Я смотрела телевизор, лежа на диване, когда в дверь громко постучали. Нехотя поднявшись, я всунула ноги в тапочки и пошла открывать, уже догадываясь, кто это мог быть.
— Спала что ли? — в двери просунулась тетя Клава, величаво неся свои пышные телеса. — Молоко принесла. Держи.
Она сунула мне трехлитровый бутыль и отряхнула от снега платок.
— Там что, снег идет? — я поставила бутыль на стол и взяла у нее пальто и платок.
— Метет! Ни с того, ни с сего закрутило… — она присела на стул. — Давай-ка чайку горячего.
Я поставила чайник и присела напротив, отмечая каждый раз, что тетя Клава очень похожа на мою маму. Сейчас бы мамочке было семьдесят…
Тетка была розовощекой, с упругой кожей и редкой проседью в черных волосах. Сколько я себя помню, ее шею обвивала дорожка янтарных бус, под которой тускло светился золотой крестик на шелковой нитке, а большая грудь величаво возлежала на круглом животе.
- Представляешь, иду я, значит, по улице, и вижу, весь снег красным усеян, — возбужденно сказала тетка. — Присмотрелась — все калиновые кусты ягоды сбросили. Словно кровь разбрызгана!
Я налила себе молока, чувствуя, что стакан теплый. Парное…
— Ветром может, сорвало? — я с удовольствием сделала глоток и поморщилась. — Теть Клав, молоко кислое!
— Как кислое?! — встрепенулась тетка и выхватила у меня стакан. — Не может этого быть! Я только-только подоила!
Она тоже отпила со стакана и недоуменно посмотрела на меня, изумленно хлопая глазами.
— Как так-то???
— Не знаю… — я пожала плечами, тоже удивляясь сему чуду.
— Господи… только не это… — тетка медленно поставила стакан на стол и прикрыла рот ладошкой.
— Да что случилось? Если вы из-за молока, так не переживайте, я найду ему применение… — начала было я, но она будто не слышала меня.
— Не думала, что на своем веку с этим столкнусь… — прошептала она, бледнея на глазах. — Ох…
— Теть Клав, да вы скажите, что случилось-то??? — мне уже было страшно от ее подавленного вида.
— Плохое случилось, — она подняла на меня глаза. — Теперь добра не жди. Знаю я одну историю давнюю, вот только не уверена, поверишь ты в нее или нет…
По мне поползли мурашки, щекоча холодком кожу на спине.
— Валюха! Я тебе пирог несу! С яблоками!!! — на кухню влетела Танька, припорошенная снегом, с новой помадой на губах. — Здрасьте, теть Клав!
Она остановилась посреди комнаты, переводя взгляд с меня на тетку, и опасливо поинтересовалась: — А что это вы такие… странные?
— Сама не знаю… — прошептала я. — Тетя Клава чего-то рассказать хочет.
— Да? — Танька поставила пирог на стол и присела. — А можно я послушаю?
— Послушай, — кивнула тетка. — Помните историю про заимку в лесу?
— Ну, да… — Танька прищурилась, вспоминая. — Мне еще бабуля рассказывала, что на той заимке жила семья какая-то нелюдимая. Потом случилось что-то, то ли они в болоте потопли, то ли кто-то кого-то убил.
— А к чему вы их вспомнили? — я сняла чайник с огня. — К молоку, скисшему-то они каким боком?
Танька даже рот открыла, выражая полное непонимание и ужасную заинтересованность: — Я тоже чай буду.
— Заимку эту, основал мужик один, в те времена, когда еще и поселка не было, стояла лишь деревенька небольшая, — начала свой рассказ тетка. — Звали его Корней. Был он бородат и угрюм, словно сыч. Дед мой рассказывал, что не общался он ни с кем, даже не здоровался. Буркнет что-то под нос, и не разберешь, то ли здоровья желает, то ли проклинает. И в деревне он не частый гость был, иногда захаживал в лавку местную, да к кузнецу, кобылу подковать. В лесу поселился Корней, возле болот, в глухом месте. Сначала шалашик себе сварганил, а за весну и лето, избу добротную возвел и все в одни руки. Лишь иногда местные охотники проходили мимо его жилья и то, те которые лес хорошо знали. Заимка его росла. Пристроил Корней и сарайчики, и хлев, и огород разбил, а через год привел жену, такую же угрюмую бабу, как и он сам.
Потом на заимке дети появились, мужики говорили, что бегают они по болотам как зверьки, с кочки на кочку и не боятся утопнуть, не боятся, что в трясину утянет или, что медведь задерет. А еще ходили слухи, что на болотах стоит идол каменный, и угрюмый Корней поклоняется этому ужасному богу, приносит ему жертвы.
— Да придумали, небось, — хмыкнула Танька. — Жил мужик нелюдимым вот и приписали ему идолопоклонничество.
— Ты слушай, слушай… — загадочно произнесла тетка. — Стали в деревне дети пропадать. Вроде бы вот же, возле двора крутился, а мать отвернется на минуту и нет ребенка. Последней пропала четырехлетняя Галочка. Они с матерью за ее новым мужем из Украины в наши места перебрались.
Что только люди не думали! И волки детей тягают, и в колодец они заброшенный падают, но вот только никак это с Корнеем не связывали. До поры до времени.
Прадед мой, был охотником заядлым, уходил в лес надолго, а возвращался с хорошей добычей. И мех, и мясо носил. Однажды ушел он в лес, а вернулся не с пустыми руками. И вот что рассказал. Зашел он на болота, заблукал, как говорится и сразу услышал, что где-то плачет ребенок, тоненько так, жалобно. Он на этот плач и пошел. С кочки на кочку, добрался дед к странному месту — посреди болота круглая проплешина, а на ней здоровенный идол стоит. Возле этого каменного истукана построено нечто на дом похожее, а скорей на землянку.
Он ближе подошел, и тут ему жутко стало — все вокруг в детских косточках, а сам идол кровью залит. Обошел он это изваяние и увидел исчезнувшую Галочку. Сидела она привязанная к холодному камню, испуганная, словно зайчонок и плакала надрывно.
Прадед кинулся к ней, отвязал, в свою одежду завернул и уже идти собрался, как вдруг она говорит: мол, в землянке, злой дяденька сидит. Он девочку на землю поставил и, подкравшись к землянке, заглянул внутрь. Корней лежал на полу, его борода и руки были в крови, а сам он похоже крепко спал.
Прадед не стал шуметь и, подхватив Галочку, побежал к деревне, надеясь, что Корней не очнется и не кинется в погоню.
В деревне был священник, отец Сергий. Крепкий мужик, кряжистый и мудрый очень. Первым делом, люди, напуганные рассказом деда, кинулись к нему за помощью и священник, внимательно выслушав их, сказал:
— Когда-то, во времена своей молодости, я сталкивался с таким… Это страшные люди, вернее даже нелюди, в людском обличии. Рождаются они от связи ведьмы с оборотнем и всю жизнь живут нелюдимыми, творят богопротивные обряды, молятся богам звериным и поедают детей перед каменным идолом, измазывая его кровью. Это искусные колдуны, они опасны и хитры, и никогда не уйдут с заимки, пока не изведут всю деревню, подле которой живут. Ловить их нужно в часы рассвета, когда в них силы нет, рубить на части и топить в разных местах, а руки их, хранить в церкви, потому что в руках самая главная сила!
— Что??? — протянула Танька, покрываясь красными пятнами. — Как руки…
У меня сердце медленно скатилось вниз и плавало где-то в районе живота. Даже речь отобрало от шока. Мы с Танькой переглянулись, широко распахнутыми глазами и я почувствовала, что она как и я, готова завыть от страха.
— И что случилось дальше? — спросила я, пряча глаза от тетки.
— А дальше, люди стали ждать рассвета, но вот колдун ждать не стал и явился в деревню первый, понимая, что его разоблачили. За ним пришли и его жена, и повзрослевшие дети… Людей погибло не меньше десятка, с ними и моя прабабка, твоя прапрабабка получается, Валюша… Когда время стало близиться к рассвету, колдун кинулся было в лес, чтобы спрятаться на заимке, но священник и мой прадед настигли их… После этого он лишился глаза и нескольких пальцев. Руки этих тварей отнесли в церковь и закрыли в освященном специальными молитвами ларце, а когда при советской власти захотели переделать церковь в клуб, то умные люди, знающие всю эту историю, спрятали церковь под стенами новой постройки. В каждом доме, где колдуны убили кого-то, вырос куст калины и существует поверье, что если сбросят они ягоды посреди зимы, значит, вернулись они… Убивать.
Тетка замолчала и в кухне воцарилась тишина. Лишь в другой комнате тихо разговаривал телевизор и в печи трещали дрова.
— Это ерунда какая-то… — пропищала Танька тоненьким голоском. — Ну, ведь, правда, Валечка?
— Приложилась к мощам? — прошипела я, а тетка недоуменно уставилась на нас, хмуря лоб.
— Вы это о чем, а?
— Да так… ни о чем… — я неловко улыбнулась, но тетку было не так легко провести.
— А ну ка, ну ка… Вы сегодня в клуб за мазюками ходили?
— Ну, ходили… — виновато протянула Танька.
— Ага, ага… — тетка привстала и уперлась кулаками в стол. — Вы что, в церковь залезли?!
— Нет… Не сказать, чтобы залезли… там такая история приключилась… — начала, было, я, но она перебила меня:
— Так это вы, окаянные, Корнея освободили?!
— Мы не знали… — голос Таньки все еще был тоненьким от страха. — Да и вообще, как-то не верится во все это… ерунда какая-то…
— Ерунда?! — рявкнула тетка, и Танька подпрыгнула на стуле. — Молите Бога, чтобы ничего не случилось, иначе я сама лично вам ноги из задницы выдерну!
Тетка потопала к вешалке, надела пальто и укутала голову платком, пыхтя от злости как паровоз. Перед тем как выйти, она сплюнула и погрозила нам пальцем.
— Что теперь делать? — Танька закусила губу и с ужасом наблюдала за мной.
— Да у меня в голове не укладывается вся эта ерунда… — я услышала, как хлопнула калитка и отчего-то вздрогнула. — Не хочу даже воспринимать это как правду!
— Но руки в ларце… — прошептала Танька. — Это ведь, правда.
— Неизвестно вообще, что это такое, — непонятно кого я убеждала, Таньку или себя. — Возможно, все более прозаично и остальное, лишь бабские россказни!
— Ты так думаешь? — с надеждой спросила Танька и я, воодушевившись своей уверенностью, кивнула:
— Да, так и есть! Забудь. Давай лучше пирог кушать.
— Да, давай, — Танька засуетилась возле стола, вымученно улыбаясь. — Я старалась.
Мы еще немного посидели, но разговор не клеился, каждая думала о том, что сказала тетка и накручивала себя всевозможными страхами. Через час Танька засобиралась домой, но возле дверей вдруг сказала:
— Я боюсь идти по темноте.
— Танька, не начинай! — я прямо светилась от своей бравады. — Давай я тебя провожу и лишний раз докажу, что все это сказки.
— Давай, — сразу согласилась подруга и мгновенно повеселела.
Мы вышли из дома и сразу же получили в лицо порцию снега, который кружился с такой скоростью, будто все зимние метели собрались в одном месте.
— Апокалипсис… — пробурчала Танька, с трудом протискиваясь в калитку, которую занесло почти до половины. — Теперь ты точно медикаментов не дождешься.
— Да это я уже поняла, — ответила я, переживая, что завтра мне придется чистить дорожки. — Приходи завтра на окрошку.
— Приду, — Танька вцепилась в штакетник, отгораживающий палисадник от дороги и аккуратно подобралась к своим воротам. — Возвращайся, тут я сама.
— Спокойной ночи.
— До завтра.
Я пошла обратно, слыша как подруга матерится, пробираясь к дому и улыбнулась. Господи, какие колдуны…
Глава 3
Заимка была целой и невредимой, лишь время стерло ощущение присутствия людей и слегка разрушило крепкие стены. Они были покрыты мхом и сухими стеблями вьющихся растений, которые оплели все постройки заимки. Корней стоял перед тоскливо скрипящими дверями когда-то жилого дома и тяжело дышал, с трудом пропуская через легкие морозный воздух. Он жив. Ощущение восторга, боли и неприятия нового мира разрывали его. А еще, чувство пламенеющей мести грызло его душу, особенно к потомкам того, кто убил его самого и его детей. Но теперь он вернулся и пусть им поможет тот, кому они молятся.
Колдун вошел в темный, холодный дом и провел рукой по крепкому дубовому столу, на котором все еще колыхались от сквозняка остатки белой скатерти. Перед ним вспыхнули словно искры, воспоминания: его жена, аккуратно ставящая в вазу белоснежные ромашки, ее белая косынка, покрывавшая темную головку и выбившиеся из-под нее прядки. Загорелые мальчики, здоровые и крепкие, как молодые деревца с синими как у матери глазами…
— Лидушка… — прошептал он и, упав на колени, завыл как зверь, горько и страшно.
* * * Я уже ступила на крыльцо, когда над лесом прозвучал ужасный вой. Он был настолько жутким и пронзительным, что я вся сжалась от страха, понимая — это не волк и не собака. Это было нечто более опасное и неизведанное, притаившееся под сенью зимнего леса.
Внезапно тучи разошлись, и над поселком поплыла красная луна, зловеще окрашивая снег в цвет крови.
Я заскочила в дом и заперлась, испытывая настоящий ужас и рисуя в голове самые страшные картинки. Задернув шторы, я сделала телевизор громче и попыталась вникнуть в сюжет фильма, но удавалось мне это с трудом. Рассказ тетки будоражил мое сознание, и я уже начинала паниковать, придумывая страшного монстра, воющего на луну.
Когда зазвонил телефон, я чуть не подпрыгнула и, подняв трубку, услышала испуганный голос Таньки:
— Слышала?
— Слышала… — вздохнула я. — Давай не будем делать выводы раньше времени и пугать друг друга!
— Да я уже напугана! — заныла подруга. — Они двери забудут закрыть, а потом творится непонятно что!
— Вообще-то, это мы полезли, куда не стоило лезть!
— Какая разница! — Танька помолчала секунду. — Ладно, буду укладываться. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи. Не накручивай себя и звони если что.
— Хорошо.
Утро выдалось ужасным — на улице мело так, что сквозь белую пелену не было видно ни зги. Сколько я не таращилась в окно, даже столб электролинии не увидела, а он стоял совсем рядом с домом. Телевизор не показывал, сломался чайник и перестал работать фен. Связь пропала, и даже забравшись на шкаф, я видела на экране одно и то же — нет сети.
— Да что творится?! — с досадой воскликнула я, бросая телефон на диван. — Конец света что ли???
В дверь забарабанили, и я кинулась открывать, радуясь, что не придется сидеть в одиночестве в этом восставшем против природы мире.
В коридор ввалилось нечто, похожее на огромную снежную бабу и в этом заиндевелом пришельце я с трудом узнала Таньку.
— Ты не поверишь, я на ощупь шла! — выдохнула она, хлопая пушистыми от инея ресницами. — Света нет, на улице дурдом творится! Ужас!
— Хорошо, что ты пришла, — я помогла ей раздеться и провела на кухню. — Мне самой совсем неуютно.
— Аналогично. — Танька прижалась к печке, потирая покрасневшие руки. — Дубарь!
— Я о вчерашнем рассказе тетки и об ужасном крике в лесу… Может, и непогода с этим связана? — предположила я, наблюдая за подругой. — Может, это все один большой трындец?
— Я уже думала об этом, — кивнула Танька. — Но все равно, хоть режьте меня, поверить не могу.
— Оставайся у меня. Вдвоем веселее, — предложила я, и Танька сразу согласилась.
* * * Заимка изменилась за одну ночь: стены ее будто выше стали, новее, большие окна с чистыми стеклами, крепкая крыша и высокое крыльцо. Корней стоял возле высокой сосны и держал на руке крупного ворона с глянцевым клювом.
— Лети за болото, и как найдешь могилу брата, положи на нее этот узелок. Потом камень с могилы возьмешь и принесешь мне. Понял?
Ворон три раза каркнул и взмыл вверх, с тихим шорохом размахивая огромными крыльями и совершенно не страшась пурги. Корней проводил его взглядом черных глаз и пошел к дому, не проваливаясь в большие сугробы, а будто скользя по ним.
Он взошел на крыльцо и перед тем как войти в дом, поднял руку и принялся размахивать ею, отчего метель стала еще сильнее, завывая между хвойными лапами.
— Крути, мети!
Все дороги занеси!
Холодом могильным скрепишь,
Ледяным солнцем заслепишь!
Его громкий голос пролетел по лесу, и деревья испуганно заскрипели, заохали, словно понимая, кто перед ними…
Зайдя в дом, Корней подкинул в печь березовых поленьев и, оторвав половицу, вытащил из-под пола большой, блестящий топор, больше похожий на древнюю секиру с зазубринами на полукруглом лезвии. На его древке были начертаны удивительные знаки, сливавшиеся в длинные слова, и колдун на минуту засмотрелся на них. Потом он повесил топор на широкий ремень и вышел из дома, направляясь к деревне. Лицо его не выражало никаких чувств, лишь глаза пылали ненавистью и нечеловеческой злобой, за которыми скрывалась боль.
Остановившись на границе леса, он посмотрел на деревню и прикрыл глаза. Сразу же на него накинулись воспоминания и картины из прошлого. Жена, смотревшая с мольбой и ужасом — в ее глазах теплилась надежда, что он спасет ее и детей. Но Корней мог лишь рычать, отчаянно отбиваясь от нападающих и заливая кровью только выпавший снег. Сквозь свой рык и крики, он слышал плач детей и разъяренно бросался на всех, кто пытался добраться до них, но силы покидали его и перед тем, как померк свет, он увидел свои отрубленные руки — скрюченные, сочащиеся кровью обрубки.
Когда Корней распахнул глаза, в них плескалась одна лишь пустота, бездонная и черная как свежевырытая могила. Он преодолел расстояние между лесом и деревней и медленно пошел по улице, пристально разглядывая каждый дом. Колдун помнил всех, кто участвовал в убийстве его семьи и не собирался щадить их потомков, желая всем смерти. Вьюга кружилась вокруг него в сумасшедшем танце, падала ему под ноги, облизывая их снежными языками, и отчаянно выла, предчувствуя неминуемую беду.
Корней остановился перед домом, где когда-то жил охотник, преследовавший его, и почувствовал тепло, жившее внутри. Тепло, в котором родилось не одно поколение, в то время, когда его семья лежала в холодных могилах. Внезапно шторка на окне отодвинулась, и он увидел женское лицо, обрамленное темными волосами. Они мягкими волнами окутывали узенькое личико с большими глазами и толстой косой лежали на плече. Женщина улыбалась, и ему захотелось разрушить этот дом до основания, но он лишь сжал кулаки и пошел дальше.
Темную фигуру в развевающемся одеянии, Корней увидел издалека, но он знал, что его ждут. Чем ближе он подходил, тем отчетливее чувствовал страх и улыбнулся по-звериному дико.
— Встречаешь, батюшка? — он остановился напротив высокого, грузного человека в черной рясе. Его седые волосы и борода были покрыты снегом.
— Я знал, что ты придешь, — спокойно ответил он, но колдун ощущал его страх и дрожь, охватившую тело. — Давай поговорим.
— Говори. — Корней уставился на батюшку немигающим взглядом. — Ты руки охранял?
— Я… но не я один… — заговорил священник, непроизвольно хватаясь за крест, лежавший на животе. — Подожди Корней, не твори зла… прошу тебя. Люди ведь не виноваты ни в чем.
— А как же за грехи отцов своих? — зло усмехнулся Корней. — Нечего нам с тобой обсуждать. Я принял решение.
— Какое? — батюшка покосился на топор. — Я прошу…
— В доме охотника, Григория Плясова, кто живет? — перебил его колдун, и священник растерянно развел руками:
— Праправнучка его… Валентина…
— На заимку ее приведете.
— Но…
— Иначе всю деревню порешу.
Колдун развернулся и пошел обратно, не слушая, что кричит ему вслед испуганный священник. Теперь он знал, что будет делать дальше. Пришла пора платить.
* * * Пока Танька прихлебывала чай из большой кружки, я подошла к окну и посмотрела на улицу. Мело все так же сильно и к утру сугробы грозились превратиться в горы снега. И тут, в этой белесой мгле, я увидела чей-то силуэт. Он был высоким и широкоплечим, что выдавало в нем крупного мужчину. Явно не местный, у нас таких нет… Незнакомец стоял напротив моего окна, и я почему-то была уверена, что он смотрит именно на мой дом, на мои окна. Странный, парализующий страх охватил меня и я перестала улыбаться, чувствуя опасность.
— Танька, там мужик стоит и сюда смотрит.
— Где? — она подошла ко мне и тоже посмотрела в окно. — Точно, а кто это?
— Не видно. Но я уверена, что он чужой, — прошептала я, пугаясь этого слова. Чужой…
— Ага… у нас таких широкоплечих днем с огнем не сыщешь, — согласилась Танька. — Все, пошел в сторону клуба. Странно…
У меня на душе стало как-то муторно, и я задернула штору. Казалось, будто зима ворвалась в дом и покрыла инеем углы, высасывая тепло…
До вечера мы маялись от скуки. Несколько раз сыграли в карты, разгадали журнал кроссвордов и выпили столько чая, что казалось, он вот-вот выльется наружу. В доме стало темно и почему-то страшно, лишь зарево от печки освещало половину кухни.
— Давай поедим чего-нибудь, — уныло протянула Танька, подперев щеку кулаком. — Чего у тебя есть?
— Доставай что найдешь, пойду калитку закрою, — я накинула шубейку и взяла фонарик. — Почему я раньше не вспомнила… Растяпа.
— Вот именно, — Танька поднялась со стула. — Давай с тобой схожу.
— Не нужно, я быстро.
Я открыла дверь и вышла в метущую снегом темноту, ежась от холода. Проваливаясь в сугробы по колено, я доползла до калитки и только протянула руку к замку, как вдруг меня кое-что насторожило — я услышала шепот. Сердце ухнуло вниз, и я собралась было вернуться к дому, но здравый смысл все-таки победил — кто в такую погоду будет шептаться под моим забором?
— Совсем с ума сошла с этими историями…, - пробурчала я и тут же на мою голову накинули мешок, пахнущий сеном.
Испытывая невероятные ужас и панику, я попыталась было сбросить мешок с головы, но мои руки скрутили за спиной и связали веревкой.
— Помогите! — закричала я, но мне чем-то туго перемотали челюсть, и из моего рта вырывалось лишь слабое мычание. Ноги мне тоже связали, не особо церемонясь и причиняя боль, будто я смогу вырваться из этих крепких ручищ и легко смыться. Я просто обезумела от страха, извиваясь всем телом и не понимая, что происходит. В какой-то момент, мне даже показалось, что я теряю сознание, но не отключилась лишь потому, что морозный воздух проникал сквозь мешок и пробирал до костей.
Через пару минут я почувствовала, что меня несут. Несут, молча, словно боясь промолвить слово… Боятся, что я их узнаю по голосам? Но кому это нужно? Требовать за меня выкуп? Глупее ничего нельзя было придумать. Денег у меня нет, требовать их не у кого, да и я с трудом могла представить кого-то из деревенских, занимающихся такой фигней. Тогда зачем?
Под ногами моих похитителей скрипел снег, а вскоре я услышала, как шумят сосны. Меня, наконец, сняли с плеча и, уложив на что-то твердое, привязали.
После топтания и громкого кряхтения, меня потащили по снегу на этих импровизированных санях.
— Черт! Дверь дубовая, тяжелая! — услышала я голос и напрягла слух, стараясь понять, кто это.
— Заткнись, суслик! — оборвали его, и я похолодела, сторож дядя Вася??? Только у него была манера обзывать всех сусликами, когда он злился.
Но что ему от меня нужно? Что я ему сделала? Неужели это из-за ларца, который мы с Танькой разбили в старой церкви?
Я терялась в догадках, ломая голову, чем все-таки досадила дяде Васе, ведь мы с Танькой знали его с детства!
Через некоторое время похитители остановились и, отвязав меня от дверей, снова взвалили на плечо. Теперь-то что? Скрипнула дверь и сквозь мешок на меня пахнуло теплом.
Жилье в лесу??? И тут я похолодела. Меня притащили на заимку! Я замерла, прислушиваясь к звукам, но из-за громко бьющегося сердца и шума в ушах, сделать это было не просто. Когда бесцеремонно швырнули на пол мое задубевшее тело, я услышала, как скрипят полы под тяжелыми шагами.
Хлопнула дверь и на меня навалилась тишина. Было до одури страшно, хотелось плакать, а сердце трепыхалось как пойманная пташка. Прошло не менее пяти минут — пяти самых ужасных минут в моей жизни и раздавшийся совсем рядом тихий шорох, ввел меня в состояние ступора. Кто-то бесшумно приблизился, и я чувствовала чужое присутствие, сходя с ума от всего этого. Когда с головы резко сдернули мешок, вместе с тряпкой, сдавливающей челюсть, я застонала и подняла глаза, чтобы увидеть того, кто сидел на широкой лавке рядом со мной.
В свете свечей его глаза показались мне бездонными колодцами, наполненными черной водой. Мужчина смотрел на меня с примесью презрения и ненависти, что удивило меня — мы даже знакомы не были, чтобы он мог испытывать ко мне такие чувства! Узкое лицо, густые, с острыми уголками брови, плотно сжатые губы, окруженные темной щетиной и жилистая шея, в распахнутом вороте рубахи.
Он был красив, но злоба и нечто звериное, портило эту поистине мужскую красоту.
— Кто вы? — прошептала я, не сводя с него глаз.
— Корней, — ответил он. — Я был хорошо знаком с твоим прапрадедом.
— Корней? — повторила я. — Как Корней? Не может быть…
— А что тебя удивляет? — он криво усмехнулся. — Я же колдун.
— Это что, розыгрыш? — я попыталась оглядеться, в надежде увидеть Таньку, но шею свело от неудобного лежания.
— К твоему сожалению — нет, — мужчина поднял меня и усадил как куклу. — Теперь ты будешь жить здесь.
— Почему? — я ничего не понимала и с трудом воспринимала его слова.
— Потому что, я так сказал, — он развязал мне руки и ноги, швырнул веревки в горящую печь и тихо сказал: — Я не советую тебе пытаться сбежать, иначе мне придётся лишить тебя ног.
Я уставилась на него, понимая, что этот человек сумасшедший, ведь не может нормальный человек говорить такие вещи! Все вокруг казалось каким-то сказочным бредом, но кое-какие проблески догадок все же вспыхивали в моем мозгу. Сторож притащил меня на заимку, на заимке жил колдун, мы разбили ларец, тетка нас предупреждала… Господи… не может быть… Это просто фильм ужасов какой-то!
— Зачем я вам? — мне было страшно даже смотреть на него, ведь этот человек был совсем недавно мертв.
— Твой предок лишил меня семьи. Жестоко. — Корней стоял возле печи и смотрел на меня через плечо. — Ты родишь мне детей, которых он забрал. Честно. Не правда ли?