанам уже на расстояние броска гранаты. Однако до взлетной полосы бой, слава Богу, еще не дошел. Партизанское боевое охранение пока сдерживало неприятеля. Корсар, потрясенный случившимся, все еще медлил, но оставшийся с ним летчик буквально тащил его в кабину, приговаривая: "Ходу, ходу!" И только рухнув наконец в обшарпанное пилотское кресло, Андрей как-то сразу успокоился. Глаза начали машинально скользить по приборам на ободранной панели, а мысли приняли рабочее направление. Авиагоризонт, указатель скорости, высотомер, вариометр, авиакомпас, сектор газа, тормоз - проще некуда. Правда, вместо ручки управления рогулька штурвала, но это ерунда. От панели управления его отвлек болгарин, развивший бурную, но не слишком понятную деятельность. Сначала он тыкал пальцем в приборную доску, пытаясь, видимо, что-то объяснить, но Корсар просто хлопнул его по плечу и уверенно показал интернациональный знак в виде сложенных в кольцо указательного и большого пальцев. Теперь тот копошился за правым креслом у переборки, отделяющей кабину от салона: откуда-то добыв кривую рукоятку, воткнул ее в отверстие в стенке и с натугой, резкими рывками, а потом все быстрее и быстрее начал ее раскручивать. Корсар с изумлением наблюдал странные действия коллеги. Наконец болгарин разогнулся. - Маховик, - произнес он, отдуваясь, и тут же пояснил: - Аккумулятор немного стар, не стига за нешто. Остава ни само да подкочавам петрол. Ами карбюратарот тук не работи на малките обрати. Корсар не нашелся что сказать и только старался удержать на месте челюсть, натурально отвалившуюся при виде того, как болгарин орудует насосом. Интересно, а что еще у него тут "не работи"? Нет, уж лучше не знать... Болгарин тем временем перегнулся вперед и включил сцепление. Раскрученный вручную маховик с жестяным лязгом соединился в одно целое с коленвалом, передав ему часть своей энергии. Впереди над капотом мелькнули черные лопасти винта, с натугой прокрутились поршни в цилиндрах, и в этот момент оживший генератор дал искру. Старый, изношенный тысячесильный мотор кашлянул пару раз и зашелся в захлебывающемся рыке. Болгарин довольно улыбнулся и продемонстрировал Корсару большой палец. Тот ответил ему тем же, добавив короткое выразительное вздергивание кулака вверх: "На взлет!" Но болгарин лишь широко улыбнулся, показал сначала на себя, потом в сторону перестрелки и прокричал: - Мояте работа е там. Ште се оправш ли сам? - Справлюсь, не бойся! - коротко кивнул ему Корсар. - С Богом! - бросил на прощание болгарин и, подхватив свой автомат, скрылся в салоне. Корсар дал ему время выскочить через бортовую дверь и прибавил газу, вспоминая отрывочные наставления, которыми болгарин пытался снабдить его с самого момента прибытия на аэродром. Несколько секунд он на двух третях мощности прожигал свечи. Рулить куда-нибудь по бугристой земле не требовалось. Самолет уже стоял в самом начале заросшей бурьяном взлетной полосы. Ветер гнал травяные волны под углом к вектору взлета, и Корсар, заблокировав заднее колесо в нейтральном положении, до отказа двинул сектор газа. - Ну, поехали! - сказал он сам себе и отдал тормоза. Дряхлый АН-2, бывший вряд ли намного моложе своего нынешнего пилота, на удивление резво для своего возраста принялся брать разгон. Корсар слегка пошевелил штурвал и с содроганием прислушался к доносящемуся при каждой встряске даже сквозь рев мотора жалобному треску фюзеляжа и скрежету разболтанных и ржавых тяг. Подумать только, его жизнь теперь зависит от этого престарелого аппарата! Но лучше об этом не думать. А в мире, отгороженном сейчас от него забрызганными грязью стеклами кабины, события менялись, словно картинки в калейдоскопе. И менялись не в лучшую сторону. То ли обойдя, то ли прорвавшись сквозь передовой партизанский заслон, два юрких, окрашенных под древесную жабу и таких же приплюснутых "хаммера" на предельной скорости вывернулись из-за отмеченного скалой поворота и понеслись вдоль хлипкого фронта отряда апостола Велева. Из их распахнутых дверей один за другим ловко сыпались солдаты. Одинаково рослые и пятнистые с головы до ног. Мешковатая форма и раскрашенные лица делали их безликими, неотличимыми друг от друга. Разработчики обмундирования, несомненно, рассчитывали на такой эффект. Выскочив, солдаты немедленно открывали огонь. Их поддерживал тяжелый браунинг легкобронированного джипа. Двоих партизан-новичков, неосторожно торчавших на балконе аэродромного КП, рассекло пополам крупнокалиберной очередью прежде, чем они успели вскинуть к плечу свои жалкие двустволки - за пулеметом явно сидел мастер своего дела. Летчику-болгарину повезло больше. Следующая очередь хлестнула в его сторону, но он успел с разбегу, только ноги мелькнули, кувырнуться в спасительный кювет на краю летного поля, которое тут же взметнулось частыми фонтанчиками разрывов. На этом, однако, легкие победы американцев закончились. Болгарские "поборники", опомнившись, встретили стремительный натиск врага плотным огнем, и передний из вездеходов, пропоротый меткой пулеметной очередью, круто, приседая на один борт, развернулся и рванул обратно, под защиту скалы. Но второй в это время, оставив партизан заниматься пассивной перестрелкой с рассыпавшимся в камнях американским десантом, обошел с фланга служившую им позицией канаву и рванул наперерез взлетающему "кукурузнику", не без основания посчитав его главной причиной всей заварухи. К счастью, над крышей оставшегося "хаммера" торчал не тонкий ствол браунинга и не кургузый автоматический гранатомет, а огромная труба пусковой установки "Тоу-2". Стрелять из нее по взлетающему самолету - занятие для клинических оптимистов. Какой-то солдат, возможно оператор этой самой установки, все же высунулся в верхний люк и палил по "кукурузнику" из штурмовой винтовки. Бугры и ямы запущенной донельзя взлетной полосы заставляли вездеход тяжело подскакивать и не давали ему взять верный прицел, но долго так продолжаться не могло. Стоило Корсару об этом подумать, как несколько пуль со звонким треском прошили тонкий дюраль обшивки. Щелчок, взвизг - и в остеклении появилась "мелкокалиберная" дырочка, но свинцовая смерть, к счастью не дав рикошета, ушла в открытую форточку. Корсар невольно втянул голову в плечи. Еще одна горсть свинцового гороха пробарабанила по верхней плоскости, и в этот миг над срезом кювета показалась человеческая фигура, силуэт которой был нарушен каким-то длинным предметом. Человек выпрямился, стоя на одном колене и не обращая внимания на свист пуль вокруг, - и вдруг дымчатый белый след стремительно пролег в воздухе от его плеча до вездехода, упершись в самую середину "хаммера". Тотчас из боевой машины вырвался яростный огневой смерч. Сопровождаемые ужасным грохотом, кувыркнулись в стороны выбитые створки дверей. Теряя колеса, объятый огнем "хаммер" слетел со взлетной полосы, под самым носом "кукурузника" въехал передком в какую-то яму и перевернулся. Только что Корсару не хватало для взлета какой-то секунды, но теперь он почувствовал себя так, словно в его распоряжении оказалась вечность. Не удержавшись, он по-мальчишески свистнул и показал пылающим обломкам оттопыренный средний палец. АН-2 промчался по оставшемуся на траве огненному следу, уже набрав нужную ему скорость. Корсар больше не мог слышать, как на оставленной им земле разрастался бой, как раскатистый треск очередей и гулкие выхлопы карабинов опоясали летное поле уже почти по всему периметру, - это подоспевшая из Белицы автоколонна правительственной полиции без большого энтузиазма, но все же вынуждена была поддержать американцев. Но и без того русскому летчику было ясно: там внизу сейчас погибали не самые плохие на свете люди. Погибали потому, что захотели прийти ему на помощь. Такое не может, не должно забыться. Корсар, сжав зубы, положил АН-2 на курс к границе. Лишь много позже ему предстояло узнать, что бой на маленьком, никому до того не известном аэродроме между Разлогом и Белицей не утихал до позднего вечера. В истории болгарского сопротивления он станет потом известен как "последний бой апостола Панайота Велева". С ним вместе пали подвоевода Драган Македонов и оба албанца, имена которых успел запомнить Корсар. Погибли и те, кого он запомнил только в лицо, кого не успел ему "представить" апостол. Лишь бывший рядовой Разлогского полка Сливен Сливов из города Сливена с кучкой поборников, среди которых был и удачливый болгарский пилот, сумел с наступлением темноты прорвать обруч окружения и уйти в спасительные горы. Три дня каратели гнались за ними, но, видно, на сей раз Бог хранил отважных воинов. Сопротивление продолжалось. Массив Шар-Планина. "Чебурашка-ниндзя" Очередной день обещал пройти все в том же вынужденном безделье - хотя Хомяк составил и себе, и обоим оставшимся в строю пилотам график занятий, но тренажер был всего один, и ожидающим своей очереди казалось, что время течет невыносимо медленно. По новому распоряжению коменданта Кадарника русским летчикам предписывалось оставаться в помещениях базы, на случай если противник уже вычислил ее расположение и готовит нападение. Начальник охраны счел это за недоверие к своим людям и во всеуслышание объявил действия коменданта перестраховкой, граничащей с трусостью, но Хомяк, присутствовавший при этом конфликте, Тамашаивича не поддержал и даже наоборот, взял сторону коменданта. - Пусть перестраховка, - сказал он примирительно. - Но, как говорится, береженого Бог бережет. Я, как новый командир группы, запрещу своим людям выходить наружу без крайней необходимости. Тамашаивич вышел из "красного уголка", в сердцах хлопнув дверью, а Хомяк обратился уже непосредственно к коменданту: - И кстати, относительно моего повышения вы уже сообщили по команде? Кадарник успокоил Хомяка, что доклад уже ушел "куда надо" и что "там" все надлежащим образом оформлено, по всем статьям. Комендант прекрасно понял скрытый подтекст вопроса, но ответить прямо: "Да, ваша оплата теперь увеличена" - почему-то не решился. "В конце концов, кто его знает, подумал он про себя. - Может, и этот вечно всем недовольный толстяк считает, что воюет не только за деньги? По нему, правда, не скажешь, но поди пойми этих русских..." Часам к семи вечера сидение в четырех стенах стало просто невыносимым, и Хомяк в конце концов не выдержал первым. Сняв очки тренажера, он глянул на сидящих рядом Казака и Деда. И как бы невзначай обронил: - Что-то уж совсем душно, пойдем воздухом, что ли, подышим? - и тут же строго добавил: - Но только у входа! Дальше полосы ни ногой! - Больно надо, - буркнул Дед. - Куда тут ходить-то, в деревню, что ли? Спасибо, уже ходили. Однако, когда они все трое вышли на раскрашенный бетон полосы, Дед глянул в сторону деревни с заметной тоской. Впрочем, вскоре его внимание было отвлечено непривычным оживлением, царившим вокруг. Через полосу пробежало несколько резервистов, а затем еще двое заняли места около электрических лебедок, оттаскивающих в стороны макеты строений, стоящих поперек полосы. К воротам ангара, незанятого с самого начала, подъехал уже знакомый ЗИЛ и, не выключая мотора, остановился около них. - Суматоха-то какая! - воскликнул Дед. - Уж не резервный ли самолет подгоняют? Только кто на нем летать будет, вот в чем вопрос? - Не знаю, - коротко отозвался Хомяк. - Мне ничего не сообщали, хотя с этих друзей станется. Я смотрю, они тут вообще все лихие, сначала делают, а потом думают. На недавно вбитые сваи спешно накидывали тросовые петли, выходящие из увесистых коробов, и тянули тросы через полосу, чтобы прикрепить к сваям с противоположной стороны. - Если резервный самолет, то это будет какой-то морской вариант! уверенно сказал Казак. - Возможно, - отозвался Хомяк. - Помните, в Любимце, братушки на морских машинах летали? Может, кого из них к нам и присылают. Чем плохо? Непотопляемый авианосец! Казак услышал отдаленный шум реактивных двигателей и завертел головой, стараясь отыскать взглядом его источник, но не нашел, и неудивительно: ущелье располагалось так, что звук от летящего самолета долетал сюда минут примерно на пять раньше самой машины. Но он этого не знал и искренне недоумевал. - Это что ж такое? Невидимку к нам шлют? Я читал, были у нас такие еще в тридцатые годы! Дед рассудительно ответил: - Вряд ли. Скорее и вправду гонят пополнение из резерва. О, вон, гляди! Нет, что-то не пойму ничего...
* * *
Действительно, показавшийся над хребтом самолет имел внешний вид по меньшей мере странный. Во многом напоминал транспортный АН-74: такой же нос, фюзеляж, и главное, высоко расположенное крыло с двумя толстыми бочонками двигателей над ним, из-за которых самолет этот называли "Чебурашкой". Но хвост! Как будто шаловливый ребенок сначала отломал его у новой игрушки, а затем вставил обратно задом наперед. Мало того, этот озорник насадил на наклоненный по направлению полета хвост толстую круглую оладью, выкрасив ее под самолет в те же камуфляжные пятна и разводы. Странный летательный аппарат заложил глубокий вираж, которого мог бы не стыдиться и иной истребитель, и пошел на посадку, быстро теряя высоту. Подтверждая морскую ориентацию самолета, из задней части его фюзеляжа торчал мощный крюк, и в момент, предшествующий касанию земли, этот крюк уцепился за один из тросов. С новой силой загрохотали двигатели, и странный "чебурашка" замер на месте, пробежав по полосе значительно меньше, чем это требовалось истребителям. Самолет уже окружил почти весь технический персонал базы, подогнали к нему и бессменный ЗИЛ, и буквально за пять минут общими усилиями было совершено почти невозможное: нос и одно из крыльев прилетевшей машины затолкали под скальные своды ангара, почти вплотную к стенам и крыше, а оставшиеся торчать другое крыло и хвост с нашлепкой споро с помощью автокрана накрыли маскировочной сетью в несколько слоев. - Пошли посмотрим на это чудо? - предложил Дед и, не дожидаясь ответа, направился к прилетевшему самолету. Хомяк и Казак двинулись следом. Летчики подошли к новому обитателю горной базы как раз в тот момент, когда его экипаж, сопровождаемый вездесущим Малошаном, выходил наружу. Пятеро человек в летных костюмах и защитных шлемах, раскрашенных желто-синими полосами. Если у летчиков еще и оставались какие сомнения, то их развеял Малошан, обратившись к прилетевшим со словами: - Здоровеньки булы! Як долетелы? Один их украинских летчиков ответил весело, причем не на "ридной мове", а вполне по-русски: - Долетели, как с тещей в парк сходить: сплошные аттракционы и никакого удовольствия. И кстати, уважаемый друг, прошу вас, не надо трудиться говорить по-украински. Все равно правильно не получится, только на нервы действует. Несколько опешивший от такой тирады Малошан смешался, но его выручил Хомяк, сказавший деловым тоном: - Товарищ подпоручик, может, вы представите нас новым коллегам? - Да, конечно. Товарищи! Перед вами самолет АН-71 дальнего радиолокационного обнаружения и целеуказания, а также постановщик помех. Это опытный образец, а серийные так и не появились. Рабочие имена членов экипажа соответствуют позывным: "Волга-один", "Волга-два", ну и так далее. Понимаю, в общении это не слишком удобно, но они сами выбрали такое. - А почему Волга? - поинтересовался Дед. - А щоб нихто не догадався! - ответил все тот же летчик, и экипаж дружно засмеялся. Хомяк подавил в себе желание скомандовать своим немногочисленным подчиненным "Равняйсь-смирно!" и просто представил сначала их, а потом себя, для приличия назвавшись "исполняющим обязанности командира группы", и сразу же объяснил обстоятельства своего назначения. Казак попытался завязать разговор, но украинские летчики и операторы слишком устали для беседы, и вскоре Малошан их увел. Три "старожила" базы не торопились возвращаться внутрь и продолжали стоять, обсуждая возникшие с прилетом АН-71 новые возможности боевой работы. Однако под конец разговора Хомяк заметил: - Только все равно это пустое. Без ракет я группу больше не подниму. Потому что в случае воздушного боя от этого "чебурашки-ниндзя" проку будет мало. А судя по последним сведениям от этого пижона Шелангера, воздушный бой становится все более и более возможным: даже босняки вот-вот получат через хорватов партию "миражей", и встретиться с ними, имея из вооружения только пушку, мне бы не хотелось. К тому же у меня боекомплект ополовинен! Короче, пока не подвезут нормальный боекомплект, звено поднимать не стану! - Корсар бы поднял! - мрачно заметил Казак. - Ну и где он теперь? - не менее мрачно спросил Хомяк и сам же ответил: В лучшем случае по горам шляется. А почему? Потому что пошел на авантюру, а сам даже "колокол" нормально выполнить не умеет! - А ты... - Казак вспыхнул, готовый перейти на повышенные тона, но Дед, зорко следивший за развитием спора, нашел нужным вмешаться: - А ну ша! - сказал он негромко, но внушительно, так, как никогда еще не говорил, и короткое эхо от скалы повторило и усилило впечатление от его голоса. - Базар не в тему! Оба летчика замолчали, и Дед сразу сменил тон. - Вы, ребятки, не спорьте. Почему пирата нашего сбили, а Хомяка нет, никто не знает. Может, потому, что он и вправду летал хуже, а может, и нет. Авантюру мы уже попробовали, получилось плохо. И что сделал бы Корсар, а что нет в такой ситуации, только он сам и мог бы рассказать... Появись он сейчас вот тут перед нами.
* * *
Дед замолчал, и в вечерней тишине послышалось далекое тарахтение, по первому впечатлению напоминавшее звук мотоциклетного мотора, с которого молодой и дурной хозяин снял глушитель. Но Дед, прислушавшись, заметил: - А ведь это самолетный движок, сверху звук идет. - В этих горах хрен разберешь, сверху, снизу ли... - отозвался Хомяк, а Казак вспомнил, как задолго до недавнего появления АН-71 был слышен звук его полета, и просто предложил: - А давайте подождем? Может, и вправду самолет. Хомяк кивнул, и Казак обернулся в ту сторону, откуда заходили на посадку украинцы, но потом сообразил, что этот самолет (если это, конечно, самолет) может лететь откуда и куда угодно, - и стал озираться вокруг. Именно поэтому он первым и увидел маленький двукрылый силуэт, мелькнувший в оранжевом закатном небе над хребтом. - "Антон", "кукурузник"! - воскликнул Казак, но зеленый самолетик уже пропал на фоне потемневшей к вечеру поверхности горы. - Где? Где? - Сейчас, сейчас... Да вот же он... А ведь сюда летит! Тарахтящий биплан действительно приближался к горному аэродрому, и к тому же явно собирался зайти на посадку. Для такого аппарата хватило бы и той половины полосы, что отделяли от другой бутафорские постройки, уже возвращенные на место наземной командой. Был этот АН-2 явно не новым и не совсем целым - верхушку его хвоста не завершало плавное полукружие, как полагалось, она была будто срезана не очень острой пилой, и клочья полотняной обшивки полоскались в воздушном потоке, как гирлянда маленьких флажков. - Вот интересно, его наша бравая охрана в воздухе расстреляет или прищучит на земле? - поинтересовался вслух Хомяк, и Дед рассудительно ответил: - Ну, на такую жестянку "Стрелы" жалко, наверное? Она же стоит раза в три дороже такой таратайки, так что, думаю, кто бы это ни прилетел, его после посадки встретят. Может, сходим глянем? - Прямо у нас сегодня день открытых дверей! - воскликнул Хомяк, шагая рядом с товарищами к месту вероятной остановки самолета. На всякий случай Казак открыл кобуру своего "Макарова" - мало ли что. А тем временем АН-2 приглушил мотор и приступил к снижению. До земли оставалось совсем немного, и пилот биплана взял штурвал на себя, выравнивая машину перед касанием. - Грамотно идет! - одобрил Дед, и в ту же секунду АН-2 выключил двигатель, звучно ударился колесами о бетон и покатился, гася скорость... - Вашу мать! - вдруг воскликнул Казак, поняв, что сейчас произойдет. И почти в тот же миг биплан - теперь он не казался таким уж маленьким налетел на тросы, которые никто не позаботился убрать. Первым тросом у "Антона" снесло шасси и одновременно опрокинуло его на капот, второй во мгновение ока намотался на вращающийся по инерции винт. Самолет с жестяным грохотом перекувырнулся, зацепился за третье препятствие и, окончательно запутавшись и дребезжа по бетону, развернулся вокруг своей оси там, где проходил четвертый, последний трос. По инерции АН-2 чуть было не перекувырнулся еще раз, но встал на нос, с секунду покачался, как бы выбирая, что предпринять, и наконец грохнулся на брюхо. Пораженные зрелищем, летчики молча наблюдали, как с пронзительным в наступившей тишине скрежетом открылась помятая дверца кабины и оттуда неуверенно выбрался человек. Выбрался, распрямился, поправил повязку на глазу.. - Ура! - заорал Казак и бросился вперед, а за ним с такими же криками бежали Дед и даже Хомяк, вдруг растерявший всю свою солидность и вечное недовольство всем на свете. Появившиеся на полосе секундой спустя сербские спецназовцы сначала не поняли, почему русские пилоты с такой радостью обнимают и тормошат дерзкого нарушителя, загромоздившего к тому же полосу кучей дюралевого мусора.
* * *
Умытого и накормленного, с сигаретой в зубах, Корсара усадили на диван перед молчащим телевизором, остальные летчики расселись вокруг него. Рассказывать о том, как добирался до болгарского аэродромчика, он подробно не стал - какие там рассказы, когда даже от простого воспоминания о произошедшем в горной гостинице и о последующей встрече с не очень-то гостеприимными сподвижниками апостола Велева его мутило. В изложении Корсара все произошло проще и обыденнее: побродил по горам, поговорил с местными жителями, они и показали ему дорогу к базе лесоохраны. - А как же ты долетел? Неужто у "Антона" дальности настолько хватило?! Вот это машина! - восхитился Казак, но Корсар его осадил. - Конечно же, нет. Заправлялся я по дороге. Ты карту смотрел, видел, наверное, шоссе "Салоники"? Курортную трассу? Я по ней, в общем-то, и ориентировался, потому что эти горы-долины так похожи, особенно если глядеть сверху. А автострада - вот она, размеченная вся, белые да желтые полосы... - Корсар перевел дух и продолжил: - Словом, так над ней и шел на бреющем. Машин практически нет - какой дурак сейчас сюда сунется, хоть и в бархатный сезон? Так, изредка проскочит какой-нибудь "фиатик" или грузовик. Зато по обочинам нет-нет да и мелькнет то обгоревшая фура, то покореженный джип... Правда, сейчас там вроде как стало поспокойней, по мне, во всяком случае, никто ни разу не стрелял, хотя македонские патрули пару раз попались. Видно, не производит мой "кукурузник" солидного впечатления. А самое смешное, что на этой трассе работают себе бензоколонки! На полном серьезе, все как полагается - реклама мигает, территория вылизанная, закусочная дымком вкусным исходит, шашлыки там всяческие. Как это возможно, уму непостижимо. И вот, ребята, представляете себе картину: такая, значит, вся из себя европейская бензозаправка и пустое шоссе. На шоссе это садится "Антон", рулит к колонке, а хозяин как ни в чем не бывало выходит и, совсем не удивляясь, вежливо так спрашивает, какой марки заливать бензин! Я ему объясняю, что для АН-2 хоть керосин сойдет. А он в ответ: "К сожалению, керосина у нас сейчас нет, но могу предложить бензин октановых чисел девяносто пять и девяносто восемь. Оба сорта неэтилированные, экологически чистые". И машет кому-то рукой. Выбегает парнишка, вытаскивает электропомпу со шлангом, и в три минуты наливают они мне полный бак, а потом, само собой, хозяин называет сумму. И это при том, учтите, что у меня в руках ствол да и видок еще тот: рожа грязная, небритая, опять же повязка на глазу, как у пирата, одежка лохмотьями и нож на поясе, хоть и в ножнах, но, сами видели, смотрится железяка. Поначалу у меня, грешным делом, была мысль положить этих ребят на землю и рвануть, но настолько хозяин поразил меня своей обходительностью и невозмутимостью, что я взял да и расплатился. - Чем же это? - поинтересовался Хомяк. - Ты наш аварийный комплект внимательно смотрел? - Да вообще-то не очень, и кстати, это плохая примета. Придет нужда, тогда и разберусь. - Вот уж от кого суеверий не ожидал! - удивился Корсар. - Так вот, там среди всего прочего есть кредитная карточка, "юникард". Если я правильно понял инструктаж - еще дома что-то такое между делом помянули, - у нас на этой карте по пять штук баксов на каждого. Но они входят в наш контракт, то есть потом вычитаются, если эта трата не форс-мажорная, ну, как у меня. А дальше и вовсе летел без приключений. Только поплутать пришлось. Боялся поворот дороги пропустить. Вижу: щит стоит, вроде указатель. Снижаюсь и читаю: "Кока-кола". Другой щит, синий с белым, прямо перед развилкой теперь, думаю, точно указатель будет. Опять осечка - "Панасоник" на щите написано. - И как же выкрутился? - Пришлось пойти на небольшой трюк. Там дорога горная, вдоль склона сначала идет, а потом виадук через ущелье перекинут, красивый такой, высокий. Смотрю - автобус по нему чешет, вроде как рейсовый. Ну, пристроился рядом, табличку с маршрутом прочитал - оказалось, правильно иду Правда, пока читал, уже и мост рядом, там мы с автобусом и разминулись. Он по верху моста двинул, а я под него нырнул, с понтом, этакий Чкалов. Правда, не очень удачно, маленько хвостом цепанул. Ну да ничего, "Антон" машина крепкая и не такое выдержит. - Хреновый из тебя Чкалов оказался, - заметил Хомяк, но Корсар не обиделся: - Да уж, не первый сорт. Ну ладно, теперь ваша очередь. Рассказывайте. - А чего рассказывать? - ответил Дед. - Сидим киснем. Второй раз такой лихой наскок уже вряд ли получится, а с обеспечением до сего дня труба была полная. Вот только сегодня с мертвой точки дело сдвинулось, к нам хохляцкий драндулет системы "чебурашка-ниндзя" пригнали, ты обратил внимание, там из-под сетки хвост его с антенной торчит? Хрен знает, будет с него толк, нет, - наш ангел-хранитель Малошан надеется, что будет. Самолет этот пока опытный, в серии не был. Вновь входя в привычную роль командира, Корсар распорядился: - Завтра как следует посидим с экипажем этого "Чебурашки" и прощупаем его возможности. - Есть, сэр! - ответил Хомяк, пытаясь выдержать шутливый тон, но добавил уже вполне серьезно: - Значит, я сдаю тебе дела обратно? Корсар прищурил глаз и так внимательно посмотрел на Хомяка, что тому стало не по себе. - Да, а что? - Да нет, ничего, - стушевался Хомяк и замолчал.
* * *
Всю первую половину следующего дня летчики провели в кабинах своих самолетов, а Корсар время от времени переходил из одного ангара в другой. Из открытых лючков "сухих" на каменный пол спускались связки толстых кабелей, и под руководством Корсара и парня с "Чебурашки" сербские техники протащили их до дверей АН-71, а дальше его команда уже сама подключала фишки к разъемам. В результате этой работы все четыре самолета оказались связаны кабелями так, как бы они были связаны по радиоканалам в воздухе. После этого началась кропотливая, трудная и в общем-то нудная координационная работа. Как всегда, уделив внимание тысяче мелочей, поначалу пропустили главное, и проведенный к обеду первый "боевой вылет" закончился полнейшей неудачей никто не смог выйти на цель, совершенно ясно обозначенную локатором "Чебурашки", а вернее, никто не смог найти эту "цель" там, куда оборудование АН-71 "привело" истребители. Летчики разозлились, решив, что это подстроено, но после выяснилось, что все дело в неотлаженном вычислительном комплексе. Командир украинского экипажа, очень малоразговорчивый и серьезный человек, имел в целях конспирации позывной "Волга-четыре". А "Волга-один", оказавшийся всего лишь вторым пилотом, отдувался в смысле трепа и шуток за всю команду "Чебурашки". Как-то, присоединившись к летчикам по дороге, Малошан, немного посмеявшись их шуткам, чаще всего ему непонятным, неожиданно серьезно произнес: - Я попрошу вас, товарищ Корсар, пойти сейчас со мной в комендатуру. Есть дело, решение которого требует вашего участия. Корсар кивнул и последовал за подпоручиком.