- Вестимо, - вздохнула София и направилась в другую комнату. Там было уже все прибрано, но пол еще мокрый.
- Яри-ина!..
Молодичка лежала на кровати, укрытая плохонькой дерюжкой. Глаза так плотно зажмурены, как у человека, шипящего от боли. Должно быть, не желала видеть и мать - не шелохнулась даже.
- Ярина! - еще раз позвала София. - Что ж это ты, бесстыжая?! Ни стыда ни совести! Что ж мне с тобою делать, а?!
А молодичка молчала.
- Ну, ты гляди!.. Чудеса, да и только!
И обе свахи, не сговариваясь, вышли из комнаты. Палажка пошарила под тюфяком на нарах и вытащила веревку.
Поморгала мудрыми темными глазами - осуждение, насмешка, сочувствие, - протянула веревку Софии.
- Нате вам. На счастье. - И приложила руку к щеке, будто у нее болели зубы.
Молчали.
"Сейчас скажет - заберите!"
"Сейчас скажет - заберу!"
И дожидались лишь, кто первая...
"А черта лысого!"
И переглянулись.
"Кого бог соединил, тех только бог и разлучит!" - так мысленно произнесла София.
И сваха поняла это, вздохнула тяжело:
- Ох, грехи наши, грехи!..
И София тоже поняла и тоже вздохнула - с облегчением.
- Грехи наши, грехи!.. Вот, гадство!..
Палажка была умна и осторожна. И хотя душу ее до сих пор жгла щемящая боль, загудела успокаивающе, с равнодушной ласковостью:
- Да уж как-нибудь... Ой, грехи наши тяжкие!.. Однако перемелется, мука будет... Не журитесь. Бог даст день, бог даст правду. И не принимайте близко к сердцу. Иль не было и у меня, да и у вас, чтоб белый свет становился не мил?.. Было. Бы-ыло!.. Бывало, что и под копной дитя приведешь, в глазах темень, однако жить надо и робить надо! И дети помирают, и сама за ними в яму бросаешься, и сама помираешь, да бог смерти не дает. И если восподь заповедал в поте лица своего, то и покоряешься, пока ангелы душу заберут. Вот и все, что нашего на земле.
- А правда, правда ваша!
Черная и большая, плоская, как тень, Палажка неторопливо сновала по хате, собирала на стол. Вытерла чарку внутри большим пальцем, небрежно стукнула ею рядом с бутылкой.
- Так садитесь.
И сама села, безрадостная и неподвижная, задумчивая и мудрая, как добрая ведьма.
- Так выпьем, чтоб обтерпелось!
- Дай боже здоровья!
Потом София плакала и чувствовала себя девочкой в келье суровой схимницы.
- Правда ваша, правда!..
Ей было неловко зайти к дочке еще раз. Размашисто поклонилась образам, поцеловалась со свахой и ушла.
Дома толклась бессмысленно, как лунатик, и все чего-то ждала. Какого-то вестника - и не доброго, и не злого. Раздевалась на ночь и поглядывала на окно - вот сейчас кто-то постучит. И страха не было, и радости от этой встречи не ждала.
А когда упала в постель, все тело и мозг налились холодной негнетущей тяжестью, перестала ждать вестника, мысли шевелились, как замерзшие пчелы, на мгновение загудели и внезапно смолкли.
Проснулась с солнцем уже без тревоги, но чем-то недовольная. Словно ее обманули.
За поворотом улицы послышался конский топот. Неслись наметом.
В сонном тихом селе этот звук воспринимался как стук встревоженного сердца.
Это никак тот вестник. Софии показалось, что по бокам и по спине ее погладила мертвая рука.
Степан...
Уже различала его лицо. Оно было черным, не только от плотного загара, но и от злой крови.
Знает... Зна-а...
Ноги ее противно задрожали, сердце оборвалось. И не могла тронуться с места.
Не доезжая до ворот, загарцевал, дернул жеребца за уздечку, ударил шпорами и перемахнул через плетень, вытоптав сажени две картофельных кустов.
И, бойко помахивая головой, конь пошел на нее.
И она уже видела черный огонь в глазах мужа, но нагайка в его поднятой руке - не для нее.
Все произошло так неожиданно, что она не успела даже вскрикнуть. Только ногам стало мокро, и от стыда, но не от жгучей боли, София съежилась, подставляя ему налитую раздвоенную спину. Но боль стала нестерпимой, и она закричала. Тогда Степан с остервенением выхватил саблю из ножен и плашмя ударил ее ниже спины.
И только от этого София пришла в себя и опрометью кинулась в дом. Пока он слезал с коня, женщина успела запереться на засов и, привалившись спиной к двери, всем телом чувствовала мощные толчки, когда Степан рвался в сени.
И все это молча. Затаившись за дверью, София слышала, как резко дышит он.
"Господи, спаси и помилуй!"
И, вопреки своим стыду и обиде, София преисполнилась трепетной, почти нежной радостью - впервые в жизни муж ее побил!