Переводчик: Ольга Перова (до 21-й гл.), Елена Кылосова
Редактор: Анна Бродова, Сарик (22–31 гл.)
Обложка: Наталия Айс
ПРОЛОГ
Абердин, Шотландия, 1429 г.
Аланна Кармайкл в страхе бежала по мокрой траве, обеими руками держась за большой беременный живот. Лицо колдуньи Кивы пылало злобой и жаждой мести. День свадьбы Шона Робертса и леди Мариан МакТач, праздновавшейся накануне в замке Абердина, стал роковым. Стрела, по ошибке выпущенная одним из Кармайклов во время празднований, оборвала жизнь Брендана, сына Кивы. Позади остались дни мирной жизни. Спокойные ночи. Кива потеряла своего обожаемого сына, и ее гнев было невозможно остановить.
— Аланна, стой! Тебе некуда бежать, — мстительно сверкнув глазами, прокричала Кива.
Испуганной девушке совсем не хотелось останавливаться, но изнуренная тяжестью ребенка в своем животе и близостью к обрыву она была вынуждена остановиться. Если бы она продолжила бег, то упала бы в морскую пучину. Она выбилась из сил и не могла дальше двигаться. Поэтому, а также потому что знала, что все равно умрет, она с ледяным спокойствием повернулась к колдунье и, глядя ей в глаза, громким голосом крикнула:
— Клянусь, Кива, что даже в могиле я не успокоюсь, пока не отомщу тебе за смерть мужа. За что ты его убила? За что?
— Ты любишь его, также, как я своего сына.
Обезумевшая колдунья, подошла к Аланне, схватила подвеску, висящую у нее на шее, и сорвала ее.
— Верни мне кулон Кармайклов.
Эта подвеска в форме сердца, вырезанная из белого камня, вместе с другой половинкой, до сих пор остававшейся на шее ее покойного мужа, была самым ценным сокровищем ее клана. Отчаяние девушки лишь рассмешило колдунью, от горя лишившуюся разума. Она еще ближе подошла к Аланне и прошипела ей прямо в лицо:
— Нет, Аланна, тебе этого не видать.
Заметив, как сумасшедшая глядит на ее живот, будущая мать закричала:
— Убей меня, но сохрани жизнь моему ребенку.
В течение нескольких секунд Кива колебалась. Но нет. Она хотела посеять зло, много зла, и, придумав, как продолжить в веках свою месть, поднимая руки, завопила:
— Я не убью тебя, Аланна. Ты будешь жить, чтобы видеть, как твой сын будет страдать в тот день, когда обретет счастье. Потому что я, Кива Реберн, колдунья Монтроза, проклинаю всех Кармайклов, начиная с того дня, когда твой ребенок появится на свет.
— Нет… — в ужасе завизжала Аланна.
До нее доносились голоса воинов, спешащих ей на помощь.
— Вы никогда не будете счастливы! Никогда! Вместе с этой подвеской я забираю ваше счастье, — вопила безумная женщина. — Каждый мужчина из рода Кармайкл будет терять свою любовь в тот момент, когда его сердце будет переполнено счастьем. Его жизнь превратится в агонию, одиночество и отчаяние, потому что каждый Кармайкл, который полюбит, будет наблюдать, как умирает его любимая. Это проклятие исчезнет лишь тогда, когда кому-нибудь из влюбленных удастся снова найти этот кулон.
— Кива… нет, — закричала Аланна, осознав, что задумала несчастная.
Произнеся эти слова, колдунья улыбнулась, шагнула вниз с отвесной скалы, и исчезла в морских волнах. Проклятье Кивы на долгие века погрузило в печаль весь род Кармайклов.
ГЛАВА 1
Лондон, июль 2010 г.
В Лондоне стоял пасмурный дождливый серый день. День, про который в Испании говорят «льет, как из ведра». В общем, ничего общего с настроением подруг, которые веселились в шикарном баре на Оксфорд-стрит.
— Выпьем за мое расставание с Джеффри, — радостно прокричала Монце. — Боже милостивый, меня начинает тошнить, как подумаю, что считала его мужчиной своей жизни! Надеюсь, больше никогда у меня так не помутится рассудок. Боже, не дай мне больше влюбиться в проходимца, который озабочен только тем, чтобы выглядеть красивее, чем я.
— Аминь, красавица, — захлопала в ладоши Хуана.
— За тебя, — добавила Хулия, поднимая свой бокал, — и за твой здравый смысл — хотя иногда ты и блистаешь его отсутствием — который на этот раз проявился и заставил тебя решить пожить вместе, перед тем пойти к алтарю по проходу, украшенному флердоранжем, в шикарных стенах собора Святого Павла. Если бы это произошло, сейчас все было бы гораздо сложнее. Уверяю тебя.
Как же Хулия была права. Несколько месяцев назад взволнованная Монце призналась им, что они с Джеффри планируют пожениться и устроить свадьбу по высшему разряду в той же церкви, где венчались принц Чарльз и леди Диана Спенсер. Это известие протрясло подруг до глубины души. Если что-то и должно было закончиться катастрофой, то это именно эти отношения.
Помимо всего прочего Джеффри был англичанином, и к тому же слишком состоятельным для Монце, которая воспитывалась лишь отцом, рыночным торговцем, едва заботившемся о ней. Ее мать умерла, рожая ее, и девочка оказалась для отца скорее помехой, чем радостью. Когда Монце приехала в Лондон, поначалу она нашла работу в одном ирландском пабе. Несколько лет девушка неустанно трудилась, и помимо работы еще закончила компьютерные курсы и ходила на занятия по карате, где и познакомилась с Хуаной, веселой маленькой уроженкой Канарских островов. Как и Монце, Хуана в итоге обосновалась в Лондоне и зарабатывала на жизнь, работая парикмахером. Благодаря ей и ее связям Монце удалось получить работу в одном из магазинов сети молодежной дизайнерской одежды. Там она продемонстрировала способности не только со вкусом одеваться, но и умение дать совет, как носить и сочетать ту или иную вещь. Девушка стала заниматься закупками у крупных поставщиков. Несколько лет спустя на соревнованиях по карате она познакомилась с Пепе и Хулией, немолодой семейной парой из Мадрида. Им обоим было около пятидесяти лет, детей у них не было, а в Лондоне они жили, потому что Пепе сюда перевели по работе. Пепе был бухгалтером, а Хулия работала медсестрой у семейного врача.
— Ну же, девочки, не буду отрицать, у меня были хорошие советчицы, — глядя на подруг, согласилась Монце. — По крайней мере, я вас послушалась и не вышла за него замуж. Ура, вы лучшие!
Хулия и Хуана переглянулись и улыбнулись. Джеффри и Монце не были созданы друг для друга, это легко заметил бы любой, кто провел с ними хотя бы один день, но им самим на это потребовалось два года.
— Никогда бы не могла подумать, что Джеффри так со мной поступит. Что опустится так низко. Он оскорбил меня, когда сказал, что молодость той девушки затмила ему разум. Особенно, когда этот кретин еще и уточнил, что я в своем возрасте должна его понять. Он назвал меня старой! Боже, мне всего двадцать девять лет.
— Идиот! — фыркнула Хулия.
— Он прямо мне в лицо сказал, что я старая! Именно тогда, когда я считаю, что именно сейчас наступила самая лучшая пора в моей жизни, — прорычала Монце. — Если еще кто-нибудь когда-нибудь назовет меня старой, клянусь вам, я голову ему оторву.
— Мужчины, деточка, мужчины, — вздохнула уроженка Канар.
— Родная, у тебя с этим хипстером не было будущего. Я тебе это говорила сотни раз, но ты никогда не желала меня слушать, — прошептала Хулия с той искренностью и уверенностью, которая приходит к человеку лишь сединой на висках. — Этот самодовольный болван мне никогда не нравился. На нас с Хуаной он всегда смотрел сверху вниз, а когда ты не видела, разговаривал с нами, как портовый грузчик. Как говорят в Вальекасе, этот зануда всегда был нечист на руку!
Монце кивнула. Множество раз подруги говорили ей об этом. Но из-за любви она не хотела их слушать. Конечно, она не была безумно влюблена в Джеффри, но, в общем, испытывала к нему теплые чувства, и ей было хорошо с ним.
— Не будем к этому возвращаться. Он прокололся, и ты его застукала, — заявила Хуана, заметив выражение лица подруги.
— Да, определенно, я его застукала, когда он уже увяз по самые уши. Как про него сказано! — пробормотала Монце, вспомнив о том злополучном дне. Но, отпив глоток из своего бокала, выпалила: — По правде говоря, сейчас я даже рада, что наши с ним отношения закончились. У меня глаза открылись. Джеффри думал сначала о себе, потом о себе и в конце тоже только о себе. Он оставил себе даже ложки. Провалиться ему на месте!
— Ладно, родная, — вздохнула Хулия. — Твой жеманный дон оставил все себе, потому что ты ему позволила.
Монце, привыкшая идти по жизни без груза тяжелого багажа, кивнула и фыркнув прошептала:
— Мне ничего от него не надо.
— Как бы не так! — насмешливо сказала хорошо изучившая характер подруги Хуана.
— Клянусь вам, я почувствовала, что мне ничего не нужно от этого типа. Но признаю, что его эгоизм меня удивил. Там не было почти ничего моего. И нет… мне не нужно ничего кроме того, что я заработала сама, до начала наших отношений.
— Хорошо, а как же Лореаль… — прошептала Хуана.
Монце рассмеялась и, проведя ладонью по своей темной шевелюре, с иронией ответила:
— Конечно, потому что я этого достойна!