Когда заканчивался бой, мы действовали быстро, слаженно. Не теряя ни одной драгоценной секунды. Я быстро снимала броню, в первую очередь спасая тех, кто к концу боя был уже мертв или находился при смерти. В это время на землю бросали брезент или пару курток. Ложили убитого на импровизированный медицинский стол, или, если была такая возможность, на операционный стол переносного комплекса-операционной или стасис-камеры. А я залечивала смертельные раны одними лишь обнаженными руками. Но, если этого было недостаточно и время поджимало, я снимала с себя одежду и совмещала свое тело с телом умершего воина, образуя полную медицинскую Боевую Форму, И, пока я залечивала первого пациента в фазе совмещения, солдаты к тому времени накрывали место проведения операции нашей десятиместной палаткой. Переносной полевой модуль палатки-госпиталя, я, конечно же, купила в Роонхартиссе — он, к тому же, был снабжен обеззараживающей установкой, фильтрующей воздух.
Не думаю, что я вызывала какие-нибудь глупые мысли у других бойцов-ветеранов, которые мельком могли что-то рассмотреть, пока мы разворачивали наш полевой госпиталь. Ветеранов и меня заботило совершенно другое — справлюсь ли я на этот раз? Выживет ли один из наших? Не слишком ли поздно? Каждая драгоценная минута была на счету. Все было отработано до автоматизма.
Подробнее 2ур. 63
Я не стеснялась наших бойцов, особенно ветеранов войны с Рейдерами. Для многих целительских приемов, без операционной — в полевых условиях, требовался контакт через кожу. Потому что операционной — всеми этими сканерами, телеметрией, медицинскими артефактами матрицирования и синтеза тканей и многим еще чем — являлось само тело Мастер-Целителя. Особенно это важно было при тяжелых ранениях, если кто-то из штурмового отряда, например, получал арбалетный болт или пулю в грудь или живот. Или смертельный заряд Черноты от гролла.
Опять же, не хотелось портить дорогостоящую броню и одежду — кровь не так-то легко отмыть, не говоря уж о Черноте. И одежда делала невозможным проведение срочной синтез-операции, была изолятором для этой техники. Поэтому мы, Мастер-Целители, так просто, легко относились к наготе. Об этом знали все, кто хоть раз умирал вдали от уютных городов и их стационарных госпиталей.
Эту особую технику проведения синтез-операции, с полной фазой совмещения, первым мне показал Александр Марков, на время войны бросивший престижную работу на Кафедре Дальнего Перехода. Вместе с ним мы выполнили огромное количество синтез-операций за пределами нашего полевого госпиталя. Когда, после боя, минуты, секунды решали все…
Ветераны даже не обращали внимания на меня. Они знали, что как ветеран войны, снабженная мощной энергоматрицей, я обязательно выживу, не погибну в схватке. А затем — спасу тех, кого еще можно спасти. «Маленькая, да удаленькая — наша Пчелка!» Так они, смеясь, говорили. Поэтому знающие меня ветераны — и из Омеги, и из армейских подразделений Лос Анжелеса — радостно меня приветствовали, если нам доводилось идти на штурм позиций Рейдеров вместе. Они знали, что многих из них я смогу вырвать из лап смерти даже после остановки сердца и дыхания. Разве что, если приходилось раздеваться для лечения тяжелых ран, мельком иногда косились на мою немного подросшую за эти годы грудь.
Впрочем, до самого окончания двухлетней военной кампании против Рейдеров я выглядела маленькой девочкой, даже не девушкой. Жертвы генетических экспериментов гроллов, как мне объяснили, становились взрослыми намного позже. В восемнадцать — двадцать пять лет. А мне во время штурма Бранденбурга было всего девятнадцать. Поэтому я, в двадцать, наконец, преобразившись в молодую девушку, почувствовала огромное облегчение.
Мда. Могло быть и хуже — выглядеть в двадцать 13-14тилетним подростком…
Ничего не поделаешь — моя мама, Надежда Сотникова, как мне говорила бабушка, и, судя по фотографиям и видео, была очень красивой женщиной. Известной певицей. Ну и я, глядя на физиономии моих друзей-ветеранов, и со смущением, случайно читая их мысли — тоже была ничего. Так что последние два года я, смущаясь, начала испытывать серьезные трудности в том, чтобы проводить срочные полевые операции. Слава Богу, войну я окончила с внешностью маленькой, щупленькой девчонки-подростка — там не на что еще было смотреть. Но сейчас…
End 2ур. 63
Хорошо, что сражения с бандитами и работорговцами, по сравнению с военным временем, все же, проходили намного реже. И за пять лет ветераны гарнизона Двадцать Пятого форта настолько привыкли ко мне, что для них я так и осталась малюткой, выросшей у них на глазах. Поэтому даже сейчас, когда приходилось, раздеваясь, спасать от смерти кого-то из наших — было это, для членов нашего штурмового отряда, из Двадцать Пятого, как-то безлико, не сексуально. Мне ли не знать — моя малышка Натали относилась к самым сильным ментальным симбионтам Новой Женевы! Все остальные, даже Ракетчики — и близко не находятся в ментальных способностях к уровню Небесных Куполов. Так что я понимала, о чем думают окружающие меня мужчины. Порой слишком хорошо понимала — когда находилась на дежурствах в ЦУПе самых крупных городов Федерации. И гуляла потом по незнакомым мне улицам.
Сейчас же присутствие молодого, красивого и незнакомого мужчины рядом со мной, как оказалось, выбило меня из колеи. Потому что его нежные чувства ко мне, мысли, образы — застали меня немного врасплох. А я, изуродованная Чернотой, жутко почему-то начала переживать из-за своей внешности.
Ох… Как не вовремя…
Сначала я делала вид, что мне безразлично — что он там снимает. В конце концов, у него есть на этот счет приказы его начальства. И если я не обсуждаю иные приказы моего начальства, то мне ли кидать в его огород камни? У Дэниела своя голова на плечах. И свои приказы. Но… Я понятия не имела, насколько сейчас изуродована Черной Лихорадкой. Насколько потемнела моя кожа, почернело лицо.
Я чувствовала сенсорами энергосибионтов, как напичкана токсинами Черноты моя кожа, и волосы вставали дыбом от моего возможного вида.
И глаза! Изуродованные Чернотой глаза!
Больше всего меня озаботило то, что я не знаю — в какие моменты он ведет съемку, а в какие нет. А если он, не дай Бог, иногда наводит камеру и на меня!? С моими-то черными углями вместо глаз! Поэтому, несмотря на протесты Дэниела, я, после некоторых колебаний, все же упаковала его шлем с видеокамерой в рюкзак, потребовала краткого ознакомления по работе с переносной камерой и теперь сама изредка снимала на камеру наиболее интересное, сопровождая съемку своими ехидными пояснениями. Пока моя задача — дотащить Дэниела живым в гости к Фернандо, алькальду Двадцать Пятого Форта. А не тешить его начальство видеосъемками о Новой Женеве.
Дэниел перенес мои видеореформы стоически — намного лучше, чем я опасалась. Даже подарил мне эту видеокамеру, сопроводив свой подарок милой романтической шуткой.
Это был именно подарок!
В качестве платы за мою помощь — за то, что я его выведу к Двадцать Пятому форту — он, еще намного раньше, на одном из привалов, предложил мне один из своих компьютеров.
Я, конечно же, согласилась! Я бы хотела его расцеловать, но все же удержалась. Мне никто еще не дарил таких полезных подарков, как Дэниел!
Настоящая, профессиональная видеокамера! Девчонки из службы новостей Лос Анжелеса позеленеют от зависти!
Подробнее 2ур. 64
У них, в отличие от Нового Киева и Веймара по-прежнему не было ни одной профессиональной видеокамеры, только любительские безделушки. Камера на видеофоне — это все же не профессиональная аппаратура. Вблизи еще, до сотни метров, ничего, но панорамная сьемка — оставляет, мягко говоря, желать лучшего. Не говорю уж о многочисленных видеомонтажных возможностях.
Даа, удачно я заглянула в Ущелье Смерти. Не дала погибнуть от Черноты знакомой Стае; зарисовала Королевского Смерча-Убийцу нового подвида; обзавелась ноутбуком и видеокамерой! Кстати, надо будет послать материалы в следующий номер Медицинского Вестника — верхняя часть Смерча была очень необычной. Что означают эти наросты?
Гроллы почему-то отказывались продавать свои летающие энергон-камеры даже по квоте. Ссылаясь на какие-то свои правила и запреты. Мол, технологически некоторые предметы не должны находиться в руках колонистов — подданных Федерации.
Вот такая дискриминация. Мы все же были в глазах гроллов людьми второго сорта. Так — ничтожными людишками, осмелившимися перечить мудрым, добрым, заботливым гроллам. Даже осмелившимися воевать с ними. Ох, какие же неблагодарные — эти людишки Новой Женевы!
Не люблю лицемерия.
Одной рукой гроллы помогали нам. Другой же, воровали людей для своих подпольных биологических экпериментов. Даже военнопленных в Семилетней Войне не пощадили! Якобы — во имя блага остальных живущих колонистов — снабдили их энергоматрицами. Чтоб, значит, их дети и внуки могли выдержать обычный фоновый уровень излучений Новой Женевы. И мы сами могли бы позаботиться о себе, бедолаги.
В гробу я видала такую заботу и опеку! Используют нас, людей, как подопытных кроликов. А затем удивляются на то, что нам это, видите ли, не нравится! Даже закрепили за собой право вызывать на плановые генетические проверки своих подопытных — после капитуляции правительства Федерации в Семилетней Войне.
Лично я эти приглашения выбрасывала в мусорый бак, не читая. А затем платила штрафы их судебному исполнителю Семьи Турхат — за нарушение закона гроллов.
Чихать я хотела на этот их закон! Штрафом меньше, штрафом больше — подумаешь!
С колли мне, и, конечно же, Дэниелу, повезло. На Перевале Смерти я могла вполне наткнуться на соседей Рыжей Пасти, Стаю Одинокого Убийцы. А этот кавказец со товарищи на голодный желудок не брезговал человечинкой. Наткнись его стая на парализованного Лизунами Дэниела вместо меня — не лежал бы он сейчас на волокуше и не травил бы анекдоты.
Менее сотни килограмм еды на полсотни голодных собачьих желудков — это, сами понимаете, капля в море.
Впрочем, Дэниел там валялся из-за Смерча, весь пропитанный Чернотой. И умер бы, превратившись в обугленный труп, если бы я не засекла его во время Дальнего Перехода. А такое, зараженное Чернотой тело не отважились бы есть самые отмороженные Кавказцы. Они ведь не настолько глупы, как иногда кажется. Просто обладают взрывным, яростным, непредсказуемым характером.
Со мной Одинокому Убийце ссориться резона никакого не было — ведь он стал вожаком Кавказцев после того, как я повздорила с прежним вожаком — Клыком. Я застала того и еще несколько собак у трупа человека. Диалог с Кавказцами вышел очень коротким и трагичным — я тогда, на всякий случай, подготовила себе семь боевых капсул Черноты.
Хватило трех — на Клыка и двух его телохранителей. Остальные собаки остановились, увидев, что их вожак погиб, превратившись в обугленную черную скульптуру, атакуя меня всего с двух метров. С такого расстояния не промахнешься. А боевая капсула Черноты, всаженная всего в одну собаку — это действительно выглядит жутковато. Зато, в отличие от масштабного Черного Вала, бъющего по площади, действует практически мгновенно — ведь Клык не оставил мне шансов на то, чтобы я упела придумать что-то лучшее и не такое смертельное, как Черный Фриз. Я бы не выжила на войне, если бы не научилась действовать мгновенно — только на одних инстинктах.
Тогда я немного жалела о случившемся, вмешавшись столь радикальным способом. Вожак Кавказцев, может быть, рассердился на то, что я застукала его на месте преступления, и хотел просто меня укусить за руку или ногу. Убивать местного Проводника-Целителя у него не было особых резонов. Скорее всего, это была просто вспышка ярости.
Но полагаться на здравый смысл собаки-каннибала как-то не хотелось.
Убитый человек оказался еще тем негодяем — он, как оказалось, принадлежал к банде, которая получила заказ на кражу из Стаи маленьких щенков. Право, не стоило из-за него вмешиваться в собачью политику и обострять борьбу за власть в Стае Кавказцев. Но все же я представляла власть людей и прямо заявила собакам, что пожирание людей, как и других разумных видов недопустимо и будет наказываться. Всеми доступными методами. Таков закон людей, и он обсуждению не подлежит.
Нодар, один из альф Стаи Кавказцев, сообщил мне, что чуть ранее загнал бандитов в пещеры, и те отстреливаются из арбалетов и однозарядников. С ним я общалась лишь потому, что, в отличие от окровавленной морды Одинокого Убийцы, его пасть была чистенькой — он, насколько я знала, был очень удачливым охотником с железной выдержкой, и тоже не одобрял своих менее щепетильных собратьев. Считал, что поедание людей свидетельствует о низком статусе и неудачливости охотника, неспособного добыть себе пропитание. Но был в явном меньшинстве.
Голод — слишком сильный аргумент в спорах хищников.
Когда к пещере подошли вызванные мной через Печать Силы наши энерговоины из Двадцать Пятого Форта, все бандиты, изрядно покусанные, уже были мной связаны и допрошены — я, с поддержкой боевой группы Нодара, управилась менее чем за минуту от начала атаки на этих горе-бандитов.
Мелкая банда из четырнадцати крестьян даже не платила дань местным воровским авторитетам. Озоровала изредка и осторожно, надеясь остаться незамеченными и властями, и другими бандитами. Бойцами они оказались очень слабыми. Брали свое неожиданностью, численным превосходством, а не умением. Но на их совести, как оказалось, было несколько убитых охотников и сталкеров — у тех было очень дорогое оружие и снаряжение, которое можно было выгодно продать Рейдерам или южнее — в немецких поселениях.
А мы-то грешили на Рейдеров-партизанов!
Считывать мысли трясущихся от страха горе-бандитов было просто гадко. Словно опускаешься с головой в жидкое дерьмо. Поэтому, я, несмотря на просьбу Пабло Каррера, судорожно замотала головой — мне хватило и того, во что я вляпалась, не успев закрыться от мыслей бандитов непробиваемым ментальным щитом. Словно в навозе вывалялась.
Впрочем, у Пабло была соответствующая репутация — несколько бандитов, пытаясь вызвать его расположение, сами запели, наперебой рассказывая то, что им известно, еще до начала допроса. До Рейдеров этим жадным пеонам было очень далеко — Пабло расколол их, как сосновую дощечку, даже не прибегая к особым средствам ведения допроса. К тому же, на поверку, они еще и оказались информаторами непримиримых Рейдеров-партизан. Для них, видите ли, это был удобный способ заработать деньги и сбыть награбленное добро.
Тупые, трусливые, алчные крестьяне — что с них возьмешь. Захотели срубить деньжат по-быстрому, обнаглев после нескольких удачных грабежей и убийств. Посчитали себя неприкасаемыми королями преступного мира, перед которыми все остальные жители Корто должны дрожать от страха.