Я подвел и Аманду — больше никогда ее не увижу. Больше не увижу обеих моих самых лучших подруг и остальных моих друзей, с которыми мы вместе прошли сквозь огонь и воду всех этих испытаний.
Мы так и не успели толком поговорить с Амандой еще раз перед самой высадкой — последние полчаса перед десантом я, попрощавшись и поговорив с Лаурой, все время был с ребятами и готовился к высадке.
Я увидел в поле вероятностей, что Аманда хотела остаться со мной наедине, поговорить со мной в последний раз. Быть может, наконец, добиться того, чтобы мы стали любовниками — перед лицом моей грядущей смерти.
Вот такие вероятности были сплетены желанием Аманды, даже несмотря на то, что она оставалась лучшей подругой моего Лисеночка. Хоть она и знала, что мы с Лаурой не давали друг другу обетов верности, все же Пантерочка понимала, что мы были, в определенные моменты жизни, не только старыми друзьями, но и любовниками. А перебегать дорогу лучшей подруге — моветон.
Впрочем, она мне ничего так прямо и не сказала. Просто ожидала, что я пойму, глянув в будущее, понятный лишь нам обоим тайный язык вероятностей и послание на нем, с ключом, ведущим в ее память, к предолженной ею линии вероятности.
Но я почувствовал, что не смогу ей ничего толком объяснить. Я просто верил в предсказание Сато. Верил в него слепо и безоговорочно — я встречу свою судьбу здесь, на Планете Хаоса…
Я не стер предложенные Амандой вероятности. Это было бы слишком жестоко, да и, в какой-то мере неправдой.
Во временной пробе, предложенной Амандой, мы были вместе. Это было прекрасно. Настолько, что я в тот момент колебался — Аманда ведь ничего не требовала взамен. Нормальный, дружеский секс, без всяких заморочек и глупых обязательств. Такова была Аманда, и я любил ее именно такой — решительной, обаятельной, чарующей, неповторимой…
Но женская красота, грациозность — это еще не все. Вожделению вовсе не обязательно подчиняться. Оно не является любовью — всего лишь реакцией мужчины на женскую привлекательность, красоту. И я ответил, после колебаний, на нашем тайном языке: «Пантерочка, я испытываю к тебе совсем другие — дружеские чувства. Ты ведь знаешь — секс для меня никогда не был всего лишь невинным развлечением. Не должно быть это так легко, как считаешь ты.
Здесь, в преддверии Планеты Хаоса, я не могу, не имею права забыть о своем Предназначении в порыве страсти и забвении любви. Слишком дорогой за это была бы расплата, Аманда. Расплата судьбами каждого из нас.
Поэтому я прощаюсь вот так, с каждой из вас, мои боевые подруги, на тот случай, если ты, Аманда, все же окажешься права. Прощай, боевая подруга, моя Пантерочка. Теперь на твоих хрупких плечах остается дальнейшая нить Судьбы и Успеха нашей Экспедиции.
И все же я надеюсь на то, что ты ошибаешься. Надежда будет в моем сердце до самого последнего моего вздоха. Мы, надеюсь, еще увидимся, Пантерочка. Живыми — на поверхности планеты. На нашей новой базе. И ты все же признаешь, что ошиблась, а я был прав.»
Быть может, поэтому Аманда, да и Лаура тоже, так порой на меня и сердились — на мою сдержанность, упрямую твердолобость. Но я уж таков, каков есть. «Вот, упрямый чурбан!», как не раз, злясь, говорили мне обе подруги по выпуску за все эти долгие восемь лет.
С Лаурой — может быть. Бывали в прошлом времена, особенно на первом курсе, когда я к ней неровно дышал. Но не с Амандой. Поэтому я не ответил на ее призыв, оставив это послание Аманде на нашем тайном языке временны'х вероятностей. И продолжил подготовку к старту, убедившись в том, что Аманда считала ответ вероятности-послания, благодаря ключу к нему, написанному на линиях вероятностей будущего. Она считала с легкостью то, что никому не дано больше увидеть — даже Димка и Тэцуо ничего не поняли, хотя и могли бы почувствовать, глянув на нити будущего. Потому что признание было адресовано только ей одной — Пантерочке. А Сато, лучшего из нас, в наших рядах уже не было.
Да и Лаура в свое время, в прошлом, сделала свой выбор. Осколков и сожженных лепестков любви уже не собрать воедино. И я ее, Лисенка, все равно любил такой, какая она есть. Принимал любое ее решение, даже неправильное, и всегда был на ее стороне, понимая, прощая все. Любил ее, как старую, давнюю подругу. Но в этом слове, «подруга», было гораздо больше от слова «друг», нежели от «любовь моя». Благодаря, быть может, ее и моим ошибкам, за все эти годы. Это ее уже не огорчало, когда мы обнявшись, не могли наговориться в нашем последнем, прощальном выяснении отношений.
Все же, по-своему, мы были очень дороги друг другу. Так уж бывает, когда понимаешь друг-друга с полуслова, и человек рядом с тобой, которому ты всецело доверяешь — в приятной, соблазнительной, женской упаковке. И, как говорится, аналогично — с обратной стороны. Поэтому дружба между парнем и девушкой, кхм — порой довольно ненадежное, динамичное состояние, ведущее к неизбежной, за редким исключением, развязке — первым росткам не только привязанности, но и любви. Уж такими сделала нас Матушка-Природа — уклониться при таком раскладе от романтических чувств возможно лишь теоретически.
А на практике…
Но когда испытываешь эти чувства — становишься намного уязвимее, ранимее. Любовь — это обоюдоострое оружие. Вершина человеческих взаимоотношений, не менее сложная и запутанная, чем дружба мужчины и женщины. Вершина, на которой удержаться порой очень нелегко. И тогда падаешь в пропасть боли и мелких, казалось бы, незначащих обид и недоразумений… К тому же, как оказалось, психологи, следящие за учебным процессом, явные и тайные, оччень получали по ушам от нашего начальства за то, что еще одна влюбленая пара, поженившись и, порой даже обзаведясь ребенком в счастливом браке, помахала Внеземелью и Планете Хаоса ручкой, осознав, что есть дела и поважнее. Поэтому подсадные утки-психологи так и старались, ставя нам палки в колеса — всем тем реальным кандидатам, на которых в Академии была сделана особая ставка.
Я навсегда запомнил слезы Димки Воронова, когда он осознал, что его сердце растоптала не его «истинная любовь», а видавшая виды прелестница — подсадная утка. Опытная псионичка из Псикорпуса, которая не раз успешно справлялась с подобными заданиями, пока не нарвалась на нашу Пантерочку. И не только Димка был жертвой этой тайной войны — психологи, с поддержкой спецов Псикорпуса заботились о том, чтобы мы не испытывали проблем с женским вниманием. Запрещалось ими, выжигалось только одно — истинная любовь, страсть, которая могла бы выбить влюбленных курсантов-файтеров из колеи учебы и подготовки. Небось, психологи Дальней Разведки и Псикорпуса даже статистику и отчетность перед высшим начальством несли — за все свои провалы и успехи…
Я не мог читать мысли так свободно, как Аманда, поэтому она, слегка улыбнувшись, мысленно пожелала мне удачи, поняв, приняв мой отказ, мое послание.
Она искренне пожелала мне удачи в моей высадке в последние минуты перед стартом. Она переживала за меня настолько сильно, что со стороны любой бы подумал о том, что мы любовники. Но мои старые друзья по Отряду Камкадзе знали, что это не так. Между нами давно уж не было тайн и недоговоренностей — мы понимали друг друга с полуслова. Но, кажется, Аманда и сама уже совладала с внезапно нахлынувшим на нее бзиком, даже поцеловала меня с девчонками перед тем, как я сел в десантную капсулу.
Я обнял ее, разделил с ней свои мысли о ней. Мы стояли рядом несколько секунд, понимая, что, быть может, это были наши последние объятья в этой жизни. И, все эти восемь лет я, в какой-то мере, искренне любил эту невероятную, обаятельную, неповторимую женщину. Мы оба заслужили право на эти последние, затянувшиеся объятья, на этот поцелуй.
Аманда тоже была в этом уверена.
И все же… В последний момент наших объятий, нашего Единения, она, кажется, все же разглядела увиденную мною нить вероятности. В ее сердце, ее мыслях тоже мелькнула искорка надежды о том, что мы еще увидимся. Там, на Новой Женеве. На нашей новой базе.
Эта вероятность была. Вероятность, в которой легенда-предсказание Сато сбылась, и мы все вместе пили за успех нашей Экспедиции на нашей новой базе. И, кажется, она совсем не сердилась на меня за то, что я…
Лаура признавалась мне как-то, что ее подруга хотела еще во время учебы завести со мной легкий, ни к чему не обязывающий флирт. Но я оказался твердолобым чурбаном, не поддавшимся на соблазн.
Как же, помню — я сосредоточил на третьем курсе все свои силы на учебе, да и в то время у меня были свои собственные романтические приключения, а бегать сразу за двумя зайцами я никогда не любил. Так что Аманда дулась на меня несколько месяцев, пока мы снова не начали тренироваться и работать вместе, в нашей Странной Компании, где, как ни говори, на меня, Сато и Аманду слишком многие наши друзья и подруги возлагали свои надежды. И мы снова, как ни в чем не бывало, работали в одной упряжке, на радость нашего учителя, Леонардо Капелла, который к четвертому курсу начал заниматься вместе с нами и обучаться нашим новым приемам, которые к тому времени мы с Амандой разработали, с поддержкой Сато.
За Аманду, в отличие от нескольких наших курсанток, я тогда не переживал — такая на лед из-за любви не вылетит. Она от этого как раз и спасалась обилием романтических флиртов — чтобы не успеть ни к кому привязаться настолько, чтобы потерять голову. Как раз то, из-за чего я так долго не глядел в сторону Лауры и других девушек, пока не окончил учебу и не отправился на практику во Внеземелье, уже став матерым файтером Внеземелья. Потому что был за время учебы свидетелем нескольких драм среди старшекурсников, из-за которых несколько наших подруг и друзей, отнюдь не самых худших и очень даже талантливых, сошли с дистанции, по семейным обстоятельствам.
Любовь оказалась сильнее долга перед Землей, и кто же мог их осуждать за это? Они были по-своему правы, и так уж сложилось. Есть ведь и другие уголки Внеземелья, в которых молодой семье файтеров-профи найдется намноого более безопасная работа. Мы же, оставшиеся на пути к главной цели, прошли этот долгий путь и оказались здесь, в сердце опаснейшей зоны Внеземелья, угрожающей самой Земле. Кто-то ведь должен разобраться в загадке и истоках Катастрофы, а не думать только о себе, драгоценном? Быть может, даже попытаться остановить Катастрофу на подступах к колыбели Человечества — еще пока неведомым способом.
Все ответы здесь — на Планете Хаоса. Так что не будем отвлекаться от главной цели.
Аманда все же, в последний момент, задумалась о том — а что было бы, если бы мы стали любовниками? Хоть за несколько часов до моей смерти? И сожалела о том, что мы не решились на что-то большее, вплоть до самого моего десанта. Она все еще была огорчена тем, что я так и остался тем же твердолобым чурбаном, как и во времена нашей учебы. Но Аманда спокойно приняла мой отказ, зная, принимая меня таким, каким я был. Она слишком хорошо меня знала и тоже верила в мое Предназначение.
Слишком уж много было между нами общего, словно мы были двумя сторонами одной и той же монеты. Даже наш тайный язык и способ связи были уникальными, доступными лишь нам обоим. И Аманда некоторое время считала, что не найдет себе лучшего мужа, чем я. Потому что с любым другим мужчиной она чувствовала бы себя как с калекой — словно слепым или безногим. Впрочем, я помню ее слезы, когда погибли сразу три ее бывших любовника, в предыдущей Экспедиции к Планете Хаоса. Ведь их крейсер-база, передавший сигнал бедствия, уже не вышел на связь.
И она, после десанта Сато, в котором души не чаяла, обратила свой взор на меня, несмотря на то, что я был напарником и другом ее лучшей подруги, Лауры Хенкель. Но такова уж и была наша Пантерочка. В любви, как на войне — победитель получает все. Никакие другие правила в подобных случаях не действуют, особенно у романтичных и любвеобильных женщин. И Амандочка вовсе не стеснялась того, какой она была. Это было ее сутью, и о ее амурных похождениях еще в Академии ходили невероятные легенды и слухи, только добавляя к ее грозной репутации очки, которым позавидовал бы сам Казанова…
Поцелуй перед десантом на счастье, с пожеланием удачи и последними словами прощания. Как правило, в щеку. Изредка — прикосновение к губам, если чувства были чуть глубже, чем простая дружба коллег по работе… Это был неоспоримый плюс в том, что в нашем Отряде Камикадзе и на крейсере-базе были девушки — файтеры, техники, ученые, пилоты. Так они провожали каждого из нас, сами установив эту негласную традицию.
Ученые и техники, присутствующие на старте, тоже закрывали на это маленькое нарушение Устава свои глаза, как и сама командир базы. Они помнили о том, что обычно ожидает файтера через несколько часов после старта на Палнету Хаоса. Поэтому прощали порой десантнику и нашим немногочисленным женщинам мелкие нарушения Устава.
Как по мне — ноги бы их здесь не было! Это не женское дело — идти на верную смерть. Гибнуть вместо нас и вместе с нами.
Но, в то же время… Наша Ксюша, например… Где бы мы были, если бы не ее талант опытнейшего Навигатора Внеземелья?
Вот только жаль, что я больше никогда не увижусь со своей семьей. Со своим младшим братишкой и сестренкой… Мама плакала, когда я подал документы в Академию Дальней Разведки. Дженни плакала, когда я окончил ее с отличием, в десятке лучших выпускников года, и ответил утвердительно на просьбу штаба Дальней Разведки о зачислении меня в резерв для десанта на Новую Женеву. Ее слезы стояли перед моими глазами, когда я впервые улетел во Внеземелье, на свое первое задание.
Слишком много боли я приносил ее израненному сердцу…
Я мало что рассказывал родителям в коротких отпусках на несколько дней, перед следующим вылетом во Внеземелье. Все эти три года они считали, что я по прежнему работаю во Внеземелье, вдали от зоны Катастрофы — события на Селесте были доступны лишь нашему руководству. Лишь только Ричард, чьи гиперспутники использовались Дальней Разведкой, порой задавал мне довольно неприятные вопросы. Он все еще сердился на меня из-за того, что я отклонился от своего Предназначения, проложенного его плечами для всех нас.
Руководство «IGI Corp.» имело давние планы на всю нашу семейку и таких же блестящих инженеров-конструкторов Евроазиатского Союза, изучая, совершенствуя, шлифуя в течении нескольких поколений то, что они называли «инженерный дар предвидения». Их радости, когда Дженни и Стефан, мои родители, поженились, не было предела. Две генетические линии, культивируемые спецами мегакорпорации, наконец, соединились, и первые же годы моей учебы в Технологическом показали, что я оправдал их ожидания. Казалось, вся моя дальнейшая судьба инженера-конструктора уже предопределена…
Но у меня было свое собственное мнение о моем Предназначении. И перечеркнув свою судьбу, расписанную наперед дедом и другими руководителями «IGI Corp.» еще многие годы назад, я стал файтером Внеземелья. Трансформировал дар инженерного предвидения в нечто иное — в умение выбирать ту вероятность, в которой выжил и выполнил задание. И в том, что мы узнали о Катастрофе в Системе Селесты, а также закрепились у Планеты Хаоса, есть и моя доля усилий. В последние два года у Внеземельщиков Дальней Разведки уже не было никаких сомнений в том, что здесь я — на своем месте.
Пускай это было, по мнению Ричарда и его коллег, руководителей «IGI Corp.», глупо и наивно. Мол, обошлись бы и без меня. Но тогда Земля не получила бы образцы, собранные Ксенией на Новой Селесте, а она бы сгинула бесследно в этом пекле. Тогда мы бы не использовали балоргскую технологию, отпугивающую энергонных хищников от нашего крейсера-базы, образцы которой я собрал в Системе Селесты. Тогда многие мои друзья не имели бы даже шанса развить в себе дар предвидения, потому что фокусировать и активировать дар предвидения Леонардо Капелла, в отличие от меня, не умел.
И еще многое, многое другое…
Я был нужен Земле. Был нужен своим друзьям и подругам — нашей Странной Компании, в которой каждый из нас внес свой дар в общую копилку. И благодаря этому Земля получила, наконец, слаженную команду профессионалов-Внеземельщиков, все возможности которой были неведомы даже Псикорпусу и нашим руководителям.
Мы уже сделали то, что Дальняя Разведка два года назад могла предположить лишь в самых смелых и, казалось бы, несбыточных мечтах. Мы пробились, наконец, к Планете Хаоса, приступили к изучению ее поверхности. Приступили к первым десантам на нее.
После стольких многих неудач…
После десятилетий одних лишь поражений и боли…
Земля очень многое ждала от нашей команды. От нашего Отряда Камикадзе и Странной Компании. Мы все еще погибали, все еще были вынуждены платить дорогой ценой за каждую крупицу знаний о Катастрофе, но победа была уже близка — в этом никто уже не сомневался, даже в штабе Дальней Разведки.