Признаюсь, не захвати я поводыря, блудил бы по гонзаговскому дому Кентервильским приведением. А так, и бутылку и меня доставили по нужному адресу.
Расквартировались сеньор идальго Маршалси и служитель струн Амадеус весьма не дурно. Посреди гостиной, обставленной дорогой мебелью и увешанной-устеленной коврами и гобеленами, за столом в грудах посуды и бутылок, оба моих спутника придавались бесконтрольному обжорству и пьянству. Маршалси сидел в обнимку с соразмерным его комплекции штофом, закинув ноги на соседний стул. Бард, подпирая щеки руками, мужественно не падал в тарелку с недоеденной заливной печенкой.
— Сеньор князь! — нетрезво умилился моему появлению Амадеус и попытался встать. Барда повело на сторону, и он свалился на пол, смахнув со стола пару посудин. В партере сон и одолел песнопевца.
Маршалси обошелся без приветствий, лишь добро глотнул из бутыли.
— Вижу в рядах соратников разброд и шатание, — сокрушенно, вздохнул я и водрузил на стол прихваченную бутыль.
Идальго ничего не ответил. Потянувшись к вазе, взял в горсть засахаренного фундука и по орешине покидал в рот.
Я сбросил ноги Маршалси со стула и присел.
— Полноте дуться! — воззвал я к нему. — Мы договорились. Личные вопросы…
— А я и не задаю вопросов.
— Ага! Вы сопоставляете факты. Как может маркграфский князь оказался графом из Близзена.
— Что-то в этом роде.
Маршалси отставил штоф в сторону и скрестил руки на груди.
— Не морочьте себе голову, — порекомендовал я ему и, понизив голос, кто знал, нет ли за дверью длинных ушей, продолжил говорить. — Мы едем в Ожен.
— Ожен, Ожен! Вы повторили в тысячный раз. Если торопитесь, так чего мы здесь? Лично я не понимаю! — сделав паузу в запальчивой речи, Маршалси добавил. — Как и кое-что другое.
Идальго подхватил принесенную мною бутылку и посмотрел на торец пробки.
— Ммм! Слезы Черной Вдовы! Вы неплохо устроились в Геттере… Для князя из Гюнца.
К объяснениям я готов не был. Выпить и помириться не получилось. Впрочем, идальго я не винил. На его месте сам бы потребовал разъяснений.
Не зная, что сказать приятелю встал со стула.
— Молчите, Вирхофф! Не надо! — Маршалси махнул рукой, указывая на дверь. — До Ожена я у вас на службе!
Я не стал навязывать свое общество. Насильно мил не будешь. Обидно, конечно, ссориться, из-за дерьмовой невозможности просто и ясно объяснится.
Выйдя в коридор, постоял в задумчивости. Самое лучшее, что можно предпринять в моем положении, провести не большую рекогносцировку. Свой тайный обход гонзаговского терема я начал армейской прибауткой.
— Вся в пыли и в жопе ветка, тихо движется разведка!
Красться не крался, но старался не шуметь и на глаза не попадаться. За час с хвостиком обшарил крыло этажа со скрупулезностью МУРовского следователя. Ничего полезного не узнал, но набрел на лестницу, выведшую на крышу дома.
Прогулявшись за спинами мордастых каменных тварей, охранявших перила и карнизы, осмотрев угловые башенки предлагавших уединенное созерцание парковых окрестностей, помочившись в цветник с приторно пахнувшими белыми розами, я задержался в уютной мансарде оценить коллекцию вин в глиняных кувшинах опечатанных сургучом. Налил с "горкой" пряной густой малаги, распахнул окно и, взгромоздившись на подоконник, обратил взор на караул внутреннего двора. Ребяток в кирасах шатало, они сбивались с шага, часто останавливались, а остановившись, тотчас пускали по кругу сальманазара.[37]
Внизу, подо мной, скрипнуло, распахнувшись, окно.
Я глянул, оценивая возможность подсмотреть. С подглядыванием не получилось, все-таки не жираф, а вот слышимость идеальная. Стук в дверь расслышал отчетливо.
— Кого там несет? — спросила Бона. (Уже интересно!) — Войдите!..Ты с ума сошел Ханс!
Интересно, что за Ханс, шастает к графской любовнице.
— Маленькая аудиенция старому другу, — попросил гость.
Неизвестный Ханс оказался капитаном Хедерлейном.
— Я устала и хочу отдохнуть, — отказала просителю Бона.
— Это не причина, — масленый голосок Хедерлейна противен до дрожи в кишках.
Я поклясться в том могу, он готовит мне рагу*, — морщась, заволновался я. Капитанишка гадил мне, графу, где только мог. Пакость!
— Вдруг Гонзаго нагрянет, — постращала гостя Бона.
— Не нагрянет. Ты видела, какую бутылку он прихватил с собой? Ваш избранник дует вино с дружками и ему не до визитов к истомившейся любовнице.
— Откуда ты знаешь, чем он занят?
— У меня тоже есть в доме преданные люди.
— Не Карло ли?
— Все тебе нужно знать, — почти пропел искуситель.
— Уходи Ханс! У меня голова идет кругом. Мне необходимо отдохнуть и привести себя в порядок.
— Я не задержусь, — пообещал Хедерлейн.
Кажется, звякнула пряжка ремня…, легкая возня…, выдох затяжного поцелуя…
— Ты не догадаешься, где пропадал Гонзаго, — постаралась перевести в деловое русло встречу Бона.
— Где? — невнятно (подвязки чулок жевал что ли?) спросил Хедерлейн.
— У Ксавьеры дель Ри Буа.
— Что? — встревожился капитан, на миг, позабыв о своих поползновениях.
— Что слышал! Напрямую, конечно он не сознался. Проговорился, будучи по обыкновению пьян.
— И как он объясняет пребывание в чертогах опальной императорской любовницы?
— Не знаешь Гонзаго? Ни как не объясняет.
— Не поверю, что ты не затащила нашего гуляку в постель и не выпытала правды.
— Поверь, не затащила и не выпытала. Скотина пил все дни напролет.
Врет стерва, — обиделся я. Никогда не сопротивлялся женщинам затаскивать себя под одеяло и совращать. У меня, даже у безбожно-нетрезвого, обязательно находилась минутка-другая для поддержания чести называться мужчиной.
— Завтра отряжу доверенного человека в Дель Оро, — поделилась планами Бона с хахалем.
— К аббату?
— Да. У него есть связи, он сумеет разнюхать, для чего Ксавьере тупица Гонзаго. Заодно копнет, с чего лектуровский альгвасил гнался за ним и его дружками сломя голову. Думаешь, я его обыкновенно выловила на дороге? Отбила у императорского законника.
— Что мог натворить твой благоверный?
— Вот именно… натворить…
— Ксавьера метит вернуться в Хейм? — высказал догадку Хедерлейн.
— Подожду проверенных сведений.
— Хорошо оставим интриганку в покое и вернемся к Его Светлости. Он собирается инспектировать гарнизон.
Снова возня и вздохи…
— Он все равно ничего не понимает, — голос у Боны предательски мягчел.
— Но какая муха его укусила?
— Укусит! Треть лучших земель захвачена. И кем!? Фанфароном Бергом и попрошайкой Ренескюром!
— Я сделал все что мог, — обиделся Хедерлейн.
— Сделал бы больше, не присвой половину из тех денег, что я раздобыла.
— Подарки вам обходятся дорого, — Хедерлейн явно насмехался. — А ваша благосклонность еще дороже.
— Надеюсь, у тебя хватило ума вернуть печать? — справилась Бона, зашелестев платьем.
Любопытно сняла или поправила?
— Само собой, она на месте, — заверил её Хедерлейн.
— А из библиотеки?
— Как раз туда нес, но решил на минутку заглянуть к тебе.
— Ханс. Ты дурак. Ты забыл поговорку! Меньше кусаешь, на дольше хватит. Лех выплатил бы уворованные тобой деньги сам, частями. А теперь ты явился с видом портняжки-недоучки испортившего дорогую ткань и ждешь совета как поступить.
— Бона, Бона! Да мне нужен совет. Совет, а не упреки! Ведь за мной можешь последовать и ты. Обратила внимание, как он увивался вокруг маркизы? Фавориток менять легче, чем жен.
— Флирт с сеньорой из столицы меня не волнует. Птичка не его полета. Таких как Гонзаго в Хейме полным полно. К тому же, Югоне подруга и кузина нашей Валери, что несколько усложняет жизнь нашему волоките.
— И ты так спокойно рассуждаешь?
— Я же сказала, флирт с Югоне меня не волнует.
— А что волнует?
— Сам Лех.
Я весь обратился в слух. Госпожа Эберж как раз из тех особ, к мнению которых стоило прислушиваться.
— Сам Лех? Гм! Тут ты права…
— Он стал совсем неуправляем и не предсказуем, — пожаловалась Бона.
— Значит, ты теряешь на него свое влияние? Стоит поторопить его с разводом.
— С разводом все обстоит прекрасно. Он согласен.
— Тогда что?
— Предоставь мне самой разобраться!
— Ах, Бона, — голос Хедерлейна наполнился елеем. — Ты так обворожительна в своей решительности и целеустремленности… Я просто теряю голову…
— Прекрати, Ханс!
— Один поцелуй!
— Ханс!
— Так мало! Я подневольный воин… Кругом смерть и кровь…
— Ханс, не нужно!
— Бона, я право сожалею, что ты вернула этого выродка. Ты была великодушней в его отсутствие.
— Ты за этим сюда пришел?
— А если да?
— Убери руки, Ханс!
— Бона!
— …И убирайся сам.
— Бона! — тщетно взывал Хедерлейн к мягкосердечию графской пассии. Эберж блюла свой интерес.
— Хедерлейн, не превращай меня из союзника во врага.
— Ухожу, ухожу. Но надеюсь, скоро твое сердце смягчится.
— Мое сердце не смягчится. Если у тебя есть дела в Кирк, могу помочь. Завтра туда выезжаю.
— Ох! Ты сама любезность. Зайди к старшине ювелиров Карпи. У него для меня бумаги.
— Что за дела у тебя с этой крысой.
— Ну, так… Я попросил его о небольшом одолжении.
— Хорошо. Это все?
— Да.
— Тогда…
— Удаляюсь! И до встречи моя прекрасная сеньора!
Бона подошла к окну. Ее настроение было не лучшим. Сеньора нервно обрывала листочки герани. Когда один из них не поддался ей, скинула цветок с подоконника.
Представление окончилось, можно расходится. Я неслышно ретировался, оставив бокал недопитым. Выскользнув из мансарды, скорым шагом направился к лестнице. В голову мне пришла одна забавная мыслишка. Если все срастется, самым ушлым окажусь я!
Спустившись по лестнице, вернулся в комнату к Маршалси. Амадеус мирно спал под столом, идальго допивал бутылку горьких вдовьих слез. Отбросив преамбулу, я заявил Маршалси.
— Мне позарез нужен надежный человек сведущий в воинском деле. Не кабинетный маршал в орденских лентах, а ремесленник меча, ходивший в атаку. Такой как вы. Поясню для чего. Возглавить гарнизон Эль Гураба для ведения небольшой войны. Лучшей кандидатуры нет, поэтому вам и предлагаю. Согласны?
— Что за война? — поинтересовался Маршалси, отрываясь от бутылки. Он был не настолько пьян, что бы ни понимать о чем речь.
— Местечковые дрязги, — разочаровал я идальго, неоправданно ожидавшего грандиозных баталий. — Но дело не из простых. Подчиненные дезорганизованы, заражены мародерством и не годятся даже в ополчение.
Слушая меня, Маршалси сжал кулак и полюбовался "тараном" из пяти пальцев. Я так понял, при его согласии возглавить ВВ.[38], вопрос дисциплины снимался с повестки дня.
— Ваше слово? — спросил я его.
— Продолжайте, я обдумываю, — уклонился от прямого ответа идальго.
— С тем, кто переживет ваши муштровки, — дополнил объяснения я, — вы по возможности вернете растерянное вашим бездарным предшественником.
Дальше начинался торг. В праве Маршалси было требовать денег, которых у меня не водилось и подкреплений которые еще предстояло нанять.
— Для начала мне нужен патент, — испросил идальго за службу графской короне. — Именной. На чин лейтенант.
У меня прямо гора с плеч свалилась. И не только потому, что он взялся помочь мне. Идальго сделал шаг к примирению.
— Не скромничайте, Маршалси, — шутя, постыдил я приятеля.
Маршалси немного подумал, согласно кивнул, соглашаясь, и добавил.
— С правом иметь собственный штандарт на пике.
— Чин капитана, вас устроит? — сделал я контрпредложение.
Маршалси горько усмехнулся, не веря услышанному.
— У меня нет рекомендаций, — честно предупредил он.
— Скажем, князь Вирхофф устно порекомендовал вас графу Гонзаго.
— Не обещайте больше, чем можете сделать, — остудил мою щедрость Маршалси. — Где вы найдете еще двоих поручителей под мое капитанство?
Его честность требовала ответной честности. Я действительно зарвался в обещаниях.
— Хорошо. Поступим так, — пошел я на компромисс. — Я вам выпишу патент лейтенанта со всеми возможными льготами и привилегиями. Вы принимаете командование гарнизонам. Капитанство назначим как приз в воинской компании.
Мое соломоново решение не глянулось Маршалси. Он вновь потянулся к штофу и пристально посмотрел на меня.
— Темните вы, Вирхофф.
— Насчет чего?
Маршалси не объяснил причину неверия, продолжая буравить меня испытывающим взглядом.
— Одно из двух, Вирхофф, — заключил он, — либо я с тобой потеряю голову, либо выбьюсь в люди, — помолчав, спросил. — Когда приступать?
— Завтра. Тогда же получите подробные разъяснения по восстановлению порушенных границ родного манора.
Я засобирался уходить.
— Не желаете отметить мое повышение? — остановил меня идальго, разливая вино по бокалам.
— Не обижайтесь, Маршалси, но некогда, — отказался я и уже в дверях попросил. — Положите барда на постель. Ему рано привыкать валятся под столом.
Маршалси расправил плечи. Стул под ним затрещал всеми склейками.
— Слушаюсь, сеньор граф! — отрапортовал идальго.
Этим его готовность выполнить мои распоряжения и ограничилась.
Я вышел. Имело смысл продолжить разведку. Тем более знал, зачем и куда направляюсь.
Опять понадобился провожатый. В поисках кандидата в гиды прошел до конца коридора. Мне повезло. В зале статуй, седоголовый лакей, обмахивал перьевым веничком пыль с мраморной плеши геройского дядьки.
— Как тебя по имени?
— Арно, — назвался слуга.
— Давно служишь в доме, Арно? — по-свойски поинтересовался я у него.
— Пять лет у Вашего Сиятельства и сорок у отца Вашего Сиятельства, графа Жу Гонзаго, — старик говорил, не скрывая гордости своим пребыванием на лакейском посту.
— Тогда тебе положена ветеранская надбавка за выслугу, — выказал я благодарность за проявленную преданность дому и фамилии.
За изъявленную милость лакей в пояс поклонился.
— Мне надо составить важную бумагу, — объяснил я ситуацию премированному слуге и попросил. — Проводи меня. А мажордому передай, увеличиваю тебе оплату на треть.
Не взирая на старческий ревматизм, слуга поклонился еще ниже — чубом до пола.
— Вы будете работать в библиотеке или в оружейной комнате?
— В оружейной, — с легкой задумчивостью на челе (или на наглой роже, кому как понравится) ответил я.
— Пригласить к вам, клерка? — выпытывал старик, в усердии угодить.
— Не нужно, — отказался я от штатного писаря. — Просто проводи и все.
Слуга, повернувшись боком, демонстрировать холопскую спину благодетелю и кормильцу в хороших домах не принято, повел меня по коридору.
Как бы еще вызнать, где я здесь меняю нижнее белье и сплю, — подумал я, следуя за ним на шаг позади. Но со спальней решил повременить. Не горело. Тем паче вдруг там томилась законная супруга.
Супружеские обязанности самые необременительные, — припомнил я шутку, прочитанную в журнале и, с замиранием представил, как полезу под одеяло к Валери. Ох, не легкая это работа*… быть графом!
Пришли скоро. Не желая терять ценного провожатого, приказал.
— Подожди здесь. Никого без доклада не впускай.
Оружейная представляла собой просторную комнату. По периметру, на стенах батальные панно "Осада крепости". Из бойниц, на штурмующих смотрели не грозные мужи в доспехах, а смазливые девицы зазывающе улыбавшиеся подступившему к родным стенам врагу.
Не загораживая панно, на подставках и этажерках, образцы боевого оружия. Рапиры, мечи, шлемы, пики, алебарды, нагрудники и т. д. и т. п. Металлолому больше чем на паровозном кладбище, да и впечатление он производил примерно такое же. Ближе к большому окну помещался дрессуар[39], предоставивший свои полки не фамильному серебру, а бутылям и графинам разноцветного стекла и хрусталя. Солнечные лучи, пронизывая прозрачное творения стеклодувов, причудливо играли на гранях нанесенных узоров, отчего драгоценное содержимое тепло и мягко светилось розовым искрящимся светом. К дрессуару, что бы далеко не тянуться, притулился письменный стол. Прямоугольная столешница обтянута тонкой тисненой кожей. Огромный чернильный прибор из бронзы в духе настенного интерьера отображал борьбу обнаженных нимф с возбужденными фавнами. Одна из воительниц держала в руках пук гусиных перьев. К столу приставлено удобное кресло, скорее предназначенное для сладкой дремы, нежели для работы с бумагами.
Я плюхнулся в пузатое графское бержере. Попрыгал, пробуя спиной и задом мягкость сидения и спинки. Господин Черчилль не воскресните из зависти!
Наипервейше следовало отыскать графскую большую, а желательно и малую, печать. Без нее (или их) вся моя затея пустой номер. Поочередно, выдвигая ящики, я порылся в битком набитом бумажном хламе. В верхнем, лежала масса открытых писем, черновики посланий и личный дневник, в котором кроме записи о начале ведения не имелось ни строчки. Средний ящик отводился хозяином для хранения папки с рисунками и корок с тиснением. Коллекция акварелей вогнала бы в ступор и Ларри Флинта[40]. Похабень высшей пробы!
Сунув порнопейзажи в ящик, я развязал тесемки на тесненных корках. Матка боска! Гонзаго, оказывается, был тайным романистом. Его опус "Жизнь благородного плута Вирхоффа (моего родственника или однофамильца?), в столице и на войне" занимал, судя по нумерации добрых триста страниц. Я на выбор прочитал несколько мест. Рыцарь без страха и упрека посвятил жизнь дуэлям и любви. Негодяи падали, пронзенные не ведающим поражения клинком, а красотки — его достославным конкурентом из вирхоффских штанов. Что я мог на ЭТО сказать? Ничего! Только подписать пару строк от себя. Шкодная мысль пришла мне в голову, когда ровнял листы уложить их на место. В начале первой главы отсутствовала часть текста, зарезервированная за описанием отроческих лет великого героя. Почему не помочь, автору? Кроме того, стоило попрактиковаться в письме. Кто знает, доведется черкнуть пару строк, а его светлость эрзац-Гонзаго в чистописании ни в зуб ногой.
Помакнув перо в чернила, я с беглость достойной настоящего прозаика принялся заполнять лакуны Гонзаговского опуса.
"Старая ведьма, принимавшая у маменьки разрешение от бремени, по-разбойничьи присвистнула от удивления, заполучив меня в свои руки.
— Кто? — спросила маменька слабеющим голосом. — Мальчик?
— Мальчик, мальчик! И даже очень! — ответила ей старая карга и добавила, — Жаль не доживу до поры, когда вырастит!
Ответ старухи маменька не слышала. Силы покинули несчастную роженицу. Старуха укутала мое тщедушное тельце в рванье и ремуги и сунула в люльку, в компанию дрыхнувшему старому коту. Затем, нажевав хлеба и мака, сплюнула ожувки в тряпицу, завязала узел по больше и засунула мне в рот.
— Неча попусту голосить — людей беспокоить, — выговорила он мне. — Прочухается твоя мамаша, тогда ори хочь до усеру. Сама нагуляла, сама пускай и нянькается.
Старуха ошиблась. Нянькаться маменьки не пришлось. Родильная горячка, развившаяся из алкогольного отравления, свела несчастную в могилу. Она так и не приласкала меня ни разу, не допустила прильнуть к своей материнской груди, напиться целебным молоком. И пришлось мне сосать залапанные титьки деревенской толстухи, которую мой папан записал в кормилицы.
Мое рождение и смерть жены ни смогли отвлечь моего беспутного родителя от основных его увлечений. Верховая охота, беспробудное пьянство и погоня за юбками занимали все свободное ото сна время. Предоставленный на попечение безразличной ко мне кормилице, я рос, что бурьян в поле — сам по себе. Впрочем, говорить о полном невнимании со стороны няньки, значит исказить истину. Стоило придти к ней какой-нибудь товарке, как меня тут же кликали в низ, в кухню. Если я отказывался явиться на зов, приводили силой, заставляли влезть на табурет и снимать штанишки. Иногда нянька брала портновский метр, что используют для обмера и прикладывали к моему пипи. Тыкая пальцами в деления, обе долго считали. При случае к ним присоединялась прыщавая прачка, выказывавшая неподдельный интерес к результатам геометрических опытов. Иногда старухи просили её:
— Подгорячи мальчонку!
Прачка, немало не стесняясь, задирала подол и демонстрировала мне волосатые ляжки и низ живота. Тогда я еще не знал, чего они добиваются, потому сильно пугался и громко ревел. После чего меня хлестали по заднице портновской снастью и гнали прочь, обзывая нюней и сопляком. Так продолжалось раз за разом, пока в одно прекрасное время, не погрешу против правды, оно действительно так, мой пипи повел себя странно. От осторожных касаний няньки (дело было при очередном обмере), он, раздавшись до угрожающих размеров, вздыбился к верху.
— Вот это балумба! — болезненно тихо произнесла моя нянька, да так и померла с выпученными глазами. Её товарка, причитая и осеняясь охранными знаками, забилась за бадью с помоями. Старая повариха, в ужасе повалилась на печку и на смерть обварилась гороховым супом. Прыщавая прачка, запрокинувшись на скамью, надсадно ревела дурным голосом.
— Подсадите его на меня! Ну, подсадите же!.."
Отведенное место закончилось. Закончилось и желание напрягаться в беллетристике. С облегчением человека, сотворившим невиданное дело, привстал сунуть перо в прибор. Падая обратно в кресло, я по неосторожности зацепился рукавом за одну из фигурок чернильницы. Роскошный набор опрокинулся. По счастью жидкости в чернильнице было мало и столешница не пострадала. Маленькое неприятное происшествие означилось любопытным открытием. Одна из нимф оказалась тщательно замаскированной печатью. Большой, гербовой, фамильной, графской, официальной — всей сразу и той, что искал!
Нет ничего тайного, что бы ни стало явным, — укорил я отсутствующего хозяина за излишнюю конспирацию. Печать я вернул на место.
Побездельничав в удобном кресле, я с неохотой встал. Все-таки, до чего не завидна судьба шпионов и диверсантов. Пока окружающие придаются радостям и порокам жизни, приходится вести следственно-розыскную работу. Перед уходом, я позаимствовал из гонзаговской коллекции новый меч. Свой, ворованный в лектуровской тюряге, засунул с глаз долой дальше на полку. Кроме меча для полноты экипировочного комплекта прихватил дагассу в ножнах из рога и серебра.
Выйдя из оружейной, приказал покорно меня ждавшему Арно.
— Веди в библиотеку.
Библиотека оказалась рядом, через пару дверей. Под ногами пушистый и мягкий ковер. Перпендикулярно окну стеллажи с рядами книгами. Стол попроще, чем в оружейной, но удобней. Кресло с жесткой прямой спинкой — не побарствуешь. Письменный прибор поскромнее. В смысле размера. А по содержанию… Кгх!.. Победили фавны.
Наученный опытом я без хлопот нашел под фигурками малую печать для внутренних служб. На этом интерес к шпионажу меня покинул. Я развалился в кресле обдумать дальнейшие свои шаги. Где соломки подстелить, чтоб помягче упасть и как рыбку съесть и на х… не сесть… Напрягал извилины с час. Много чего надумал, не зря говорят, дурень думкой богатеет, так что от надуманного богатства потянуло в сон.
Потянувшись до хруста в костях, встал. Отстегнул рыцарские железяки и швырнул под стол. Выглянув за дверь, приказал слуге принести бутылку мадеры. Пить я не собирался. Необходимость оправдать свое отсутствие в спальне законной супруги подвигла меня на подобное ухищрение. Подперев входную дверь креслом, я завалился на ковер. Прикинув, чем займусь завтра, (ох, уж это завтра! премьера "Женитьбы Фигаро" в моей постановке!) я уснул сном честного человека. Кошмары и призраки меня не тревожили.
Бутылка емкостью 9л.
Внутренние войска.
Мебель, напоминающая комод. Число полок строго регламентировалось положением человека в обществе. Барон имел право на дрессуар с двумя полками, граф — с тремя и т. д.
Издатель порножурнала,Hustler"