Он подошел к коптилке и начал читать.
Василина слушала и не слушала. Надавала шлепков старшенькому, что полез было к Степановой сабле. В сердцах посадила на топчан меньшенькую, которая таскала за хвост терпеливого, серого от золы кота. Потом остановилась напротив Степана, сложила руки на груди.
- Чтой-то в толк не возьму. Это про нас?
- А как же. Я и говорю: назначили вам пенсию на детей. - Степан так расчувствовался от своих слов, что на некоторое время ему показалось, что он один причастен к этому делу. - Вот видите, аж семь пятьдесят в месяц!
Женщина удивленно захлопала глазами.
- Должно, шуткуете.
- Нет. Вот тут - черным по белому. - И поправился: - Советская власть дала.
- Гляди ж ты, и мы уже стали нужные! - Женщина все еще не верила и подтрунивала над собой: - Вот какие мы!..
Мать ее заволновалась.
- Слышь, Василина, это ж про гроши! Ну, ты гляди!.. Да сиди ты! прикрикнула она на внучку. - А сколько там моих будет?.. Говорила ж я Василине: этому человеку ты, мол, приглянулась. Так ты...
- Деньги на детей.
- Скажете!.. Такого и не бывает. Ежли к ней топчете стежку, то я - ей мать!
Степан развел руками.
- Закон. Вот если бы вы были родной матерью Никифора...
- Такого не может быть! - Старуха даже затряслась. - Завсегда говорил мне покойный - ненько! Такого не может быть! Вот я отпишу самому большому начальнику! Как я мать...
Старуха заплакала.
- Нате конфету! - рассердилась Василина. - Замолчите, кому сказала!..
Степану стало не по себе. Отдал бумагу молодой хозяйке.
- Отдай бомагу! - потянулась старуха к дочери. - А то прокляну, ей-богу, прокляну!
С чуть заметной улыбкой Степан взглянул на Василину.
Та поняла.
- Нате уже. Владейте. - И пожала плечами.
Глядя молодице в глаза, Степан сказал ее матери:
- А ваших там, думаю, не меньше рубля.
Старуха сразу успокоилась.
- Я ж так и знала. Меньше рубля не дадут. Как я есть мать.
- Конечно. А это - на два пуда зерна.
- Вишь, Василина, я ж говорила, что они... Так ты уж... Как я засну, то меня хоть в окно вытаскивай.
Наступило молчание. Степан чувствовал себя скверно.
- А я думала про вас не то. И злилась, ох как злилась!..
- Ну, я пойду. Прощевайте.
Василина метнулась открыть ему дверь. В сенях вдруг прильнула к нему всем телом, словно желая вобрать в себя. Всхлипнула.
- Видал, как мать меня... Ой, все же!.. Лучше б я тебя и не встретила вовсе!
Чтоб не обидеть женщину, он осторожно обнял ее.
- Сестра!
- Нет. Одна я как перст. Как свечка над покойником!
Ее слезы щекотали ему подбородок.
- Ты не гляди на мою злость. Не могла простить сама себе те снопы.
- Я не осуждал тебя. Нет.
Она поднялась на цыпочки и поцеловала его.
- Сама себе не прощу... Что призналась.
Он гладил ей спину. Дрожал. Думал: "От всего отказываюсь. От всего".
- Знаю. Горе мое чубатое... Пошли.
Под вишнями возле погребка женщина села на старые снопики. Степан осторожно опустился рядом с ней.
- Василина... Ой, сестрица!..
- Знаю.
- Ой, не все ты знаешь, голубка!..
Женщина взяла его руку, погладила ею себе щеку, потом положила на грудь.
- Лучше б я тебя и не встретила б вовсе! - И всхлипнула. - Ты какой-то такой... Да только я не могла себе простить. Потому и зло имела на тебя. Ой!..