В штаб добрались уже под утро. Он располагался в специально предназначенном как раз для КП крупного войскового соединения бункере, вырубленном в скальных породах еще при маршале Тито в расчете на неминуемую ядерную войну то ли с американским империализмом, толи со сталинским ревизионизмом, то ли с ними обоими вместе. В том, что война будет, маршал не сомневался и потому изрыл бункерами всю бывшую Югославию. Теперь это пригодилось. Вход в штаб весьма походил на рубку подводной лодки, каким-то чудом вынырнувшей из гранита в позиционное положение в самом сердце гор Средней Сербии. Недавно эту рубку поймал в телевизионный прицел истребитель-бомбардировщик ВВС США "хорнет". Поймал и впечатал в нее тяжелый управляемый "Мейверик", видимо даже не разобравшись, что это такое, а так, на всякий случай. Персонал штаба избежал потерь благодаря специальной планировке подземных помещений. Извилистые переходы легко погасили мощную ударную волну, но старый вход был безнадежно искорежен, и в бункер теперь приходилось спускаться, цепляясь оружием, по скрипучей деревянной лестнице через рваную дыру в земле. Каждый раз при этом генерал ругался и требовал чего-нибудь сделать, но все оставалось по-прежнему. И сейчас все повторилось. Наконец Бялецкий шагнул на последнюю ступеньку и огляделся. Тускло светили редкие лампочки - по его приказу экономили ресурс здешней генераторной станции, - толстые овалы стальных дверей рогатились рычагами запоров. Было прохладно и тихо. Генерал кивнул часовому и длинными уходящими вниз коридорами прошел к себе. Не успел он расположиться за своим уставленным неработающими телефонами столом, как дежурный офицер, от которого изрядно попахивало спиртным, сообщил ему о посетителях. - Пусть войдут, - устало кивнул Бялецкий. Двое кряжистых, похожих друг на друга, как родственники, поляков с бело-красными шевронами Армии Крайовой на камуфляже, чеканно отбивая шаг, приблизились к столу и молодецки вскинули сложенные двуперстием ладони к лихо заломленным черным беретам. - Командир батальона "Белый орел" капитан Вильк! - представился старший. - Начальник штаба батальона "Белый орел" капитан Вест! - эхом отозвался младший, имевший, в отличие от своего гладко выбритого командира, пшеничные усики. - А, "Белый орел", - хмуро поглядел на них генерал. - Есть такая водка, американская. Очень дрянная, для восточных, так сказать, народов... Младший поляк порывисто шагнул вперед и сверкнул горящими глазами потомственного шляхтича. Генерал почему-то тут же представил его в петушиной форме польского улана времен наполеоновских войн. - Пан генерал! Солдатская честь не позволяет мне терпеть такие слова! Старший мягко остановил своего пылкого зама. - Пан генерал, - сказал он в отличие от него негромко, не меняя выражения лица и глаз. - Над названием нашего отряда, конечно, можно посмеяться. Только у наших противников такого желания обычно не возникает. Бялецкий потер виски и, встав из-за стола, пожал поляку руку. - Ладно, не обращайте внимания, капитан. Мы все тут очень устали, ситуация хуже некуда, и даже когда хочешь сказать что-то веселое, веселье получается под стать ей. А польский гонор оставьте, я сам на четверть поляк, даже фамилия польская. Ладно, шутки в сторону. Я знаю, как ваш батальон дрался в Боснии и как здесь, в Сербии. Значит, вы все-таки добрались сюда с Центрального... Сколько у вас людей? - Девяносто три. Поляков - семьдесят, - специально подчеркнул капитан. "Да уж, батальон", - подумал генерал. - Где вы расположились? - Пять километров к северо-западу отсюда. В карстовых пещерах. - Хорошо. Побудьте там еще завтрашний световой день. Лучше не рисковать зря - авиация. А к ночи я пришлю проводников. Пройдете через горы на позиции и подопрете на фронте наш батальон спецназа. А то он тоже вроде вашего, человек сто осталось. Противотанковые средства у вас есть? - Так точно! - поспешил доложил уже успокоившийся младший офицер. - Четыре "Фагота" и две возимые "сотки". Есть еще одна ракетная установка и несколько "Стрел". - Бронетехники не осталось, - мрачно добавил капитан Вильк. - У меня самого тоже не осталось, - в тон ему сказал генерал, но тут же немного оживился. - Панове или как вас там, не отужинаете ли вы вместе с моим штабом? - Нет, благодарю, пан генерал, - вежливо отказался старший поляк. - Мы предпочитаем иметь с утра свежую голову. А младший неожиданно недобро процедил сквозь зубы: - Я слышал, завтра прибудет русско-болгарский батальон. Пригласите лучше их на выпивку! Хотя сомневаюсь, что болгары сядут за один стол с сербами. Русские, конечно, не откажутся выпить, но тогда, боюсь, вам ничего не останется. Пойдем, Сташек! "А с русскими я и сам не сяду", - подумал про себя генерал, глядя, как норовистые поляки покидают его кабинет. Злое отношение к России, которая сначала попыталась сказать свое "веское слово" в балканской политике еще во времена Радована Караджича и которую так просто и быстро заставили замолчать, у генерала сложилось давно. А несколько неприятных случаев на фронте с русскими добровольцами заставили генерала перенести отношение к стране на всех ее представителей. Генерал осознавал, конечно, что несправедлив - те же болгары или поляки тоже не были ангелами, - но острую антипатию продолжал испытывать именно к русским. Поляки, против ожидания, аккуратно прикрыли за собой дверь, и Бялецкий подумал, не послать ли ему дежурного офицера проводить их до выхода, но не послал. Он вспомнил своего начштаба. Ну, не совсем начштаба, советник не имел официальной должности, но давно уже делал работу за двоих. Интересно, о чем он хотел поговорить с глазу на глаз? Что ж, поляки отказались, надо будет позвать Раджу, заодно и выяснится, в чем дело.
Генерал поставил посуду на неустойчиво покоящуюся на трубчатых ножках столешницу, сел, разлил по сто грамм, залпом выпил сам, затем, покрутив пустой стакан в пальцах, положил его на бок, бесцельно покатал по столу и покосился на собеседника. Смуглое, с тонкой черной полоской усиков лицо под неизменной оливковой чалмой было бесстрастно. - Ты хотел со мной поговорить. Раджа. Говори, здесь нас никто не услышит и не побеспокоит, - сказал Бялецкий по-русски. Оба они с самого начала общались на этом языке. Индиец не знал сербского, а генерал, естественно, не понимал хинди, но неплохо помнил русский еще со времен учебы в СССР. - Хочу тебя попросить, Стипе, - индиец взял свой стакан. Они с генералом давно были на ты. - Не называй меня Раджой, как эти, - он кивнул головой в сторону двери, за которой слышались отдаленный бутылочный звяк и громкие голоса офицеров штаба. - А как? - удивился Бялецкий. - До сих пор ты отзывался. - Больше не буду, - советник был на удивление серьезен. - Зови меня Тамил. Просто Тамил. - Это все, что ты хотел сказать? - Нет, - обронил индиец и снова надолго замолчал. Какое-то время Бялецкий терпеливо ждал, он привык к манере общения "чертова йога", как он называл про себя советника в минуты раздражения. Но водка и почти бессонная ночь делали свое дело. Генерал почувствовал, что засыпает, и ему захотелось побыстрее закончить разговор, уйти к себе и хоть немного отдохнуть. - А я знаю, о чем ты хотел говорить, Тамил. И раз уж решил молчать, могу озвучить это за тебя. Мы в дерьме! Хочешь подробнее? Пожалуйста. Бялецкий словно продолжал старый, привычный разговор, хотя так откровенно о положении на фронте он вслух не говорил еще ни с кем. - Оборона плывет, мы цепляемся из последних сил. Их механизированная и седьмая легкая пехотная двумя смешанными бригадными группами вгрызаются в нее все глубже. Их авиация давит нас с воздуха. Особенно вертолеты. Вертолеты штурмуют позиции, вертолеты высаживают в стыки узлов обороны и на командные высоты тактические десанты. У них до хрена вертолетов... У них до хрена всего! А у нас до хрена только проблем, - генерал старательно выматерился. - Еще неделя-другая, и все! Начнется агония. А они еще готовят сокрушительный удар на полную глубину. Могли бы просто оставить все как есть... Ты это хотел сказать? Индиец медленно, как воду, выцедил свой стакан и аккуратно, демонстрируя сохранившуюся, несмотря на солидное количество выпитого, четкость движений, поставил его на стол. - Стервятники! - тихо и невыразительно произнес он. Но за этой невыразительностью пряталась такая ненависть, что генерал ощутил холодную струйку озноба, скользнувшую по спине. Генерал и раньше знал, что Раджа... то есть Тамил, ненавидит американцев, но заговорил он об этом впервые. Бялецкий подумал, что, наверное, сейчас получит ответ на давно интересовавший его вопрос, почему индиец забрался так далеко от дома и делает то, что делает. Делает не за страх, а за совесть. Генерал разлил по новой. - Я не люблю мусульман, - похоже, советника действительно пробило на откровенность, - худшая разновидность фанатиков. Здешние ничуть не лучше тех, с которыми я воевал на границе с Пакистаном или в Джамму и Кашмире. Мой родной брат ушел в "Тигры освобождения Тамил-илама". Это стоило мне карьеры. Я простил его. Я простил тех, что выжил меня из армии, в которой была вся моя жизнь. Но янки... Генерал внимательно слушал, не прерывая долгих пауз собеседника. - Они полны спеси. Я учился в Вест-Пойнте и запомнил каждый день этой учебы. Ты бы видел, Стипе, лица их штабных генералов, которых я разгромил на штабных учениях... Я - воин. И отец мой был воином, и дед, и прадед. Я не пойду торговать на базар или перекладывать бумажки в офис. Я был горд, что служил моей стране. Я и сейчас хочу, чтобы Индия была великой державой. И русские - я помню, как ты к ним относишься, но это правда - не мешали нам в этом, а помогали. Янки - мешали... До них были англичане. Но они еще и учили нас. Они многое оставили после себя. А янки, те только берут. Мы - бывшая колония. Вас хотят сделать колонией нынешней. "Золотой миллиард" белых строил и строит свое благополучие на наших костях. У себя они устраивают демократию, а в "независимых" сырьевых придатках разрешают рабство и концлагеря. Янки... Народ без родины. Даже ее они украли у других. Культура, основанная каторжниками и прохвостами. И, клянусь, потомки сохранили их замашки, несмотря на все свои компьютеры. Весь мир "сфера их жизненных интересов". И всем они ставят оценки за послушание, готовность отдать на откуп свою землю - чтобы ее отравили, природу - чтобы ее разграбили, жизни людей... - Индиец вцепился в стакан, словно в спасательный круг. - У меня мог быть сын, - глухо сказал он. - Ты знаешь, что в Бхопале первыми умирали дети? Умирали во сне. А мой сын, - у Тамила задергалась щека, - он не успел родиться. Ему было только пять месяцев в утробе матери, а она умирала у меня на руках два дня. Сорок девять часов она пыталась дышать сожженными легкими. А янки из "Юнион карбайд" твердили, что это не их страна, не их завод и они здесь ни при чем. Потом все-таки выплатили компенсацию. На каждого отравленного и искалеченного пришлось по восемнадцать долларов... Я ничего не забыл. - Индиец снова замолчал и вдруг посмотрел на генерала удивительно трезвым взглядом. - Я действительно хотел с тобой поговорить, Стипе. Нет, не надо, больше не наливай. Просто послушай, что скажет навязанный тебе Вазником иностранный дармоед. - Я не назову дармоедом того, кто лично подбил "Абраме", - усмехнулся Бялецкий. - А-а, - отмахнулся собеседник. - Ты же знаешь, что сербский солдат просто не мог отказать в просьбе заграничному советнику. Если бы он не уступил свое место наводчика, то отлично справился бы и без меня. Так вот, ты все правильно сказал. Наше дело дрянь. Но кое-что сделать можно. Это не будет чудом. Войны нам не выиграть. Бялецкий был благодарен советнику за это "нам". - Их слишком много, - продолжал тот, - но мы можем постараться, чтобы их стало поменьше. Потерь они не любят. Кроме того, попробуем справиться с вертолетами, чтобы не так досаждали, и тогда сможем продержаться еще недели три-четыре, а там видно будет. Генерал посерьезнел, убрал со стола бутылку и настороженно оглянулся на дверь. Индиец тем временем развернул карту с условными обозначениями. Наклонившись над ней, оба они, не сговариваясь, зацепились взглядом за две толстые синие стрелы, вдавливающиеся в редкое красное кружево сербской обороны - те самые смешанные американские бригады, что, подобно волнам, гонящим пену, гнали перед собой хорватские части первого эшелона. Генерал скользнул взглядом выше, к синему флажку штаба американской дивизии, потом к синему кружку со значком вертолета в середине - базе армейской авиации поддержки первого эшелона, - к кружкам бригад резервной воздушно-штурмовой дивизии второго эшелона и еще выше к флажку другой формы - штабу корпуса. - Смотри, - сказал Тамил, показывая концом офицерского стека, с которым не расставался. - Вот их вертолеты. Сводная группа. Помнишь, ты пытался достать ее своим спецназом? Слишком предсказуемый шаг. Пять контуров охраны твоим диверсантам было не пройти, хоть среди них и были русские спецы... Те самые, которые запросили с Вазника кучу денег, но именно столько стоила их квалификация. Дома-то они остались без работы... Индиец невесело улыбнулся, глядя на вскинувшегося генерала. - Да-да, мне об этом известно. Ты думаешь, почему я хотел говорить один на один? По-моему, у тебя не штаб, а рассадник болтунов. Я знаю, кто-то из группы контроля успел передать, что они засыпались на четвертом контуре охраны и что, похоже, их ждали. Один-единственный предатель стоил тебе лучшего подразделения. Теперь об этом можно забыть. У нас была только одна попытка. Сейчас там, надо думать, на два контура больше, лазерная защита и роботы с тепловизорами, летающие и на колесах. Тамил вздохнул. - Но даже если бы затея и удалась... Русские, которых ты так не любишь, снабжают нас информацией с разведспутников. Вот здесь находится воздушно-штурмовая дивизия. Эта штука куда хуже. Любимый инструмент оперативного звена командования янки. Опробован в Ираке. Вертолетов будет побольше. А к ним экипажи получше, да и отборного десанта батальонов девять. Если все это и можно достать, то только с воздуха. Вертолеты хрупкая штука. Неудачная диверсия обозначила вектор наших усилий, и янки не ждут от нас чего-нибудь другого. К тому же первый эшелон у них прикрыт лучше, чем второй. Бялецкий пристально посмотрел на советника, осознавая суть его предложения. Тот медленно кивнул. - Да, ты правильно понял. Я предлагаю воздушный удар. Ва-банк, всеми силами. Второго шанса у нас не будет. По штабам, местам базирования, складам техники и боеприпасов. Большинству наших самолетов не удастся сделать второго вылета, но все равно так мы добьемся куда большего эффекта, чем если бы штурмовали отдельными звеньями прорвавшие нашу жидкую оборону хорватские и мусульманские бригады. Не о них надо думать. В тех бригадах, после того как янки пускают их вперед, чтобы раскрыть схему нашей обороны, наберется едва пол-американского батальона. Честно скажу, я предвидел такое развитие событий и начал планировать операцию не вчера. Я понемногу корректировал в расчете на нее заявки на оружие, которое русские поставляют нам через Македонию. Они подкинули нам кое-что из того, что не прочь испытать в реальных условиях. Сейчас мне нужно твое согласие, Стипе, потом мы обсудим все подробнее. А еще было бы неплохо, если бы ты поговорил лично с Вазником и попытался уломать его хотя бы на половину личного резерва ПВО... На те девять истребителей, которые бесполезно пылятся в пещерах. Нам понадобится все, что у нас осталось. Вообще все. Ну, что скажешь? - Почти никто из них не вернется, - глядя в глаза индийцу, сказал генерал. Тамил удивленно поднял брови. - Ты жалеешь русских? - Там будут и наши летчики, и болгары... Холера ясна, кто только у нас не летает! Вазник жаловался, что на одного своего летчика у нас приходится по два легионера. Албанцы, белорусы, даже француз один есть, непонятно только, откуда он взялся. Француза - жалко. - Ничего, на русских машинах всегда стоят неплохие катапульты, - жестко произнес Тамил. - Нам нужны свои триста спартанцев. - Мы останемся без авиации. - Через неделю она нам уже не понадобится. Вы, славяне, любите красивые слова, так я скажу - это будет лебединая песня балканского неба. И назвать операцию, если хочешь, тоже можно красиво. Например, "Осенний гром". Так согласен? Подумав, генерал решительно кивнул головой. - Ты прав, нам нечего терять. - Отлично, тогда давай вернемся в компанию, пока нас не хватились. А то еще подумают, что мы тут секретничаем. Индиец тщательно сложил карту. - Бутылку не забудь, - обернулся уже от двери генерал и шагнул через высокий порог.
* * *
Главной целью воздушной операции "Осенний гром", которую уже давно исподволь готовил советник генерала Бялецкого, был даже не разгром, а хотя бы нанесение чувствительных потерь силам первого и второго эшелона наступательной группировки армии США на Балканах. Главными целями считались органы управления и связи, а так же техника - танки, БМП и вертолеты. Несмотря на то что Вазник действительно согласился пойти ва-банк и личными приказами предоставил для нанесения ударов практически всю оставшуюся авиацию, воздушные силы сербов не были слишком впечатляющими. Усилиями оставшихся в живых немногочисленных техников и инженеров - в том числе и отозванных с базы в Шар-Планина - удалось "поставить на крыло" двенадцать МИГов, закупленных Югославией еще в 1974 году и стоявших на консервации с середины восьмидесятых. Эти самолеты, скорость и маневренность которых продолжала оставаться приемлемой и сейчас, по своему оборудованию давно и безнадежно устарели. Впрочем, для тех задач, которые поставил перед летчиками Тамил, это было совсем не важно - все двенадцать самолетов предназначались для нанесения первого удара по вертолетной базе, и в дуэли с ее ПВО атакующие самолеты были обречены. Несколько большую боевую ценность представляли собой девять модернизированных истребителей. По некоторым параметрам новые МИГи получили преимущество даже перед F-16, появившимся на два десятка лет позже. Кроме того, к операции "Осенний гром" были привлечены и последние оставшиеся в строю пять МИГ-29 и три СУ-37, до сих использовавшиеся для отражения хотя бы части воздушных ударов противника по позициям наземных войск. Еще три "сухих", дислоцированных на горной базе, должны были обеспечивать разведку и быть в запасе на случай "непредвиденных обстоятельств". Итого -тридцать две боевые машины, способные нести на своих подвесках оружие. Эта цифра выглядела бы впечатляюще, если не знать о том, какие силы противостоят этим трем десяткам самолетов. В зоне ответственности генерала Бялецкого готовились к очередному продвижению вперед механизированная дивизия из состава пятого армейского корпуса и седьмая легкая пехотная дивизия, которую американское командование хотело было расформировать, но вместо этого направило на Балканы. Каждая из групп включала по два оперативных смешанных батальона. В резерве групп находились также несколько танковых, артиллерийских и пехотных батальонов. И еще один батальон легкой пехоты охранял базу объединенной вертолетной группы. От удара с воздуха эту базу прикрывали восемнадцать скорострельных установок "Вулкан" на гусеничных шасси, зенитно-ракетная батарея и несколько позиций для переносных зенитно-ракетных установок "Стингер". Несколько меньшими силами прикрывались штаб, тылы и резерв дивизии, однако эти "меньшие силы" тоже были достаточно серьезны, хотя и менее современны - в прикрытии танкового батальона резерва оказался задействован даже комплекс, предшественники которого использовались еще в арабо-изральской шестидневной войне. Зато штаб корпуса оказался, среди всего прочего, под защитой огневой секции ракет "Пэтриот", способных перехватить и превратить в бесполезные обломки даже боеголовку баллистической ракеты. И конечно же, у наземных частей была могучая поддержка с воздуха. Генерал Бялецкий и не подозревал, что не только с сербской стороны фронта дела кажутся "хреновыми". Развитие событий в рамках операции "Горец" все больше и больше отклонялось от того, на что рассчитывали в Вашингтоне. Вместо короткого, впечатляющего удара по Сербской Босне и последующего "поддержания мира" все новые и новые контингента американских вооруженных сил оказывались втянутыми в бои сначала с армией Сербской Босны, а потом и с Трансбалканией. Сравнительно легко пройдя равнину, части пятого, а потом и третьего армейских корпусов завязли в гористой части Сербии, время от времени получая чувствительный отпор. Молниеносный по задумке "Горец" все сильнее и сильнее превращался в затяжную и кровопролитную войну на уничтожение. Сербская авиация, которую военные несколько раз полностью нейтрализовывали (главным образом в своих докладах наверх), тем не менее то и дело где-то возникала и наносила неожиданные удары там, где этого меньше всего ожидалось. И если удар по авианосной группе, закончившийся потерей двух кораблей, был представлен как "самоубийственная акция фанатиков", то сбитые В-2 символизировали собой настоящий провал идей о "подавляющем превосходстве в воздухе". Узнав о провале операции возмездия, президент предупредил военных, что, если в ближайшее время положение не изменится, он прикажет перейти к новому варианту действий на Балканах, предусматривающему прежде всего вывод американских войск. Таким образом, готовящееся наступление было решающим не только для сербов, но и для американцев. Правда, между ними имелась разница - для сербов решалась судьба их земли, а для американцев ставились на кон карьера, звания, профессиональная честь... Разумеется, для военного профессиональная честь значит немало, и на поддержку готовящегося наступления была собрана беспрецедентная авиационная группировка. Больше сотни истребителей-бомбардировщиков F-18 "Хорнет", примерно столько же "томкэтов" и "интрудеров" с авианосцев, "хариеры" корпуса морской пехоты, дислоцированные в Болгарии "тандерболты", F-16 из Германии... Даже две эскадрильи бомбардировщиков F-111, которые готовили к снятию с вооружения, попали на аэродромы бывшей Народной Армии Югославии. Свою лепту в воздушную войну над Балканами вносили и итальянцы, и французы, которым хотелось испытать в бою свои "рафали" - истребители нового поколения, пришедшие на смену "миражам". Всего около шести сотен военных самолетов различного назначения поддерживало с воздуха "Горца", ставшего самой крупной боевой операцией в Европе за все время, прошедшее с мая 1945 года.
* * *
Несмотря на то что для троих оставшихся на горной базе русских летчиков в плане "Осенний гром" отводилась роль резерва, честь начать операцию выпала не кому иному, как Казаку. Среди вооружения, доставленного в злополучном контейнере с улыбающимся котом в короне, были две ракеты, которые и Казак, и Корсар до сих пор запускали только на тренажере, еще в России, на стационарном имитаторе групповых воздушных боев, где летчик сидит в настоящей кабине истребителя, спрятанной под белый десятиметровый пластиковый шар, и на поверхность этого шара проекционная система выводит изображение воздушной обстановки, синтезированное с учетом не только действий пилота, но и с учетом действий еще троих летчиков, сидящих под такими же куполами рядом. Сверхдальняя ракета КС-132, снабженная твердо-топливным воздушно-реактивным двигателем и способная пролететь до четырехсот километров, считалась настолько секретной, что российское правительство, обычно более чем благосклонно относящееся к торговле вооружениями, на этот раз наложило вето на попытки КБ даже не то что продать, а хотя бы выставить КС-132 на ежегодной ярмарке оружия в Абу-Даби. Увидев это название в спецификации груза, Корсар, который уже немного разбирался в том, что и откуда приходит, заметил Деду: "Интересные связи у твоего босса, однако!" - на что Дед ответил гримасой, означавшей что-то вроде "меньше знаешь - крепче спишь". Казак, которого после недавнего боя записали в специалисты по АВАКСам, взлетел и выпустил обе ракеты туда, где висела в небе тройка поднятых с авианосцев двухмоторных самолетов "Хокай". На ракетах были установлены уже опробованные в Зворнике электромагнитные заряды, рассчитанные на выведение из строя электронной аппаратуры. Если бы была завершена программа модернизации "хокаев" и на них было бы установлено оборудование с волоконно-оптической передачей данных, то, возможно, электромагнитный импульс, генерированный боевыми частями КС-132, и не причинил бы им большого вреда. Но эту модернизацию не успели провести. Система ПВО авианосного соединения, после атаки сербов постоянно находящаяся в повышенной боевой готовности, была готова защитить "хокаи" от удара с воздуха. Обе ракеты были вовремя обнаружены, и в их сторону были выпущены зенитные "Стандарты". Но боевые части КС-132 сработали раньше, чем долетели до них зенитные ракеты. Естественно, Казак об этом не знал. Выпустив ракеты, он тут же приземлился, гадая, что происходит сейчас там, в предгорьях, где, как знали русские летчики, готовилась какая-то атака. Через минуту после "выбывания из игры" самолетов радиолокационного обеспечения к вертолетной базе второго эшелона сил наступления подошли четыре старых МИГ-21, из тех, что были спешно подготовлены к полетам. На внешних пилонах их треугольных крыльев были подвешены генераторы помех, а на внутренних два самолета несли блоки по шестнадцать неуправляемых 57-миллиметровых ракетных снарядов, другая же пара была оснащена бомбами объемного взрыва. Мощная система противовоздушной обороны базы обрушила на эти четыре самолета всю силу своего огня, и поэтому удар МИГов не нанес почти никакого вреда технике, собранной на летном поле. Устаревшие истребители еще на подходе к базе были расстреляны - зенитные ракеты ADATS не оставили им никаких шансов при полете на средних высотах, а все, что опускалось ниже пятисот метров, расстреливали "Вулканы" - под их огнем погиб единственный успевший катапультироваться пилот. Он рассчитывал раскрыть парашют в последний момент, перед самой землей, но система наведения "Вулканов", которая не смогла защитить "Банкер Хилл" от сверхзвуковой ракеты, с задачей уничтожения падающего человека справилась вполне, и 20-миллиметровые снаряды превратили его тело в кровавый дым. Однако эти четыре самолета свою задачу выполнили - "Вулканы" и ADATSы обозначились на своих позициях. Вместе с четверкой обреченных МИГов к вертолетной базе с другой стороны подошли три СУ-37 и один МИГ-29, узлы подвески которых были полностью загружены более современным и точным вооружением, чем у погибших "двадцать первых". Первая пара ударила по позициям ПВО противорадиолокационными ракетами Х-25П, для которых работающие в режиме захвата-сопровождения целей РЛС установок "Вулкан" представляли хорошо видимую цель. А два других самолета выполнили одну из главных частей плана - сбросили на стоянки вертолетов восемь тонных объемно-детонирующих бомб ОДАБ-1000, дополняя каждую небольшой бомбой с дымовым зарядом. Это сочетание, называемое в российской армии "коктейлем", было известно еще со времен афганской войны и считалось с тех пор наиболее эффективным. И на этот раз такой способ применения вакуумных бомб тоже вполне себя оправдал. Густое облако черного дыма не дало рассеяться раньше времени мощному аэрозольному заряду ОДАБ, и глухие хлопки их взрывов "внутрь" произвели именно то действие, на которое рассчитывал Тамил, планируя удар по аэродрому именно такими боеприпасами. Взрывная волна, гораздо более сильная, чем та, что образовалась бы при взрыве обычной бомбы подобного веса, крушила хрупкие фюзеляжи стоящих на поле вертолетов, превращая дорогостоящую технику в груды металлолома. "Ослепшее" дежурное звено палубных перехватчиков F-14, лишенное данных, поступавших с "хокаев", не сумело вовремя сориентрироваться и подойти к базе хотя бы для того, чтобы успеть сбить сербские самолеты на выходе из атаки. Вместо них на перехват взлетели F-16, дислоцированные на другом аэродроме, но в плане "Осеннего грома" этот момент был просчитан, и навстречу им поднялись все девять МИГ-21И, которые Вазник до сих пор берег как личный резерв ПВО. Легкие и маневренные, оснащенные современным оружием, МИГи не оказались легкой добычей для "файтинг-фалконов" и, сковав их боем, дали возможность уйти звену, атаковавшему воздушно-штурмовую группу Исход этого боя оказался одинаково тяжелым для обеих сторон - из девяти МИГов удалось уйти только трем, но четыре F-16 тоже нашли свое последнее пристанище в сербской земле. Выигранные "двадцать первыми" минуты дали возможность более современным машинам уйти и приземлиться для того, чтобы их в спешном порядке вновь снарядили к следующему вылету.
* * *
Одновременно с налетом на авиабазу воздушно-штурмовой группы началась вторая часть "Грома". Восемь оставшихся старых МИГов, пройдя на малой высоте, начали штурм расположения оперативного смешанного батальона, принадлежавшего третьему армейскому корпусу Четыре МИГа были сбиты на подступах к нему, но остальные, несмотря на продолжающийся обстрел с земли, успели сбросить на позиции батальона контейнеры с осколочными элементами, которые буквально смели с земли все, что попало в зону их досягаемости. Разовые бомбовые кассеты оказались страшным оружием - они содержали по сто двадцать шесть осколочных элементов, каждый из которых в свою очередь в момент падения разделялся на две подпрыгивающие части, дающие при взрыве тысячи четырехграммовых осколков, летящих со скоростью два километра в секунду. От таких осколков не спасают бронежилеты, и даже в окопах нельзя от них укрыться, поскольку взрыв происходит над землей. На второй вылет, спустя всего лишь полчаса, поднялись практически все уцелевшие машины. Единственный оставшийся МИГ-21М, три МИГ-21 И, три СУ-37 и пять МИГ-29 - двенадцать самолетов готовились к взлету, но в воздухе их оказалось всего одиннадцать - один из модернизированных МИГов, получивший повреждения во время недавнего боя, едва оторвавшись от полосы, потерял скорость и рухнул на землю. Сербский летчик, до последнего момента пытавшийся удержать машину в воздухе, не успел катапультироваться, и столб желтого керосинового пламени стал погребальным костром еще одному пилоту. Три сверхманевренных СУ-37 и один МИГ-29 в этом вылете были оснащены только оружием "воздух-воздух" средней и малой дальности - согласно всем расчетам Тамила второй воздушный удар встретит не только пришедшая в себя и рассвирепевшая наземная противовоздушная оборона, но и многочисленный воздушный противник - как с наземных баз, так и подошедшие к местам недавней атаки самолеты с авианосцев. Действительно, к моменту, когда сербские самолеты подошли туда, где, по спутниковым данным, находились скопления бронированных целей, в воздухе их встретил настоящий ад. Экраны радаров запестрели отметками настоящих и ложных целей, многочисленные наземные и бортовые радиолокационные станции облучали и свои, и чужие самолеты, и боевые вычислительные комплексы не успевали обрабатывать такое количество информации. Они были просто не приспособлены к ситуации, когда в воздухе находятся одновременно больше шести десятков скоростных и маневренных летательных аппаратов, каждый из которых требуется опознать, просчитать параметры полета, оценить режим работы его радара и выдать летчику рекомендацию к действиям. А если к тому же эти "цели" прикрываются активными помехами, то и дело отстреливают ловушки, и маневрируют так, как не позволяют классические законы полета?.. Разношерстная воздушная армада, собравшаяся, чтобы преградить путь горстке сербских самолетов, стала жертвой именно своей многочисленности. За считанные минуты наладить совместные действия корабельных "томкэтов", армейских F-16, только что переброшенной из Норвегии эскадрильи F-15 и четверки "рафалей", которым полагалось быть в это время на совсем другом участке фронта, оказалось невозможным, - а ведь порядком напуганное командование дивизии подняло в воздух еще и два звена боевых вертолетов "Апач", которые на малых высотах могут вести воздушный бой с истребителями почти на равных. Вся эта могучая группа управлялась пилотами, привыкшими во многом полагаться на подсказки электроники, но именно сейчас они этой возможности оказались лишены - усилия самолетных компьютеров связать друг друга в общую сеть только добавляли путаницы, демонстрируя летчикам угрозу там, где ее не было, и наоборот. В этой каше атакующим было проще: им нужно было только подойти к местам дислокации бронетехники и сбросить свой груз, а удастся ли уйти потом другой разговор. Пока первая четверка - три "сухих" и МИГ добавляли неразберихи в и без того уже не очень стройные боевые порядки противника, остальные самолеты сумели почти без потерь подойти к своей цели. Идущие колонной по дороге, пересекающей горное плато, расставленные, словно игрушки на прилавке, тупоносые машины залпового огня MLRS оказались под ударом первыми. С МИГ-21 устремились вниз планирующие бомбовые контейнеры - именно об этом оружии говорил Тамил генералу Бялецкому как о той новинке, которую русские не прочь бы испытать в боевых условиях. Эти контейнеры, при всей простоте применения, представляли собой сложную конструкцию - практически это был малогабаритный одноразовый автоматический бомбардировщик. Снабженный собственной системой наведения, раскрывающимися крыльями и прямоточным разгонным двигателем, этот контейнер способен был пролететь, отделившись от самолета, десять-пятнадцать километров до цели, месторасположение которой заранее закладывалось в его память. Раскрывшись же, он выбрасывает из себя шестнадцать самоприцеливающихся противотанковых авиабомб. Когда подобный боеприпас создавали американцы, то перед ними встала трудная задача - как заставить каждую из бомб выбрать одну, свою собственную цель, и как навести на нее бомбу. Пришлось оснащать каждый боевой элемент контейнера дорогостоящей и сложной системой наведения, уменьшая при этом эффективность собственно боевой части. Российские конструкторы пошли по другому пути. Одна из шестнадцати бомб выполнялась без боезаряда, представляя из себя не что иное, как небольшой командный пункт. Опускаясь на парашюте и при этом вращаясь, она сканирует тепловизионным датчиком местность и выдает остальным команды на изменение траектории их полета, пока несравнимо более простой и дешевый датчик на боевом элементе не захватит цель сам. В отличие от других систем с наведением по радиокомандам, эта за счет сравнительно небольшого расстояния от передатчика до приемников и малого времени работы не подвержена влиянию как естественных, так и искусственных помех, а за счет упрощения и уменьшения датчиков на боевых элементах появилась возможность усилить их заряд. Экипажи машин MLRS даже не успели понять, что случилось, - над их колонной грохнуло несколько взрывов (сработали пиропатроны, открывающие контейнеры), а через несколько секунд... Через несколько секунд грозные ракетовозы начали вспыхивать один за другим. Боевому элементу из контейнера не требовалось ударяться о броню цели. Взрыв происходил на высоте полусотни метров над ней, и дальше вниз летела уже не бомба, а то, что на полигонных испытаниях создатели ласково называли "птичкой". При подрыве заряда оболочка тупой кумулятивной воронки, сделанная из тяжелого сплава, превращалась в маленькое плотное раскаленное ударное ядро специфической формы, за которую оно и получило свое прозвище. Удар "птички", летящей со скоростью более километра в секунду, пронзал любую броню, превращая внутренности бронированной машины в пекло. Впрочем, экипажам иногда оставалось время спастись - чаще всего удар приходился точно в двигатель, и противопожарная перегородка давала людям несколько секунд на то, чтобы попытаться выскочить из кабины.
Три МИГ-29 тоже сбросили по паре ПБК-1000, нацеленных на другую бронегруппу, состоящую из нескольких танков и больше чем двух десятков боевых машин пехоты, но главной их целью было не это. Каждый из истребителей нес по одной тяжелой ракете Х-29ТВ. Продолжая маневрировать на предельно малой высоте, эти три самолета приблизились на расстояние около десяти километров к штабу пятого армейского корпуса, расположившегося на старой мельнице, и лишь тогда произвели пуск своих ракет. Согласно алгоритму применения, Х-29ТВ самостоятельно набрали высоту около шестисот метров, и зафиксированная под углом в минус десять градусов к горизонту телекамера каждой их них начала передавать на самолет изображение местности, и летчики МИГов, продолжая выполнять противозенитные маневры, одновременно с этим следили за изображением. Когда же в поле зрения камеры первой ракеты появилась старая мельница, пилот - тот самый единственный француз-волонтер - навел на это здание перекрестье прицела и отметил захват цели, это передалось на остальные Х-29. Дальнейшее от летчиков уже не зависело и было делом аппаратуры наведения, а МИГи развернулись, торопясь не домой, а помочь "сухим", гибнущим в неравном бою с истребителями противника, который уже очухался и теперь был готов реализовать свое численное преимущество. Расчет огневой секций зенитно-ракетного комплекса "Пэтриот", охраняющего штаб, уже давно зафиксировал подлет трех сербских истребителей, однако не обозначал себя ничем, надеясь, что эти самолеты оказались здесь в силу сложившихся обстоятельств. Но когда был зафиксирован пуск ракет, расчету ничего не оставалось делать, как включать РЛС в режим сопровождения и подсветки и почти сразу же запустить все четыре ракеты из пускового контейнера первой очереди. Из четырех "Пэтриотов" свои цели нашли два, сбив Х-29 на подлете к штабу. Но последняя ракета, или вернее первая из запущенных, успела пройти их заслон и, влетев в окно старой мельницы, взорвалась внутри с силой всей своей трехсотсемнадцатикилограммовой боевой части, уничтожив половину командования пятого корпуса, которое как раз собралось по тревоге для принятия оперативного решения по усилению противовоздушной обороны.
"Непредвиденных обстоятельств", по которым в воздух должен был подняться последний резерв сербской авиации - три СУ-37 с горного аэродрома Шар-Планина, - так и не возникло. Задачи, которые ставил "Осенний гром", были полностью выполнены, а что до потерь... И Тамил, и Бялецкий, и сам Вазник знали-в такой операции уровень потерь самолетов и летчиков вряд ли будет меньше ста процентов. То, что после второго вылета на аэродромы вернулись три МИГа, воспринялось ими не столько с радостью, сколько с удивлением. Но если бы к тому времени еще оставался нетронутым штаб пятого корпуса или колонна машин залпового огня, то эти уцелевшие самолеты вновь были бы посланы на верную смерть, а вместе с ними поднялись бы в воздух и Корсар, и Дед, и Казак. Но судьба оказалась к ним милостивой, и трое русских летчиков до самого вечера просидели возле своих машин, ожидая непонятно чего - ведь, само собой, о плане "Осенний гром" им, как и остальным летчикам, поднимавшимся в этот день в воздух, было мало что известно. Массив Шар-Планина. Последний бой Одиннадцать самолетов летели над Средиземным морем на такой высоте, что матрос с маленького греческого суденышка, подняв голову, увидел в небе только несколько параллельных белых следов, быстро тающих в синеве. Рыбаку не было никакого дела до этих самолетов, и он отметил лишь то, что наконец-то наступила хорошая погода и можно безбоязненно выходить на промысел. Но если бы эту группу увидел, и не с расстояния в двенадцать тысяч метров, а вблизи, кто-нибудь разбирающийся в авиации, этот кто-нибудь, наверное, не сдержал бы удивленного возгласа - уж больно странным выглядело сочетание самолетов, идущих курсом на северо-северо-восток. Из этих одиннадцати машин шесть В-52 можно было смело назвать даже не большими - огромными. Долгое время эти восьмимоторные громадины были символом "холодной войны", ими пугали на политзанятиях советских новобранцев, снимали в пропагандистских фильмах американцы И даже когда на вооружение американских ВВС поступили новые бомбардировщики, эти старые монстры не ушли на вторые роли ни в боевых планах, ни в сознании миллионов людей. Остальные пять самолетов, летевших рядом с В-52, относились к другому типу и к другому поколению боевых машин. Предельно скупые и одновременно сглаженные формы этих самолетов наводили на мысль, что спроектированы они с учетом требований снижения радиолокационной заметности. Совместному полету этих разных самолетов предшествовало совещание в новом штабе операции "Горец", расположенном на авианосце "Теодор Рузвельт". Хотя ничего не говорило о том, что готовится новое нападение на группу кораблей, теперь палубные самолеты "хокай" постоянно патрулировали в воздухе парами, а пилоты истребителей-перехватчиков дежурили в кабинах своих "томкэтов". Большого удовольствия от назначения на должность командующего генерал-лейтенант Джозеф Харбергер не испытывал, хотя и считал, что сумеет не повторить ошибок своего предшественника, о гибели которого в Пентагоне узнали лишь очень немногие высокопоставленные чины. В глубине души старый вояка считал всю балканскую операцию тухлой затеей, но, как любой хорошо вышколенный военный, держал свое мнение при себе. Приказ есть приказ сначала выполни, потом обжалуй. Харбергер был сторонником масштабных операций, а здесь все время приходилось вести планирование с оглядкой на мировое общественное мнение. Направляя генерала на Балканы, президент предупредил, что Белый дом уже почти исчерпал резервы давления как на правительства заинтересованных стран, так и на средства массовой информации "Погромче о победах, Джозеф, а о потерях потише. И чего-нибудь про зверства сербских головорезов, ну, впрочем, это уже не ваше дело, этим есть кому заняться". Легко сказать! Потери людей и техники, которые понесли американские вооруженные силы во время последней атаки сербской авиации, были настолько велики, что никакие успокоительные слова, никакие победные реляции и возмущенные россказни о преступлениях сербов не помогут. Эти потери можно только тщательно скрывать. А если учесть недавний провал акции возмездия, то можно сказать, что превосходство Штатов в воздухе оказалось фикцией. Конечно, боснийцы и хорваты пойдут вперед, эти горячие балканские парни способны воевать и без поддержки техники, громоздя горы трупов, но ведь туземные ресурсы не беспредельны! А сербы дерутся отчаянно и сдаваться не собираются. А эти на редкость удачливые самолеты! И самое противное - при том, что их сбито почти три десятка, - никто с полной уверенностью не может сказать, осталась ли у сербов еще авиатехника? И не спутают ли вновь эти их самолеты все карты американцев? Генерал знал, что президент вскоре должен принять принципиальное решение - продолжать или свернуть военную операцию на Балканах. И вопрос об окончательном подавлении сербской авиации очень значим для этого выбора. Выслушав несколько выступлений офицеров - большинство из них были совсем недавно назначены взамен погибших при нападении на "Оушн" и с трудом ориентировались в обстановке, - Харбергер прервал очередного докладчика словами: - Большое спасибо, джентльмены, но с вашей стороны я еще не услышал предложений по решению главного вопроса. По данным разведки, у сербов еще осталось несколько современных истребителей, а месторасположение их базы известно только приблизительно. Поэтому, если нет возражений, я принимаю решение спровоцировать их на вылет и уничтожить. Схема следующая: В-52, которые предоставит стратегическое авиационное командование, проведут ковровое бомбометание по району предположительного расположения базы. Малозаметные истребители тактического авиационного командования в это время будут находиться вне зоны действия средств обнаружения и неожиданным ударом уничтожат поднявшиеся самолеты. - Сэр, прошу прощения, а если данные о расположении базы неверны? раздался одинокий голос. - Ничего страшного. Думаю, что даже если наши бомбардировщики будут смешивать с землей другой район, сербы все равно взлетят - они такие эмоциональные! - и генерал позволил себе иронически улыбнуться. - А если там продолжают летать наемники? - В таком случае сербы их просто выпихнут в небо. Впрочем, как я уже сказал, решение принято, и пора приступить к его выполнению. Принципиальная договоренность со стратегическим авиационным командованием у меня уже есть - они там никак не могу прийти в себя после недавних потерь и горят желанием сквитаться. Генерал не стал уточнять, что несмотря на свое на горячее желание стратегическое авиационное командование постаралось выделить для операции как можно меньше самолетов, и с уверенным видом продолжал: - Прежде чем приступить к конкретной проработке деталей акции, хочу предупредить, что президент лично заинтересован в ее успехе и обязал меня каждый час давать ему сводку. Надеюсь, вы понимаете, что это значит и для меня, и для всех вас. А теперь детали... О своих соображениях Харбергер предпочел промолчать. Он видел ситуацию так, что удача или неудача предстоящего налета могла стать ключевым аргументом при решении вопроса - продолжать операцию "Горец" или перейти на ее резервный вариант под кодовым названием "Свобода воли", предусматривающий свертывание боевых действий. И вот теперь шесть бомбардировщиков и пять истребителей шли над морем курсом на горный массив Шар-Планина, в котором где-то скрывалась посадочная площадка. У экипажей бомбардировщиков не было специально обозначенной цели, лишь координаты точки, над которой они должны обрушить свой смертоносный груз, причем не сразу, а в несколько приемов. Зачем нужно действовать именно так, а не иначе, экипажам не разъясняли, однако летчикам "крепостей" не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять замысел операции, - ведь для простой акции устрашения незачем посылать в качестве сопровождения сразу пять новейших истребителей. Возможно, кому-то это ни о чем не говорит, но только не майору Нику Риверсу, сидящему теперь за командирским штурвалом головного самолета второй тройки. Риверс рано начал свою боевую карьеру - еще сопливым курсантом его, как лучшего на курсе, зимой семьдесят второго года направили на стажировку правым пилотом бомбардировщика, участвовавшего в налете на Хайфон. Вернувшись, Риверс стал значительно сдержанней относиться к патриотическим восторгам "необстрелянных" коллег. Увиденное во Вьетнаме оставило в его душе глубокий след. Ник не бросил учебу и не разуверился в своей миссии защитника Америки от происков коммунистов в любом районе земного шара. Но видение острокрылого вьетнамского МИГа, стремительно приближающегося к обреченному бомбардировщику, время от времени вставало перед его мысленным взором.
Члены его экипажа по-разному отнеслись к предстоящему заданию: кто-то с деланным энтузиазмом, кто-то с опасливой настороженностью. Однако самолет Риверса не раз заправлялся от недавно сбитого КС-135, и в экипаже еще не забыли голоса парней с заправщика, а кто-то даже мог вспомнить их лица. Вера в то, что сегодняшняя миссия даст возможность отомстить за сбитый танкер, поддерживала боевой дух подчиненных майора Риверса. Их мало заботило, что во имя этой мести под бомбами будут гибнуть ни в чем не повинные мирные жители. Война есть война, и если кто-то внизу вздумал попасть под пятисотфунтовку, так это исключительно его проблемы. Лазурь моря внизу сменилась темно-зелеными и серо-коричневыми тонами горного ландшафта, изредка перемежающимися с желтизной осенней листвы деревьев в долинах. "Лайтнинги", качнув крыльями, оторвались от бомбардировщиков и ушли вниз. Даже если у кого-то и были сомнения, то теперь они пропали - готовится "воздушная засада", а роль подсадных уток выпала В-52. До района цели оставалось немногим более тридцати минут лета.
* * *
Шел третий час дежурства Корсара в балканском небе. За это время бортовая РЛС еще ни разу не выдала ему отметку цели, достойной перехвата. Где-то на границе досягаемости локатора шел лайнер Вена - Стамбул, автоответчик которого работал на полную мощность, дабы никто не усомнился в мирном назначении самолета, - предосторожность совсем не лишняя в напряженной обстановке по маршруту. Ближе в воздухе находились несколько вертолетов, то исчезающих между вершинами, то снова появляющихся в поле зрения. Над линией фронта методично полз высотный разведчик TR-1, прямой потомок печально знаменитого U-2, но, чтобы его сбить, пришлось бы подойти к нему поближе, покинув район дежурства. Символ указателя уровня топлива на дисплее приблизился к критической отметке, и Корсар передал на землю: - Готовлюсь к посадке, готовьте смену. - Как обстановка? - Пока нормальная, помех, правда, очень много. - Понял, давай! - откликнулся дежуривший на наземном пункте Дед и, отключившись, сообщил Казаку: - Ну все, иди одевайся, пришло время. Молодой летчик повернулся и вышел, а Дед остался на месте - за эти несколько минут до посадки Корсара мало ли что может произойти? Тем более что сегодня, при такой хорошей погоде, его с утра не отпускало тревожное предчувствие - сегодня что-то должно случиться... - Я Корсар! - послышалось в динамике. Прошедший через две электронные системы, шифрующую и дешифрующую, голос летчика обычно терял всякое выражение, но сейчас он показался Деду взволнованным. - Вижу на радаре три... нет, четыре... нет, шесть больших самолетов, идут строем в две тройки, прямо на нас. Дистанция всего сто двадцать - это они за помехами прятались! - Что за машины? - Пока не знаю, далеко, но очень большие! Генераторы помех включили... - Давай садись скорее, я Казака потороплю, и сам приготовлюсь. - Понял, давай только побыстрей! Они точно в нас целят. - Вашу мать... - вполголоса произнес Дед и заспешил в свой ангар. Хорошо бы вызвать кого-нибудь на смену к передатчику, но "командирня" практически опустела, даже Шелангер куда-то делся, а от оставшегося начальствовать над двумя десятками техников Кадарника толку было мало - после налета на Прашевац комендант серьезно запил. Пока Корсар вел свой истребитель на посадку, как всегда прячась за горами от возможных наблюдателей, Казак заставил наземную обслугу выкатить свой самолет из ворот и уже запускал двигатели. Фонарь кабины еще не был опущен, летчик взглянул на небо и тихо ахнул - вдалеке угадывались несколько тонких белых полосок - инверсионные следы идущих на большой высоте самолетов. "Они! - про себя воскликнул Казак. - Но почему так близко? Или у них настолько хорошая аппаратура противодействия, что наши РЛС не могут по-нормальному определить дальность?" Но времени на эмоции уже не оставалось - самолет Корсара бежал по полосе с мотающимся сзади тормозным парашютом, и Казак, не дожидаясь, пока тот остановится, направил свой истребитель на стартовую позицию. "Что ж, теперь у американцев наверняка будут точные сведения, откуда мы летаем! Если среди этих больших машин хоть одна оснащена разведоборудованием, то сейчас меня с пиратом засекут как не фиг делать!" Казак привычным движением набрал комбинацию команд, но вместо образа Богоматери на дисплее высветилась надпись "Ошибка 134", и до него дошло, что сидит он не в своем самолете, а в машине Хомяка. Казак шепотом выматерился, но, ощутив несправедливость вдруг возникшего раздражения, так же шепотом обратился к самолету, словно к живому: - Извини, друг. Мы с тобой уже летали, я знаю, у нас все получится. - Что ты сказал? - послышался в наушниках голос Корсара. - Ничего, так, - смутился Казак и приготовился к взлету, краем глаза увидев, как раздвигаются створки ангара, где стоит самолет Деда. Несмотря на то что, скорее всего, точные координаты аэродрома сегодня будут-таки раскрыты, взлетев, Казак некоторое время маневрировал среди гор. Полностью заправленная и снаряженная восемью ракетами машина была заметно тяжелее в управлении, чем обычно. Однако подобное было в порядке вещей, и Казак над этим не задумывался. Тем более что он уже не на экране радара, а простым глазом различал тоненькие темные наконечники на легких белых стрелах инверсионных следов. Бортовая система, сбиваемая с толку сильными и разнообразными помехами, до сих пор еще не смогла выдать изображение этих самолетов, и летчик увеличил скорость, желая поскорее увидеть врагов вблизи. Продолжая набор высоты, он повернул голову и увидел, как за ним следом поднимается вверх еще один СУ-37 - это уже взлетел и теперь нагонял Казака Дед. Как бы почувствовав на себе его взгляд, Дед легонько покачал крыльями, а потом бросил в эфир: - На В-52 здорово похожи. "Все ему В-52 мерещатся, - вздохнул про себя Казак, однако тут же задался вопросом: - А кто еще такой здоровенный может идти группой? Ведь не транспортники же?" Впрочем, времени гадать осталось не так уж и много самолеты приближались, и их силуэты постепенно все яснее и яснее прорисовывались на фоне синего неба. И когда Казак, прищурившись, разглядел их как следует. Сомнений не осталось: Дед прав, это действительно В-52. В кабине раздался звуковой сигнал, и не успел Казак среагировать, как бортовой комплекс сам бросил истребитель в маневр уклонения - с головного бомбардировщика стартовали две ракеты, направленные в сторону "сухих". Зная по опыту, что в таких случаях лучше не мешать автоматике. Казак лишь мягко сопровождал рукой самостоятельные передвижения боковой ручки. Он почувствовал мгновенную дурноту - компьютер одновременно выпустил интерцепторы одного крыла, переставил элерон на другом, изменил направление тяги двигателя и переложил руль направления. Плоское боковое смещение спасло самолет от попадания ракеты, но для человека даже незначительная перегрузка в боковом направлении весьма болезненна. Вновь приняв управление на себя, Казак взял круче вверх, чтобы поскорее оказаться выше бомбардировщиков и, легко накренив самолет, увеличил между собой и ими дистанцию. - Ага! - вдруг послышался в наушниках голос Деда. - Сейчас вы мне за все ответите, падлы! И за Вьетнам, и за лагеря... От самолета Деда оторвались сразу две Р-77 и устремились к переднему В-52. Пуск был произведен с неудачного ракурса - снизу-спереди, и радиолокационное оборудование бомбардировщиков практически сразу захватило атакующие ракеты и выдало данные для защитного удара. Навстречу ракетам с самолетов первой тройки потянулись дымные трассы. Они пересеклись, и на месте этого пересечения мелькнули вспышки нескольких взрывов. Однако американцам удалось сбить только одну ракету, а вторая, проскочив сквозь облако осколков, взорвалась под крылом второго В-52 из первой тройки. Настигающий вторую тройку Казак с расстояния в четыре километра не мог увидеть последствий взрыва, и ему показалось, что В-52 продолжает лететь как ни в чем не бывало, лишь к белому следу подмешался легкий хвост копоти, и было непонятно, то ли это загорелся двигатель, то ли просто пилоты изменили режим полета. Казак выругался, и в этот момент из люков бомбардировщиков посыпались бомбы. Казак глянул вниз - группа В-52 подлетала как раз к району базы. Он представил, что творится сейчас внизу, и похолодел. "Сволочи! У них же есть точное оружие! Почему бомбы?!" - и Казак резко прибавил скорость истребителя, выходя в атаку на бомбардировщики сверху-сзади. Он знал, что может попасть под огонь кормовых стрелковых точек, но ощущение собственной вины за то, что не успел предотвратить бомбежку, заслонило в нем остальные мысли и чувства.
Ник Риверс удовлетворенно кивнул головой - пока что все шло неплохо. Даже попадание ракеты в один из его бомбардировщиков не нанесло ему большого вреда. Но, черт возьми, где же прикрытие? Или эти истребители-невидимки решили и вправду превратиться в бесплотные призраки? В-52 способны огрызнуться еще не раз, но до бесконечности так продолжаться не может! Тем более что истребитель сзади начал сближение... - Эй, Чарли-на-хвосте! - на самом деле оператора хвостовой установки звали вовсе не Чарли, но это обращение давно уже стало чуть ли не официальным. Готов к работе? - Готов, но пушка еще не достает. Похоже, он хочет подойти поближе. - Пусть подходит! - подал голос второй оператор вооружения. Ник знал, что как только вражеский истребитель проскочит вперед, ему вслед будет выпущена еще пара ракет "воздух-воздух". - Где второй? - Ушел вниз, разворачивается для новой атаки... Идет вверх... - Черт, да где же "лайтнинги"! - сорвался на крик Риверс, заваливая тяжелую машину на крыло.
* * *
Меньше минуты потребовалось Казаку, чтобы сократить расстояние между собой и бомбардировщиками до километра, и у стрелка последнего из них не выдержали нервы. К "сухому" потянулись трассы выстрелов, но пилот истребителя легко ушел от них, взяв еще круче вверх и готовясь выпустить две Р-73. "Дед сейчас ударит снизу, а я сзади! Главное, не проскочить вперед и не подставить хвост под удар с бомбера..." Прозвучал сигнал, предупреждающий о ракетной атаке, и вместо того чтобы чуть-чуть наклонить нос истребителя вниз, на бомбардировщик, самолет Казака ушел почти вертикально вверх, а затем, сбросив обороты двигателя, просел на хвост и перевалился вниз, выполняя "колокол", фигуру, которая спасла Хомяка от ракетной атаки над Благоевградом. Казак скорректировал падение, благо высота позволяла не торопиться с выходом из него, и, ухитрившись в полуперевернутом положении переключить режимы обзора обстановки, попытался понять, откуда атака. "Что за фигня?! - бормотал он про себя. - Шестерка В-52 вроде разворачивалась... Шестерка? Нет, их теперь пять! А от шестого осталась только широкая дымная полоса, уходящая вниз!" Казак одним движением перевернул истребитель и, вися на привязных ремнях вниз головой, глянул на землю. Сбитый В-52 падал вниз, крутясь в плоском штопоре так, словно это был не восьмимоторный бомбардировщик, а маленький спортивный самолет. Рядом с ним на фоне земли мелькнул еще один небольшой крылатый силуэт, неровная серая окраска которого делала его почти незаметным. Казак вновь выправил самолет и опустил его нос вниз. Вот отметка падающего бомбера, а где же тот, серый? Помехи, помехи.... Что за чертовщина! - Казак, Дед, слышите? Это Корсар! Он что, уже снова взлетел? - Здесь истребители, повторяю - здесь истребители, эф-два-два, наши радары их не видят, работайте глазами! - Одного бомбера я уже обработал, сейчас будет второй! - послышался голос Деда. - Дед, я сказал, истребители! - Имел я истребителей! Полсотни-два! Казак резко взял на себя ручку, СУ-37 послушно описал полупетлю, одновременно переворачиваясь в воздухе, и летчик почти сразу увидел на фоне неба врага - распластанный силуэт истребителя F-22.
Ник Риверс уже отдал приказ на разворот и второй проход над целью, когда сербский истребитель, поднимавшийся почти вертикально вверх, выпустил залпом две ракеты. На этот раз американцам не помогли ни ракеты ближнего боя, выпущенные с замыкающего группу самолета, ни серия ярко вспыхивающих ловушек, отстреленная с обреченной машины, и обе сербские ракеты взорвались прямо под брюхом предпоследнего бомбардировщика. Самого худшего - детонации оставшегося боезапаса - не произошло. Однако взрывом, видимо, повредило проводку управления элеронами или закрылками, потому что сразу после этого бомбардировщик вдруг перевернулся через спину и, вращаясь, полетел вниз к земле. Не выдержав, Ник включил рацию: - "Лайтнинги", мать вашу, давайте вперед! - И услышал в ответ неторопливое: - Легче, док, мы начинаем. Риверс со злостью ударил по клавише. Они только начинают! Однако помощь "лайтнингов" почувствовалась сразу. Выпущенные снизу вверх два AMRAAMa хотя и не имели больших шансов попасть в пристроившийся сзади истребитель, но заставили его прервать атаку и уйти вниз. Но тот, кто только что сбил один из бомбардировщиков и ушел вверх, теперь там, на высоте четырнадцать тысяч метров, уже готовился к новой атаке. - "Лайтнинги", у нас на крыше еще один, не забудьте! - выкрикнул кто-то из пилотов бомбардировщиков второй тройки. - О'кей, сейчас сделаем. "Похоже, эти парни на F-22 свое дело знают. Будем надеяться, что экипаж со сбитой "крепости" спасется". Риверс глянул вниз, через нижнее остекление штурманской кабины, надеясь угадать на фоне гор внизу оранжевые купола парашютов. Казак отдал ручку от себя, одновременно накреняя самолет влево, и СУ-37 ушел под "лайтнинг", не дав его пилоту время выпустить ракеты. Где-то вдали мелькнул силуэт еще одного СУ, но Казак не понял, кто это, Корсар или Дед. Сейчас молодой летчик разгонял свой самолет до звуковой скорости, чтобы в случае ракетной атаки иметь больше времени для уклонения. "Однако он здесь не один! - удивился Казак, заметив еще один "лайтнинг", уходящий вверх, и тут же сам себе ответил: - А ты чего хотел? Честной дуэли?" Он включил рацию, и спросил: - Корсар, Корсар, сколько их тут? - Штуки четыре, или пять... А, сволочь! Казак понял, что Корсару не до него, и перевел "сухого" в пологий набор высоты. Увиденный им F-22 шел встречным курсом и вел огонь из пушки. Это не была классическая лобовая атака времен Второй мировой войны, дистанция между самолетами была гораздо больше, к тому же американский летчик не собирался играть в игру "кто первым отвернет". Траектория его полета спустя секунду должна была пройти над машиной Казака, и эту секунду тот потратил на то, чтобы изготовить пару Р-73 к пуску. Расстояние до "лайтнинга" было не больше четырех сотен метров, когда Казак одновременно увеличил до максимума тягу двигателей и быстрым движением взял на себя ручку управления. "Кобра" оправдала свое название. В тот момент, когда "сухой", запрокинувшись, стоял на хвосте, a F-22 проходил над ним, с консолей крыльев российского истребителя сошли две ракеты ближнего боя. Одна из них не просто нашла самолет - она залетела в воздухозаборник и там взорвалась. Поскольку Казак развернул свой истребитель после "кобры", он не увидел падающего противника - падать было попросту нечему Боевая часть ракеты, взорвавшаяся буквально внутри самолета, разметала "лайтнинг" на бесформенные куски, кувыркавшиеся теперь в воздухе. - Ага! - заорал летчик торжествующе. - Съели?! - и тут же получил в напоминание о том, что бой еще не окончен, взрыв ракеты прямо по курсу Что-либо предпринимать было уже поздно, и истребитель Казака пролетел прямо через облако разлетающихся осколков. В остеклении фонаря кабины появилась небольшая дырка, окруженная трещинами. Система жизнеобеспечения среагировала на повреждение, и стекло защитного шлема с легким стуком опустилось вниз, давая летчику дополнительную защиту от перепадов давления. Казак, не раздумывая, кинул самолет в резкий разворот, на случай если эта ракета была не единственной. "Теперь мне вверх лезть нельзя, - мелькнуло у него в голове, - кислородная маска выше десяти тысяч не спасет. Где же остальные, почему мы все действуем порознь?!"
- Дед! Иди вниз! - скомандовал Корсар, вновь поднявшийся на своем СУ-37, не дожидавшись, пока его заправят полностью. Не успев набрать высоту, он попал под удар трех шедших снизу "лайтнингов" и сейчас продолжал маневрировать на уже поврежденном самолете. Не надеясь занять положение, удобное для стрельбы, он тем не менее демонстративно крутился внизу, всем своим поведением показывая, что вот-вот нападет. Этот маневр дал ему возможность оттянуть на себя двух американцев, еще два пытались зажать в клещи Казака, а последний, пятый F-22, уходил вверх, к Деду, и ничего с этим поделать было невозможно. Единственное, что было еще в его силах, это вновь и вновь вызывать Деда: - Я тебе приказываю, иди ко мне вниз, уходи от истребителя! Но в ответ через эфир донеслось чуть ли не восторженное: - Полсотни-два, какие, к черту, истребители! - и Корсар понял, что Дед, приметив давнего врага, ставшего для него символом всех бед в его изломанной жизни, перестал видеть что-либо еще вокруг себя. "Не отступится старик, будет долбить бомберы, пока жив. А где Казак?" Корсар, в очередном вираже сбивая прицел врага, обратил внимание на несколько кружившихся вдалеке маленьких самолетиков. Один из них вдруг превратился к комок огня. Корсар похолодел, но тут же услышал в наушниках торжествующий крик молодого летчика и понял, что по крайней мере одного "лайтнинга" завалить удалось.
Дед действительно ничего не видел перед собой, кроме огромных машин, так похожих на ту, сбитую им когда-то давно во вьетнамском небе, во что не поверили тогда ни его товарищи, ни командование. Но сейчас его победу видели и товарищи, и сербы внизу, и американцы в оставшихся В-52. Ну что ж, он может и повторить. Старый летчик уже пристроился в хвост бомберу, летевшему последним, и меткой очередью с дальнего расстояния сумел убить стрелка, висящего над бездной в своей стеклянной клетке. И теперь Дед, с наслаждением услышав писк сигнала захвата, по очереди выпустил еще две Р-73, нацелив их на соседние связки двигателей. Корсар снизу что-то кричал об истребителях... "Какие могу быть истребители, дружище! Смотри, как разгорается пожар на внешней паре движков, как срываются в поток клочья пены огнетушителей с внутренней... Даже интересно, потушат или не потушат?" Экипаж В-52 не стал дожидаться решения вопроса и покинул самолет. Дед проводил взглядом уходящие вниз фигурки с трепещущими квадратиками вытяжных парашютов и В-52, продолжающий лететь как ни в чем не бывало, и засмеялся. Он не будет добивать этого летучего американца. Зачем? Это все равно уже труп, а вот остальные... На подвесках самолета Деда оставались еще две Р-77. Конечно, ракеты предназначены для боя на дальней дистанции, но это не значит, что их нельзя использовать на ближней!
"Вторая потеря! Этот чертов серб слишком удачлив..." - Ник Риверс с нарастающим раздражением поглядел по сторонам. А, вот и "лайтнинг". С заметной натугой лезет вверх, а сербский истребитель еще выше, и разворачивается, словно не видит противника. Риверс перевел взгляд на индикатор - до точки, где нужно будет сбросить оставшиеся тонны бомбового груза, осталось совсем немного, и теперь это будет точное место аэродрома! Доворот на двадцать градусов... "И с этим доворотом мы теперь прямо под его ударом!" - вдруг понял Риверс, проследив за истребителем, который выходил на боевой курс. Пилот "лайтнинга" это тоже понял и выпустил в сторону серба подряд две ракеты, видимо не надеясь попасть с первого же раза. Ракеты унеслись вверх, к вражескому самолету, который развернулся быстрее, чем неповоротливый В-52, и теперь был виден справа как маленькая стальная иголка с вдетой в нее пышной белой нитью. Невооруженному глазу показалось бы, что обе ракеты с "лайтнинга" попали в цель, но Ник слишком хорошо знал, что такое вряд ли возможно, и не отрывал взгляда от того места, где сошлись белые следы самолета и ракет. - Черт! Он целый!!! - воскликнул Ник через секунду, увидев, что сербский истребитель продолжает свой полет как ни в чем не бывало... Или нет? Теперь инверсионный след его потерял снежную белизну, став серо-желтоватым. Однако, похоже, его пилот все же сохранял контроль над подбитой машиной. Вот он лег на крыло и направился с сторону головного В-52, с каждой секундой увеличиваясь в размерах... Майор Ник Риверс знал, что он должен отдать какие-то команды, попробовать что-то сделать, в конце концов, он мог бросить самолет и экипаж на произвол судьбы, спасая на парашюте свою собственную жизнь. Но вместо этого он, словно загипнотизированный, смотрел, как трехкрылый самолет, вырастая на глазах, несется к его В-52, неся смерть и себе, и врагу. В последнюю секунду майор спокойно подумал, что с той самой зимы семьдесят второго года он знал, что это произойдет. Только ждать пришлось очень долго.
Пилот пристроившегося в хвост Деду F-22 отпустил гашетку 20-миллиметровой пушки и с удовольствием понаблюдал, как воздушный поток выворачивает куски обшивки из вспоротых очередью килей и стабилизатора сербского самолета. Американец не спешил со следующими выстрелами - до земли еще далеко, так что времени на развлечение хватит. Только бы не прыгнул этот парень раньше времени... "Лайтнинг" шел за снижающимся самолетом как привязанный, и его пилот, гордый своим мастерством, следил только за жертвой, да еще за высотой, но все-таки, когда Дед, используя остатки давления в гидроаккумуляторах, направил свой СУ точно на кабину В-52, американец успел среагировать и отвернуть. Но ему не повезло - обломки двух самолетов, врезавшихся друг в друга на скорости около тысячи километров в час, разлетелись в стороны со скоростью отнюдь не меньшей, и бесформенный кусок металла ударил по фонарю "лайтнинга", разбив его стекло, и уже после этого, вскользь пройдясь по шлему летчика, оборвал шланг кислородной маски. Резкое изменение давления словно взорвало легкие американца. Спасительное свойство человеческого организма - в моменты нестерпимой боли лишать связи сознание и тело - на этот раз оказалось гибельным: неуправляемый F-22 завалился на крыло и, беспорядочно кувыркаясь, устремился к земле.
* * *
Корсар, только что открутивший хитроумную фигуру высшего пилотажа, названия для которой еще никто не придумал, посмотрел наверх - оба его врага должны сейчас оказаться сверху, но вместо этого он увидел последние секунды полета Деда и его таран. И снова, как когда-то давно в той маленькой гостинице в горах Болгарии, ему показалось, что мир вокруг перестал быть реальным, что окружающие его враги вовсе и не настоящие люди, а какие-то неведомые, враждебные человеку существа, которых надо уничтожать, используя любые средства, любые возможности. И по крайней мере одна возможность для этого сейчас есть! Взгляд Корсара уже нашел преследующие его "лайтнинги" - он действительно обогнал их в маневре, хотя и не настолько, чтобы можно было запустить ракету. "Ну что ж, ребята, поиграем в ваши игры... Мы уже достаточно далеко от базы и достаточно близко к фронту!"
Бортовой комплекс самолета Казака, лишившийся данных от РЛС, здорово "поглупел", и в продолжающейся дуэли с F-22 вся надежда была на головки самонаведения оставшихся ракет - возьмут цель или не возьмут? Что происходит в боевых порядках бомбардировщиков, Казак уже не видел, да и не смотрел, чувствуя лишь горечь от того, что не смог помешать им выполнить свою варварскую задачу. В отличие от Корсара он в результате своих маневров оказался почти над самой базой и видел густые дымы пожаров в селе и около полосы. Впрочем, переживать было некогда - "лайтнинг" наседал, пытаясь зайти в хвост "сухому", наседал так умело, что Казак понял - летчик в кабине F-22 стоит двух таких, как он сам. Но пословица "Дома и стены помогают" оказалась справедливой в самом буквальном смысле слова - Казак, практически наизусть изучивший по полетам на тренажере рельеф окрестных гор, теперь вовсю пользовался своими знаниями, то и дело уходя от преследования. Американец же, не имея представления о том, куда приведет его вираж вокруг очередной вершины, осторожничал, держась выше. Тем не менее он уже раз сумел зацепить СУ очередью из пушки, и хотя серьезных повреждений не было, Казак опустился еще ниже, увеличив риск вовремя не уйти от препятствия. Был один вариант полета, в котором с шансами пятьдесят на пятьдесят мог выиграть тот, кто хорошо знает эти горы, но Казак пока что не решался на него, надеясь, что обойдется чем-нибудь другим. "Сухой" и "лайтнинг" кружились среди вершин и хребтов всего несколько минут, но у Казака уже начало мельтешить в глазах от мелькающих в какой-то сотне метров снизу земли, скал, деревьев. Он чувствовал, что скоро не выдержит и либо врежется в землю, либо уйдет вверх, где преимущество американца станет явным. "Как сказал тогда Момчило: русские слишком любят жить?" - мелькнуло воспоминание - и помогло решиться. - Вперед! - вслух скомандовал себе Казак и снизился чуть ли не до высоты сосен, покрывающих склоны. - Теперь по долине, "лайтнинг" сзади, хорошо, оба склона загибаются... И сразу за плавным поворотом возникла крутая стена новой горы, той самой, в которой с другой стороны было вырублено скальное укрытие. Заранее знав об этом препятствии. Казак взял ручку на себя, поднимая самолет буквально на дыбы и почти задевая воздухозаборниками верхушки деревьев... Нет, не почти. Лишние доли секунды, на которые Казак передержал свой СУ-37 в горизонтальном полете, сыграли роковую роль. Острая кромка воздухозаборника как ножом срезала несколько вершин вековых елей, а могучий поток воздуха засосал их к двигателям. Тяга двигателей резко упала, и самолет затрясся, как в лихорадке. Если бы подобное разрушение произошло в горизонтальном полете, с большой скоростью, то СУ-37 сохранил бы способность лететь. Но когда самолет круто поднимается вверх, каждый килограмм тяги на счету, и ее резкая потеря неминуемо ведет к катастрофе. Казак это знал и, поняв, что теперь выход у него остался только один, убрал ноги с педалей и потянулся рукой к красной скобе катапульты.
...Огромный купол парашюта с сильным рывком развернулся над головой Казака, и летчик завертел головой, пытаясь сообразить, куда его несет ветром. Но первое, что он увидел, было не на земле, а в воздухе - уходящий F-22, целый и невредимый! Казак внутренне сжался, ожидая, что американский истребитель вернется, чтобы расстрелять подбитого летчика, но пилот "лайтнинга" разворачиваться не стал, а продолжал удаляться, время от времени то кренясь, то выправляя крен. "Наверно тоже кустиков подстриг маленько, - подумал Казак. - Только ему, гаду, повезло больше". Казаку было бы легче на душе, если бы он знал, что уходящий "лайтнинг", тоже получил повреждение в этом бою. Маленький осколок повредил топливную магистраль, и "лайтнинг" рухнул, не долетев до своей базы десяти километров.
* * *
Корсара спасала только маневренность СУ-37, хотя порой ему казалось, что поврежденный самолет утратил это качество и успевает уйти из-под удара лишь в последнюю секунду. Сам Корсар тоже несколько раз пытался атаковать какой-нибудь из F-22 - самолеты, сходные с его СУ по своим характеристикам. Но машина русского летчика была повреждена, и возможности нанести ответный удар ему так и не представилось. Знакомый пейзаж внизу подсказал, что время наконец пришло. Корсар вывел самолет из очередного виража и решительно кинул его вниз. "Пусть думают, что я струсил или что в меня попали!" И в этот момент в него действительно попали. Несколько снарядов 20-миллиметровой пушки прошили на излете правое крыло "сухого", перебив несколько трубопроводов и электрожгутов. Дублирующая гидросистема не дала самолету Корсара потерять управление, но ручка мгновенно потяжелела, и маневр уклонения получился вялый. "Доигрался! Ничего, спокойно, еще ниже... Ну, братушки, где же вы? Должны быть где-то здесь!" Два "лайтнинга", красивым уступом преследовавшие СУ-37, тоже снизились, готовясь добить подраненную добычу. Под ними проносились обожженная земля, неубранные поля, островки сгоревших сел. Вдруг навстречу американским самолетам откуда-то снизу потянулись желто-красные трассы, и Корсар с радостью увидел - на пригорке возле одного из сел стоял с пусковым контейнером старой "Стрелы" на плече маленький человечек. С земли по американским самолетам стреляли и из автоматов, и из винтовок, и даже из пистолетов, стреляли сербские солдаты, которые готовились отразить здесь последнюю атаку, отразить или погибнуть. Первый F-22, пролетевший через шквал огня, не получил видимых повреждений - он просто плавно снизился и врезался в каменистую землю, превратив невысокий пригорок в подобие пробудившегося вулкана. Пилот второго "лайтнинга" легко уклонился от "Стрелы" и, не обращая внимания на огонь с земли, выпустил в сторону самолета Корсара последнюю ракету, а затем, не отслеживая ее полета, повернул в сторону, одновременно набирая высоту. Маневр оказался для него роковым - на холме, рядом с потемневшей от времени белокаменной часовней при кладбище, стояла замаскированная самоходная зенитная ракетная установка, та самая, которую сняли с передового рубежа защиты горного аэродрома и отправили на фронт вместе с ее экипажем. Сидевший на месте командира расчета Славко, богатый племянник богатого дядюшки, купивший эту машину на собственные деньги, злобно смотрел на приближающиеся самолеты. Он вручную управлял положением контейнеров с ракетами, держа их постоянно нацеленными в сторону "лайтнинга" и в то же время осознавая, что ни одна ракета все равно не сумеет попасть в такую цель... Вот если бы этот самолет был не на фоне земли! Но тут выстреливший по Корсару истребитель начал набор высоты, и его очертания четко обозначились на фоне неба. Лужице, не веря своей удаче, мгновенно воспользовался ситуацией и скомандовал: "Пуск!" - ведь ракеты его комплекса были оснащены фотоконтрастной системой наведения, ауж что может быть контрастнее распластанного силуэта "лайтнинга"?
Два взрыва прогремели в воздухе почти одновременно, оборвав собой свистящий рев реактивных двигателей, и две дымные кляксы повисли в воздухе. Из одной вывалился СУ-37, а вернее то, что от него осталось, и в сторону от падающего самолета отлетел маленький черный предмет, над которым через несколько секунд расцвел купол парашюта. А на том месте, где выпущенные Славко ракеты настигли F-22, парашют так и не появился. Лишь через несколько дней был найден изуродованный труп пилота. Он сумел катапультироваться, но тросик вытяжного парашюта перебил осколок "Стрелы". Авианосное соединение. Данные перехвата Генерал-лейтенант Джозеф Харбергер мрачно смотрел прямо в лицо сидящего напротив полковника, который отвечал за снабжение сражающихся на суше частей боеприпасами. Полковник под взглядом генерала чувствовал себя очень неуютно и на всякий случай перебирал в уме ошибки, сделанные им за время операции "Горец", лихорадочно готовя объективное оправдание каждой из них. Впрочем, он понимал, что сейчас начальству не до него. Беспокоился снабженец зря. Ему просто не повезло - он, в общем-то, случайно оказался сейчас в большой кают-компании авианосца "Теодор Рузвельт", превращенной в место штабных совещаний, и случайно же его место оказалось напротив командующего. Харбергеру действительно было не до проблем со снабжением, и его недобрый взгляд не был адресован кому-то конкретно, а лишь отражал общее настроение генерала. Только что державшийся на почтительном расстоянии от места боя АВАКС передал, что его РЛС отследила падение третьего бомбардировщика из тех шести, что выделило стратегическое авиационное командование для проведения "провокационного" налета на горы Шар-Планина. Кроме того, служба перехвата на самом авианосце продолжала фиксировать активный радиообмен на частотах, используемых в приемо-передающих станциях русских истребителей. На компьютерной карте, высвеченной на проекционном экране, тоже отражалась воздушная обстановка, но изменения там происходили с небольшой задержкой. Вот и теперь, несмотря на доклад с самолета-наблюдателя, В-52 Ника Риверса продолжал возглавлять группу бомбардировщиков. Его отметка погасла только через полминуты после того, как в небе над Сербией пересеклись пути двух ветеранов Вьетнама. Погас и красный символ одного из "сухих". - Это что? Три бомбардировщика потеряны за один сербский истребитель? - не выдержал Харбергер. - Чем заняты "лайтнинги"?!! Командир авиационного крыла "Рузвельта", который втайне радовался, что там, над горами, дерутся не его подчиненные, пояснил: - Судя по всему, им сейчас тоже несладко... Похоже, они таки выманили из укрытия ту эскадрилью асов-наемников, о которой нам постоянно твердит разведка. Наверное, против нее мы выделили слишком мало сил. "Мы выделили! - зло подумал Харбергер. - Сам и выделил. Упирал на то, что малозаметные F-22 пощелкают сербские СУ как орехи. А виноват всегда я... Так, а это что? "Лайтнинг" сбит?!!!" На самом деле на схеме были отмечены уже два потерянных истребителя, но генерал не заметил второго, разбившегося после тарана Деда, и никто из присутствовавших офицеров не осмелился обратить на это внимание шефа. Тем временем бомбардировщики легли на обратный курс, и над горами остались лишь пять самолетов - два сербских СУ-37 и три F-22. Две машины вскоре снизились настолько, что локаторы АВАКСа их потеряли и сопровождали теперь только три уходивших в сторону замершего сербско-боснийского фронта. Но вот и они пропали из поля зрения. - Да что это такое! Поднимите АВАКС выше! - распорядился Харбергер. - К сожалению, нельзя, сэр. После той потери командование запретило своим самолетам заходить в вероятную зону поражения ракетами дальнего действия, - сообщил один из офицеров обеспечения. - Какого черта вы тут лезете со своими умными комментариями! Сам знаю! нашел наконец выход своему раздражению генерал. - Давайте сюда все, что идет перехватом, все доклады наземников! - Есть, сэр. Немного времени, сэр, - откликнулся кто-то. Наступила тишина, прерываемая короткими репликами операторов. В эти минуты над горами Шар-Планина и холмами у Каливны как раз происходила развязка последнего боя "эскадрильи асов-наемников" - ведь только так хотели думать о трех русских летчиках американцы.
* * *
Пилот поврежденного "лайтнинга" был слишком занят своими проблемами, чтобы оглядываться назад, и падения самолета Казака он просто не заметил. Зато это падение видела последняя из оставшихся на горной базе девушек операторов связи. Бомбы с американских бомбардировщиков перепахали посадочную полосу, разметали немногочисленные дома поселка, но вырубленные десятки лет назад в скалах укрытия выдержали их удары. И теперь эта девушка, выполняя инструкции подпоручика Малошана, включила заранее настроенный передатчик. Если бы в воздухе находился еще кто-нибудь из русских летчиков, например Корсар, он был бы немало удивлен, услышав свой собственный голос, требующий очистить полосу и подготовить заправщик, и голос Хомяка, сообщающий о том, что у него в баках керосина еще минут на двадцать полета, а потом придется срочно идти вниз. Эти реплики были записаны еще до того, как русские летчики пересекли границу бывшей Югославии. Когда-то - кажется, давным-давно, хотя прошло всего-то несколько месяцев - эти же голоса с кассеты имитировали катастрофу самолетов в горах, чтобы создать у противника иллюзию своей гибели. И вот теперь этот прием был применен вновь, но уже с прямо противоположной целью - уверить врага, что погибшие на самом деле самолеты как бы продолжают оставаться в строю.
* * *
- Господин генерал! Сербские самолеты заходят на посадку. - Что?! Экипажи с В-52 доложили, что видели полосу и накрыли ее бомбовым ковром! Им некуда заходить! - Сэр, - офицер обеспечения не смутился, - перехвачен радиообмен, характерный при заходе на посадку. Язык общения - русский, анализ голосового спектра адекватен данным, что у нас уже есть. Пеленги также примерно совпадают. - Адекватен... Извольте говорить внятней! Почему пеленги совпадают примерно? - Потому что из-за сложного рельефа снять пеленги точно не представляется возможным. В большой кают-компании повисло молчание. Полковник-снабженец, которого мало трогали подробности воздушного сражения, сидел и тихо проклинал ту минуту, когда решил именно сейчас сунуться к генералу с приказами на подпись. - Так... - наконец проронил Харбергер. - Значит, мы угробили три бомбардировщика и четыре истребителя, а в итоге сербы не досчитались только одной машины? Президент сегодня услышит веселый доклад! Господа офицеры, из вас никто гомосексуализмом всерьез не занимается? Ошеломленные присутствующие промолчали. Тогда генерал пояснил свою мысль: - В противном случае запасайтесь вазелином, а то с непривычки будет больно. Я давно в армии и прекрасно представляю, что с нами сделает сначала президент, а потом и все остальные, когда узнают о том, что произошло. Нейтральная полоса. Финал "Горца" К полудню бой постепенно сошел на нет, прекратился, словно сгустившаяся в израненной долине неожиданная для осени жара заставила воюющих подумать о сиесте. Майор Тамашаивич заправил в раскаленный солнцем и непрерывной стрельбой пулемет свежую ленту, с лязгом передернул затвор и взглянул на небо. По нему плыли жидкие, похожие на клочья дыма облака. Голова кружилась. Кажется, он слишком устал. Майор поморщился от рези в глазах и опустил взгляд вниз, в долину. Можно было подумать, что сражение здесь длится уже несколько дней, настолько обожженной казалась земля. Но для майора эти часы промелькнули как минуты - вроде только что они в темноте зацепились за эту высотку, и вот уже вокруг него оставалось, наверное, десятка два тех, кто еще мог держать в руках оружие и стрелять, стрелять, задыхаясь от боли, ненависти и пороховой гари. Остальные лежали разбросанные в камнях так, как их застигла смерть. Над липкими буроватыми лужицами густо роились мухи. Раненых было не слышно. В тыл уходил единственный, насквозь простреливаемый проселок, и последнюю их партию в сопровождении тоже раненого штабиста Шелангера попытались вывезти по нему ночью, на армейских грузовиках. Правда, они смогли проделать только полдороги, движение перекрыл тактический американский десант, и отряд Тамашаивича оказался отрезанным. Так что теперь раненых сербов избавляли от мук обильно сыпавшиеся с неба кассетные бомбы, снаряды и пули. А сколько полегло хорватов? Сто, полтораста? Тамашаивич не знал ответа, но был уверен - мало! Его "коммандос" могли бы продать свои жизни и подороже, если бы не "интрудеры", "ягуары", "миражи" - в голове у него уже перепутались все эти крылатые, одинаково несущие смерть тени, - если бы не хорватские гаубицы американского производства, заваливавшие его позицию 155-миллиметровыми снарядами. А еще, говорят, вчера днем были сбиты последние русские самолеты... Тамашаивич думал о том, что эти кроаты в американском кевларе с германскими винтовками и славянскими лицами, конечно, пройдут сквозь замирающий огонь смертельно раненного батальона и кто-то из них даже перешагнет через его труп, - но это еще не будет их победой. Еще покажет себя Шелангер. Майор вдруг представил некогда лощеного штабиста раненого, с зелеными резервистами и дамской ротой сдерживающим американский десант. Представил - и невольно усмехнулся. Конечно, продлится это недолго. Вероятно, только до вечера. Затем пойдет фронт. Это дело ближайших дней, максимум - недель. И тогда Сербии уж точно найдется место лишь в учебниках истории и мемуарах. Хорошо, что он, майор погибающей армии, этого уже не увидит. Он и многие, многие другие. Пусть Сербия падет, но падет она тогда и оттого, что просто не останется тех, кто мог бы ее защищать. И это будет означать, что народ выполнил свой долг перед Родиной, не отступил, когда против нее был весь мир! - Господин майор, - прервал невеселые мысли Тамашаивича голос солдата, который в последние дни стал прямо-таки его тенью. - Как вы думаете, подберет кто-нибудь мою гармонику, если я положу ее под камень? - Отстань, Джуро! Лучше раздави свою музыку сразу, чтобы кроат ее потом не слюнявил! - Нет, господин майор, жалко давить. Пусть себе играет проклятый... Лицо у солдата Джуро черное, руки тоже. Только глаза светлые да полоски на щеке, где провел пальцами, и, видно, давно, потому что грязные струйки пота поперек них уже успели высохнуть. Светлый никель губной гармошки, которую он заботливо прячет между валунами, сохранит черные следы от его пальцев. - Что, Джуро, музыку свою хоронишь? Погоди, может, еще поиграешь! раздался хриплый голос последнего оставшегося в живых радиста. Он на локтях приполз от своего тоже последнего, чудом уцелевшего передатчика, волоча перебитую ногу в толстенных лубках из скрученных проволокой досок. Радист тяжело дышал, и Тамашаивич помог ему перебраться в свое выложенное камнями и дерном "рабочее место". - Радиообмен, господин майор. Даже два. Ожил штаб корпуса - приказ не предпринимать первыми агрессивных действий! Предатели. Тамашаивич устало поморщился. Вот уж кто давно купил себе теплое местечко в "новой Сербии". Противно. Эх, солдат, солдат... Хочется верить в чудо? Конечно, молодой, из городских. Вон, второй год служит, а от газетной лексики отвыкнуть никак не может... - Дальше. Откуда второй? - голос майора был бесцветен. - С той стороны! Хорваты вышли на нашу волну. Да, с их-то техникой это раз плюнуть, - вздохнул радист. - У них там компьютерные анализаторы, любую плывущую частоту, любой скремблер раскусят, а уж нас-то... - Не тяни, надо-то им что? - прервал Тамашаивич. - Прошу прощения, господин майор, - радист на мгновение запнулся. Хорватский командующий предлагает вам переговоры. В двенадцать десять на ничейной земле. Ориентир - отдельно расположенный расщепленный граб. Во-о-он он стоит, господин майор, еще с утра снарядом располовинило. - Без тебя вижу, - майор немного помолчал, прикрыв глаза. - Останешься у пулемета. Рация больше не нужна... пока. Тамашаивич тяжело поднялся на одно колено и с преувеличенной тщательностью смертельно измотанного человека застегнул расхристанный ворот куртки. - Батальон!.. Кто слышит... Иду полюбезничать с главным кроатом. Если что, сами знаете, что делать. Лужице, будешь за главного! Несколько закопченных, обмотанных окровавленными тряпками голов вяло кивнули в ответ. Двое суток ада лишили бойцов ярких эмоций. Сам Тамашаивич, привыкший, что его считают семижильным, тоже чувствовал лишь отупляющее безразличие, и предстоящая встреча с хорватским командующим казалась ему едва ли не приятным разнообразием. Если, конечно, это не просто уловка, чтобы дуриком убрать сербского командира, то майор, в общем, догадывался, о чем пойдет речь. В принципе совсем бессмысленное занятие, но почему бы и не полюбопытствовать напоследок? Ему больше нечего терять. А случись что, бойцы справятся и без него. Каждый умирает в одиночестве. Как ни странно, возле хорватских позиций замаячили три крошечные темные фигурки, похожие на оживших оловянных солдатиков. У них над головами трепыхался белый лоскуток на невидимом отсюда древке. Сейчас кого-нибудь из них, а если повезет, то и всех, можно было бы классно положить из снайперской винтовки. Но переговоры... Это святое. - Не ударим и мы в грязь нашим грязным лицом, - задумчиво, с ноткой вымученной театральности заявил Тамашаивич, привычно оправляя под ремнями снаряжения форму, которой были необходимы как минимум хорошая прачечная и усердный портной. - Джуро, тебя одного даже не зацепило. Насади-ка шмат бинта на штык, пойдешь со мной. - Слушаю, господин майор. Солдат по молодости обрадовался передышке, тому, что нужен майору, обрадовался возможности как-то отвлечься. Неожиданно для себя став "помощником парламентера", он выбрался вслед за майором на бруствер. Джуро как-то умудрился сохранить свое лицо не таким грязным. Вдобавок он скинул замызганный жилет, и теперь рукава куртки и брюки у него были грязными и изодранными, а все остальное - подозрительно целым и чистым. На штык своей автоматической винтовки он от души намотал целый индивидуальный пакет, выпустив развеваться длинный конец и украсив все это сверху пышным бантом. Тамашаивич, глядя на этот своеобразный символ перемирия, улыбнулся. - Слушай, Джуро, ты, случаем, бантики своей подружке по утрам не завязывал? - Нет, господин майор... Но если вернусь - обязательно буду! Рядовой был серьезен, и улыбка Тамашаивича увяла. "Вот именно, если..." Он чувствовал на себе взгляды товарищей. Надо было идти. - Ну, вперед! Джуро, обгони меня на пару шагов. Так положено. Только сейчас майор заметил, что левый набедренный карман у солдата распорот, похоже ножом, и через прореху сквозит окровавленная кожа. Значит, и его задело. Эх, лучше бы он весь этот бинт на ногу себе намотал! Навстречу им то и дело попадались распростертые на каменистой земле трупы хорватских солдат в полном боевом снаряжении, в легких американских бронежилетах, в кевларовых шлемах. Эти подобрались к сербской линии обороны почти вплотную. Иногда откуда-то из высокой травы доносились тяжелые стоны, вздохи, мучительный хрип умирающих. Сербский огонь не давал хорватам вынести своих раненых, и они медленно погибали от жары и потери крови. Майор поймал себя на том, что обращает на этих умирающих внимание лишь постольку, поскольку остерегается, как бы один из них не вложил им с Джуро перед смертью весь остаток своего магазина. - Пить... Господин серб, ради Бога! Пить!.. Прислонясь спиной к огромному валуну, молодой хорватский солдат, почти мальчик, с усилием повернул к ним коротко остриженную светловолосую голову. Взгляд его выдавал жестокое страдание, а обе ноги, выше колен наспех перетянутые ремнями снаряжения, были толсто и неумело обмотаны окровавленным бинтом. Видимо, хорват, пока были силы, перевязал себя, как сумел, и сам отполз в поисках укрытия за камень, но беспощадное балканское солнце настигло его здесь, чтобы доделать начатое сербским стрелком. - Господин майор, - не выдержал Джуро. - Разрешите угостить беднягу ракийкой? Тамашаивич даже замедлил шаг и смерил рядового тяжелым взглядом. - Скажи, у тебя кто-нибудь погиб на этой войне? Он прекрасно знал ответ, но тем не менее ждал, что ему скажет Джуро. - Э, господин майор, - грустно вздохнул рядовой, свыкшийся с безвозвратностью потерь, - лучше спросите, кто у меня остался... - Так какого дьявола ты жалеешь врага? - процедил Тамашаивич. - Врага? - неожиданно вскинулся солдат. - Да разве ж это враг? Американцы - это я понимаю. Ну, проклятые босняки тоже. А кроаты... Они ведь такие же югославы, как мы. К тому же он без оружия и раненый. Так я угощу его ракийкой? Тамашаивич только махнул рукой и отвернулся. Через полсотни шагов Джуро его догнал, припрыгивая и подволакивая на ходу ногу. - Всю флягу высосал! Очень благодарил, - весело доложил он. Майор не стал ему объяснять, что крепкая ракия на такой жаре, мягко говоря, не лучшее средство от жажды. Где-то на середине нейтральной полосы, завалившись бортом в низинку, неуклюже торчала пятнистая бронемашина М-86, собранная еще в социалистической Югославии. Ее наклонный лобовой лист украшал белый треугольник - опознавательный знак, которым хорваты снабжали свою боевую технику. На приземистых бортах пламя оставило широкие черные разводы, похожие на упражнения художника-абстракциониста. Тамашаивич с досадой подумал, что его гранатометчики сожгли еще как минимум три таких же гроба, но хорваты с помощью своей техники ночью сумели вытащить их в свой тыл буквально у него из-под носа. Черта с два он дал бы им это сделать, будь у него какое-нибудь тяжелое оружие. И тут же ему пришло в голову, что ждать парламентеров с другой стороны лучше всего здесь, возле бронемашины. Хорватов было трое. Первым шел здоровый кругломордый разводник. Он нес на вытянутых руках антенну от полевой радиостанции, с которой свисало белое вафельное полотенце - похоже, флагами перемирия никакие действующие силы "четвертой балканской войны" не запаслись. За разводником следом шагал молодой солдат с начищенной до яростного блеска медной фанфарой, которая плохо вязалась с пятнистой формой. Тамашаивич сдержал усмешку. Надо же, где они только откопали эту пропитанную нафталином традицию? Последним шел рослый подтянутый офицер. Если бы не щиток хорватской кокарды на кепи и не знаки различия на погонах, он без вопросов сошел бы за образцового янки из среднего офицерского звена. Не доходя десяти шагов, он знаком остановил подчиненных и выступил вперед. Тамашаивич синхронно шагнул ему навстречу и, открыто смерив хорвата с головы до ног внимательным взглядом, вдруг поймал себя на странной мысли, что тот, в общем, такой же человек, как и он, они даже чем-то похожи. Хорват был немного выше сербского майора и поуже в плечах, но это только подтверждало их сходство. Одинаковыми были их возраст, темный загар, выражение глаз, даже шрамы на лице. Взгляды их встретились. И не обнаружили один в другом ненависти. Разве что хорошо скрываемое любопытство. Оба они были лишь честными исполнителями воли своего командования, которое, как им внушали, выполняет волю их народов. Профессиональные солдаты в этот миг не видели смысла в том, чтобы ненавидеть друг друга. Хорват первым вскинул ладонь к козырьку и чеканно щелкнул каблуками ботинок. - Здравия желаю! Бойник Национальной Гвардии Республики Кроатия Йован Штолль. И язык у них был один, сербскохорватский. Думал ли кто всего несколько лет назад, что это слово можно разделить? - Здравия желаю, коллега, - ответил Тамашаивич и, не пытаясь соревноваться в лихости, тоже представился: - Майор Народной Армии Республики Трансбалкания Йован Тамашаивич. "К тому же мы тезки. Забавно", - подумал он. Повисло напряженное молчание. Солдаты из-за спин своих командиров пожирали друг друга глазами. Тамашаивич заставил себя расслабиться и поглядел в сторону. Не он все это затеял, вот пусть кроат и начинает, все равно заранее ясно, что он сейчас будет вежливо, убедительно, демонстрируя уважение к противнику, убеждать его в невозможности и бессмысленности дальнейшего сопротивления, а под конец с фальшивой мягкостью, предложит сдаться. Черта с два! Еще Шелангер мог бы купиться на эти штучки с горном и щелканьем каблуками. Европейцем хотел быть, млел от "цивилизованности". В офицеры-джентльмены метил - вот и получил вполне цивилизованное ранение от маленькой плоской мины, назначение которой не убить врага, а "всего лишь" покалечить. С экономической точки зрения это выгодней - так рассчитали придумавшие такое оружие джентльмены. Нет, он, Йован Тамашаивич, не европеец, он - "дикий упрямый славянин", как пишут о них газеты, тупой армеец, ему эти штучки с традициями и культурой неинтересны. Хорват переступил с ноги на ногу, вздохнул. Майор с удивлением посмотрел на него и неожиданно для самого себя спросил: - Коллега, где это вам так помяли карточку? - А, это? - хорват осторожно, словно рана до сих пор причиняла ему боль, коснулся изуродованной щеки. - Это давно, четыре с лишним года. Когда ваши бомбили Дубровник. - Дубровник... - Тамашаивич устало потер лоб. - Красивый был город. Помню, до войны... Искалечили мы его. Там вы неплохо сражались. Хотя тогда мне повезло, - он криво улыбнулся. - Свои дырки я получил уже позднее. В Крайне и в Боснии. Произнося это, Тамашаивич спокойно, просто констатируя факт, договорил про себя: "А последнюю дыру я получу очень скоро. Это будет здесь". - Вы приняли радиограмму вашего командования? - спросил его хорват, видимо собравшись наконец с мыслями и резко меняя тему. - У нас еще есть радиостанция, - сухо ответил майор. - Значит, приняли, - довольно кивнул хорват. - Это не провокация. Вы просто не знаете. За последние часы многое изменилось. - Что, этот ублюдок Вазник наконец сдался?! - в голосе майора прозвучало почти злорадство. - Для меня он не авторитет. Не ждите, что я последую его примеру - Я и не жду. Можете пока забыть о капитуляции. Три часа назад я тоже получил шифрограмму. От штаба фронта. Моей бригаде приказано свернуть активные боевые действия. Но Тамашаивич расслышал совсем другое. - А-а, бригаде! Ха, поздравляю с удивительным тактическим успехом. Вы просто Наполеон, коллега! Хорват изумленно поднял брови. - Знаете, сколько человек все это время вас тормозило? - продолжал майор. - Семьдесят пять, всего семьдесят пять! - Ну и что? Нормальное соотношение сил для оборонительного боя. Не слишком обольщайтесь. Утром в моей бригаде оставалось меньше людей, чем положено иметь в батальоне. Сейчас, по вашей милости, еще меньше. Но важно совсем другое. Послушайте, я знаю, что такой же приказ имеют все мои соседи. У меня есть основания полагать, что по всему фронту дело идет к перемирию. Прислушайтесь, уже почти нет выстрелов. Так что подумайте, мы с вами получили сходные приказы. Значит, что-то происходит и, может быть, нам имеет смысл поберечь жизни наших солдат и договориться о прекращении огня. - Перемирие?! - майору показалось, что он ослышался. - Не принимайте меня за идиота! Вон там, в нашем тылу, сидит американский десант. И они там не блинчики пекут! - Десант? - удивился хорват. - Сорок с лишним минут назад у меня на левом стыке с соседом прошла восьмерка "блэк-хоков". И летели они именно к вашему десанту. Думаете зачем? - Странный вопрос для офицера. Боеприпасов подкинуть, раненых забрать. Зачем они обычно летают? - Лучше прислушайтесь. У вас в тылу все давно уже стихло. "Это значит только то, что наши ребята там уже спеклись", - подумал Тамашаивич. - Не надо расстраиваться, - сказал он хорвату, - сейчас снова начнется. Простите, но мне, кажется, пора. Честь имею! Майор повернулся через левое плечо и собрался шагать обратно. Хватит пустых разговоров. Очень скоро он понадобится своим людям. Когда американцы ударят им в спину. - Эй, постойте! - крикнул хорват, едва не бросившись ему вслед. - Да стойте же! Вон они летят. Груженные под завязку. Полюбуйтесь, пройдут прямо над нами. Майор остановился. Действительно, издали накатывался вертолетный гул. Около десятка темных точек, появившихся над зубчатым горизонтом, быстро вырастали, превращаясь в восьмерку черных стрекоз. Они и в самом деле рулили сюда и, накрыв парламентеров рокочущим ревом, прошли всего метрах в пятидесяти от застывшей на земле группки людей. Замыкающий вертолет, похожий на обтекаемое приплюснуто-вытянутое семечко, отстал, снизился и не спеша облетел их по дуге. Видно было, что он переполнен солдатами. Среди летевших в вертолете находился старший офицер, и он решил рассмотреть, что это за странная кучка людей с белыми флагами. Его подчиненные тоже смотрели, гадая, достойны ли эти непонятные личности быть среди живых. Тамашаивич сглотнул подкатившийся к горлу комок. Погибнуть от небрежной, мимоходом пущенной очереди было бы очень обидно. Когда, удовлетворив любопытство, вертолет полетел догонять остальных, майору показалось, что хорват тоже с облегчением перевел дух. - Видели? Не слишком похожи на раненых. Союзнички! Загрузились, как кукуруза в мешок. Ну, теперь вы убедились, майор? Сегодня утром наши американские благодетели начали операцию "Свобода воли", - с явной горечью сказал хорват и разъяснил: - Это значит, что они пожелали смазать лыжи и оставить нас разбираться между собой. Тамашаивич почувствовал, что начинает верить хорвату. - Господи, - негромко взмолился он в пространство, уже не слушая и не стесняясь хорватского офицера, - сделай так, чтобы это было правдой! А хорват продолжал говорить как бы с самим собой и потихоньку терял ровную интонацию. - Мастера чужими руками жар загребать. Все время только и делали, что прятались за нами и пихали броней в спину. Довольно! Десятки тысяч лучших сынов Хорватии оплатили своими жизнями их паршивые интересы, а теперь они бегут, и мы узнаём об этом в последний момент... До Тамашаивича дошли последние слова собеседника. - Не расстраивайтесь так, коллега, - негромко сказал он. - Сербский народ оплатил свою свободу много дороже. Кстати, не посоветуете, в каком районе Загреба лучше взять домик? - Что вы имеете в виду? - удивился хорват. - Думаю наведаться к вам в гости через полгодика. Вместе с Народной Армией Республики Трансбалкания. - Да неужели вы еще не навоевались! - вскинулся хорват. - Перемирие - дело ближайших дней. - А потом? - майор был упрям. - Потом - мир, мирный договор! - На каких условиях? - На условиях справедливого раздела территорий и установления новой границы. - Это какой же? - О Боснии забудьте! Она наша и Керимбеговича. Там уже не осталось ни одного этнического серба! - Зато осталось полно сербских могил... - Белград вы, конечно, получите обратно, - продолжал хорват. - Спасибо! Чего уж там, забирайте и его! Сможете возить туристов и показывать им лунный ландшафт, оставшийся на его месте. - Это Бог наказал вас за то, что вы бомбили Дубровник, Вуковар, Осиек... - А кто вас покарает? - перебил его майор. - За ваши зверства в Северной Сербии, Крайне, на Черногорском побережье... Каждый из них давно копил аргументы, оправдывая свое собственное участие в гражданской, по сути, войне, и теперь был рад редкому случаю доказать свою правоту не пулей, хотя, конечно же, разговор двух майоров на нейтральной полосе никак не мог повлиять на детали грядущего мирного договора. А пока командиры, перед тем как в конце концов прийти к соглашению, необходимому им обоим, увлеченно углубились в топонимику и фактографию балканской войны, их спутники были заняты совсем иным. Отойдя в сторонку, они уже беседовали почти по-дружески. Попробовав ракии, хорватский трубач, в свою очередь, угостил серба Джуро солдатским ромом. Разговор быстро и незаметно перешел на то, о чем все, осознанно или нет, тосковали одинаково - о довоенном времени. - А я до того, как забрили, - рассказывал трубач, - дудел на саксофоне в джаз-банде ресторана "Регина" в Загребе. Слыхал о таком? Нет? Да ты что! Классная тусовка! - А у нас самое отвязное веселье было... - перебивал его Джуро. Говорить и думать о войне никому из них не хотелось.
OCR: Sergius - [email protected] 1 От англ. bug - жук. 2 Местопребывание штаб-квартиры ЦРУ. 3 Гяур - у исповедующих ислам название всех немусульман. 4 Город во Франции, в XVI в. важнейшая крепость гугенотов. 5 Жители Хорватии. 6 Непонимание вызвано сходным звучанием в английском языке слов "bad" (плохой) и "bed" (кровать). Серб полагает, что его собеседник устал и хочет спать. 7 Уорент-офицеры занимают в вооруженных силах США промежуточное положение между офицерами и сержантами. По своему правовому статусу они приравнены к младшим офицерам. 8 Это город Мелник. Отель. Американцев больше нет. 9 Да, господин, это спецназовцы, менты. Их двадцать. Приехали позавчера в полицейский участок. Но сейчас все они в городе. В кабаке. Tyт был только один. 10 Нет, нет. Больше ничего нет, господин! Правда, клянусь! 11 Есть, есть. Но я ничего не знаю! Господин, у меня дети... 12 Здесь: "Замри!" (англ.) 13 Шершень по-англ. hornet. 14 О'кей. 15 Мэд (mad) по-англ. означает "сумасшедший" 16 На войне как на войне (франц.).