Больше фельдшерица из комнаты не выходила, и было очень заметно, что она нервничает и бесится. Леночка, конечно, улыбалась всем, кто подходил к ней, сочувственно кивала, но нас одурачить она уже не могла. Время подходило к выносу покойниц, и в коридоре началась какая-то суматоха. Через минуту в комнату вошел батюшка, а за ним невысокий, щуплый дьячок, волоча неподъёмное кадило. Я взглянула на врачиху и заметила, как она испуганно дернулась в сторону двери, но проем уже забили люди с улицы и протолкнуться сквозь эту толпу, было просто нереально. Оно и понятно, все интересовались похоронами ведьмы, да и поминки в маленькой деревне — событие, сродни развлечению. И поешь, и выпьешь, и сплетни послушаешь.
Колдуны стояли спокойно, и это тоже говорило в их пользу, ведь по классике жанра, злые ворожбиты, должны были корчиться в присутствии духовного лица, а тем более с церковной утварью наперевес. Но, ни Корней, ни Прохор и взглядом не повели, даже когда по комнате поплыл удушающий запах ладана. А вот Леночка еле держалась… Танька со злорадством наблюдала за ней и, склонившись ко мне, прошептала:
— Смотри-ка, не очень-то хорошо нашей врачихе!
Фельдшерица была бледна как стена, руки ее дрожали, и она комкала край свитерка, чтобы скрыть это. Темными пятнами на этом обескровленном лице горели глаза, и мне даже показалось, что была бы ее воля — перегрызла бы всех и дьячка, и батюшку и даже колдунам бы досталось.
Наконец, сестер понесли из дома и она чуть ли не первая выскочила на улицу, а когда тетка схватила ее за руку, возмущенно воскликнув: — Куда перед покойником?! — злобно взглянула на нее, но темп поубавила.
Кладбище находилось совсем рядом и, пройдя вверх по дороге, мы оказались на заросшем погосте, который похоже давным-давно не чистили. Ветер пронизывал до костей, мороз набирал обороты, и быстренько попрощавшись с покойниками, люди потянулись к выходу из кладбища, а в прозрачном, звонком воздухе раздались глухие удары — замёрзшая земля падала на гробы.
— А где ж поминать будут? — тетка пристроилась к какой-то бабуле и та, взглянув на нее блеклыми глазами, сказала:
— Так в столовой, что при магазине была. Там помещение большое, все поместятся.
Я поискала глазами колдунов и фельдшерицу, и увидела их, идущих чуть позади. Леночка вцепилась в локоть Корнея и притворялась умирающим лебедем. А может и не притворялась — батюшкино кадило сделало свое дело.
— Она, как и родственница ее — Лидка, на Корнея глазом накинула. — Танька тоже заметила, что врачиха уделяет внимание именно Корнею. — Прям зов предков!
Но что еще было странным, так это взгляды колдунов, которые они периодически бросали в нашу сторону. Практически прожигали насквозь своими мистическими очами, и я ощущала как колет между лопатками.
Столовая была старой, еще советских времен, с большими окнами, рамы которых заткнули ватой, спасаясь, таким образом, от сквозняков. Квадратные, с фанерными столешницами столы, составили в ряд и накрыли скатертями, а выщербленные полы вымыли до блеска. В воздухе витал запах борща и компота из сухофруктов.
Мы вымыли руки, и расселись на холодные стулья с неудобными спинками. Корней и Прохор устроились рядом с нами, по обе стороны, а врачиха уселась ближе к Корнею. Танькино лицо сделалось недовольным и, сжавшись, она не двигалась, чтобы не зацепить Прохора. А тот, будто не замечая ее стеснения, развалился на стуле, касаясь коленями ног подруги.
— Прижиматься обязательно надо? — услышала я ее шипящий голос. — Я не люблю, когда меня трогают чужие люди!
— Если бы я тебя трогал, ты бы по-другому запела, — тихо ответил Прохор и Танька сдавленно охнула.
— Ты слышала?! — она повернулась ко мне. — Это ведь нахальство!
— А что ты хочешь от этих грубиянов? — пожала я плечами. — Мужичьё.
— Ты бы полегче с выражениями, — шепнул мне на ухо Корней и по спине пробежали мурашки от его влажного дыхания. — Лучше борщ ещь.
По ряду уже передавали тарелки с борщом и, сунув ему горячую тарелку в руки, я еле сдержалась, чтобы не вывернуть колдуну ее на колени. Странное желание… Они раздражали нас, а это говорило об одном — я видела в нем его предка, и что греха таить — млела.
Все съели кутью, выпили за упокой души и принялись стучать ложками. Борщ оказался вкусным, с хорошим куском мяса в каждой тарелке и я снова подумала, что колдуны не поскупились. Рюмки опять наполнили, и за столом завязался разговор.
— Что не говори, а Лукася хорошая баба была, — сказала женщина в розовой пушистой кофте. — Всегда помогала…
— И гадала хорошо, — поддержала ее соседка. — Вот как она сказала, так и сбылось у меня по жизни.
— Бабское это дело, в гадания верить! — фыркнул участковый и погладил свою фуражку, лежавшую возле тарелки. — Ерунда! Что ж она, сама себя от смерти не уберегла?
— Так может это так не работает, — предположила я, и он повернулся ко мне.
— Вам-то, правду нагадала?
Все головы повернулись к нам, а тетка удивленно протянула:
— А когда это вы гадать ходили?
— На днях, — услужливо проинформировал ее участковый и снова посмотрел на нас. — На что гадали?
— На любовь! — рявкнула Танька и раздраженно вытерла рот салфеткой. — На что еще женщины гадать могут?
Прохор с Корнеем уставились на нас и я поежилась под этими подозрительными взглядами.
— На днях, говорите, у Лукаси были? — Корней приподнял светлые брови. — Как интересно…
— Я же говорю, странные они, — добавил Прохор, склонившись так, что мы оказались в ловушке их огромных тел.
— Ленка ваша, не странная! — прошипела Танька, не удержавшись. — Шныряла по Алексеевке, вынюхивала! И вообще, она…
Таньке не дала договорить фельдшерица, она поднялась и сказала:
— Давайте помянем добрые души, так нелепо покинувшие этот свет. Я их не знала, но уверена, что покойные женщины, были хорошими, иначе их бы не пришло проводить в последний путь столько людей.
— Ты гляди, какая добрая! — снова зашипела Танька. — У нас в деревне и черта лысого придут провожать!
Но милая Леночка, оправившаяся от батюшкиного кадила, вдруг выдала:
— Машенька, ведь одна осталась… Сиротка девочка. Хочу удочерить ее, семью дать…
У меня глаза полезли на лоб, а Танька закашлялась.
— Какая умничка! — закудахтали бабы, а у меня от страха за ребенка засосало под ложечкой. Невероятно! Чего она к ней прицепилась?!
— Все, мое терпение лопнуло! — я швырнула ложку и еле сдержалась, чтобы не заорать на всю столовую правду о этой твари. — Пусть делают, что хотят! Думают, что хотят! Я расскажу!
— Что это ты расскажешь? — Корней с интересом повернулся ко мне. — Что-то случилось?
— Скоро узнаешь! — рявкнула я и намахнула стопку вина.
Поминки закончились, и народ потянулся к выходу. Красный закат, пугающим алым знамением завис над деревней и у меня даже зубы заломило от предчувствия. Тетка, без зазрения совести напросилась к колдунам в "гелик" и нам ничего не оставалось делать, как забраться в машину, следом за ней.
— Ну, что, едем? — нетерпеливо заерзала тетушка, поглядывая на Прохора. — Мне бы уже отдохнуть… Телевизор посмотреть…
— Сейчас, — ответил он, постукивая по рулю. — Лена еще с нами поедет.
Таньку перекосило, а я возмущенно огляделась — куда? Тетка заняла половину сидения. Да и ехать с этой мозгоедкой, мне совсем не улыбалось.
Врачиха пришла через несколько минут, обласканная бабами, с полным пакетом пирожков и конфет. Уселась возле тетки и джип сорвался с места.
— Вот и молодец, что там села, — проворчала Танька, зажатая между нами. — Благодетельница-милашка!
Я посмотрела в зеркало заднего вида и заметила взгляд Прохора, казалось, он читал по губам.
Тетка всю дорогу что-то заливала фельдшерице, а та внимательно слушала ее и улыбалась, а мне делалось противно от этого притворства.
Прохор подъехал к медпункту и, поблагодарив, она вышла, не забыв попрощаться с нами. Только мы расселись посвободнее, как тетка заметила пакет, забытый врачихой. Она открыла дверь и крикнула:
— Елена Валерьевна! Пакетик забыли!
Я повернула голову, глядя, как врачиха возвращается к машине и вдруг увидела ещё одну фельдшерицу, стоявшую на пороге медпункта. Покрываясь липким потом страха, я тряхнула головой раз, другой, а потом воскликнула:
— Их две!
— Не поняла… — Танька застыла в неудобной позе и когда тетка вывалилась из машины, чуть не упала.
— Это у меня галлюцинации? — прошептала тетушка, переводя взгляд с одной Лены, на другую. — Или их и, правда, две?
По лицам колдунов я поняла, что вторая фельдшерица не галлюцинация и не действие домашнего самогона. Она сбежала вниз и подошла ближе, а потом, обняла Елену Валерьевну.
— Я так соскучилась, сестричка!
— Сестричка?! — рявкнули мы с Танькой, в один голос. — Сестричка?!