Деревня, конечно, изменилась, но свой дом я узнала сразу. Пусть он был не таким свеженьким и чистеньким, как сейчас, но все же выглядел вполне добротным строением, окруженным сараюшками и дощатым забором.
— Так странно на все это смотреть, — заволновалась Танька. — Совсем другой вид…
— А что ты хочешь? Древние времена, блин, — вздохнула я, прячась за деревьями. — А вон и церковь, смотри какая!
— Ух, ты! С тем, что сейчас на ее месте, не сравнить, — подруга посмотрела на меня с тоской. — Нас там темные люди не побьют?
— Ну, церковь же! — возмутилась я в ответ, но если честно, то сама побаивалась встречи с кем-либо из этого времени.
Собравшись с духом, мы старательно обошли деревню и быстро потопали к церкви, испуганные и сбитые с толку. Дом Божий был небольшим, и как оказалось — деревянным, видимо кирпичом его обложили позже. Сияющий крест на маковке, крест над входом в храм… Открытые двери, украшенные рисунками из жития святых и множество цветов вокруг, от белоснежных ромашек, до почти сиреневых колокольчиков, между которыми вился пахучий горошек. Мы растерянно затоптались у входа и чуть не сорвались бежать, когда услышали густой бас:
— День добрый. Прошу, проходите в храм.
Мы развернулись и увидели большого дядьку с окладистой бородой, который с добродушным интересом смотрел на нас.
— Добрый день батюшка, — промямлили мы в один голос. — Спасибо…
— Я смотрю, лица незнакомые. Не наши, не деревенские, — священник был благодушным и приветливым, что вселяло надежду.
Мы с Танькой быстро переглянулись, понимая, что не подумали о том, какую легенду будем рассказывать, когда столкнемся с кем-нибудь из людей. Но что-то говорить было нужно и, запинаясь, я сказала:
— Пришли мы за помощью к вам. В деревне нашей, голод, людей померло много, вот мы с сестрой и пошли иной жизни искать. Приютите нас, Богом молю…
— Прости Господи! — ляпнула Танька и тут же покраснела.
Священник, молча, оглядел нас с ног до головы, видимо изумляясь нашему прикиду и поинтересовался:
— А как деревня ваша называется, горемычные?
Я вспомнила соседнюю деревушку, в которой была от силы, раз пять и сказала:
— Алексеевка.
— Алексеевка? — он пошевелил густыми бровями и вздохнул: — Ну, что ж, пойдемте со мной.
— Куда? — мы испуганно наблюдали, как он приближается к нам.
— Чего вы всполошились? — батюшка удивился нашей реакции и остановился. — Поживете при храме, а там видно будет. Грех это, людей в беде оставлять. У нас здесь работы хватит: обед приготовить, воды принесть, на огороде управиться, подбелить, да порядок навести. При церкви я, матушка, да две певчие, Матрена и Евдокия. Работник еще имеется, Родион. Вот и вся недолга.
— Это было бы очень хорошо! Спасибо большое! — Танька принялась кланяться, а я следом за ней, обратив, наконец, внимание, что она без своих валенок.
— Бога благодарите, — важно ответил батюшка и представился: — Я - отец Сергий.
— Валентина.
— Татьяна.
— Ну и, слава Богу. За храмом двор хозяйственный, туда и пойдем, — отец Сергий двинулся дальше, а мы посеменили следом.
Оказалось, что церковь жила своей и очень даже неплохой жизнью. По пыльному двору бегали куры, где-то мычала корова, и пахло свежим хлебом. Кроме хозяйственных построек, к деревянному боку церкви жались несколько мазанок с маленькими окошками, а под большой яблоней стоял длинный стол, за которым сидел пожилой мужчина и что-то вырезал из дерева.
— Родион! — позвал его батюшка. — А где матушка?
— На кухне, отец Сергий, — мужчина поднялся и с любопытством посмотрел на нас.
— Познакомься, это Валентина и Татиана. По хозяйству будут помогать, — сказал святой отец, и Родион наклонил голову, здороваясь.
Мы пошли дальше, а он все смотрел нам вслед, что мне очень не понравилось. Пристального внимания нам сейчас только не хватало…
На кухне было жарко, вкусно пахло борщом и блинами. Три женщины, суетившиеся возле печки, при виде нас оставили свои дела и удивленно замерли.
— Матушка! — отец Сергий подвел нас к дородной тетке с пухлыми щеками. — Приюти страдалиц, да работу им найди. От голода бежали в наши края, горемычные.
Бабы зацокали языками, жалея нас, но их взгляды были прикованы к нашей одежде.
— Одеты они уж как-то странно, голые почти! — все-таки высказалась матушка, и мы струхнули. — Ну, ничего, сейчас я вам одежу поищу.
— Конечно, поищи, — кивнул батюшка. — Ибо срамно в одних портках бегать… Не иначе мужские на себя напялили…
* * * Тем временем на болоте что-то происходило. Каменный идол дрожал, земля вспучилась, затхлая вода закипела, с шипением словно кислота, поедая жухлую траву, а из-под истукана раздался громкий стон.
Вскоре на поверхности показались страшные когтистые руки, покрытые волосами. Они цеплялись за кочки и коряги, пока не нашли точку опоры и не вытащили за собой все тело с косматой головой. Чудовище выпрямилось во весь рост и сквозь спутанные космы, свисающие на лоб, блеснули недобрые глаза.
— Чего вам нужно? — зарычал оно, рассматривая двух мужчин, застывших перед ним в суеверном страхе
— Сделай меня сильным! Власти мне дай! — выкрикнул один из них и бухнулся перед монстром на колени. — А я все для тебя сделаю! Все! Ничего не пожалею!
— Все? — вкрадчиво спросил монстр, тяжело дыша. — Ты уверен, человечишка?
— Все! Что ни пожелаешь! Жизнью своей клянусь!
— Ну, твоя жизнь мне не нужна… Чего-нибудь повкуснее хочу…
* * * Матушка Прасковья привела нас в чистую мазанку и выдала чистые вещи, украдкой поглядывая на нашу одежку и цокая языком.
— Спать здесь будете. Матрена и Евдокия в соседнем домишке, Родион на сеновале спит, а мы с батюшкой в доме. Встаем мы к пяти утра, идем на службу, а потом делами занимаемся. Одевайтесь и приходите на кухню, я вас накормлю, чем Бог послал.
— Спасибо, — я стыдилась нашего вранья. — За доброту вашу.
А Таньке было хоть бы хны — она крутила головой, разглядывая все, что нас окружало, и выглядела не очень-то и расстроенной. Убила бы…
— Господь с вами, — вздохнула матушка и вышла.
— Все хорошо, — пробурчала эта зараза. — Но вот вкалывать я особо не хочу.
— А у нас, что, выбор есть? — мне так и хотелось снова завести разговор о ее кривых руках и мощах, к которым она хотела приложиться, но я промолчала, и так проблем хватает.
Мы, молча, оделись в крестьянские юбки, какие-то угрюмые кофты и повязали платки, что не прибавило настроения. Старые стоптанные штиблеты и образ крестьянки 18-го века стал полным.
Вернувшись на кухню, мы поели борща, на удивление очень вкусного, с краюхой хрустящего хлеба и были отправлены на колодец по воду.
— Выйдете из калитки, увидите кладбище, а по ту сторону дороги, колодец. Воду наносите в бадью, которая возле кухни, а потом можете отдыхать, — сказала матушка и вручила нам ведра.
Увидев бадью, я совсем затосковала и одарила Таньку убийственным взглядом. Но подруга, словно не замечала моего настроения, получая удовольствие от этого приключения.
— А с другой стороны, — возбужденно забубнила она. — Это, же какое чудо, попасть в прошлое! Такое случается не со всеми!
— Чему ты радуешься? — изумилась я. — Нам бы выбраться отсюда живыми и здоровыми!
— А что, думаешь, не выберемся? — она перестала размахивать ведрами.
— Вот взросла же баба! — рявкнула я. — В заднице мы, полной! А вокруг, то колдуны, то неадекваты!
Танька пропустила все мимо ушей и резко остановилась.
— Слушай, а что колдуны говорили перед тем как нас сюда отправить? Кого мы выпустили?
— Кого выпустили? — не поняла я и сразу же вспомнила слова Прохора: что мы выпустили тварь, которая была заперта долгие годы. — Слушай… Наверное, они о том странном мужике, который скелет…
— А он кто? — выпучив глаза, прошептала Танька.
— Да я откуда знаю! — у меня уже мозги кипели от этого колдовского террариума. — Пошли по воду!
Колодец мы нашли сразу и уже делали вторую ходку, когда на пыльной дороге, ведущей в деревню, показались два силуэта, размытые ярким солнцем. Они приближались, и вскоре стало понятно, что это двое мужчин лет сорока или чуть больше. При виде нас они остановились и с интересом принялись разглядывать, тихо переговариваясь.
— Чего это они? — прошептала Танька, переливая воду в ведро.
— Да кто их разберет, — мне очень не хотелось вступать в контакты с местным населением.
— День добрый! — крикнул один из мужчин, и они направились к нам.
— Добрый, — ответила я и подхватила ведра, чтобы побыстрей ретироваться.
— Что-то лица незнакомые, — один из мужчин окинул нас наглым взглядом, вызывая во мне неприязнь. — Вы откель, бабы?
— Откель надо, — огрызнулась Танька. — Любопытный.
— В церковь воду носите? — подал голос второй мужчина и я похолодела.
Прапрадед! Этот голос, я теперь не спутаю ни с каким другим.
— В церковь, — ответила я. Родственник как-никак. — Живем мы там.
— Давно? — его тяжелый, с какой-то скрытой жестокостью взгляд, уперся в меня.
Чего он прицепился? Какое лицо неприятное… внешность такая, орлиная что ли…
— Нет, недавно, — я отвела глаза от этого жесткого лица. — Ладно, некогда нам разговоры разговаривать, работы полно.
Мы быстро пошли к церкви, не замечая тяжести ведер, а они так и стояли, глядя нам вслед.
— Поняла, кто это? — спросила Танька. — Это не к добру.
— Поняла. А почему не к добру? С чего это?
— Ты что, не заметила, как он на тебя смотрел? — прошипела подруга, возмущенно косясь в мою сторону. — Ну, ты и даешь…
— Как он на меня смотрел?
— Плотоядно! — Танька нервничала от моей непонятливости. — Вот ты дерево, Валька!
— Он мой предок!
— Но он-то, этого не знает! — Танька вывернула воду в кадушку и уставилась на меня. — Чувствуешь, какой конфуз назревает?
— Тебе показалось! — мне даже думать об этом не хотелось.
Но, похоже, Танька оказалась права. Вечером, эти два типа прохаживались возле церкви, а потом долго о чем-то говорили с батюшкой.
Почти всю ночь мы не спали, обдумывая нашу ситуацию и периодически переговаривались, переливая из пустого в порожнее. Что предпринять, мы не знали, как действовать тем более, а странное внимание прапрадеда, совсем не входило в мои планы. Задремали мы только под утро, но были безжалостно разбужены на службу одной из певчих.
— Вставайте! И где это вы так спать приучены?! Время к заутренней собираться, а они перины мнут!
С перинами она, конечно, погорячилась, но вставать все равно пришлось.
Сонные, мы с трудом натянули на себя свое тряпье и поползли к церкви, замечая, что кроме нас и всей этой церковной братии, к службе подтягивается народ из деревни.
Здесь были и помятые после сна бабы, и угрюмые мужики, и конечно же родственник со своим товарищем. Люди заполняли храм, в котором уже хозяйничал отец Сергий и на нас обращали внимание и перешептывались, особенно бабы. Оно и не удивительно, вряд ли в деревне часто происходило что-то новенькое.
Всю службу прадед буравил нас взглядом, не особо переживая, что на это явно обращают внимание. И мы с Танькой готовы были сквозь землю провалиться. Когда народ потянулся к выходу, нас остановила матушка Прасковья, и плохое предчувствие нахлынуло на меня с удивительной силой.
— Подождите-ка, поговорить хочу с вами, — сказала она и сложила руки на животе. — Повезло вам, бабоньки. Очень повезло.
— Да? И в чем же? — поинтересовалась Танька, а меня просто колотить стало от ее благодушного тона.
— При церкви жить тяжело, работы много, а вы еще бабы молодые, — начала она, приторно улыбаясь. — Так вот, есть в нашей деревне, мужик хороший, Григорий Плясов. Жена у него слегла после родов, уж второй год лежит бревном. А последнее время совсем заплохело ей, видать преставится скоро. Нужна помощница ему в дом, чтоб и за женой присмотреть могла и в хате порядок навесть. Пойдете вдвоем к нему, подсобите. Крыша над головой будет, кусок хлеба завсегда, а там гляди, кто-нибудь из вас и хозяйкой станет. Это дело такое…
Танька повернулась ко мне и многозначительно дернула бровью, что означало — пипец однако!
— А если не хотим мы??? — я недовольно нахмурилась. — Нам и тут хорошо!
— Хорошо им! — воскликнула матушка. — Тут и без вас ртов хватает! А если сироту, какого обездоленного занесет, или калеку? А вы тут место занимаете, когда такой шанс выпадает! Собирайтесь и идите! Вот и весь разговор!
Было понятно, что нас никто слушать не будет, и мы поплелись в сторону деревни, ибо брать с собой нам было нечего.
Григорий Плясов и его странный дружок стояли пол кривой сосенкой, одиноко маячившей возле дороги и, по всей видимости, ждали нас. Так вот о чем они разговаривали с батюшкой вчера вечером! А отец Сергий доверил своей жене проинформировать нас, что она с легким сердцем и сделала.
— Попали мы в передрягу, — зло сказала Танька. — Он на тебя глаз положил и придумал, как сделать, чтобы поближе была.
— Тетка Клава говорила, что прапрабабку колдун убил, — вдруг вспомнила я. — И ничего о том, что она после родов слегла.
— Да после того, как они тебя Корнею отдали, и как она твой дом заняла, ты еще веришь, что весь тот рассказ правдой был? — хмыкнула Танька. — Ложь кругом, а от этого все еще запутаннее!
Мы все ближе подходили к мужчинам, и я с содроганием смотрела на орлиное лицо своего родственника. А если он ко мне приставать начнет?
— Доброго дня бабоньки, — поздоровался он. — Вижу, уговорил вас отец Сергий в помощницы ко мне пойти?
— Уговорил, — буркнула я. — Идти-то куда?
— А я сейчас покажу, — он взял меня под руку и повел, сжимая локоть, цепкими пальцами. — Ты не бойся, не обижу…
Я оглянулась и увидела, что Танька находится в явном шоке, шагая рядом со вторым товарищем, который ей что-то «чесал», облапывая елейным взглядом. Господи, что происходит? Бред, просто бред какой-то…
— Так вы из Алексеевки? — спросил Григорий, пристально разглядывая меня.
— Да, оттуда.
— И все бабы там такие пригожие? — хохотнул он.
— Все, — я довольно четко дала ему понять, что не хочу разговаривать.
Неужели этот неприятный человек мой родственник?
— Голод, говоришь, у вас там, — не унимался он, и вдруг наклонившись, жарко зашептал мне в ухо: — Ты не боись, самое лучшее есть будешь, цацок тебе накуплю, одежку справим…
Я отшатнулась от него, и он зло прищурился.
— Брезгуешь? Гордая, да? Ну, посмотрим, как оно дальше будет.
Было странно смотреть на дом, в котором я жила, вернее буду когда-то жить. Вроде бы он, а вроде и не он. В этом времени он выглядел более мрачным и каким-то хмурым. Судя по живности, прапрадед жил довольно зажиточно, краем глаза я даже приметила двух работников, копошащихся в его закромах. Ну да, как раз ему двух помощниц и не хватало…
Григорий больше не заговаривал со мной, но я ощущала исходившую от него злобу и чего греха таить — боялась.
Он провел нас в дом, и я еще раз удивилась своему ощущению раздвоенности. И мой дом, и не мой. По убранству комнат, я лишний раз убедилась, что прапрадед не беден и обратила внимание, как в его глазах вспыхнула гордость собой, стоило ему заметить мою заинтересованность.
— Гриша, кто там? — раздался слабый голос из дальней спальни, и его лицо потемнело, приобретая выражение недовольства и презрения.
— Не надо оно тебе! — крикнул он в ответ и женщина замолчала.
Через секунду раздался сухой кашель и тихий стон.
— Жена ваша? — не скрывая неприязни, спросила я и он оскалился:
— Что, ненавидишь меня? Ее жалеешь? А меня кто пожалеет??? С трупом в одном доме находиться! Смотреть на этот скелет! Задыхаться от вони могильной! А?!
— Тише! — оборвала я его и, обернувшись, увидела ужас в глазах Таньки.
Она тоже это слышала.
— Леня, отведи-ка их в амбар и запри, — вдруг сказал он своему товарищу, и я испугалась этого лица и улыбки сумасшедшего. — Потом поговорим. Пусть посидят, поголодают, чтоб дурь из головы выветрилась!
— Вы не имеете права! — я оттолкнула его, чтобы убежать, но он крепко схватил меня за плечи:
— А я хотел по-доброму, по любви… Сама виновата.
Каким-то непостижимым образом в комнате оказался один из работников и с его помощью, Леня потащил нас, не особо церемонясь и причиняя боль. Последнее, что я увидела, перед тем, как нас выволокли из дома, страшные, налитые кровью глаза своего предка.
В амбаре было темно и пыльно, лишь в щели между досок пробивались солнечные лучи, пронизывая сумрак. В углу стояли лари с мукой, на которых были сложены холщовые мешки, тихо попискивали мыши в соломе, и пахло зерном.
— Такого поворота я не ожидала, — пробурчала Танька и прильнула глазом к щели. — Ходят по двору, злые, что-то обсуждают!
— Теперь у нас выход один — любыми путями свалить из этой деревни, — сказала я и принялась шарить под деревянными стенами, пытаясь найти более мягкую землю.
— Ты что делаешь? — Танька отлипла от созерцания моего родственника и, нахмурившись, наблюдала за мной.
— Хочу подкоп сделать, — сказала я. — В фильме видела.
— Аааа, давай! — Танька присоединилась ко мне, и мы стали ползать вдвоем, пока не услышали дикий крик:
— Ой, люди! Люди добрые! Пропала! Доченька моя пропала!!!
— Вот об этом тетка Клава и говорила! — мы замерли и стали прислушиваться.
— Сомневаюсь, что к этому Корней причастен, — прошептала Танька. — Он хоть и неприятный тип, но вот чувствую я, что это не он!
— Вокруг столько загадок, что я ничему уже не удивлюсь! — я услышала разговор и показала Таньке, чтобы она приложила ухо к щели.
— Чего случилось, Агафья? Почто орешь? — крикнул прадед. — Всех собак всполошила!
— Дочка у меня пропала, Гриша! — всхлипнула женщина. — Посадила ее в палисаднике на травку, пошла корову подоить, вернулась, а Катеньки нее-ет!!!
— Ладно, не ори. Ты хорошо искала? — грубо спросил прадед. — У соседей спрашивала?
— Всех обошла! Никто Катеньку не видел! О-ох! Сосед в колодец спускался, и там нет ее!!!
— Мы с Ленькой сейчас лес прочешем. Может чего, и найдем, — прадед замолчал, а потом добавил: — Иди домой Агафья.
Я отлипла от стенки и тут моя нога провалилась в рыхлую почву почти по колено.
— Смотри! Тут подрыть можно!
Мы с Танькой принялись остервенело рыть землю, ломая ногти и вскоре докопались до конца дощатой стены, которая как оказалось была не так глубоко. Края ее подгнили и почти превратились в труху, что дало нам возможность, легко сломать ее, и дальше работа пошла легче. Когда почва с той стороны стала осыпаться, мы остановились, чтобы не выдать себя грешным делом и снова прильнули к щелям.
— По-моему уходят они! — сказала Танька, плюя на ладошки. — Черт, как сушит руки!
— Пусть идут. А потом, только они нас здесь и видели, — зло буркнула я. — Достали эти игры в мистику!
— Предок-то твой, не простой мужик, — Танькины глаза блеснули в сумраке сарая. — Вот к бабке не ходи, причастен он к исчезновению детей!
— Почему-то и я в этом не сомневаюсь…
Прапрадед и его дружок покинули усадьбу, снарядившись ружьями и котомками с провиантом, а мы, дрожа от страха, докопались до света божьего и выбрались наружу, оцарапав плечи даже под одеждой. Прижавшись к амбару, мы прислушивались к звукам и вскоре услышали чей-то крик:
— Гэй! Мужики! Айда обедать!
— Во-во, пора уже, — поддакнула Танька. — Крутитесь здесь…
Я выглянула из-за угла и увидела, как работники идут в сторону кривой кухоньки, из трубы которой валил дым. Дородная баба шлепала что-то в деревянные тарелки, стоявшие на большом столе, и было понятно, что покинуть сие мрачное место нам не составит труда.
Когда все уселись и застучали ложками, мы, крадучись пошли мимо амбара и тут я остановилась.
— Ты чего? — Танька недовольно нахмурилась. — Пойдем скорее!
— Я хочу в дом зайти, — сказала я, чувствуя, что не могу уйти просто так.
— Зачем???
— Там женщина больная…
Танька застонала, но поплелась за мной.