Ровно через два дня, как отгремели литавры побед, отпела звонкая медь хвалебных труб, раздали все пряники и всыпали все плети, попили и поплясали на хмельном пиру победители, наша славная компания: я, Маршалси и Амадеус, верховыми въезжала в Галле.
— Сдалось вам тащиться к занудливому попу, — отговаривал меня от визита Маршалси. — Еще неизвестно примет епископ тебя или нет. Будем торчать, ожидая аудиенцию невесть сколько.
— Меня примет немедленно. А зачем я к нему еду, так это вопрос особый и касается одного недоконченного в Эль Гурабе дельца. Я бы рад гнать во всю резвость наших рысаков в Тиар, в эту Содому желаний и Гоморру пороков, но вынужден, как сказано, свернуть с пути ради небольшого дела.
— Содома?! Гоморра?! Вы слишком подолгу пропадали в библиотеке. От того и выражаетесь, в оскорбительной для простого невежды замудрой форме.
— Ничего поделать не могу, но повторюсь снова и думаю в последний раз. Прекратите ныть, Маршалси, мы должны навестить епископа.
— Вечно вы со своими тайнами, Вирхофф. А потом ломай голову, где у ежа жопа. Вы-то не поторопитесь с разъяснениями.
— Я не зоолог и про ежовый анус ничего не знаю. (Маршалси отмахнулся — кому говорилось!) И прекращайте брюзжать. Подобными речами вы вгоняете нашего барда в окончательный кризис. Заметили, он за все время отъезда не попросился спеть и не написал в тетрадь ни строчки.
— Давно так следовало поступить! Что хорошего в карьере писаря? Мужчина должен предпочитать меч перу, кружку вина чернильнице и…
— …И объятья шалавы размышлениям над бумагой, — как обычно помог я закончить речь идальго.
— Пускай шалавы, — принял мои слова Маршалси. — Среди них попадаются такие цацы, не чета недотрогам с волосатыми ногами, воспетым всякими дурнями.
Маршалси рассмеялся по-детски счастливо. Не иначе вспомнил любимую куклу Барби.
— Какие еще волосатые ноги? — не понял я.
Идальго поведал нам примечательный случай, произошедший с ним в пограничном Сване. Суть коего — живущая по соседству с казармой вдовушка, хранившая верность мужу не из преданности, а из стеснения своих волосатых ног.
— Вас Маршалси подобное обстоятельство не оттолкнуло, — поскольку вы об этих ногах узнали.
— Конечно, нет. Во-первых, добиться благосклонности волосатоногой сеньоры стоило мне уйму времени и терпения. Во вторых, она явила собой образец любовницы, которая знает, чем следует заниматься в постели.
— И чем же следует заниматься? — поинтересовался я у специалиста по шашням. Удивить меня кроватными трюками и стойками сложно, но не невозможно. Поэтому и спросил.
— Ограничений, ни каких! — провозгласил свободу нравов Маршалси. — Единственное, по первости её ноги ассоциировались у меня с ногами капрала Камю. Вот кто воистину был покрыт шерстью, что мейская болонка императрицы Амели.
— Как тебе, случай Амадеус? Чем не сюжет? — обратился я к Амадеусу, чуравшегося нашей вольной беседы.
— Не сюжет, — открестился от подкинутого нами материала, печальный бард. — У поэтов другие критерии оценок взаимоотношений женщины и мужчины.
— Вирхофф мы возьмем его в бани, — пообещал Маршалси. — Он там познакомится с таким количеством критериев и взаимоотношений, что хватит впечатлений до конца жизни.
— Какие еще бани, Маршалси, — осадил я запальчивого воспитателя. — Откройте глаза! Юноша отравлен ядом влюбленности.
— Вот поэтому и настаиваю на банях, — Маршалси похлопал барда по плечу. — Любовь это проходит, Амадеус. Поверь мне проходит. Сначала, кажется, вот-вот умрешь. Потом умрешь, но завтра. Далее если умрешь, то не от этого. А под конец и во все удивишься, от чего собирался наложить на себя руки.
Бард не удостоил нас ответом. В его скорбном молчании было столько нездорового пессимизма, что я заопасался не запил бы.
Галле, Галле… Мечта меланхоликов и аскетов. Благочестивый тихий городок. Собаки лают на проезжих без всякого задора. Не видно не пьяных, не драных. Представительницы прекраснейшей и древней профессии отсутствовали как класс и вид. Путной пивнушки и то не попалось.
— Наглядный пример! Нам здесь делать нечего, — жестом сеятеля обвел вокруг Маршалси.
— У нас другая цель, — напомнил я идальго.
— У нас?… У вас!.. Это вы едете к епископу и силком тащите меня и поэта вслед за собой в эту пустынь, обрекая на голод и одиночество, — посетовал Маршалси на мою душевную черствость. — Не поеду к попу, пока не изопью рос и не отведаю маковин.
— Поедете, поедете, — не внял я его причитанием. Хотя признаюсь, тоже был не прочь поесть-попить.
Нарядная и противоестественно чистая улочка вывела нас на рынок. Не рынок, а эталон торговли. Ни шуму и ни гаму, ни дурной толчеи.
От рынка свернули к гимназии, от гимназии вниз к пруду.
Резиденция епископа располагался в небольшом оазисе из дубков. Эдакий дом лесника у озера. На въезде, там, где обычные люди ставят ворота по крепче и садят сторожей побдительней и псов позлей, маленькая будочка, на манер газетного киоска, в которой красовалась постная харя святоши, плямкающего под нос молитвы.
— Любезный, — обратился я к стражу. — Нам бы повидаться с Его Преосвященством.
— Вам назначено? — спросил он, блеклым голосом умирающего старца.
— Понятно назначено, коли мы здесь, — я протянул свиток, врученный мне Гартманом.
— Позвольте узнать ваши имена, сеньоры?
— Сеньор Гонзаго, сеньор Маршалси и служитель муз бард Амадеус.
Харя довольно кивнула головой.
— Пускать вас не велено ни под каким видом, — страж сломал печати и прочитал бумаги. — Дело, по которому вы явились, решить без проволочек.
Цербер нагнулся под прилавок, загремел замком и зашелестел бумагой.
— Слава Троице, нас попрут отсюда, — обрадовался Маршалси. — А я отчаялся, отделаться от аудиенции.
— Сеньор Маршалси? — обратилась харя к лейтенанту Эль Гураба.
— Что такое? — удивился идальго.
— Вам вручается патент на капитанство, со всеми вытекающими из звания правами и обязанностями, — комментировал написанное страж. — Однако без снятия запрета на пребывание в столице империи.
Харя протянула патент ошарашенному Маршалси. Идальго взял, развернул и прочитал одним глазом, другим продолжая, косится на монаха.
— Так же вам полагаются, рубиновый[72] орел.
Вестник благих известий, раскрыл коробочку и протянул идальго. Тот, немного оправившись от изумления, взял орла и приколол на плечо.
— По моему вы забыли про наградной бонус, друг мой, — напомнил я, когда не праздничное вручение награды герою завершилось.
— Не забыл…, — щеки стража полыхнули вишней. — Причитающие деньги сеньор Маршалси может получить в Тиаре, в банке Гротто. — И отдал наградной вексель.
— Вот теперь, — я толкнул под локоть Маршалси. — Нам действительно пора в Тиар.
Мы как былинные богатыри поворотили коняг и пустились рысью в супротивную от будки сторону. К "Сырному Петуху", харчевне расположенной неподалеку от рынка.
— Знаете что, граф, — обратился ко мне Маршалси, когда мы немного отъехали от резиденции епископа.
— Не граф, а князь. И не Гонзаго, а Лех фон Вирхофф, — подсказал я приятелю форму дальнейшего обращение ко мне как к благодетелю и спасителю.
— Как пожелаете! — не стал спорить идальго. — Вы князь, выгодный сюзерен.
— И в чем выгода? Денег то у меня…
— Я не про деньги. Вы держите данные обещания.
— Стараюсь, друг мой. Осталось вот выхлопотать барду дворянство и титул придворного поэта и можно спокойно проситься на императорский пансион.
Бард, безразлично воспринявший награду приятеля, уныло посмотрел на меня. Нужда ему во дворянстве не больше чем глухому в свистульке.
Галле мы покинули, по-походному перекусив в харчевне. Перекусили в соответствии с названием заведения. Скромно, постно, в основном сыром, запив еду безградусным квасом десятилетней выдержки. За городом мы дали ходу и к последней Декте влетели на всех парах в Руг, где завалившись в трактир, провели небольшую репетицию оккупации культурно-развлекательных комплексов Тиара.
Следуя избранным курсом, мы отметились в Бо легкой драчкой со школярами из Лицея Пяти Муз. В Шаё едва не спалили лучшую гостиницу. В Ранке удивили испорченностью нравов служительниц красного фонаря. Из Жа улизнули за пять минут до прибытия альгвасила имевшего на руках ордер на наш арест.
Так весело и незаметно добрались до Тиара.
Открылся желанный город с маковки холма. Большой, покорный, безропотно ждущий, когда мы соизволим ступить на его звонкие мостовые.
— Vine et vici[73], — провозгласил я программу действий.
— Что, — спросил Маршалси и ненароком поправил капитанского орла. Если раньше он беспричинно теребил усы, то теперь не на секунду не оставлял в покое знак отличия.
— Добрались, говорю, — ответил я, втягивая воздух полной грудью. Героический нюх безошибочно чуял энергию безумств и безрассудства исходящую от города. — Ты не находишь его прекрасным? — спросил я у барда, как у натуры утонченной, поэтичной и следовательно предрасположенной к мистицизму.
Бард не узрел внутренним оком сокрытых каменными стенами и черепичными крышами знаков и рун людского греховодства. Не распознал он и флюид человеческих пороков, искрящейся дымкой накрывших город.
— Не лучше прочих.
— Ты прав и не прав. По сравнению с Хеймом или Ла Саланой конечно пустячок, но в ряду оставшихся…, — Маршалси озорно подмигнул барду. — Город с заглавной буквы. Я бы сравнил его с кошелем скряги. Медь и золото в одной мошне. Только сумей ухватить полновесный реал, а не затёртый грош.
Низвергшись с божественных высот к распахнутым вратам рая обетованного, сунули подорожную стражнику, поднесли подушную — имперскому клерку, пожертвовали милосердную — монаху, и… Добро пожаловать в Тиар!!!
— Первое, крыша над головой, — поставил я задачу своим спутникам.
— Найдется, — успокоил Маршалси.
— Без ненужных излишеств, но и без глупого аскетизма, — конкретизировал я условия.
— А как иначе, — понимающе отнесся к рачительности идальго. — Ни реала по ветру.
Розыск подходящего жилья привел на улицу Белых алебардистов, в "Утиную шпору", гостиницу с приемлемой кухней, достойным винным подвалом, общим залом для встреч и комнатами для отдыха и уединения. Мы экономно поселились на втором этаже в комнате на троих.
— Удивляюсь себе и другим, — заговорщицки обронил за столом Маршалси, наблюдая за дамами постельной службы, в избытке снующих вокруг нас.
— Лучше ешьте, Маршалси, — устрожил я, морально неустойчивого идальго — Удовлетворять любопытство будем после, когда обналичим мой вексель. Сто полновесных золотых реалов.
— И сто реалов капитанского бонуса, — приплюсовал к бюджету Маршалси. Получалась не плохая сумма.
— Обязательно, — одобрил я слияние капиталов.
День закончился дружным отходом ко сну. Проваливаясь в пустоту неясных грез, я прислушался к биению моего благородного, размером со школьный глобус, сердца. Тук-тук! Тук-тук! Продолжал отсчитывать время бестолковый метроном.
Проснулся я ранёшенько. До колокола Септы. Полежал, поворочался и поднялся. Приятели бессовестно продолжали дрыхнуть. Пришлось их поторопить с пробуждением.
— Герои меча и пера! Подъем! — гаркнул я во всю глотку.
Маршалси швырнул в меня сапогом, но промахнулся. Смертоносный снаряд сорок девятого размера, просвистев над моим ухом, сбил со стены портрет в кедровой раме, навсегда отпечатав на изображенном лице гигантский след. От падения живописи шуму случилось гораздо больше, чем от моего крика.
— Вы спятили, Вирхофф! — возмутился идальго, ворочаясь с боку на бок. — Орете в такую рань!
— Нас ждут дела! — напомнил я ему.
— Какие дела! Септу еще не отбили! Блохи на собаках и те спят. Не говорю об остальных.
— Вставайте, капитан, — приказал я. — Негоже вассалу тянутся в постели, когда сюзерен на ногах! И вы сеньор бард подымайтесь!
Кое-как поднявшись, оделись, умылись и спустились завтракать. Похмелившийся хозяин, подал холодных закусок, отварного мяса и вина.
— Друг сердешный, — обратился Маршалси к держателю Утиной Шпоры. — Подскажи, где в городе находится банк Гротто.
— На площади Плачущих Младенцев, — ответил кабатчик, продолжая поправку здоровья, посредством малаги. — Вверх по Армани, — поясняя, сдобрил слово добрым глотком, — до Арки Святой Вериты, — и как с пулемета, глыг, глык, глык, — от туда налево, мимо Дворца Судий, — снова серия крупнокалиберных глыков, — до Цитадели Вилля VII. От цитадели: ежели пеший, вверх по Маршам Триумфаторов, а верхом, в объезд по Лежачей улице, — и как гранатой ГЛЫЫЫК! — и на Палаццо Дюка Мори… В переулок Ре… И на месте…
Обессилевший гид, рухнул за прилавок и захрапел.
— Не плохой распорядок дня, — улыбнулся Маршалси.
Мы просидели час в чревоугодии и пьянстве. Не успел колокол звякнуть об окончании церковных служб, наша компания взлетела в седла и отправилась в банк, обналичивать вексель и получать причитающийся капитану Маршалси бонус.
— Чему вы улыбались, сеньор капитан, когда каналья хозяин расписывал дорогу к денежным кладезям? — спросил я идальго, когда мы выехали из ворот гостиницы.
— Да так. Вспомнилось, — не признался Маршалси не сразу. По лицу же читалось желание поделиться воспоминаниями.
— Хотелось бы знать? — из вежливости настаивал я, понимая, через пять минут он и сам расколется.
— Боитесь впутаться в историю? — засмеялся Маршалси.
— Я сам источник историй и приключений, — отмел я его подозрения. — Но как любопытствующий субъект, заинтригован вашей загадочностью.
— Ничего особенного!
— Да, да. Знаю. Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой, — умилился я ностальгии приятеля. — Амадеус, записывайте, пока он будет рассказывать.
— С чего вы взяли, что я буду рассказывать?
— А разве не будите? — "огорчился" я.
— Если вам интересно, — идальго дождался моего согласного кивка и начал свою повесть. — Годков так десять назад здесь расквартировывалась наша Восьмая рота, Штурмового полка генерала Могли.
— Здесь это где?
— В Цитадели Вилля. Цитадель сами понимаете, одно слово. Трехэтажная казарма, построенная кольцом. В нутрии кольца плац и артезианский колодец. А за Дворцом Судий располагались, да и сейчас наверно они там, казармы Императорского полка Резервистов. Резервисты эти были сплошь сынками благородных и древних фамилий, приписанные к различным штабам и канцеляриям. Собирали их в Тиаре только в военную пору, что бы затем препроводить туда, где по стечению роковых обстоятельств командование потеряло штабистов.
— Первый раз слышу о таких обстоятельствах. Можно потерять полк целиком, но только не его штаб. Военная мудрость гласит: "Кто последний в атаке, тот первый в отступлении".
— Иногда такое случается.
— Например…
— Например, когда я торчал в Сванских топях, тамошние партизаны вырезали командный состав Четырнадцатого полка. Полковник, замещавший вызванного в столицу генерала Стампа, вывел писарскую компашку в бордель отдохнуть. Там их и прихватили.
— Убедили… Бывает.
— Возвращаясь к штабистам… Не секрет, друг друга мы недолюбливали. Я имею в виду нашу роту и императорский резерв. Как-то раз, если память не изменяет, перед Днем Молящихся В Плаче, я и мои сослуживцы гуляли в "Кошачьем блуде". Очень приличный по тем временам бордель, не знаю как сейчас. Доведется, сходим. И вот, в самый разгар нашего веселья врываются в бордель пьянющие резервисты и нагло требуют очистить помещение. И главное от кого требуют! От героев Пограничья! Понятно мы их послали подальше. Не принято у сванских ветеранов бросать, как говорится, кров и вдов. Маменькины сынки по собственному слабоумию полезли в драку, понадеявшись на численный перевес. Девятнадцать против одиннадцати! Но нам их численность — два раза тьфу! Из борделя мы их выперли на улицу. Резервисты решили огрызнуться и забаррикадировались в "Винном сапожке". Мы с ходу на штурм, обращая в таверне все в прах. Окна, стекла, посуду, мебель. Хаос и хлам!
Выкинув резервистов из кабака, мы погнали их дальше, аж до Арочных Стел. Здесь к ним присоединились городские стражи порядка и блюстителей нравственности. Мы и их опрокинули в бегство. И гнали до площади Трех Фонтанов. Тут им на выручку кинулись императорский уличный дозор и альгвасильские держиморды. Что оставалось делать, пришлось ретироваться. Не бежать, а именно ретироваться, по правилу высокого воинского искусства: Павших не бросать, спины врагу не показывать. Не успели за нами закрыться ворота родной цитадели, как городские потребовали нашей выдачи, обещая строго покарать за смуту и дебош. Наш капитан даже не удостоил разговором радетелей правосудия. Тогда они принесли официальную бумагу из магистратуры, увешенную печатями, что добрая яблоня спелыми плодами. Капитан спустил реляцию в нужник, заявив о невозможности применения к нам гражданского наказания, так как мы подпадаем под статью за номером сорок два из Уложения о воинских проступках, авторства самого Высочайшего Императорского Трибунала. Но трибунал заседал в Хейме, и ждать его постановления никто не хотел. Нас горели попеременно заполучить магистрат, альгвасил и Суд Резервного полка, но все обошлось. Правда, под арест все одно посадили.
— За аморальное поведение?
— За утрату казенного обмундирования. Капитану было плевать насколько привлекательно или отталкивающе выглядели его обнаженные подчиненные в глазах горожан Тиара, среди которых безвременные вдовы, непорочные девушки и малолетние дети.
— Ого! Лектуровская история только в более острой форме. Ваш голый зад зрели и тутошние жители!
— Совершенно точно.
— Повторение ошибок не есть признак большого ума, — укорил я Маршалси.
— Есть вещи повторений, которых не избегаешь, — безалаберно отнесся он к укорам. И со свойственной ему испорченностью добавил. — Случка из их числа.
Мы добрались до банка. Золотые запасы хранились в тяжелом, что печать Верховного Суда, здании, с окошками похожими на вскрытую грудную клетку. За ребрами кованой решетки совсем не видно стекла.
По обе стороны входных дверей дежурили молодцы с фальшионами[74] наголо. К дверной ручке, открыть-закрыть, приставлен юркий шнырь, явно из Federfechter[75]. Мы вошли в банковский зал. Скользкий мраморный пол, натертый до зеркала, отдавал эхом в сводчатый потолок. С потолка к своему отражению тянулись тяжелые нити хрусталя и иглы зеленого нефрита. Вдоль стен, какие в нишах, какие на пьедестальчиках, вазоны с искусственными цветами и мордатые бюсты. Прямо мавзолейной мощи стол. За столом, над столбиками злата, чах старый барыга.
— Чем могу быть полезен, сеньоры?
Шершавый, противный голос. Будто провели напильником по точильному камню.
На голос, с бесшумностью призрака, воскрес и встал за спиной барыги дальний родственник Носферату. Такой же когтистый, тощий и мышеподобный.
Мы протянули бумаги. Я вексель, Маршалси — капитанскую платежку.
Барыга их поочередно развернул. Изучил буквы, слоги, строки, цифры, посмотрел на просвет, поковырял ногтем печати, послюнил палец и потер чернила.
— Несомненно, они подлинные, — заключил он, тараня нас взглядом. В его глазах мы лихоимцы, пришедшие за его деньгами.
— Тогда будьте любезны, наличные, — коротко потребовал я.
— Сеньор Орли, принесите причитающиеся сеньорам суммы, — прошершавил кассир, не глядя, подав бумаги за спину.
Орли растворился и вновь воскрес, но уже с двумя мешочками, в коих и находились наши наличные.
Заполучив деньги, мы поспешили откланяться и удалиться. Не знаю как других, но банкирский взгляд жег мне спину. Такое чувство, под лопатку прилепили злой горчичник.
— Да, иметь дело с банкирами не просто, — вздохнул я, когда нами закрылась входная дверь банка.
— Вы мало с ними общались, Вирхофф, — успокоил меня идальго. — Иначе бы сочли нашего хозяина лишь странным.
— Странная странность, не находите бард? — обратился я за поддержкой к Амадеусу, но он кажется и не слушал о чем говорилось.
Едва мы спустились с последней ступени, идальго позвенел монетами в кошеле с императорским вензелем.
— Чем не повод поддержать звонким реалом местных торгашей и потаскух?
— Быть меценатом достойно, — похлопал я по своей мошне. — Мир создан жестоким и помочь ближнему святой долг каждого.
— Пожертвуйте тогда Пансиону Инвалидов. Или сиротскому приюту, — в задумчивости произнес Амадеус, не склонный к веселой пикировке. На челе поэта лежало великое смятение ума и духа. Избавится от подобной хвори ему помогли бы перо и бумага, но ни того ни другого Маршалси ему не предложил, а перечисленным адресатам в помощи отказал.
— Я желаю получить за свои кровные нечто большее, нежели упоминание в книге почетных попечителей. В данном случае хорошо посидеть в кругу товарищей. Но прежде чем усядемся за стол, мне необходимо исполнить одну маленькую формальность. Заехать в Императорскую военную канцелярию зарегистрировать свое прибытие.
— Вы числитесь в запасе? — с сарказмом удивился я.
— Отправлен в бессрочный отпуск, — идальго выпятил грудь, упер руку в бок и отставил локоть. — К тому же с недавнего времени я капитан.
— Надеетесь, вам дадут полк.
— Надеюсь, там еще сидит в писарях старая крыса Ван Толь, — Маршалси дернул себя за ус, затем поправил орла. — Любопытно будет с ним поздороваться.
Имперская канцелярия блистала белым мрамором крыльца, надраенными пуговицами часовых и золотым шитьем вывешенной на показ хоругви Святого Мориса.
— Только не сморкайтесь в гонфалон, — попросил я идальго.
Маршалси пропал в чреве казенного здания и скоро вернулся.
— Встреча прошла более-менее успешно? — поинтересовался я результатами регистрации.
— Я бы сказал скорее менее чем более. Ван Толь перебрался в Хейм, — сокрушался Маршалси, но сразу повеселел. — Эти идиоты предложили мне службу!
— На что, вы безоговорочно отказались, — предугадал я его действия.
— Еще бы! — Маршалси сел в седло. — К тому же я при исполнении.
— Искренне рад, что состоять у меня под началом вам нравится больше, нежели под кем-то еще.
— У вас, Вирхофф, — Маршалси ткнул в орла, — короче марши служебной лестницы.
— Не говорите только, что желаете генеральских лампас или маршальский жезл!
— Совсем-совсем маленький!
— Интендантский?
— Согласен! — не раздумывал долго Маршалси, словно я ему этот самый жезл пообещал.
— Не так скоро мой друг, не так скоро, — с показной пренебрежительностью успокоил я идальго. Хотя за этой самой пренебрежительностью не стояло ничего, кроме дыр в мое кармане.
Расплевавшись с имперской службой армейского найма, Маршалси повел нас в экскурсию по местным достопримечательностям. По тем, какие не забыл за давностью лет.
— Видите памятник? Гельор Восьмой. Величайший пьяница и волокита из живших на земле.
— Ну, этим вы нас вряд ли удивите Маршалси. Каждый венценосный правитель в той или иной степени подвержен упомянутым вами слабостям. Хуже если глава державы рвется ложить полки и роты на брустверах и стенах вражеских укреплений.
— Кто бы говорил! Еще сей монарх прославился таким многочисленным потомством, что следуя букве закона, претендовать на трон мог едва ли не каждый бродяга в стране.
— И как же вышли из положения?
— Издали другой закон…
— И претендентов стало меньше?
— В десятки раз.
— В чем соль мудрости?
— Причислили Гельора к лику святых.
— Простите, не уловил, — признался я. Взаимосвязь светского и духовного не проглядывала в дыры права.
— Святой мог иметь детей только от жены соответствующего ранга.
— Ага, её тоже причислили к пантеону.
— Верно-верно, — расхохотался Маршалси.
— Занятно и поучительно.
— Гельор освободил Каменную область, — вставил слово Амадеус до этого молчавший немтырем.
— Похвальное знание истории, — одобрил я замечанию.
— Но незнание географии, — укорил Маршалси. — Варвары область просто уступили. Поскольку сами там жить не могли.
— Это святое место, причем тут варвары, — с досадой оборвал идальго бард. — В Каменной области жили Великомученики Ремигий и Титус.
— Не по поручению ли Гельорова папаши, Великого Мата Второго?
— Маршалси, — отвлек я идальго от спора. — Вы забыли, что вы наш гид. Что за район, по которому мы изволим проезжать?
— Район мелких торговцев и разорившихся аристократов. По-здешнему Свинарник.
— Не очень поэтично…
— Когда-то здесь существовал большой мясной рынок. Император Аркарий гостивший в Тиаре и живший в Белых Палатах расположенных неподалеку отсюда, сильно оскорбился видом людской толчеи и запахом скотобоен, и приказал прикрыть свинарник. Название прижилось.
— Занятный факт. Коль вы знаток местных достопримечательностей, расскажите что-нибудь и о квартале красных фонарей.
Маршалси озрил окрестности с высоты седла. Посопел носом как паровоз перед отправкой и разразился речью.
— Чтобы ни говорили злые языки — город велик. Отсюда собственно все его плюсы и минусы. К плюсам я отношу наличие Винокурни Императорских Комендаторов, имелся раньше такой орден кабальеро благородных кровей, Провинциальный Арсенал Имперского подчинения, Оружейня, как следствие дарованных вольностей, бессчетное количество трактиров, борделей, бань, две тюрьмы, армейская гауптвахта и уже известная вам военная канцелярия. К минусам — полчища нищих и ворья, повышенную плотность попов, а, следовательно, высокий на душу населения, процент жриц, сующих носы, куда не следует, а так же довольно строгий магистрат, содержащий на налоги солидный контингент доносчиков, шпиков и стражей порядка. Упомянутый вами квартал девиц легкого поведение прилегает к Свинарнику со стороны Старой стены. Торговки женскими прелестями считаются одними из самых страстных и умелых в империи, как в прочем и самыми корыстолюбивыми…
Маршалси рассказывал, и наша компания не спеша проезжала по улочкам Тиара. Мы узнали массу интересного. При бургомистре Вайле, всем отъезжавшим из Тиара подносили чару местного пино за счет города. При нем же учинился скандал в императорском доме. Императрица Мойра частыми приезды на моления в монастырь Святого Жуано, вызвала подозрения у Матео Безродного. Подозрения оказались не напрасными и монастырь перепрофилировали. Теперь там термы и бани, а нравы еще хуже, чем два века назад. У жриц здесь два аббатства. У Эшафотной площади и на Собачьем спуске. Бабы в обоих аббатствах лютые до драки. Лет пятнадцать назад они покромсали роту гельдеранских улан. Герой Некианских высот учинили попойку в аккурат в День Молений по безвременно усопшей жрице-матери Теренции.
— Жестко, — не очень удивился я крутости крестоносцев в юбках.
— Это, не принимая во внимание Шестой опции городской стражи, — дополнил Маршалси. — Алебардистов порубили в фарш. Что б ни встревали.
Свой променад мы прервали посещением сеансов знаменитого фокусника и иллюзиониста Аллари, затем слегка под бокал легкого клерета перекусили в шинке "У Драча". Далее, заглянули к портному заказать Маршалси кое-что из одежки, и, истратив по паре золотых реалов на всякого рода безделицы, повернули в "Утиную шпору". Было далеко за полдень и стоило позаботиться об организации мальчишника.
Неподалеку от ратушного рынка идальго окликнули.
— Маршалси!!!! — завопили позади нас. — Разорви меня малагарские бляди! Маршалси!
Мы дружно обернулись на крик. Расталкивая толпу, к нам спешил завалящего вида капралишка. Коротконогий, бочкообразный, с запитым лицом и усами дыбом, в шляпе с побитым молью плюмажем и огромным палашем на поясе.
— Маршалси! — орал он, размахивая руками и распихивая встречный люд.
— Монро!? — признал зовущего идальго. — Монро! Ты?! Помесь быка и болонки! Я думал, ты сгинул под Ла Саланой!
— Хрена я сгинул! — еще громче завопил капрал и влепил тяжелую оплеуху замешкавшемуся прохожему.
Рука у знакомца, будь здоров, — покачал я головой, наблюдая за падением безвинного граждана на тротуар.
Наконец Монро продрался к нам сквозь толпу.
— Ого! Да ты капитан! — изумился приятель чину Маршалси.
— Да капрал Монро, перед вами капитан Маршалси собственной персоной, — идальго подбоченился, приобретя монументальность царственной статуи.
— Помнится, последний раз тебя не включили даже в списки претендентов на награду, за полосовку у бастионов Ле Же. Где ты добыл орла?
— Я понял, напрямую с императором не договорится. Даже если захвачу в плен малагарского владетеля. Пришлось подыскать другого работодателя, — Маршалси еле заметно кивнул в мою сторону. — Он более щедр, правда и столь же непредсказуем. А ты то, что здесь делаешь?
— Понятно что, — поубавил громкости в голосе Монро. — Жду вербовщика. Не сегодня-завтра прибудет императорский вербовщик из Хейма. Первым ста обещаны выгодные контракты.
— И куда? — пренебрежительно спросил Маршалси, выказывая формальную вежливости.
— В Малагар. В штурмовую бригаду.
— Ух, ты, — хохотнул Маршалси. — Полка значит мало! Не управляются! И что обещают?
— Пятьдесят на руки, доставку до места и подекадно по сто семьдесят пять, плюс боевые и контрибуционные.
— Хорошие деньги, — согласился Маршалси. — Только ныне за такие гроши я даже в седло не влезу.
Что-что, а картину он погнал конкретную.
— Капитан, нас ждут дела, — напомнил я идальго.
— Князь, разрешите представить, капрала Монро, — спохватился Маршалси.
Мы взаимно поклонились. Я аристократично. Капрал лишь бы соблюсти каноны вежливости.
— Извините, капрал, спешим, — в деловом нетерпении закончил я знакомство. Бедные друзья, как и бедные родственники хорошего не сулят. — Буду рад пообщаться с вами в более свободный час.
— Вечная спешка, — понимающе расплылся в рыбьей улыбочке Монро. — Не когда оглянуться, не то, что со старыми товарищами вина пригубить.
— Точно, — завздыхал Маршалси.
Монро развел руками. Чисто конферансье в цирке при объявлении смертельного номера.
— Не жизнь, а суматоха, — продолжил капрал и сделал довольно таки заманчивое предложение. — Однако может сеньоры не настолько заняты и не откажутся от приглашения на обед? Прямо за перекрестком, в "Гусе и меченосце". У нас там небольшая компания из сослуживцев. Торехо, Харт, Де Гарже… Маршалси всех отлично знает.
Халявские вино и блядёшки против непременных боевых воспоминаний, — предугадал я расписание офицерской гулянки.
— Что скажите, князь? — обратился ко мне Маршалси. Идальго загорелось предстать перед бывшими соратниками во всей капитанской красе.
— Боевых товарищей нельзя обидеть отказом! Почему бы нет, — признал я уважительным перенос срочных дел на позднее время. В определенной степени нас с идальго роднило тщеславие и любовь к выпендрежу.
Капрал повел нас за собой. Самолично проследил за определением наших лошадок к лучшим яслям в конюшне и настрожил хозяина подать к столу только свежее и лучшее. Пока Монро перепирался с кухаркой на счет составления меню, Маршалси отправил посыльного в соседскую лавку за мейской мадерой, поскольку здешнюю посчитал дерьмом.
По не очень чистой лестнице, мы поднялись на второй этаж. Под номером три значилось скромное помещение восемь на двенадцать, с кроватями по углам, столом и лавками посередине и ратным железом по стенам в качестве натюрмортов.
Появление Маршалси ознаменовались приветственными криками, хохотом, похлопыванием по плечам и замечаниями по поводу его полноты. Затем Маршалси представил нас с бардом, а Монро назвал своих друзей: нескладного худощавого Боэнса, лисьемордого Харта, франта и воображалу в сержантском мундире Торехо и вороватого. Де Гарже.
— Сеньоры! — не затягивая прелюдию знакомства, обратился к собравшимся Монро. — Будем скромны в желаниях и помыслах, ибо ныне пост.
Всем известно — для солдата пост дело святое… Стол стонал под тяжестью посуды с закусками. На блюдах ждали своей участи копченые поросята, залитые грибным маринадом, нафаршированный овощами гусь и запеченный в винном соусе индюк. Золотистые корочки на жареных куропатках прикрыты дольками красных брешийских лимонов и ветками мейского дикого укропа. В вазах розовобокие яблоки, бархатистые персики, здоровенные оранжевые апельсины, черный и белый виноград — без счета. Над развалами съестного, высились изящные клавлены[76] с мадерой. Им помогали нести вахту круглобокие ботельи с крепленым мускатом и аристократические бальтазары с хересом. Кое-где можно было заметить узкогорлые алабастры с шипучим пино. Понятно не обошлось и без сальманазара, колосса с малагой — гаранта мужской дружбы, менгира поклонения пьющей братии.
Сели к столу. Первый тост, как и положено за встречу. Второй за изменчивое воинское счастье. Третий за тех, кого уж с нами нет. Четвертый за тех чье плечо рядом. А пятый…
— За щедрость императора, — верноподданно провозгласил Монро.
— И за щедрость судьбы, — дополнил я капрала. — Уж кто-то из двоих не забудет солдата в трудную минуту.
Мы дружно, что расстрельный конвой в дезертира, ахнули из бокалов.
— Все гадаю, — поделился со мной своей заботой Боэнс, — где я мог вас видеть?
— Мир тесен, — ответил я обычным для таких случаев речением.
Отговорка Боэнса не удовлетворила.
— Когда ж мы с тобой последний раз сиживали за таким столом? — спросил Монро у Маршалси, проведя рукой над разносолами и изобилием.
— У тебя всегда была короткая память, — цепляя с блюда копченого порося, усмехнулся идальго. — Когда егеря графа Дойца выставили нам бочку амантейской мадеры, за спасение их колченого старика из Привайского болота.
— Точно! — возрадовался Монро, — было дело!
— А разве Дойц воевал в Малагаре? — удивился Де Гарже.
— Инспектировал, — уточнил Маршалси, едва хмурясь.
— Растрату в Пятой Добровольческой, — дополнил Монро, хитро улыбаясь, и неожиданно обратился ко мне. — Вы знаете князь, эту историю?
— Только в общих чертах, — соврал я, пытаясь избежать прослушивания очередной солдатской байки.
— Торехо, — капрал хлопнул по плечу, сидевшего рядом с ним, жгучего брюнета. — Расскажи, как вы ополовинили полковые запасы вина.
Красавчик сержант отмахнулся. Монро принялся рассказывать сам.
— Кабальеро из Двадцать второй опции обнаружили потайной лаз в подвал квартирмейстера Ла Трю. Умышленно конечно не искали, случай подвернулся. Как говориться привалило! Их капитан никак в толк взять не мог, откуда его орлы берут деньги на выпивку. Уж и жалование давно не платили, и штурмовые кончились. Кредиты у маркитантов выбрали за год вперед. Ан, нет! Как свободная минутка, так пьянка и гульба. Другие то на мели сидели. Тогда генерал Верд приказал выдать питейное довольствие служивым. Сунулись, а в подвалах недостача. Шум, гам, скандал! Дошло до столицы. Император моментально в бригаду выслал мудилу Дойца. Для следствия в делах и наказания виновных.
— А старый дурень возьми и попади в засаду, — подключился к рассказу Торехо. — Представляете, князь. На фронте перемирие не шаткое не валкое, того гляди опять в атаку кинемся, а этот павлин в жабо, при всем параде, с трубачами и знаменосцами, разъезжает по нейтральной полосе, как по бульвару. Малагарцы глядь-поглядь и за ним. Загнали Дойца в болото по самую макушку.
— А мы, — Монро выпятил грудь. — Вытащили его оттуда. Рубились как сумасшедшие!
— И погуляли весело, — припомнил Торехо.
— Погуляли, так погуляли, — расхохотался Монро. — Всем капральством угодили на полковую гауптвахту!
— Не придумывай, — одернул его сержант, отпивая из алабастра мадеру. — В кутузку вас засунули за то, что вы разодрались с амантейскими рейтарами Четвертого полка и разнесли сортирный бордель "Благородную ветреницу". А было это аккурат после Дойца, через декаду, после знаменитого штурма Сторожевых бастионов.
— А хрена тебе! — возмутился Монро обвинениями в забывчивости. — Я отлично помню! За рейтар меня понизили в звании. А после штурма восстановили! А за шлюх высчитали пяти декадное жалование, а выдавали его даже не после взятия бастионов, а перед маневрами на Гонтских низинах.
Монро и Торехо заспорили, призвав в рефери Маршалси. Идальго не сильно принял в споре участие, теребя какие то свои воспоминания. В конце концов, все решили выпить. За баталию в Приванских болотах, за штурм бастионов, за шлюх из "Благородной ветреницы". После чего опять ударились в воспоминания. О том, что наша компания дошла до нужной кондиции, говорило отдаление от воинской тематике и все частое упоминание женского пола. И не зря ведь сложена народная поговорка: Помяни нечистого он тут как тут.
В дверь скромно постучались.
— Войдите! — позволил Монро, почему-то глянув в окно.
Дверь открылась и в дверном проеме показалась довольно симпатичная девица, помахивающая сложенным квадратиком бумаги.
— Великодушные сеньоры, нет ли среди вас капитана Мидоро, у меня к нему письмо от его невесты.
Даже нам нетрезвым было понятно, девица врет.
— Капитан у нас имеется, — Торехо поднялся из-за стола. — Но не Мидоро. А вы заходите, прелестная сеньора, заходите!
— Право, нет. Я спешу, — отказалась гостья, колыхнув своею выдающейся грудью во вздохе. — К тому же вы мне не знакомы.
— Простите, как вас зовут? — не отступался от нечаянной гостьи Торехо.
— Ровза, — назвалась девица.
— Ровза, будет вам известно, — Торехо выставил ногу, дрыгнул и обвел рукой полукруг. — Я сержант Торехо. А это мои боевые товарищи. — И согласно дальнейшему перечислению тыкал в каждого пальцем. — Боэнс награжденный редчайшим "Когтем и клыком" первой степени за Шпрей. Герои Ла Саланы Харт и капрал Монро, имеющие по "Серебряной слезе" за отвагу и по "Золотой ветви" за доблесть. Брешийский баронет и известный бретер Де Гарже. Капитан Маршалси, о котором мы говорили. Известный в империи и при дворе бард Амадеус Медина и славный князь фон Вирхофф, оригинал и меценат.
— Мне очень лестно. Такие замечательные сеньоры приглашают меня к себе в компанию, — девица еще раз горько вздохнула. — Но внизу меня ждут подружки…
Договорить ей не дали, осыпав заверениями, что будут рады видеть за столом её и подружек.
— Ведите сюда всех, — подытожил уговоры Торехо. — Места и еды хватит.
Не прошло и минуты как в комнату ввалилось все святое и грешное семейство. Знакомая нам Ровза, и её товарки: Гленна, Эвира, Молли, Опри, Итта. Общим числом шесть, разных по росту, объемам и возрасту. Девицы сразу рассыпались по комнате что горох, создавая суету и оживляя компанию.
— Начало положено! — веселея, подмигнул мне Маршалси. Я подмигнул ему и поглядел на барда. Амадеус сидел с покрасневшей, но бесстрастной рожей.
В хмельной памяти всплыл стоп-кадр. На вершине лестницы особа в распахнувшемся шлафоре… В пустоту бухнуло сердце… Я потянулся к кубку, но тут же отдернул руку. Огляделся словно малодушный карманник. Всяк был занят своим…
Выпить я выпил. Привычка. Душевную рану йодом не прижжешь. Вином и водочкой, пожалуйста.
Боэнс отвлекся от виснувшей на шею девки и опять пристал ко мне.
— Никак не вспомню, где мы встречались.
— Ничем не могу помочь, — отмахнулся я, отвлекаясь на приветливую кудряшку.
— А меня зовут Эвира, — заглянула мне в глаза дева древнего промысла. От её томного взгляда в упор мне не жарко не холодно. Почему-то именно в этот момент, когда на колени мостилась пышнозадая шлюшка, я больше всего хотел другого. Чего? Может взгляда других глаз, может ощущать другое тело под рукой и не эти ягодицы на своих коленях? Кто знает, если не знаешь сам?
— И так Эви, — я ласково провел по мягкому бочку даму, — что будем пить и кушать.
— И пить, и кушать будем все, — засмеялась она, ерзая по моим коленкам своими мягкостями.
— Тогда начнем с малого, — налил я ей вина в бокал.
Мы разделили выпивку пополам.
Кто хоть раз, а лучше не раз, участвовал в групповых попойках, поймет, как коллектив из тринадцати душ потихоньку помаленьку напивается вдрызг и разваливается на пары. В прочем трио тоже не исключаются. Вино пьется быстрее и больше, начинается брудершафт и тисканье, отовсюду слышится смех и веселые здравницы. Мужчины становились непринужденными в словах и поступках, дамы все меньше скромны и стыдливы. В общем, незыблемый церемониал!
— Сеньор бард, может вы, исполните нам какую-нибудь балладу, — попросила Амадеуса Молли, хрупкая girl с большими коровьими глазами, интенсивно обхаживающая музыканта. Казалось вот-вот и она расстелется перед ним на столе.
Бард откликнулся на просьбу, но без энтузиазма. Его чело продолжало хранить отпечаток творческой беременности.
Зазвучала мелодия. Вопреки ожиданиям довольно живая и веселая. Услышав наигрыш, одна из девиц — Гленна принялась танцевать. К ней ту же присоединилась полнокровная Опри. Кордебалет забавно подрыгивал ножками и задирал подол. Мужчины захлопали в ладоши, стараясь не упустить момента, когда юбки взметнуться особенно высоко.
— Пойте, сеньор бард, — поторопила с исполнением Амадеуса Итта, поддерживающая за локоток Торехо, неспособного попасть вилкой в курицу на тарелку.
— О чем он споет, — жарко шепнула мне Эвира. Её грудь мягко пружинила, упираясь в мои ребра.
— О чем поют барды всего мира? О любви дорогуша. О любви, — от дурацких слов во рту стало горько.
— Мы выпьем за любовь? — дыхание пассии щекотало мне ухо.
— Это единственное за что стоит пить!
Бард на миг прервался, отпить три глотка из кубка, куда до него пускала слюни Молли и объявить.
— Баллада о Вольном школяре.
Песня была в меру фривольной и задорной. К концу нестройный хор голосов, кто в лес кто по дрова, вторил барду.
Когда коллектив имени Пятницкого закончил вокализ, а балет Большого театра устал задирать ноги, все дружно выпили.
Склока началась как всегда неожиданно и как всегда из-за дам. Монро и Торехо не поделили Итту.
— Зачем тебе этот пьяница, красотка? — запустил Монро руки под юбку, бывший ничуть не трезвея сержанта.
— Дама занята! — предупредил конкурента Торехо и нырнул под подол с головой. Там его глаз наткнулся на кулак собутыльника.
Торехо в ярости вскочил, опрокинул задорно визжащую Итту на стол и провел серию хуков по физиономии Монро. Бравый капрал ответил коротким выпадом между глаз, повергнув противника в нокаут.
— Сопля! — орал Монро над поверженным противником. — Твой папаша только собирался обрюхатить твою мать, когда я водил свою опцию против сванцев!
— Ах ты, старый хрыч! — вступился за поверженного приятеля Харт. Благо орденоносец "Серебряной слезы" был в стельку пьян и промахнулся. Огромная бутыль просвистела мимо капрала и ударилась в стену.
— Пришибу, недоносок! — разбушевался Монро собираясь вступить в бой со следующим противником.
— Оставь ты их! — повисла у него на плечах Опри. Монро хотел взбрыкнуть, но где ж взбрыкнешь, коли на тебя навалилось с центнер пышных объемов и форм.
— Держись друг, — захохотал Де Гарже передавая Монро клавлен с выпивкой.
Раскрасневшийся капрал присосался к горлышку и в момент опорожнил посуду.
— За прекрасных сеньорит! — выпалил Монро и сошелся в поцелуе с необъятной Опри.
— А ты так можешь? — прошептала мне близко-близко Эви.
— И еще не так, — ущипнул я её за ягодицу.
На беду Торехо поднялся с пола. Поднялся с намерениями самыми недобрыми.
— Итта возьми солдатика, — попросила Ровза, оторвавшись от Маршалси.
Дамочка сидела практически с обнаженным верхом. Идальго осталось ослабить пару шагов шнуровки платья, что бы его наперсница предстала в неглиже.
Итта перехватила Торехо и с помощью Гленны уволокла побитого героя в угол на кровать. И пока одна расстегивала пуговицы на амуниции сержанта, другая в этой амуниции выворачивала карманы.
— Полюбуйся на барда, — тихо попросил меня Маршалси, отвлекаясь от подружки.
Бард выглядел белой вороной. Абсолютно трезвый, он дистанцировался от Молли на расстояния вытянутой руки и диспутировал с ней о платонической любви. Бедная девушка, не желая остаться без заработка, заигрывал с Амадеусом как могла. Поддернула подол юбки, кинула в него снятым с себя чулком, а вторым собиралась заарканить морально устойчивого типа.
— Наливай! — взревел Монро, вырвавшись на мгновение из лап Опри.
Вино хлестнуло по бокалам через край. Опустошив чару, Монро в сердцах швырнул малоемкую посуду в окно. Посыпались стекла.
— За солдат его императорского величества! — проорал он тост, хватаясь за следующий кубок.
Кто хотел, и кто смог выпили. Харт опрокинув в рот полпинты мадеры, упал лицом на стол. Из-под упившегося вояки потекла и зажурчала моча.
— Вот такая мы армия! — зло заметил Де Гарже. — Не пить, не еб…ть, не воевать!
— Поосторожней в словах, — потянулся за "кошкодером" Боэнс. — Если вы обосрались под Ла Саланой это не значит, что другие не дрались, а дрочили на передовой.
— Не тронь железо, — предупредил Маршалси задиру Боэнса.
— Не твое дело, капитан, — огрызнулся Боэнс, не выпуская шпагу из рук. — Пей, ешь и помалкивай. Твой орел стоит не дороже жестяного конька с деревенской крыши.
— Погоди, — Маршалси отсадил от себя Ровзу, истомленную и готовую уступить за половину от обычной оплаты. — Что ты сказал, сраный страж рубежей?
— Маршалси! Без излишеств, — попросил я капитана, помня насколько крут в драке мой приятель.
— Заткнись, князька, — мякнул из-под Опри Монро. Гетера придавила его к лавке всей мощью телес, так что он мог говорить с великим трудом.
Мне не хотелось вставать. Шаловливые ручки Эви подобрались к моему "гренадеру", а мои ладони в вожделении прилипали к шелковой коже её бедер.
— Пыхти, да не взахлеб, — предупредил я повторение дерзких выпадов в мой адрес.
— О! Ты князь, — благодарно прильнула ко мне дева. За обслуживание титулованной особы — дополнительный начет.
— И не только, — заверил я свою милку.
— Какие еще достоинства сокрыты в тебе? — попыталась расстегнуть на мне ремни Эвира, облегчая доступ к мужавшему "гренадеру".
Де Гарже вытащил шпагу и закрутил ей над головой, демонстрируя ловкость.
— Криворукий! — обозвал он Боэнса и первым же приемом выбил из рук врага оружие.
— Дерьмо! — выругался Боэнс и, нырнув собутыльнику под руку, двинул тому в челюсть.
Де Гарже плюхнулся на задницу. Из разбитой губы побежала струйка крови. Слабонервная Итта взвизгнула и закрыла лицо руками.
— Ты совершил ошибку, — предупредил Де Гарже подымаясь. Рука сунулась за голенище, и в руке оказался стилет.
— Пугай свою шалаву, — Боэнс взял со стола бутылку. Поувесистей и почти полную.
Маршалси выбрался из-за стола, нацелился отогнать Де Гарже и заняться Боэнсом.
Я покосился на Амадеуса. Парню могло достаться. В пьяных драках не бывает правых. Только участники.
Молли перешла к решительному штурму морально устойчивого клиента. Она буквально сбила барда на пол, уселась верхом и, щекоча ему лицо, длинными волосами пытаясь добиться согласия. Стойкость Амадеуса посрамила бы любого женоненавистника.
Монро вывернулся из-под Опри, и, оставив в её руках ворот рубахи и карман камзола, преградил путь идальго.
— Не лезь Маршалси.
— Он, кажется, что-то сказал, — идальго, как мог вежливо оттолкнул капрала.
— Маршалси! — уже не столь дружелюбно мешал пройти бывшему соратнику Монро, цепляясь за рукав.
— Пусти его капрал, я не задержусь, — крикнул Боэнс. — Сперва он, а потом и его неженка князек.
Пирушка неуклонно скатывалась к драке, и отсиживаться за столом как не в чем небывало не представлялось возможным. Задели мою честь, оскорбили моего друга и пытались изнасиловать моего барда. Я попрощался с Эви на поворотной точке в наших тисканьях.
— Любезный, назовете ваш выбор: blossfechten, harnischfechten или rossfechten[77], — предложил я Боэнсу. — С превеликим удовольствием вас поддержу!
— Проклятье! — взорвался в гневе Боэнс. — Вспомнил! Вспомнил, где тебя видел, князь! Под Шпреем. Ты командовал Рейтарами Железного Ворона!
— У вас хорошая память, — похвалил я.
— Еще бы! — брызгал слюной Боэнс, забыв о Де Гарже. — Два полка! В чистую!
— Не ходите, детки по лесу гулять*, — рассмеялся я, и добил вояку. — А вторая кавалерийская бригада улан Дуффа? А копейщики Мартара?
Де Гарже и Боэнс, оставив выяснения взаимных обид, кинулись на меня. Монро отскочив от Маршалси, принял боевую стойку, охраняя фланг своих приятелей, тянувшихся ко мне через стол. Даже Торехо поднялся на шум, пособить товарищам. Не знаю, чем бы он помог со спущенными штанами, в расхлюстанной рубахе и стулом в руках.
В гвалте и ругани, дамы быстрехонько засобирались на выход, унося с собой все, что зацепили на скорую руку.
— Скорее, — поторопила товарок Ровза, держа дверь открытой настежь.
— Это тебе от меня, — выпалила Молли, покидая, поле любовного ристания, и хватила барда по голове его же мандолиной. Только щепки полетели по углам.
Я перемахнул через стол и встретил Де Гарже прямым в корпус. Брешийский баронет отлетел в сторону. Боэнс попытался достать меня бутылкой, но я уклонился и врезал ему в солнечное сплетение. Скрюченного недруга вырвало на пол.
Монро, отброшенный к стене богатырским ударом Маршалси, сорвал с паноплии[78] эспадон и, не вынимая из ножен, попытался врезать не идальго, а мне по черепу. Пришлось изловчиться. Уходя от падающего сверху железа, я зацепил капрала за локоть и бросил воителя под второй удар идальго. Таранный хук уронил Монро на угол комода. Внутри героя Приванских болот, угрожающе хрустнуло.
— Ох! — схватился он рукой за ушиб и осел.
Бесштанный Торехо огрел меня стулом. Правое плечо взорвалось болью и на время рука перестала слушаться. Помог Маршалси, двинув сержанта в подбородок почище профессионального панчера. Торехо закинулся на спину и юзом въехал под кровать.
— Не зевайте, Вирхофф, — остерег меня Маршалси, заслоняя от очухавшегося баронета.
Последовал звон стекла, треск выбитой рамы, и сеньор Де Гарже, баронет и бретер, отправился в свободный полет. Краткий миг парения завершился падением с высоты второго этажа на каменную твердь мостовой.
— Стража! Стража! — заблажил на улице перепуганный голос.
— Это вас, — объявил я еще не отдышавшемуся Боэнсу и, схватив его за воротник подволок к окну. Боэнс намертво вцепился в подоконник и постарался меня лягнуть.
— Я тебе башку снесу! — пропыхтел угрозу в мой адрес потенциальный летун в окно.
— В другой раз, обязательно, — обнадежил его Маршалси и выпнул прочь.
Следующим прыгуном без парашюта стал капрал. Поддев под белы рученьки стонущего Монро мы выбросили несчастного "за борт" на раз-два.
В дверь постучали.
— Что происходит! Немедленно прекратите! — послышался напуганный мужской голос, который перебил резкий женский. — Стража! Сюда! Сюда!
Внизу загрохотали обутые в тяжелые сапоги ноги тиарских палашников.
Торехо, выпавший из нашего поля зрения, на четвереньках кинулся к двери, ища спасения в объятьях хозяина гостиницы.
— Куда!?
Маршалси, огромными прыжками опередил четвероногова беглеца. Клацнул засов.
— Отойди! — приказал ему в отчаяние Торехо и попытался, вцепится зубами в ногу идальго.
Маршалси пробил пенальти. Сержанта разбросало по стене.
В дверь замолотили гардами.
— Немедленно откройте! Городская стража! — властно потребовали из-за двери и пригрозили. — Откройте или окажитесь в Дон Блю.
— Дон Блю, Дон Блю, — скороговоркой повторил идальго, выглянув в окно и приступая к беглому обследованию комнаты.
— Догадываюсь не пансион благородных девиц, — следил я за Маршалси.
— Правильно догадываетесь, Вирхофф! Бард, поднимайся! — заторопил Маршалси Амадеуса. — Настала пора уносить ноги!
Бард поднялся, держась за стену и кривясь от боли. На лбу синела печать неразделенных чувств Молли.
— От любви до ненависти один шаг! — усмехнулся я над несчастным кавалером.
— Проклятая девка, — ругнулся бард. — Испортила инструмент.
— Идти сможешь? — спросил я покалеченного сердцееда-песенника.
— Придется смочь, — ответил за него Маршалси. — Отсюда только один выход… — Он вспрыгнул на комод и как штангист, поднимающий олимпийскую тяжесть, рыча и краснея, выломал потолочную плаху из гнезда. — На чердак… — таким же способом он разделался и со второй плахой, расширяя лаз. — На крышу… и на соседнюю улицу.
Несмотря на комплекцию, Маршалси ловко втянул свои килограммы веса в потолочную дыру. Тут же высунулся.
— И поживее! — поторопил он.
Один за одни, пачкаясь об известку и портя дорогостоящую одежку, мы с Амадеусом влезли в пролом.
— Чисто коты, — развеселился я, когда мы, гуськом, наступая друг другу на пятки, цепляя столетнюю паутину на уши и вдыхая килограммы пыли, крались к чердачному слуховому окошку.
Развалив пирамиду из корзин, уронив древний ларь с посудой, раздавив хрупкое в мешках, мы выбрались на крышу. Здесь нас заприметили местные пацаны и оповестили нашу погоню и зевак собравшихся на шум, свистом и улюлюканьем.
— Пошевеливайтесь, — подогнал нас с бардом Маршалси.
— Стараемся, — заверил я руководителя нашей эвакуации.
Спустившись с крыши на сараюшку, а с сараюшки на землю, что есть духу, понеслись по улочке. На смену свистящим пацанам пришли дворовые шавки, увязавшиеся следом и брехавшим на каждый наш шаг.
— Ах, Моська…, — швырнул я в лохматую преследовательницу подобранный камень. Камень пролетел мимо, а блохастый барбос залаял еще громче.
— Не дразните вы их, — рассердился Маршалси, предпочитавший не обращать внимания на лай.
— Они сдадут нас с потрохами, — предупредил я идальго.
На наше беглецовское счастье по пути нам подвернулся бродячий кот. Черный!!! Черней дыры во вселенной. У собак сразу произошла смена приоритетов, и они от нас отвязались. Мы миновали второй проулок, затем преодолели открытую площадь и вдоль ограды помчались дальше. Позади зацокали копыта верховой погони. Ловчие пока не видели нас, но с тренированным чутьем, верно, держали направление.
Пришлось подналечь и драпать с максимально возможной скоростью. Проскочили склады, диагонально пересекли постоялый дворик, протопотили вдоль стены монастыря, за храмовыми постройками спринтерским рывком, по краю свалки, через арык с фекалиями, по кишке вонючей улочки кожевников и снова через проулки, закоулки и перекрестки. Бежали, лишь бы бежать. Руководствуясь безлюдьем и инстинктом самосохранения.
Перевести дух притормозили возле чахлого фонтанчика. Сёрбая воду из собственных ладоней внимательно слушали, отстала ли погоня. На миг показалось так оно и есть и мы спасены, но неподалеку заржала лошадь, и послышался голос.
— Вы, трое отсекайте их от трущоб! Остальные за мной.
Судьба собиралась повернуться к нам немытым задом.
— Маршалси, нет ли у вас знакомых, где бы мы могли пересидеть облаву? — с малой надеждой спросил я приятеля.
— Знакомых? — переспросил Маршалси, с трудом переводя дух. — Есть один.
— Может он будет рад вас видеть? — пропыхтел Амадеус, не смотря на юный возраст, пыхтевший громче идальго, мужчины в полном расцвете лет.
— Он да, — согласился владелец капитанского орла. — А вот мы нет!
— И что же это за таинственный друг?
— Комендант Дон Блю, куда нас и так спровадят когда поймают.
— Тогда нам следует продолжить марафон, — порекомендовал я, и мы сорвались с места.
Вторая часть забега давалась с трудом. Амадеус начал отставать, Маршалси тоже. Мне как герою следовало держаться дольше, но и у меня самого заплетались ноги, а сердце долбило в ребра так, что те трещали.
Спасение пришло неожиданно. Мой вам совет, когда удираете чаше, смотрите наверх, а не только по сторонам и под ноги.
Пробегая мимо глухой стены, я заметил открытое окошко ниже уровня второго этажа.
— Маршалси, лезьте! — крикнул я идальго.
— Вирхофф! Я не гусеница и не ящерица! Тут три с лишним метра, — отверг мое предложение Маршалси.
Действительно было высоковато для его комплекции. Я уперся руками в стену.
— Лезьте, говорю! Потом втянете нас.
Повторять, слава богу, не пришлось. Маршалси вскочил мне на плечи (показалось, проехал бульдозер), и, подтянувшись, влез в окно. Тут же высунулся.
— Живо, Амадеус! — приказал я барду.
Бард повторил трюк, что обошлось гораздо легче. Последним был я. Пришлось только подпрыгнуть, Маршалси в момент втянул меня внутри дома.
— Тихо! — призвал Маршалси. Осторожно прикрывая окно.
За стеной раздалось цокот копыт.
— Куда они пропали? — послышался гермафродитский голосок преследователя.
— Найдутся! — пролаял пес-командир, и цокот копыт затих удаляясь.
Я, сдерживая дыхание, словно могли услышать преследователи и вернуться, оглядел внутреннее пространство здания, на случай дальнейшего отступления.
Кто, прижавшись, кто, согнувшись в три погибели, мы ютились на хрупкой спирали ступеней между первым и вторым этажами. По желобу перил, под сенью цветов в вазонах, тек ручеек, с водопадами и искусственными стрекозами от неплохого ювелира. В низу, в небольшом вестибюле, резные панно под мейскую старину, с позеленевшей медью, гобелен с генеалогическим древом, мебелишка а-ля ампир, халтурные поделки под старинное оружие. Вверху зальчик с тремя дверями, украшенных чем-то вроде иероглифов из нефрита. У каждой двери по кадки с лопоухим фикусом, а той, что левея, пара ящиков друг на друге.
— Лихо мы, — поднялся с корточек Маршалси, как и я, оглядываясь и озираясь.
— Да! Молодцы — добры молодцы, — отлип я от стены. — Осталось подсчитать убытки. Во что обошлась выпивка и девочки за чужой счет.
— Не мелочитесь князь, — ободряюще толкнул меня в бок Маршалси. — Все не так плохо.
— Согласен, — толкнул я идальго в ответ. — За вычетом наших лошадок, — я брокерским жестом показал три пальца, — …вашего поясного кошеля, — Маршалси судорожно схватился за то место, где совсем недавно тяжко позванивали золотые реалы и чертыхнулся, поймав в горсть пустоту, — … ранения в голову ценным инструментом фабрики Амати… — я указал на барда. Служитель муз взахлеб хватал ртом воздух. — Что остается? Дурная слава о нас, расползающаяся по Тиара, что вонь от старого пердуна. Кстати… Рейтарами Железного Ворона командовал Маркус фон Штраух.
— Знаю, — ответил Маршалси, не особо акцентируясь на давних событиях.
— Если интересно ваш благодетель, под чьим чутким руководством вы прибываете, находился… — собрался было я запустить очередную выдумку, но идальго меня перебил.
— Перестаньте, Вирхофф! Я не бард. Я видел войну со всех мест, и везде она напоминала работу золотаря и мясника. Либо ты в дерьме, либо ты в крови. А обыкновенно и в том и в другом.
Держась за стену, поднялся Амадеус. По его бледному лицу градом катился пот.
— Где мы? — спросил бард, чуть продышавшись. — Нас не примут за воров?
— Понятия не имею где мы, — пожал я плечами. — Но не исключено, что вторжение в частную собственность истолкуют именно как воровство. Любопытно, чьи это хоромы. И где хозяин?
— Напоминает обиталище не бедной вдовы, — выказал подозрения Маршалси. — Цветочки, ручейки…
— Пусть вдовы, лишь бы её не оказалось дома, — не стал спорить я. — А то подымит визг за посягательство на честь или прикажет слугам спустить на нас свору псов.
— В Тиаре, псарни не в чести, — сознанием дела, высказался Маршалси. — Здесь держат кайенских карликовых гепардов.
— Совершенно справедливо! У папы есть парочка, — как гром среди ясного неба раздался смешливый девчачий голос.
Мы закрутили головами, что галчата в гнезде. Звонкий смех донесся откуда-то сверху. Тщетность наших попыток разглядеть таинственную обладательницу голоса вызвала дополнительный взрыв веселья.
— Если дадите слово вести себя прилично, я не позову слуг, а те не покличут стражу, — предложили нам, сдерживая смех.
Что прикажите делать? Я одернул сбившуюся одежку и галантно отвесил реверанс в неизвестность.
— Слово солдата! Этого достаточно!
— Вполне, если вы сказали за себя и за своих друзей! — ответили мне.
— Они подпишутся под ним с радостью, — заверил я невидимую вымогательницу. В подтверждение моих слов, Маршалси прижал руку к сердцу, а бард шаркнул ножкой.
— Я к вам сойду, — предупредили нас. Из-за кадки с фикусом (как она там уместилась?) встала рыжеволосая особа в малиновом робе. Спустившись к нам на встречу, на пару ступенек представилась.
— Соль Прево, дочь Перта Прево, магистра медицины и алхимии.
Было смешно слушать напыщенную тираду из уст пятнадцатилетней девчонки, чьи щеки покрывали яркие веснушки.
— Князь Лех фон Вирхофф, — отрекомендовался я.
— Капитан Тибо Маршалси, — встал рядом со мной идальго.
— Бард Амадеус Медина, — элегантно поклонился слагатель баллад.
Соль без всякой опаски оглядывала нас с ног до головы. В её голубых веселых глазах боролись любопытство и озорство, а губы сами расплывались в проказливой улыбке.
— Надеюсь, мы не привнесли беспокойства в вашу жизнь? — поинтересовался я у хозяйки.
— Ни сколько, — заверила Соль, не переставая улыбаться.
— Не причиним ли мы неудобства, прибывая под вашим кровом? — уже Маршалси задал вопрос.
— Не настолько, что бы сию минуту выпроводить, — рассмеялась она уловке идальго. — А о чем спросите вы сеньор бард?
— Не будет ли ваш достопочтенный отец рассержен нашим незваным пребыванием в его доме? — розовея от веселого взгляда, пролепетал бард.
— Хотя отец и предпочитает уединение, но не будет возражать против вашего присутствия. Я вас ему представлю, — чуточку стушевалась Соль, но только самую чуточку. — Он добрый.
— Мы тоже не злые, — свело скулы у Маршалси от самой дружественной улыбкой.
— Будем рады такому знакомству, — заверил я рыженькую Соль, чьи веснушки мне нравились все больше и больше.
— Тогда прошу следовать за мной.
— Следуем вашим указаниям, — протянул я руку конопатой сеньоре, опереться при подъеме.
Рыжая охотно приняла помощь.
Капитанство подразделялось на четыре ступени, определявшие различия в правах, льготах и доли в военной добычи. Низшая ступень — золотой орел с янтарными крыльями, вторая — бирюзовыми, третья — рубиновыми, высшая — бриллиантовыми.
Искаженное,Vine, vidi, vici" — пришел, увидел, победил. Здесь пришел и победил.
Старинный двуручный меч.
Член гильдии рапиристов
Клавлен-0,62л. Ботелья-0,375-2л. Бальтазар-9л. Сальманазар-12л.
Немецкие названия рукопашного, одоспешнного и верхового боя.
По-простому сундук.