— Да… Вот, пожалуйста: Гомес — двести пятнадцать. лет, Уоллес — сто девяносто семь, Пеллхем — сто двадцать восемь, Сойер — двести тридцать один и Грулл — двести двадцать семь.
Пока она перечисляла, я успел добраться до трамвайной остановки.
— Ну вот, все они были слишком старыми даже для Кампоса. Всем им около двухсот лет, и убиты они почти одновременно— вот тебе и связь!
— За исключением Пеллхема, — уточнила она.
Ничто не совершенно, но моя версия пока оставалась единственно возможной.
— Согласен, — продолжал я. — Но четыре из пяти — это неплохое процентное соотношение… Можешь, выяснить по компьютеру, кто из долгожителей живет в Кампосе? Выбери десятку самых старых, и я готов поспорить на что угодно — наша четверка окажется в их числе.
— Ага… Да, верно: Гомес, Сойер и Грулл — в этом списке.
Ну, что вы на это скажете? Первым наткнулся на верный след старый полицейский, а не последнее слово детективной науки, которое послали ему в подмогу!
В трамвае я почувствовал такую радость, что даже перестал ощущать голодные спазмы в желудке. Ничего, через пару часов я заявлюсь в кабинет Калеро, притащив с собой убийцу в наручниках, и тогда мы с Бреннан закатим банкет за счет мэра!
Я вновь достал телефон:
— Бреннан, ты слышишь меня? — Да.
— Найди мне адрес самого старого из обитателей Кампоса. Ты все еще на вокзале?
— Да, мы только что отправили в морг труп Грулл. Я не звонила вам, потому что… потому что…
Сейчас она была похожа на внучку, извиняющуюся перед своим дедом за то, что забыла поздравить его с днем рождения.
— Неважно. Найди те сведения, которые я прошу.
Я постепенно начинал чувствовать себя увереннее. Девчонка оказалась не такой противной, как я полагал, и безоговорочно подчинялась моим указаниям, а раз так, то чего еще желать? Конечно, есть и кое-что другое, что можно пожелать от девушки, но не в моем возрасте.
Моя помощница раздобыла нужные сведения довольно быстро.
— Человека, о котором вы говорили, зовут Конрад Бул. Это самый пожилой… то есть самый старый житель Кампоса. Ему двести двадцать три года, он картограф и проживает в Зеленом квартале.
— Дай мне его точный адрес, и мы с тобой встретимся там. Путь к дому Була занял у меня не более десяти минут, даже с учетом вынужденного посещения туалета.
План у меня был следующий: поговорить с картографом, чтобы получить от него любую интересующую нас информацию. Вы наверняка можете спросить меня, зачем картограф в Кампос-де-Отоньо? Дело в том, что каждый приезжает сюда, чтобы продолжать работать, а не сидеть взаперти в каком-нибудь доме для престарелых, питаясь диетическими супчиками и попивая слабое винцо. Боюсь, что у Була не было возможности применить свои профессиональные знания на практике, ведь здесь у нас в Кампосе нечего картографировать. На что же он тогда жил? Ведь здесь нет пенсий — каждый работает и получает за свой труд зарплату. Потом уже я узнал, что Бул числился на какой-то должности в строительной конторе, но думаю, что ему нечем было заняться.
Да, я начал излагать свой план действий. Было необходимо побеседовать с Булом, а впоследствии — и со всеми долгожителями Кампоса, и тогда бы мы вычислили общий фактор, которого нам до сих пор не хватало.
Когда я встретился с Бреннан на перекрестке рядом с домом Була, то все еще прикидывал, какие меры следует предпринять: установить наблюдение за каждым из двадцати самых старых обитателей Кампоса или вывезти их в надежное место, чтобы защитить от убийцы? Последнее — вряд ли: мы здесь предпочитаем поймать преступника с поличным, нежели спасти потенциальную жертву, ведь человеку, которому перевалило за двести лет, и так уже недолго остается тянуть лямку на этом свете.
Зеленый квартал — довольно приятное местечко в Кампосе. Он почти полностью состоит из небольших домиков с красивыми садовыми участками. Такое жилье стоит дорого, и мое жалованье полицейского вряд ли позволило бы мне поселиться в этом районе. Перед домом Була (зеленого цвета, как и все остальные дома) был разбит ухоженный сад. Мы уже вошли в калитку и направились по узкой дорожке, посыпанной гравием, как вдруг в доме раздался крик. Это было невероятной удачей: застигнуть убийцу в момент совершения очередного злодеяния.
Бреннан с ошарашенным видом посмотрела сначала на меня, потом на улицу. Там спокойно прогуливались люди. Я понял, что так удивило мою спутницу.
— Да, это одна из главных наших проблем. Никто в Кампосе не бросится на помощь, даже если услышит зов. Здесь каждый живет по принципу: меня не трогайте. Мы, старики, всего боимся, и нам лучше не влезать в передряги, понимаешь?
Поняла Бреннан меня или нет, но она пустилась бежать — насколько я понимаю, этому их тоже учат в полицейских академиях, — забыв, что находится в городе, где никто не бегает.
Эта пышка подбежала к фасаду здания и — не знаю, почему — решила залезть в окно второго этажа. Она вскарабкалась на забор, который упирался в стену дома, подпрыгнула и зацепилась за оконный карниз. Однако ей было трудно подтянуться, поэтому я любезно пришел на помощь. Я встал на цыпочки и протянул руки к той части тела, которую избрал бы любой на моем месте: эти округлые бедра так и призывали, чтобы до них дотронулись. О, как я люблю толстушек, я всегда их обожал! Я ощущал молодую плоть под брюками и, признаться, только делал вид, будто подталкиваю свою напарницу, а на самом деле наслаждался ни с чем не сравнимыми тактильными ощущениями. Черт побери, я ведь уже больше века не держал в своих руках подобные телеса! Бреннан ничего не сказала, она только просила, чтобы я подтолкнул ее сильнее, и пыталась подтянуться, чтобы выскользнуть из моих рук, но ей это не удавалось. Она была из тех девиц, которые не зовут на помощь, когда старцы зажимают их в час пик в общественном транспорте — не из похоти, а, скорее, из желания вспомнить молодость. А может быть, она просто не хотела кричать, чтобы не вспугнуть убийцу, который притаился в доме. А я вовсю пользовался моментом. Черт возьми, я столько лет уже не испытывал подобных чувств!
В течение всей этой возни, которая не заняла и двух минут, внутри дома не было слышно ни звука, но в тот момент, когда моя помощница наконец взобралась на карниз, чтобы проникнуть через окно в дом (или чтобы вырваться из моих рук), какой-то тип в черном, в надвинутой на лоб кепке, в полусапожках, украшенных металлическими пряжками, с тростью в руках выскочил из окна, сбив Бреннан и меня и оказавшись сверху. Признаюсь, я слишком увлекся пальпацией бедер Бреннан и потерял бдительность. Для полицейского с моим стажем это непростительно, но что я могу сказать в свое оправдание? Слаб человек, слаб…
У неизвестного была густая белоснежная борода, испачканная кровью, и на его лице обнаружилось не менее удивленное выражение, чем у нас с Бреннан. Он поднялся на ноги с удивительной ловкостью для человека, только что сиганувшего с трехметровой высоты, и, опираясь на трость, быстрым шагом устремился к садовой ограде. Бреннан выглядела отключившейся, и клянусь, в тот момент я об этом пожалел, потому что она-то скрутила бы этого типа в два счета. Мне не оставалось другого выхода, кроме как вызвать по телефону «скорую помощь» для Бреннан и устремиться в погоню за Ковбоем.
Ну, насчет устремиться — это я преувеличиваю. Незнакомец был приблизительно моего возраста, он хромал, но зато опирался на трость, благодаря чему развил вполне приличную скорость. Если честно, слишком большую для меня, поскольку я не был хорошим бегуном даже в свои лучшие времена. К тому же убийца позволил себе роскошь перемахнуть через садовую ограду, а мне пришлось сделать круг к калитке и потерять драгоценные двадцать метров. В итоге мы оба оказались на улице, передвигаясь ускоренным шагом друг за другом.
Я не переставая кричал ему:
— Стой, полиция! А он отвечал мне:
— Оставь меня в покое, кретин! Я не сделал ничего плохого! Ну да, если не считать, что его одежда была в крови!..
Люди на улице в страхе сторонились — не потому, что мы могли сбить кого-нибудь с ног, на такой скорости мы не представляли опасности для пешеходов, а потому, что никогда не видели, как один человек преследует другого. Я прибавил шагу, и седобородый сделал то же самое. Если бы я его схватил, то, наверное, кто-нибудь пришел бы мне на помощь, однако сердце мое уже было готово выпрыгнуть через рот. К тому же трудно преследовать преступника, когда тебя обуревает очередной приступ моченедержания и каждый шаг отдается в животе тупой болью.
Не в силах больше бежать, я окликнул беглеца:
— Остановись хотя бы на секунду!
Он послушался, и это было очень спортивно с его стороны. Хотя, возможно, его силы тоже оказались на исходе.
Мы стояли с ним посреди неизвестно какой улицы, тяжко отдуваясь и держась за грудь, всего в десяти метрах друг от друга.
— Почему бы тебе не сдаться правосудию? — наконец сумел выговорить я.
— А ты поймай меня, если сможешь, придурок! — процедил он сквозь зубы.
— Ты кто; черт тебя подери? — Вместо ответа он сделал непристойный жест. — Зачем ты это сделал?
Подонок и не думал скрывать свою вину:
— Мне говорят, кого я должен прикончить, а потом высылают деньги по почте. Так что я ничего не знаю.
Он уже понял, что я не сумею поймать его. Откашлявшись, он снова пустился в путь, и, хотя все мои мышцы протестующе вопили, мне пришлось последовать за ним. Не имею понятия, сколько времени мы плелись по улице, пыхтя, как паровозы, под недоуменными взглядами прохожих. Мимо нас медленно проплывали дома с ухоженными садиками, пешеходы, выгуливающие собак, бесполезные дорожные знаки…
Я вновь стал призывать на помощь прохожих криками:
— Остановите этого типа, я из полиции! Но все равнодушно отворачивались от меня.
В конце концов я напрудил прямо в штаны — немного, но достаточно, чтобы стыд заставил меня остановиться. Увидев, что я обессиленно опускаюсь на асфальт, Ковбой тоже остановился и, смеясь, показал мне свой огромный окровавленный кинжал.
— Убирайся к гребаной матери, негодяй! — вскричал я. Он так и сделал, оставив меня валяться на мостовой в предынфарктном состоянии.
С Бреннан ничего не случилось. От падения она потеряла сознание на несколько секунд, но без особых последствий. Ей просто требовалась первая помощь. А у меня, ясное дело, инфаркта так и не случилось. Я просто поменял брюки и отдышался, хотя мне казалось, что это займет всю мою оставшуюся жизнь.