Тому, кто придумал правило ночевать с магиками, явно не приходилось делать этого в выделенной комнатушке сразу с двумя.
— Нда…. Повезло еще, что у меня нет эргона, — пропуская в комнату своих питомцев, пробормотала я.
Комната и так была небольшой, как моя спальня в старой хрущевке. Но когда в нее протиснулись два магика, пространство сжалось настолько, что я ощутила себя запертой в каменном склепе. Была в детстве такая практика.… Брр. До сих пор морозит от проделки мальчишек и страха, что я тогда натерпелась.
— Вы проходите, присаживайтесь. Будьте как дома, но не забывайте, что в гостях, — улыбнулась я, произнося стандартную фразу.
Вытащила из-под подушки свою привычную одежду для сна, отправилась в душ. Пока шла, раздумывала над тем, насколько папа всегда оказывался прав. Почему-то сегодня сдерживаемые воспоминания о большом и теплом, как плюшевый мишка, мужчине, что всегда бережно поддерживал меня, хлынули безудержным потоком, и я, стоя под струями горячей воды, беззастенчиво разревелась, смиряясь с потерей.
В голове перемещалось все старое, прошлое, уже давно забытое и новое, сегодняшнее, еще не до конца осмысленное и пережитое, и эту лавину я ничем не могла остановить. Я словно видела все со стороны, как какое-то интересное кино.
— Папочка, ну вот скажи, зачем мне этот нудный этикет, если можно сразу в глаз? — вопрошала девочка с двумя кривыми хвостиками, сбитыми коленками и отсутствующей парочкой передних зубов.
— Потому что не всегда стоит сразу в глаз, принцесса. А этикет.… Это оружие, которое есть у каждого воспитанного человека. Ты в смущении, тебе сказали что-то обидное, и ты не знаешь, что на это ответить. Или зашла в комнату и над тобой все смеются. Можно кинуться в бой и даже сразить всех противников, а можно спрятаться за вежливыми словами и спокойно поставить всех на место. Как думаешь, где у тебя больше шансов одержать победу?
Девочка морщит нос, привычно прикусывает падающую на лицо прядь длинной челки и смотрит так серьезно и проницательно, будто понимает что-то тайное.
— Ладно, выучу я твой этикет. И все эти нудные ложки.
— Пап, ну почему… он же мне так нравился? — сквозь всхлипы спрашивает девочка-подросток, беззастенчиво вытирая нос о шикарную рубашку мужчины.
— Что ты с ней возишься? И не держи ее на коленях. Она уже взрослая, — перекрывает ее рыдания голос матери.
И от этого грубого окрика рыдания становятся лишь сильнее. Ей уже четырнадцать, и она уже давно переросла папины коленки. Она знает это, но не может отказаться от успокаивающего отцовского тепла, от чарующего аромата кофе, лимона и миндаля, кутаясь в его любовь как в теплый флисовый плед.
— Глупая моя малышка, — стирает слезы с ее щек отец, — сколько еще раз будет разбиваться твое сердечко, пока окрепнет и научится стойко переносить невзгоды. Даже я когда-нибудь стану причиной твоих слез.
Последняя фраза что-то цепляет. Рыдания по поводу разочарования в первой симпатии сразу стихают. Девочка отстраняется, чтобы посмотреть на него:
— Ты? Пап, ну ты же никогда не обидишь меня, — заявляет она со всей убежденностью юного сердца.
— Все может быть, принцесса. Все может быть. Но помни всегда, что я тебя люблю.
— До луны и обратно? — переспрашивает, улыбаясь и забывая обо всех своих горестях. Это их пароль, заимствованный из когда-то прочитанной на ночь сказки*
— Скорее до самой-самой Кассиопеи, — отвечает папа и начинает привычно щекотать, а она смеется и визжит, зная, что Кассиопея — это самая дальняя звезда, видимая невооруженным взглядом.
За этими картинками селевым потоком хлынуло одиночество и опустошение, от которых так хочется выть. Шмыгнула носом, сползая по стенке. Безудержную плотину воспоминаний не остановить. Я, словно выпустила джина из бутылки.
— Тише, ну ты чего? — вдруг оказывается кто-то рядом, поднимает, прижимая к теплому телу.
Вжимаюсь, радуясь такой поддержке. Интуитивно ощущая кого-то родного и близкого в этих объятиях.
— Все же хорошо? — спрашивает это кто-то, постепенно возвращая мое сознание.
— Папы больше нет, — срывается с моих уст отчаянное и так хочется крикнуть: «Уже никогда ничего не будет хорошо!»
— Так вон оно что, — шепчет все тот же укутывающий теплом голос, выдергивая меня из мрачных раздумий. — Спарринг?
Хмыкаю, моментально приходя в себя. Вспоминаю, где я и кто я. Кому что, а мальчишкам лишь бы подраться. Нет, я и сама не раз спускала пар в зале, но сейчас сил не осталось ни на что.
— Утром, — отвечаю, резко успокоившись. Отступаю на шаг, щурясь, смотрю в глаза парня-одуванчика. — Прости, а что ты делаешь в моем душе?
— Ээээ…. Дверью ошибся? — и посмотрел так вопросительно, словно это невыученный урок и я ему подсказать должна.
— Уверен? Вот аж настолько? — скептически хмыкнула в ответ, радуясь тому, что по забывчивости не сняла артефакт. Похоже, теперь мне и спать с ним придется.
— Ну, не совсем, — поморщился в ответ парень, лишая меня своего тепла. — Я ошибся дверью в спальню. Но не мог пройти мимо рыдающего…, — он сделал секундную паузу, подбирая нужное слово и брезгливо поморщившись, выдавил из себя: — парня.
— Лучше бы прошел мимо, — обернула я полотенце возле бедер, пряча за таким простым и несколько несвоевременным движением свое смущение. — Раз мы все выяснили, — выразительно перевела глаза на дверь.
Внутри все клокотало от досады и растерянности. Мало того, что кто-то потревожил мое одиночество, так еще этот кто-то стал свидетелем моей непростительной слабости. И как теперь завоевывать авторитет? Хотя вряд ли Одуван кому-то расскажет о происшедшем, но все равно. Именно в его глазах быть слабой мне хотелось меньше всего.
И, наконец, парень парня обнимает — это нормально? Почему-то именно эта всплывшая в самом конце рассуждений мысль возмутила больше всего.
— Ты это…, — замялся Джан, запуская руку в волосы. — Ты не стесняйся. Это нормально. Я тоже, когда умер отец, плакал. Правда, мне тогда было восемь…, — добавил растерянно.
— А мне двадцать, — пожала плечами, задетая последней фразой: — Ты все сказал? Я спать хочу, — и снова сопроводила слова выразительным взглядом.
— Про спарринг предложение в силе, если что…, — уже в дверях обернулся Одуван.
— Я не понятно сказал? Проваливай! — разозлилась я.
Джан отступил, скрываясь за дверью.
— Может лекаря позвать? Ты какой-то нервный, — выглянул парень, еще больше доставая меня.
— Тебе по слогам повторить? Про-ва-ли-вай! — вскипев от ярости, бросила я, сжимая обмылок в руке.
— Может, все же лекаря?
Обмылок все же взлетел вверх и стукнулся о моментально закрытую дверь.
— Я тебе покажу лекаря, — бурча себе под нос, бросилась в комнату я, но непрошеного гостя уже и след простыл.
И что это было, спрашивается?
Две огромных туши на мои мысленные возмущения лишь лениво повели ушами, продолжая дрыхнуть без задних ног.
***
Утро подкралось незаметно. Уже по-осеннему прохладное, клубящееся темными тучами за окном.
— Недоброе, — недовольно буркнула я, глядя на темно-серое низко нависшее небо.
Вставать не хотелось. Выбираться из-под теплого одеяла тем более. Но от тренировки никуда не денешься. Потянулась, лежа в кровати, и решительно поднялась — позволю себе минуточку задержаться и просплю все на свете. Знаю, проходили.
На полигоне уже собралась почти вся группа. Кто-то сонно зевал, кто-то ежился от промозглой сырости. Особо ретивые разминались перед тренировкой. Магики толпились рядышком, стараясь быть поближе к своим избранникам.
Заметив крупных эргонов, удивилась, как они в комнатах поместились-то?
Глаза медленно скользили по толпе, выискивая знакомые лица. Но ни Фокси, ни Джана я не заметила. Зато был Громила со своими дружками и мой самый «любимый» принц.
Приглядывал за нами Дунодон. Рыжий же и начал тренировку, отправив нас бегать под накрапывающим дождиком.
Эх, и никакого сострадания к будущим правителям.
Размокшая земля елозила под ногами, норовя постоянно выскользнуть. Толпящиеся рядом с избранниками магики, вырастая перед адептами, будто из-под земли, создавали дополнительные препятствия. Где-то за горами гремел гром, искрометно сверкали, разрезая небо на части молнии.
Завершающий круг под проливным ливнем и по растоптанной земле дался особо тяжело. Только чудо удержало меня от падения и то, что бежала я одной из первых.
Устало прислонившись спиной к дереву, рядом с парочкой адептов, осталась дожидаться остальных. Парни что-то обсуждали, но я не прислушивалась. Прикрыв веки, смотрела на продолжающих месить грязь адептов, мысленно умоляя поскорее закончить наши мучения.
— Твои тоже за ночь подросли? — отвлек меня от наблюдения за бегущими парнями один из принцев.
Окинула взглядом стоящего рядом фенира, что сейчас был похож на взъерошенного мокрого рыжего птенчика, и улыбнулась. И, правда, подрос. И как я не заметила? А вот цербер совершенно не изменился.
«Это все потому, что ты его имя не назвала. И покормить забыла», — напомнил мне, прячущийся под воротником моей формы, урмиус. Хорошо ему. Тепло и на голову ничего не капает.
Виновато улыбнулась своему трехголовому псу, мысленно прося прощения и обещая исправиться при первой же возможности.
— Немного, — ответила застывшему в ожидании парню, посылая добрую улыбку. — Не знаете, почему не все присутствуют на тренировке?
— Так ночью такое произошло…. Такое…, — возбужденно начали парни, перебивая друг друга. — Ты разве не слышал?
— Нет, — растерянно бросила я, чувствуя, как в сердце прокрадывается беспокойство за отсутствующую Фокси. Неужели разоблачили?
— Ну, во-первых, на Выборе был один неучтенный кандидат, — заявил стоявший ко мне ближе принц. — И теперь ректор с магистрами не могут решить, кто это был и как он вообще пробрался в Академию. Тут же защита… Ого-го… Такая…, — парень восторженно взмахнул руками, собираясь рассказать о защите.
Заметив приближающегося к нам куратора, невежливо перебила:
— А во-вторых?
— Что? — переспросил потерявший мысль принц.
— Ты сказал, во-первых. А во-вторых?
— Во-вторых…, — серьезно кивнув, вернулся к интересующей меня теме парень.
— Номер семнадцать, вижу, вы не устали на пробежке? — перебил его Дунодон, всем своим видом выражая готовность добавить нам для проформы еще круг-другой.
— Нет, куратор, — с готовностью возразил принц.
— Нет ‑ не устали, или нет ‑ устали?
— Нет, куратор, — парень окинул нас беспомощным взглядом и неуверенно добавил: — Нет, не видите.
— Не вижу? — рыжие брови куратора возмущенно взлетели ввысь и изогнулись в причудливую букву «зю».
— То есть да, куратор, — ответил совсем запутавшийся парень и, отчаявшись, пояснил: — Да, вы видите. И да, я устал на пробежке.
Дунадон хотел что-то сказать, но неожиданная помощь пришла оттуда, откуда не ждали. Прозвенел звонок и усиленный магией голос ректора попросил собраться всех у источника через десять минут.
— Группа зеро свободны, — оповестил всех Дунодон, останавливая тренировку.
* Сэм Макбратни. «Знаешь, как я тебя люблю?»